Рихарда быстро покинула комнату. Как и у всех остальных, на ней лица не было. Это только уверило меня в том, что Вильфрид совершил нечто очень плохое. После её ухода в комнате воцарилась гнетущая тишина. Все, хмурясь, опустили глаза в пол.

Тишину нарушил Вильфрид, всё так же удерживаемый Ангеликой.

— Лампрехт, ты мой рыцарь сопровождения или нет?! Почему ты ничего не делаешь?! Спаси меня!

Услышав упрёк, Лампрехт с сожалением стиснул зубы, а затем медленно покачал головой.

— Господин Вильфрид, с прошлой осени вы перестали сбегать с уроков и начали серьёзно относиться к учёбе и фехтованию. Я был искренне горд видеть, как вы стремитесь стать достойным позиции следующего герцога. Так почему… Почему же вы так поступили?.. — спросил Лампрехт, озвучив мысли всех, кто служил Вильфриду.

На лицах последователей Вильфрида читались боль, разочарование и невыносимое сожаление.

— Когда и почему вы это сделали? — продолжил Лампрехт. — Мы не сможем освободить вас, пока не узнаем.

От потрясения у Вильфрида расширились глаза.

— Что?! Лампрехт, неужели так плохо, что я встретился с бабушкой?

Вильфрид мог только пробежаться взглядом по слугам, поскольку оставался прижатым к полу. Все они кивнули с болезненным выражением на лицах.

— Да… — сквозь зубы ответил Лампрехт.

***

Вслед за Рихардой в комнату вошли Сильвестр, Карстед, Фердинанд и Экхарт. Их лица не выражали никаких эмоций. Сильвестр обвёл взглядом всё ещё удерживаемого Ангеликой Вильфрида и его побледневших последователей, а затем взглянул на нас с Шарлоттой, чьё чаепитие так внезапно оказалось сорвано.

— Я хочу узнать, что произошло, — сказал он. — Мне жаль, Розмайн, но мы воспользуемся этой комнатой. Освальд, позови всех остальных последователей Вильфрида… Так, Экхарт, отведи слуг Розмайн и Шарлотты в комнату Вильфрида и следи, чтобы они оставались там, пока наше обсуждение здесь не закончится. Рихарда, ты остаёшься.

Следуя указаниям Экхарта, наши слуги тихо покинули комнату. Разрешили остаться лишь моим рыцарям сопровождения. Им было поручено стоять на страже. Дамуэлю и Бригитте снаружи, а Корнелиусу и Ангелике, всё ещё прижимающей Вильфрида к полу, внутри.

Выглядящий сурово Сильвестр излучал тяжёлую ауру, отчего Шарлотта, оставшись без слуг, явно очень испугалась. Я жестом подозвала её к себе, на что она слегка кивнула и тут же подошла. Тем временем Рихарда, оставшись одна, хлопотала вокруг нас, делая необходимые приготовления, чтобы все могли сесть и поговорить. Я печально вздохнула, наблюдая, как весёлое чаепитие превратилось в место для серьёзного обсуждения. Обидно, что хорошее чаепитие закончилось вот так.

— Прошу прощения.

Когда Рихарда уже заканчивала приготовления, прибыла Флоренция, которая, вероятно, была занята какой-то другой работой. Она молча посмотрела на Вильфрида, удерживаемого Ангеликой, а затем на Сильвестра.

— Юная леди Розмайн, пожалуйста, сядьте здесь. Юная леди Шарлотта, а вы вот здесь, — сказала Рихарда.

Она подвела нас к стульям, стоящим вокруг круглого стола. Фердинанд, Сильвестр и Флоренция сели именно в таком порядке. Так что когда я села рядом с Фердинандом, а Шарлотта — рядом с Флоренцией, между мной и Шарлоттой осталось свободное место. Правда промежуток между этим стулом и нашими оказался больше, чем между остальными. Вероятно, это место предназначалось Вильфриду.

— Нам сказали срочно явиться, — сообщил моему эскорту один из последователей Вильфрида, входя в комнату.

— Освальд сказал нам прийти сюда. Мы не ошиблись? — уточнил ещё один.

