В не существующей ныне парящей крепости Айнкрад были алкогольные напитки, похожие на густо-красное вино и на светлое пиво.

Но, логически рассуждая – я мог выпить хоть бочку крепкого спиртного и все равно бы не опьянел. Потому что физическому телу, лежащему в реальном мире, спирта не досталось бы ни капли.

В здешнем мире самое потрясающее то, что алкоголь настоящий – то есть если я переберу, то действительно опьянею. Теоретически это, видимо, объясняется тем, что Пульсветы получают сигнал «состояние опьянения» и реагируют соответственно. Однако, похоже, дизайнер, создавший столь безжалостный мир, все же имел каплю совести – здесь, даже если человек пьян, он в «активном состоянии», то есть не теряет контроль над собой. Здесь нет пьяниц, которые в угаре устраивают скандалы и лезут в драку, а значит, и законы по пьяни тоже никто не нарушает.

…Тем не менее никто не может гарантировать, что эта защитная функция сработает в отношении меня, так что во время «праздничной церемонии» в комнате Рины-семпай я ограничился двумя бокалами виноградного вина. Однако семпай по такому поводу открыла бутыли, хранившиеся более ста лет, так что мне, человеку, абсолютно не разбирающемуся в вине, пришлось громко заявить, какое оно замечательное. В общем, самоограничение потребовало от меня немалой силы воли.

Мы с семпаем, Юджио и Голгоссо-семпаем беседовали вчетвером – о прошедшем годе, о том, кто что думает о выпускных и промежуточных экзаменах, о навыках мечника и дуэлях. Время летело быстро, и совсем скоро оказалось, что до комендантского часа общежития младших учеников всего 15 минут.

Я с неохотой покинул общежитие элитных учеников и вместе с Юджио вернулся к себе. Юджио был настолько пьян, что заснул, едва войдя в комнату; я оставил его и направился к своей цветочной кадке. День отдыха или не день отдыха, а поливать зефирию я обязан. Спустившись по лестнице на первый этаж, я открыл дверь в цветник.

Пока я укладывал Юджио на койку и убирал черный меч в ящик, последние лучи солнца исчезли с небосвода, и все вокруг окутала ночь.

Я прикрыл глаза и медленно впустил себе в грудь прохладный ночной воздух, насыщенный ароматом анемонов, – и тут же невольно нахмурился. В воздухе было еще что-то, кроме аромата цветов… еле заметный, но какой-то липкий животный запах. Мне показалось, что я его узнаю… такой же я ощущал вчера во время ужина. Но здесь этому запаху просто неоткуда было взяться.

Я резко распахнул глаза и сфокусировался на тропе, делящей цветник надвое. Из темноты вынырнули два силуэта. Они были в серой униформе, как и я, – в форме младших учеников. Однако они расстегнули на груди пуговицы три, не меньше, явно хвастаясь перед окружающими своими рубахами кричащих расцветок. В рубахе липкого, блестяще-красного цвета был Райос Антинос; в чуть флуоресцирующей светло-желтой рубахе – Умбер Зизек.

С чего это они, не нагруженные обязанностями цветовода и никогда прежде не проявлявшие интереса к выращиванию цветов, заявились сюда… Едва эта мысль родилась в моем мозгу, меня охватило плохое предчувствие. Сделав лишь шаг из западной двери общежития, я застыл столбом. Райос и Умбер подошли ко мне и остановились где-то в метре.

– Ну надо же. Какое совпадение, ученик Кирито.

Райос говорил хитрым… но грубым голосом, полным скрытой злобы.

– А я уж хотел тебя искать. Это сбережет усилия.

Умбер, стоящий позади него, энергично хихикнул, привнеся мелодичность в слова своего напарника. Я повернулся к Райосу и негромким, холодным голосом произнес:

– …Чего тебе надо?

При этих недружелюбных словах лицо Умбера дернулось, но Райос жестом правой руки остановил его и ответил:

– Конечно же, я хочу поздравить тебя с великолепным поединком. Кто бы мог подумать, что слуга, получивший наказание, сумеет свести вничью бой с Левантейном-доно!

– О да, да, верно. Эти игрушечные приемы доставили господину первому мечу немало хлопот.

