Воспоминания?

Что такое воспоминания?

Услышав вопрос Минору, его старшая сестра, Вакаба, отложила ложку, которой зачерпнула кусочек обеденного пудинга.

— Ми-кун, ты помнишь, что вчера было на обед? — немного поразмыслив, ответила она.

— Ну-у...

Взгляд Минору тут же перебежал от сидящей рядом Вакабы на кухню — к матери, которая что-то мурлыкала за раковиной у посуды. На выходных она всегда что-то готовила, и когда часы пробивали три пополудни, из кладовой рядом с кухней как по мановению волшебной палочки появлялись иной раз пудинг, иной — печенье или пирог. Вакаба с Минору окрестили кладовую «мамина тайная комната».

Вчера же из тайной комнаты появился...

— Кажется... варварский крем!

— Угу, только баварский, — усмехнулась Вакаба, затем взяла со стола салфетку и принялась оттирать с лица брата прилипшую карамель. — Так вот, Ми-кун. Что тебе больше понравилось, вчерашний баварский крем или сегодняшний пудинг?

Минору задумался и теперь, уставившись на уже ополовиненный карамельный пудинг.

Он ему очень понравился. Когда пудинг готовила мать, в нём, в отличие от магазинных, совсем не горчила карамель и оставался яичный привкус.

Но баварский крем понравился Минору ничуть не меньше. В особенности тот, вчерашний, клубничный: он мягко таял во рту, как снежинка.

— ...Но мне оба нравятся...

Не в силах выбрать, Минору едва не расплакался. Вакаба улыбнулась и нежно погладила брата по головке.

— Угу, вот и я тоже оба люблю. Ладно, Ми-кун, а теперь скажи, ты можешь вспомнить, какой у того крема был вкус?

— Могу! Клубничный! — тут же повеселев, живо воскликнул Минору.

Мама бросила взгляд в гостиную и расплылась в улыбке при виде оживившихся детей.

— Хорошо, клубничный. А вспомнить этот вкус можешь потому, что внутри тебя есть воспоминания о баварском креме. Воспоминания — это то, что ты запомнил.

— Хм-м...

Для Минору это было малость тяжеловато, но он старательно обдумал слова сестры и сделал простой вывод.

— ...Значит, я теперь буду запоминать все обеды!

— Зачем?

— Потому что если я их запомню, то смогу вспомнить даже после того, как съел! И пудинг, и варварский крем, и экрелы, я всё-всё запомню!

— Понятно, — Вакаба посмотрела на лицо брата и снова улыбнулась. — Тогда нужно хорошенько всё распробовать, пока еще осталось. А потом давай вместе его нарисуем. Тогда мы точно запомним его навсегда.

— Я всё-превсёшеньки запомню! И когда стану большим, Вака-чан, сделаю вам с мамой пудинг!

— Хорошо, буду ждать. Ты обещал.

В этом воспоминании Минору четыре года, а Вакабе — семь.

＊＊＊

Эй, Вака-чан.

Из чего сделаны воспоминания?

Услышав вопрос Минору, его старшая сестра, Вакаба, отложила ручку, с которой корпела над домашней работой, и удивлённо склонила голову.

— ...В смысле, «из чего»?

— Ну... воспоминания же собираются внутри головы? Когда запоминаешь игру или песню, у тебя прибавляется что-то новое, а когда забываешь — снова пропадает, так? Вот это, которое прибавляется и пропадает, это что? Слова?

— Ого, какие сложные вопросы ты задаёшь, Ми-кун, — усмехнулась Вакаба.

Дома и в саду он прочитал невесть сколько книг и многое из них почерпнул, но пропасть в знаниях между собой и сестрой преодолеть не смог — она ведь была старше на три года. И если Минору что-то не понимал, она почти всегда могла ему удобоваримо объяснить это.

Но иногда даже Вакаба не могла ответить сразу, и в такие моменты на её лице появлялась мягкая, с едва уловимым оттенком грусти, улыбка; Минору обожал видеть её такой повзрослевшей.

— Носитель воспоминаний... Хорошо-о... значит, так: в голове у людей... — неторопливо начала Вакаба и, протянув руку, потрепала брата по макушке, — ...находится мозг. Мозг состоит из так называемых нейронов, а эти нейроны соединяют синапсы.

— Нейронов... и сип... насов?

— Синапсов. Говорят, наши воспоминания хранятся как раз в них, но из чего они состоят — никто пока не знает. Как раз сейчас учёные по всему миру трудятся над этой задачей.

— Хм-м-м... А эти синапсы, их внутри головы примерно сколько?

Грустная улыбка Вакабы растянулась ещё шире.

— Ну-у... Ми-кун, ты до скольки можешь сосчитать?

— До ста! — бодро выкрикнул он число, до которого научился считать только на днях, и Вакаба, восхитившись: “Вот это да”, снова потрепала его по головке.

— ...Ну а мозг, как считается, вмещает в себя больше ста миллиардов нейронов. Сто миллиардов — это десять, только в сто раз больше, а потом ещё в сто раз, ещё в сто раз, ещё раз и ещё.

— В сто раз...и ещё в сто раз и ещё?..

Минору, будучи не в силах понять даже обычное «в сто раз больше», поник.

— А это больше, чем книг в папиной комнате?..

На стеллажах в отцовском кабинете вперемешку теснилось множество книг — совсем новых и очень старых. Как-то раз Минору попробовал сосчитать их по очереди, но в итоге оказалось, что целых пятьдесят — это только одна полка, а потом он и вовсе запутался.

Вакаба, хихикнув, кивнула.