Когда вошедшие увидели своего господина прижатым к полу, у них округлились глаза. Тяжело сглотнув при виде крайне серьёзных герцога и герцогини, все последователи Вильфрида быстро опустились на колени чуть в стороне от стола. Я чувствовала, как с каждым новым человеком атмосфера становится всё более тяжёлой.

Как только Освальд подтвердил, что все прибыли, Сильвестр, всё это время не сводивший взгляд с Вильфрида, посмотрел на меня.

— Розмайн, не могла бы ты освободить Вильфрида? Мне нужно с ним поговорить.

Я велела Ангелике отпустить Вильфрида. Она повиновалась, слегка кивнув, а затем отошла к двери, чтобы нести стражу.

— Вильфрид, сядь, — приказал Сильвестр.

Вильфрид медленно поднялся, кивнул и сел на стул, который ему выдвинула Рихарда. Выглядел он при этом весьма раздражённым.

На несколько секунд в комнате снова воцарилась гнетущая тишина, от которой становилось весьма неспокойно. Когда я крепко сжала лежащие на коленях кулаки, заговорил Фердинанд.

— У каждого из нас есть свой взгляд на вещи. Прежде чем выносить суждение, необходимо прояснить все точки зрения. И знайте, ложь — это грех.

Сильвестр неспешно обвёл взглядом выстроившихся слуг и эскорт Вильфрида. Наконец его взгляд остановился на Освальде, стоявшем на коленях во главе остальных.

— Освальд, прошло довольно много времени с тех пор, как я в последний раз получал сообщение, что Вильфрид сбежал от вас. А потому я хочу спросить, когда именно вы потеряли его из виду?

— Мы ни разу не упускали из виду господина Вильфрида, пока находились на службе. В течении последнего года он со всем усердием подошёл к своему обучению. В наших отчётах не было и слова лжи, — ответил Освальд и, подняв голову, посмотрел Сильвестру в глаза, в то время как остальные последователи Вильфрида согласно кивнули. — На самом деле, мне и самому хотелось бы узнать, как господин Вильфрид смог обмануть нас и незаметно скрыться?

— Освальд, я никого не обманывал! — сердито закричал Вильфрид.

Слегка нахмурив брови, Сильвестр перевёл взгляд на сына.

— Если ты считаешь, что никого не обманывал и не делал ничего плохого, тогда ты должен честно рассказать о случившемся. Итак, Вильфрид, когда ты встретился с бабушкой?

— Отец, это произошло во время охотничьего турнира, — сразу же ответил Вильфрид.

Все тут же переменились в лице, вот только я не понимала, почему. Что в ответе Вильфрида оказалось настолько шокирующим?

— Эм-м, а что за охотничий турнир? — поинтересовалась я, наклонив голову. — Я ничего не знаю о нём…

— Розмайн, как глава храма ты объезжаешь земли герцогства во время праздника урожая. Поэтому не удивительно, что ты не знаешь, — ответил Фердинанд. — Как и следует из названия, это довольно масштабное событие перед зимними кругами общения, во время которого дворяне собираются для охоты в замковом лесу. Добыча становится едой на зиму, а тем, кто больше всех преуспеет в охоте, вручаются награды. Можно сказать, что для рыцарей оно является самым важным событием, проходящим в дворянском районе.

Как оказалось, это мероприятие проводилось в то же время, что и праздник урожая, и являлось способом пополнить запасы еды на зиму для за́мка. Все дворяне, независимо от того, рыцари они или нет, могли поучаствовать в этой охоте, соревнуясь друг с другом. Тем временем дамы, за исключением женщин-рыцарей, и дети приходили, чтобы поддержать их. Ну и попутно насладиться спокойным и изящным чаепитием на природе.

Вероятно, это была та самая охота, про которую Сильвестр, когда наряжался священником, сказал, что она слишком скучная.

— Разве во время охотничьего турнира ты был не с матерью? — спросил Сильвестр.

— Да, какое-то время. Но затем ко мне подошли друзья, с которыми я познакомился зимой в детской комнате, и мы пошли играть.

— Тогда, полагаю, с тобой должен был быть Освальд. Я приказала ему не спускать с тебя глаз, — сказала Флоренция, пристально посмотрев на слугу.

— Ничего необычного не произошло, пока я был там, — ответил Освальд. — Я оставался с ним, пока меня не пришёл сменить Линхард.