– Ку-ку-ку, – в унисон захихикали они после этих слов. Я поинтересовался еще тише:

– Вы хотите меня похвалить или продать бой?

– Ха-ха-ха. Как такое возможно? Благородный дворянин никогда ничего такого не продаст крестьянину! Хотя иногда даем так, ха-ха!

Снова весело посмеявшись, Райос потянулся левой рукой в карман своей формы и вытащил что-то длинное и тонкое.

– В награду за твою игру… прости, за доблестную дуэль… позволь преподнести тебе вот это. Ты просто должен это принять.

Райос шагнул вперед и сунул это что-то в нагрудный карман моей формы.

– …Что ж, позволь откланяться. Сладких снов, Кирито-доно.

Прошептав эти слова в упор, Райос ухмыльнулся. Качнул своей блондинистой шевелюрой и пошел к общежитию. Умбер двинулся за ним. Проходя мимо меня, он приблизил лицо к моему и сказал:

– Только не очень зазнавайся, крестьянин без фамилии.

Оставив эти слова, он пошел догонять Райоса.

БАМ! Эти двое зашли в здание и громко хлопнули дверью; все это время я был не в силах двинуться с места. Потому что –

То, что Райос сунул мне в карман, – это был бутон почти синего цвета, вот-вот готовый распуститься. Заледеневшей правой рукой я достал его и уставился.

Нежный стебелек был безжалостно оборван; и это не был один из «четырех Священных цветов», растущих на клумбах. Это была коренная жительница Западной империи зефирия, которую я, сколько бы неудач меня ни постигало в этом году, изо всех сил пытался вырастить.

Едва поняв это, я заскрипел зубами так, что едва не сломал их. Будь сейчас при мне меч, я, вполне возможно, бросился бы в общежитие и нашинковал Райоса и Умбера на мелкие кусочки. Крепко сжимая в правой руке синеватый бутон, я помчался вглубь цветника. Мимо пресечения дорожек, потом к навесу у внешней стены. Глаза сразу нашли белую фарфоровую кадку рядом с навесом.

– …Аа, аааах…

Лишь этот хриплый стон вырвался из моей глотки.

23 побега зефирии, проросшие из семян, которые я купил у торговца пряностями, – побеги, не растущие обычно в чужой стране, но готовые уже распуститься, – все были безжалостно перерублены посередине.

Круглые бутоны, раскиданные вокруг кадки, уже потеряли свой уникальный сине-зеленый цвет. Оставшиеся в земле ростки сникли, и ясно было, что их Жизнь стремительно тает.

Между мертвыми бутонами подобно надгробиям стояли орудия убийства. Это были длинные узкие серпы, которыми у растений отделяли плоды. Кто-то… нет, конкретно Райос и Умбер махали этими серпами, беспощадно срубая бутоны.

Сила разом покинула мои ноги, и я хлопнулся на колени перед кадкой.

Тупо глядя на разбросанные бутоны, я думал наполовину парализованным мозгом.

Почему? Нет, их мотивы и методы я отлично понимаю, но почему они смогли такое сделать? Умышленное уничтожение собственности других людей – явное нарушение Индекса Запретов. Даже дворяне высших классов не могут пробить этот абсолютный закон.

В Подмирье права собственности на все предметы фиксируются безошибочно. Я это узнал уже после начала своего путешествия. Когда я открываю «окна» моих предметов, там в уголке всегда есть маленькая буква «Р». А те предметы, где нет этой буквы, – не мои, и их просто невозможно забрать или повредить.

Да, растущие цветы сами по себе никому не принадлежат, но почва, земля – могут. Все, что растет на чьей-то земле, считается собственностью того, кто владеет этой землей. Так, анемоны на клумбе принадлежат Академии. И я считал, что побеги зефирии в кадке принадлежат мне, поскольку я купил семена в шестом квартале и посадил их в эту кадку. Так мне казалось.

Моя голова, одурманенная яростью и отчаянием, додумала до этого места, а потом я осознал нечто, от чего у меня глаза распахнулись во всю ширину.

Земля. Черная почва в кадке… ее я не выкопал где-то в академии, не купил на рынке. Я ее достал за пределами столицы, в месте, не принадлежащем никому. Я как-то рассказал это Миллеру, ответственному за здешние цветы, и его людям. Компашка Райоса узнала про это и решила:

«Раз эта почва никому не принадлежит, значит, цветы тоже ничьи, верно?»