— Да, книг у папы полно. Наверное, где-то тысяча... но сто миллиардов — это намного, намно-ого больше. И знаешь… кажется, у каждого из этих ста миллиардов нейронов есть около десяти тысяч синапсов.

— ?..

Минору даже рот открыл от величины названных сестрой чисел.

Вакаба обняла брата и посмотрела за окно, на синее небо.

— Сто миллиардов, помноженные на десять тысяч — это триллион... В нашей галактике — Млечном Пути — тоже примерно сто миллиардов звёзд, поэтому у нас в головах, Ми-кун, такое же количество синапсов, сколько было бы звёзд в десяти тысячах галактик. Однажды ты тоже сможешь посчитать... и даже представить.

Когда разговор утих, Минору крепко прижался к Вакабе, и та прошептала:

— Расскажи потом и мне, когда сможешь. Что ты почувствовал с триллионом синапсов... Обещаешь?

По крайней мере последние слова сестры Минору понять удалось. Поэтому он посмотрел ей в глаза и решительно кивнул.

— Угу, обещаю! Когда я пойду в школу, обязательно научусь считать до миллиарда!

В этом воспоминании Минору шесть лет, а Вакабе — девять.

＊＊＊

Вака-чан...

Мне страшно, Вака-чан...*

Вакаба крепко обняла младшего брата, словно старалась, чтобы ни единая душа не услышала тихий вой Минору.

Однако вскоре отпустила его и усадила рядом. Казалось, он вот-вот разрыдается вновь, но Вакаба приставила палец к губам, и он кое-как сдержался.

Они прятались в глубине маленькой кладовой у кухни — в «маминой тайной комнате».

Стянув с нижней полки одного из шкафов большое ведро, Вакаба без промедлений открыла спрятанный под ним люк в погреб. Весь его объём занимали два десятикиллограмовых мешка с рисом, но Вакаба с силой, которой, казалось, неоткуда было взяться в тонких ручках, вытащила их и затолкала вместо них Минору.

Она собиралась уйти, но Минору отчаянно схватился за руки сестры.

— Вака-чан, куда ты?.. — спросил он дрожащим голосом, и Вакаба улыбнулась — мягко, но с видимым напряжением.

— Сестрёнка идёт звонить дяде-полицейскому. Ми-кун, посиди здесь тихонько.

— Нет... Вака-чан, останься!..

Вакаба прервала Минору словами, столь много таящими за собой:

— Всё будет хорошо.

— ...Но...

— Всё будет хорошо. Потому что я защищу тебя. Главное — верь, а пока меня нет — звука не подавай и считай про себя. Если сможешь сосчитать до тысячи — сделаю тебе пудинг.

— Правда? Обещаешь? — со слезами в голосе спросил Минору, и Вакаба с улыбкой кивнула.

— Да. Обещаю. Так что ни за что отсюда не выходи.

Крышка люка опустилась, и погреб заволокла тьма. Послышалось два глухих удара, а затем по полу протащили что-то тяжёлое. Это Вакаба опустила два мешка риса в ведро и придавила им крышку люка.

Вскоре тихие шажки отдалились, быстро растворившись в тишине.

Минору, сдерживая рыдания, начал упорно считать.

Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь...

Откуда-то издалека раздались тяжёлые шаги. Громкие, грубые, они явно не принадлежали членам семьи.

Пятьдесят два, пятьдесят три, пятьдесят четыре, пятьдесят пять...

Шаги приближались. Что-то большое в гостиной с треском повалилось на пол. Следом упал стул в столовой. Незнакомец дошёл до кухни. Яростно застучал дверцами холодильника и буфета. Полетели на пол, разбиваясь, тарелки и бокалы.

Сто двадцать девять, сто тридцать, сто тридцать один, сто тридцать два...

Наконец хозяин шагов добрался до кладовой. Коллекция специй, которой так гордилась мать, посыпалась на пол. Немного погодя к ним присоединились сковородки и кастрюли. Видеть всё это Минору не мог, но составить картину не составляло труда. Туц-туц. Шаги раздавались повсюду, будто кто-то проверял, нет ли чего под полом.

Сто пятьдесят пять, сто пятьдесят шесть, сто пятьдесят семь...

Что-то тяжёлое зашуршало прямо над Минору. Это ведро с двадцатью килограммами риса пришло в движение...

Сто пятьдесят девять, сто шестьдесят...

Однако остановилось на полпути.

Сто шестьдесят один, сто шестьдесят два...

Шаги медленно удалялись. Со стороны кухни и столовой вновь понеслись звуки разрушений.

Сто восемьдесят, сто восемьдесят один, сто восемьдесят два...

Шаги исчезли.

Последовала долгая, ужасно долгая тишина.

Минору продолжал считать. Он считал и считал, как велела сестра.

Некоторое время спустя раздались сирены. Остановились они прямо у дома, и в двери вошло множество людских ног. Взрослые что-то напряжённо кричали друг другу.

Считать. Счи-тать.

К моменту, когда он досчитал до трёх тысяч шестисот семнадцати, ведро над головой, наконец, отодвинули до конца, и люк открылся.

Щурясь от яркого света, Минору поднял глаза.

Однако лицо, представшее перед ним, принадлежало незнакомому человеку в каске с золотой эмблемой и синей униформе.

Это была не Вакаба, а какой-то незнакомец.

Минору снова свернулся калачиком и продолжил считать.

Три тысячи шестьсот восемнадцать.

Три тысячи шестьсот девятнадцать.

Три тысячи шестьсот двадцать…

В этом воспоминании Минору восемь лет, а Вакабе — одиннадцать.

Три обещания канули в вечность, и больше уж не исполнятся никогда.

1. ↑Настоятельно рекомендую ZHIEND - Heavy Rain.