Как оказалось, Линхард отчаянно бегал, пытаясь не отставать от Вильфрида и его друзей, но в попытках угнаться за ними, упал и повредил ногу. И пока Линхард лечился, за Вильфридом присматривали слуги его друзей.

— Когда Линхард отошёл, чтобы вылечиться, мы принялись играть в прятки. А чтобы взрослые нас не видели, мы улизнули с того места, где проходило чаепитие, прокравшись под столами. Когда мы проползали под одним из них, то услышали разговоры каких-то дворян. Они говорили о том, что бабушку и двоюродного дедушку арестовали из-за Розмайн и Фердинанда.

— Кто именно об этом говорил? — сурово спросил Сильвестр.

— Все, кто там был. И мужчины, и женщины — все.

Фердинанд, всё это время делавший заметки, пробормотал себе под нос:

— Это больше похоже на то, что ребёнок намеренно привел его туда, а не что они случайно оказались рядом с собранием дворян бывшей фракции Вероники…

Я опустила глаза, вспомнив, как Рихарда предупреждала меня о том, что родители действуют через своих детей. Мне было сложно поверить, что нужно ожидать какого-то заговора от детей, просто играющих в салки или прятки. Без сомнений, я и сама бы попалась на такую уловку, будь я на месте Вильфрида. Мне никогда бы в голову не пришло, что собравшиеся там взрослые могут принадлежать к бывшей фракции Вероники. Я, вполне возможно, могла счесть их слова заслуживающими доверия, раз все они придерживались одной трактовки произошедшего. При других обстоятельствах я и сама могла сидеть на месте Вильфрида…

Единственная причина, по которой я до сих пор не совершила подобной ошибки, заключалась в том, что бо́льшую часть времени я проводила в храме и практически не общалась с незнакомыми дворянами и не участвовала в проходящих в замке мероприятиях. Без хорошего понимания тонкостей взаимоотношений между дворянами можно совершить ту же ошибку, что и Вильфрид.

— Вильфрид, я тебе это уже объяснял, — начал Сильвестр, хмуро смотря на сына. — Несмотря на то, что я запретил впускать в город дворян из других герцогств, твой двоюродный дедушка подговорил твою бабушку использовать без моего разрешения печать герцога, чтобы позволить одному такому дворянину проникнуть в город. Твоя бабушка была наказана за подделку официальных документов и неподчинение моим приказам. Или ты не слушал, когда я тебе об этом рассказывал?

Сильвестр спрашивал Вильфрида, доверял ли тот словам других дворянам больше, чем словам собственного отца, на что Вильфрид замотал головой.

— Я выскочил из-под стола и рассказал им то, что ты мне говорил, отец, но… они сказали, что хотя всё это правда, и бабушка действительно виновна в содеянном, но это Розмайн подтолкнула её к совершению преступления, а Фердинанд был тем, кто дергал за ниточки из тени. Мне сказали, что Розмайн и Фердинанд намерены захватить Эренфест…

Полагаю, Вильфрид нервничал из-за того, что тогда его окружало множество незнакомых дворян. Он бы наверняка возмутился, если бы те начали утверждать, что Сильвестр солгал. Однако дворяне согласились с утверждением Вильфрида и просто, казалось бы, предоставили чуть больше информации о случившемся. Их слова без какого-либо сопротивления достигли разума Вильфрида, и он даже не задумался, насколько они правдивы.

Больше всего ситуацию осложняло то, что слова дворян не были совсем неверны. Я действительно послужила причиной, по которой Вероника пошла на преступление, намереваясь продать меня графу Биндевальду, а Фердинанд старательно собирал доказательства, чтобы устранить главу храма. Бёзеванс полагал, что совершил лишь одно преступление, а в итоге его уличили в огромном их количестве, некоторые из которых оказались настолько мелкими, что даже он сам не помнил о них. Как ни посмотри, но Фердинанд действительно спланировал заговор против Бёзеванса.

— Тогда один из них сказал, что я могу сам поговорить с бабушкой и спросить её о том, кто же говорит правду, — сказал Вильфрид, отчего Сильвестр зажмурился.

На мой взгляд, это было очень умелым подстрекательством. Насколько я знала, Вильфрида с рождения воспитывала бабушка, а потому она была ему ближе и больше заслуживала доверия, чем его настоящая мать, у которой лишь недавно появилась возможность регулярно общаться с ним. Бабушка пользовалась его безоговорочным доверием, а потому вполне естественно, что Вильфрид поверил бы именно ей.