Если так… значит, это моя оплошность. Раз уж я оставил кадку в цветнике, куда может попасть любой, я должен был продумать все, что касается собственности.

Обитатели Подмирья неспособны нарушить закон. Но это вовсе не значит, что все они добрые. Попадаются и такие, кто считает, что «можно делать все, что законом не запрещено».

Я должен был понять это еще на турнире мечников в Заккарии.

– …Простите…

Я собрал правой рукой разбросанные бутоны и переложил их в левую. Однако сине-зеленый цвет уже сменился серым.

Как только в моей руке оказались все 23 бутона, их Жизнь упала до нуля. Бутоны, словно во сне, превратились в скопление сине-зеленых огоньков и растворились в воздухе.

Слезы сами собой выступили у меня на глазах.

Я попытался изогнуть губы в улыбку, чтобы посмеяться над собой, что позволил плохим детям поломать мои цветы. Однако щеки задеревенели и не слушались. Скопившиеся слезы наконец потекли, и на кирпичах возле моих ног образовалась лужица.

Лишь теперь я понял, почему вкладывал в эту зефирию столько надежд.

Первая причина, по которой я взялся за ее выращивание, – проверка силы воображения в Подмирье.

Вторая причина… я хотел выполнить желание Рины-семпай, которая сказала как-то: «Хотелось бы хоть раз увидеть настоящую живую зефирию».

Была, однако, и третья причина, которую я до сих пор не осознавал. Отчаянно пытаясь вырастить цветы в чужой для них стране, я видел в них отражение себя. Я хотел поделиться с ними тяжестью своего одиночества… одиночества человека, который оставил родных и близких в реальном мире и совершенно не знает, когда сможет вернуться…

Слезы продолжали скатываться по щекам и падать на пол.

Изо всех сил пытаясь сдержать всхлипывания, я оперся руками в пол, чтобы встать.

И вспомнил тот голос.

…Верь.

…Верь в силу цветов, что растут в чужой стране. И верь в собственную силу, до сих пор позволявшую тебе выращивать их.

Этот необъяснимый голос я за время своего путешествия слышал множество раз. Голос вроде бы женский, но незнакомый. И это был не голос девочки, который я слышал два года назад в пещере под Граничным хребтом. Спокойный, мудрый, ласковый, теплый голос…

– …Но они же… все умерли, – прошептал я. Голос спокойно ответил:

…Не страшно.

…Стебли, растущие в этой земле, по-прежнему изо всех сил стараются выжить. И еще… ты же чувствуешь. Священные цветы на клумбах пытаются спасти своих маленьких друзей. Они хотят поделиться с ними силой своей Жизни. И ты можешь передать это желание стеблям зефирии.

– …Я не могу. Я не умею применять сложные Священные искусства.

…Заклинания – лишь способ организовать мысли и направить «эмоции»… Это сила воображения, применяемая с помощью губ и языка. Сейчас ни заклинания, ни ингредиенты не нужны.

…Ну же, сотри слезы и встань. Почувствуй, ощути мольбу этих цветов.

…Ощути законы этого мира…

Тут голос оборвался – будто растворился в ночном небе.

Я сделал глубокий вдох, впуская воздух в по-прежнему дрожащую грудь, выдохнул, утер рукавом слезы и встал.

Я медленно развернулся – и увидел нечто невероятное. Священные цветы, растущие на четырех клумбах… цветущие анемоны, ноготки, на которых еще даже бутоны не завязались, георгины, имеющие вид всего лишь маленьких росточков, и даже скрытые под землей каттлеи – все они посреди ночной тьмы испускали темно-зеленое сияние.

Священная сила. Ресурс пространства. Все эти слова были бессмысленны перед этим уверенным, сильным светом.

Словно направляемый извне, я потянулся к Священным цветам.

– …Пожалуйста, дайте мне силу… поделитесь со мной частью Жизни.

Пробормотав эти слова, я вообразил. Вообразил, как Жизнь истекает от Священных цветов и, проходя через меня как через катализатор, наполняет ростки зефирии в кадке.