— Другой мужчина сказал, что бабушку заточили в Белой башне. Когда я спросил, где эта башня находится, одна женщина объяснила, как туда добраться, и предложила мне сходить туда и посмотреть самому. Так что мы отправились к башне, намереваясь просто взглянуть на неё.

В результате Вильфрид, убеждая себя, что собирается просто проверить, действительно ли такая башня существует, последовал указаниям дворян и отправился со своими друзьями туда, где должна была располагаться упомянутая башня. И они действительно нашли её. Перед башней стоял мужчина, который сказал, что только герцог и его дети могут открыть дверь и войти внутрь. Остальные попробовали открыть дверь, но потерпели неудачу и с надеждой в глазах посмотрели на Вильфрида. В конце концов он из чистого любопытства тоже попробовал.

— Когда другие пытались открыть дверь, у них ничего не получалось, но стоило мне только прикоснуться к ней, как она действительно открылась.

— Естественно… Итак, ты вошёл в башню? Кто-нибудь ещё зашёл вместе с тобой? — устало спросил Сильвестр.

Он собирался просто подтвердить то, что уже и так всем было известно: Вильфрид вошёл в башню. В противном случае Вильфрид бы не произнёс тогда: «Бабушка мне всё рассказала».

— Я вошёл один, потому что мне сказали, что также, как никто другой не может открыть дверь, никто другой не сможет войти в башню. Бабушка действительно оказалась в башне и она рассказала мне всю правду, — сказал Вильфрид, впившись взглядом в меня и Фердинанда. — Это Розмайн и Фердинанд виноваты в том, что бабушка томи́тся в башне и страдает.

Наблюдая за тем, как Вильфрид защищает Веронику и обвиняет меня и Фердинанда, Флоренция плотно зажмурилась, словно от невыносимой боли.

— Отец, пожалуйста, — взмолился Вильфрид. — Бабушка ведь…

— Молчи! Не говори больше ни слова! — закричал Сильвестр, ударив кулаком по столу. — Попытка оспорить моё решение — не что иное, как измена герцогу!

У Вильфрида, не ожидавшего, что его так резко прервут, от потрясения округлились глаза.

— Отец?..

— Вильфрид, это я был тем, кто раскрыл преступление твоей бабушки и вынес приговор в соответствии с его тяжестью. Не Розмайн. Не Фердинанд. Я. Ауб Эренфест.

Вильфрид, уже столько времени вто́ривший словам бабушки, обвиняя меня и Фердинанда, в шоке отшатнулся. Возникло такое чувство, что хоть он и знал, что его бабушка совершила преступления и была заключена в тюрьму, но до сих пор не осознавал, что это его отец вынес ей приговор. Он, вероятно, думал, что это Фердинанд и я заточили его бабушку в башне, поскольку она обвиняла во всём именно нас.

— Ты намерен присоединиться к фракции повстанцев, что противостоят мне и твоей матери? — строго спросил Сильвестр.

Вильфрид поспешно замотал головой.

— Я даже не думал о том, чтобы противостоять тебе или маме!

— Но когда ты защищаешь свою бабушку, со стороны это и выглядит именно как попытка оспорить моё решение. Ты не должен так легкомысленно бросаться словами. Сколько раз я предупреждал тебя думать, прежде чем что-либо говорить?

— Легкомысленно… — пробормотал Вильфрид и с сожалением стиснул зубы, посмотрев на меня и Фердинанда.

Флоренция встала со стула и, подойдя к Вильфриду, с грустной улыбкой погладила его по щеке.

— Вильфрид, ты знаешь то, что считает правдой твоя бабушка. Но правда не одна. Как и сказал в самом начале Фердинанд, у каждого из нас есть свой взгляд на вещи. По правде говоря, я знаю, что именно Розмайн стала жертвой госпожи Вероники. Не Розмайн, а твоя бабушка устроила заговор, который привёл к беспорядкам в герцогстве.

— Мама, что ты такое говоришь?! — не в силах поверить в услышанное, закричал Вильфрид и замотал головой, словно пытаясь выбросить её слова из головы.

Флоренция обняла сына и дрожащим голосом ответила:

— Госпожа Вероника забрала тебя у меня сразу после твоего рождения. Мне не дозволялось вот так гладить тебя и даже обнимать. А теперь, как будто ей этого было мало, она подтолкнула тебя к совершению настолько тяжкого преступления. Это моя правда.

Вильфрид застыл и, удивлённо моргая, посмотрел на Флоренцию, которая была готова расплакаться.

— Я… совершил преступление?

— Так и есть, — ответил Сильвестр. — Это башня, в которую заключаются члены герцогской семьи, совершившие серьёзные преступления. Любой, кто входит в башню без моего, ауба, разрешения, будет признан предателем, который либо замышляет восстание, либо пытается помочь в побеге заключённым там преступникам.

— Что?! Но никто из тех дворян, что там были, не говорил ничего подобного… — простонал Вильфрид, бледнея от осознания того, насколько серьёзной оказалась ситуация.

У меня тоже кровь отлила от лица. Я не предполагала, что Веронику заточили в такое значимое место. Я думала, что её просто держат в каком-нибудь особняке, и мне даже в голову не приходило, что обычный разговор с ней окажется настолько серьёзным преступлением.

— Даже если это произошло по заговору тех, кто привёл тебя к башне, преступление совершил ты, — объяснила Флоренция. — Дворяне лишь распространяли слухи и сообщили тебе о башне. Это не является преступлением.

Они просто сплетничали на чаепитии. Просто ответили на заданный вопрос. Просто играли с Вильфридом, присоединившись к его прогулке по лесу. А когда они обнаружили, что там действительно есть башня, то всё, что они сделали, это попросили Вильфрида попробовать открыть дверь. И даже если Вильфрид открыл дверь, он не совершил преступления, пока не вошёл внутрь. Дворяне же не заставляли Вильфрида войти в башню, не подталкивали его и не входили сами.

— Среди всех, кто тогда там присутствовал, только тебя, Вильфрид, можно обвинить в преступлении. И если тебя признают виновным в пособничестве побегу преступника, заключенного в тюрьму герцогом, ты не только лишишься права на наследование… тебя снова заберут у меня, — прошептала со слезами на глазах Флоренция, буквально недавно вернувшая себе Вильфрида.

Я покосилась на Сильвестра. Было ясно, что он отчаянно пытался придумать способ помочь сыну, вот только Вильфрид сам сознался, что совершил преступление, и защитить его будет нелегко.

— Сколько же от него проблем… Разве не поэтому я ранее советовал лишить его права на наследование? — сухо сказал Фердинанд.

Вильфрид вздрогнул от такого замечания.

— Но ведь… Это всё ко́зни Розмайн…

Фердинанд перестал писать и поднял глаза.

— Истин столько же, сколько и людей. Розмайн, скажи Вильфриду свою правду. Что ты потеряла из-за его бабушки?

От слов Фердинанда Вильфрид ахнул и посмотрел на меня.

— Правду Розмайн? Но ведь Розмайн планировала заговор…

— То, о чём ты говоришь, дорогой брат, это не моя правда.

Пусть я и не понимала, что задумал Фердинанд, и всё же рассказала Вильфриду подготовленную для меня легенду. Про то, что меня спрятали в храме, и я росла там тайно; что бывший глава храма принял меня за простолюдинку и распространил ложные слухи среди дворян; что он попросил свою старшую сестру Веронику пропустить в Эренфест дворянина из другого герцогства, чтобы продать ему меня; что мои слуги и эскорт пострадали, защищая меня; и, наконец, что герцог удочерил меня, чтобы защитить от дворян из других герцогств, желающих заполучить меня из-за моей магической силы.

Вильфрид, знавший лишь то, что его бабушка совершила преступление, но не знавший, какое отношение к этому имела я, выглядел ошеломлённым.

— Ч-что ты тогда потеряла, Розмайн? — неуверенно спросил он.

«Свою семью», — мысленно ответила я, опустив глаза, но вслух сказала:

— Я потеряла свободу, Вильфрид. Раньше я могла делать книги вместе с людьми из нижнего города. Однако теперь мне запрещено посещать нижний город, и я больше не могу свободно разговаривать с простолюдинами. Кроме того, как приёмной дочери герцога мне пришлось пройти строгое воспитание, чтобы не посрамить вашу семью. Сразу же после церемонии крещения меня назначили на должность главы храма, поскольку в герцогстве не хватает магической силы, и эту дыру нужно было заполнить. Вильфрид, ты и сам знаешь, насколько это тяжело, не так ли?