Множество мерцающих зеленых ленточек возникло на клумбах. Они сближались, переплетались, пока не превратились наконец в толстые канаты. Я шевельнул пальцами, и они безмолвно запорхали в воздухе, двинувшись к одной точке.

Сейчас мне оставалось лишь наблюдать. Светящиеся обручи опустились на кадку с увядшими стебельками, сияние окутало ее в несколько слоев… образовало нечто напоминающее гигантский цветок. Потом это нечто ушло в землю и исчезло.

И тут…

…все 23 стебля принялись расти – медленно, но зримо.

Постепенно между драгоценными стрелоподобными листьями, будто прячась за ними, появились бутоны.

Я наблюдал за этой картиной, и слезы вновь выступили на глазах.

Этот мир… такой непостижимый. Все здесь виртуальное, но здесь живет такая красота, с которой даже реальный мир не может сравниться… сила Жизни… и воли.

– …Спасибо вам, – поблагодарил я Священные цветы на четырех клумбах и обладателя загадочного голоса. Подумав немного, я снял затем с формы заколку с эмблемой Академии, протянул руку, приложил эмблему к уголку кадки и мысленно заявил: «Это моя территория».

Когда вернусь в общежитие, надо бы извиниться перед черным мечом, который я закинул в ящик… перед ветвью Кедра Гигаса. А потом поблагодарю его за помощь в дуэли с Уоло.

Думая так, я продолжал пристально смотреть, как к зефирии возвращается жизнь. Колокола отбили 7.30; я наконец встал и зашагал к общежитию.

Перед самой дверью я машинально повернул голову вправо. Я увидел сразу и каменный заборчик, ограждающий цветник, и крышу большой тренировочной арены, и Центральный собор Церкви Аксиомы, будто старающийся пронзить звездное ночное небо. Множество оранжевых огоньков сияло в окнах, будто в небоскребах реального мира, но башня была куда выше и прекраснее, чем все эти небоскребы.

…Внезапно от верхней части башни отделился огонек.

Что это? Я уставился на огонек; однако же это явно была не иллюзия и не галлюцинация. Он становился все ярче, скользя над Северной Центорией на одной высоте; на самом деле это был…

– …Дракон!

Ошибки быть не могло. Источником света был большой фонарь, прикрепленный к доспехам летящего по небу дракона. Это был не какой-нибудь сигнальный или предупреждающий огонь; но он внушал всем людям внизу благоговейный страх. На спине дракона восседал один из сильнейших защитников порядка в здешнем мире – Рыцарь Единства.

Гигантский дракон расправил крылья и, скользя по ночному небу, направился на северо-восток. Скорее всего – к Граничному хребту, выполнять свой долг по защите Мира людей. Мы с Юджио потратили год на то, чтобы преодолеть эти 750 километров, а дракону понадобится лишь день.

Свет фонаря исчез, и я вновь обратил взгляд на великолепие собора. Рыцарь Единства вылетел, кажется, примерно с трех четвертей высоты башни. Возможно, там есть что-то вроде взлетно-посадочной площадки. Я продолжал вглядываться, но верхняя часть башни таяла в ночном небе, и рассмотреть ничего не удавалось. Но где-то там должна быть дверь в реальный мир, которую я ищу.

Однако… жгучее желание вернуться домой день за днем постепенно притуплялось. Или это мне казалось? И вопреки этому желанию я чувствовал также, что хочу узнать больше про этот мир. Может, я просто слишком загружаю голову этими мыслями?..

Я впустил в легкие аромат цветов и медленно выдохнул. Потом отвернулся от собора и тихонько толкнул большую старую дверь.

В конце третьего месяца –

На выпускном экзамене второй меч Академии, элитная ученица Солтерина Сельрут, победила первого меча Академии, элитного ученика Уоло Левантейна, и закончила Академию мастеров меча Норлангарта в ранге первого меча.

Перед расставанием я вручил ей кадку, полную цветущей зефирии. Впервые Рина-семпай просияла настоящей, солнечной улыбкой – правда, сквозь слезы.

Две недели спустя она приняла участие во Всеимперском турнире мечников Норлангарта, проводимом на главной арене Империи; ей пришлось сражаться с одним из имперских рыцарей. К сожалению, в ожесточенном поединке она потерпела поражение.