— Но… Бабушка говорила совсем другое… — пробормотал Вильфрид, закусив губу и опустив глаза в пол.

На самом деле он был весьма честным и искренним ребёнком. Несмотря на то, что он снова и снова повторял, что я планировала заговор, он всё же слушал меня и пытался разобраться в ситуации.

Флоренция, с грустью наблюдавшая за происходящим и нежно поглаживавшая сына по волосам, добавила:

— Вильфрид, Розмайн сильно пострадала из-за преступления, совершенного госпожой Вероникой. После всего услышанного, ты продолжишь настаивать, что твоя бабушка не виновна? И разве Розмайн не приложила все силы, чтобы помочь тебе, когда тебе грозило лишиться права на наследование? Разве это не твоя правда?

Вильфрид снова ахнул и перевёл взгляд на меня.

— Прости меня, Розмайн. Я… Я неблагодарный идиот. Ты так много сделала для меня, а я просто… — извинился Вильфрид, краснея.

— Всё в порядке. Мне не нравится госпожа Вероника из-за того преступления, которое она совершила в уго́ду бывшему главе храма, но я никогда не встречала её раньше и до недавнего времени даже не знала её имени. Но для тебя она важный член семьи. Вполне естественно, что ты доверяешь ей больше, чем мне.

Если бы мне пришлось выбрать, кому именно доверять: Вильфриду или Тули, то я бы не задумываясь выбрала Тули. Скорее всего, я бы упорно защищала свою семью, кто бы мне что ни говорил. Я бы отказывалась слушать других и пересматривать то, во что верила, как это сейчас делал Вильфрид. Я находила его искренность потрясающей.

— И всё же ты поверил своей бабушке, оскорбил Розмайн и вошёл в запретную башню, — обезоруживающе сказал Фердинанд. — Готов ли ты принять заслуженное наказание?

— Наказание… — простонал Вильфрид.

— В таких обстоятельствах было бы уместно лишить тебя права на наследование и отправить в храм. Или же заточить в башню вместе с твоей бабушкой.

Флоренция уже говорила нечто подобное, но в отличие от неё, обеспокоенной будущим сына, голос Фердинанда был лишён эмоций и оттого казался ужасно холодным.

— Приёмный отец, будет ли Вильфрид обвинён в преступлении? — спросила я. — Его явно обманом заманили туда. Пусть он и вошёл в башню, но он не сделал ничего плохого, пока был внутри.

Сильвестр не ответил, переведя взгляд на Фердинанда. Как отец он не хотел обвинять сына в преступлении, но если от него потребовали бы это сделать, у него не осталось бы выбора. Ему было нужно убедить Фердинанда, прежде чем предпринимать что-то ещё. Я всеми силами была готова помочь.

— Брат Вильфрид просто стал жертвой провокации! Кроме того, если бы я оказалась на его месте, то, вполне возможно, поступила бы также, — попыталась я убедить Фердинанда, хотя с каждым словом мои слова становились всё тише и тише. — Всё-таки госпожа Вероника — его бабушка, важный член семьи…

Я знала, что было глупо пытаться защищать Вильфрида, говоря, что и сама могла бы сделать то же самое, но я просто не хотела мириться с тем, что Вильфрида обвинят в преступлении из-за того, что он сделал. Я понимала, что мои чувства к семье сделали бы меня такой же уязвимой, как и Вильфрида.

Фердинанд недовольно скривился.

— Ты действительно мягкосердечная, — бросил он и, сильно нахмурив брови, взглянул на Вильфрида. — Итак, теперь ты знаешь три разные истины: истину твоей бабушки, первой жены бывшего герцога, истину твоего отца, ауба Эренфеста, истину Розмайн. Я хочу знать, что ты думаешь и чувствуешь теперь, когда услышал их все.

Под взглядом Фердинанда Вильфрид чуть опустил голову и взялся за подбородок, пытаясь разобраться в мыслях. Какое-то время он думал, а затем медленно поднял голову и уверенно посмотрел в глаза Фердинанду.