Они обменялись рукопожатием в знак заключения договора, и Пиаски тут же начал действовать. В конце концов, его работа была – сводить вместе маленькие группки незнакомых людей и основывать новые городки и деревушки. Вполне возможно, что он куда лучше Лоуренса понимал, как побудить к действию сообщество людей – тем более он сам был членом сообщества.

Пиаски не побежал сразу же сообщать большим шишкам Альянса, что волчьи кости могут быть настоящими, – в нетерпении и без плана. Он твердо полагал, что лучший путь – сперва собрать союзников.

– Это должны быть люди любопытные, но умеющие хранить секреты; кроме того, они должны обладать благоразумием и свободным временем. Таких людей всякий хотел бы иметь на своей стороне, не только тот, кто сколачивает банду превосходных торговцев. И, быть может, Господь на нашей стороне, ибо здесь сейчас собралось множество столь выдающихся людей.

Если бы они не провели тщательное расследование насчет волчьих костей, прежде чем сообщать о них большим чинам, это лишь породило бы сомнения в их здравом рассудке и ничего бы не решило. А для подобных расследований требовались единомышленники.

– Ты займешься этими приготовлениями?

– Конечно, это нетрудно. День или два уйдет на то, чтобы просмотреть торговые записи. Как только отыщем хоть намек на то, что монастырь что-то прячет, сделать остальное будет легко.

Пиаски гордо улыбнулся; при виде такой улыбки человеку хочется довериться бесповоротно.

– Рассчитываю на тебя.

– Надеюсь, что нам удастся закончить подготовку до того, как стихнет буран. Мы можем просить их выслушать нас только тогда, когда у них будет на это время. Все, что останется… представить твердые доказательства, которые их убедят.

Без Лоуренса Пиаски не смог бы протолкнуть идею, что волчьи кости вправду существуют. Ведь если бы в гроссбухах имелись какие-то странности, прямо указывающие на то, что кости здесь, Пиаски и сам бы их уже нашел.

– Я тебя не разочарую. Предоставь эту часть мне и ни о чем не беспокойся.

Пиаски кивнул, затем сказал:

– А, да…

– Хмм?

– Ты не собираешься обсудить, как мы поделим прибыль?

Цель у торговца всегда одна – получить доход. Если он не пытается говорить, как делить прибыли, значит, у него что-то на уме. Пиаски сверлил Лоуренса взглядом. Лоуренс отвернулся и ответил:

– Я просто не волнуюсь, что наша прибыль окажется настолько мелкой, что такое обсуждение будет необходимо.

– …

Пиаски поглядел одобрительно и кивнул, будто говоря: «Прости, что усомнился в тебе».

– Иногда я думаю, не лучше ли мне было бы заниматься более простыми делами – купил-продал.

Торговец вечно подозревает всех прочих, словно ходя по тонкому льду, лишь потому, что дело, которым он занимается, очень сложное. На самоуничижительное замечание Пиаски Лоуренс ответил:

– Я тоже желаю иногда заниматься торговлей исключительно ради себя самого.

– Это было бы хорошо или плохо?

Пиаски открыл дверь; Лоуренс поднял ворот плаща и привычно огляделся – не подслушивает ли Хоро.

– По крайней мере я не уставал бы так.

Пиаски улыбнулся, на секунду задумался, потом вздохнул, давая понять, что чувствует то же самое.

– Как правильно замечено. Усталость – мать катастрофы.

Будь они сейчас на праздничной трапезе, они бы похлопали друг друга по плечу. Торговцы, однако, более сдержанные люди, поэтому они лишь быстро переглянулись.

– Мы вооружимся пергаментом и чернилами. А ты, господин Лоуренс?

– Доказательствами… и пергаментом тоже.

Сообщать кому-либо, что он обладает материальными доказательствами, было опасно – он ведь сейчас был один в безлюдном месте. Возможно, доказательства у него попытаются отобрать силой. Но Лоуренс чувствовал, что с точки зрения Пиаски устных свидетельств недостаточно. Потому он и сказал то, что сказал. И, судя по тому, что Пиаски зримо расслабился после этих слов Лоуренса, он поступил верно.

– Как бы там ни было, я ставлю на тебя все, господин Лоуренс.

– Я осознаю серьезность ситуации.

– Тогда я пойду искать союзников прямо сейчас. А ты?

– Я должен отправиться к себе и все обсудить с моими спутниками. Положение у нас запутанное, и слова тех, чьи руки спрятаны под балахонами, могут быть убедительнее, чем слова тех, чьи руки запятнаны чернилами.

Пиаски кивнул и раскрыл дверь еще шире.

– Хорошо бы буран длился подольше. Если все пойдет своим чередом, времени у нас будет мало.

Если они не успеют провести переговоры до того, как либо Альянс, либо монастырь узнают о налоге, осуществить план Лоуренса будет очень трудно. Выйдя наружу, Лоуренс увидел, что снегопад немного поутих. Судя по небу, правда, погода успокаиваться не собиралась. Однако какой-нибудь гонец вполне мог пойти на риск и попытаться-таки доставить королевский указ.

– В следующий раз приходи прямо в библиотеку. А мне удобно будет… навестить тебя в твоем жилище?

– Конечно же. Ну, рассчитываю на тебя.

Вот и все. Лоуренс и Пиаски пожали руки и разошлись.

Лоуренс вновь принялся прокладывать себе путь через снег; он шел вдоль своих же почти засыпанных следов к дому пастухов. Всякий раз, когда он делал что-то ради кого-либо другого, это достижение таяло во времени так же быстро, как следы в снегу. Даже громадные следы Хоро время пожирает со страшной скоростью.

Родной дом, обитатели которого любят шутить, что здесь всегда все будет, как было, тоже не вечен. И все-таки – даже когда все следы уже исчезли, нужно продолжать идти вперед. Когда от родного дома не осталось и следа – нужно продолжать идти вперед.

Лоуренс согласился помочь Хаскинсу, потому что этим он показал бы пример Хоро – он показал бы ей, что создать себе новый дом возможно. Когда кто-то в беде, другой протягивает руку помощи. Мир не лишен сочувствия, не пронизан одним лишь отчаянием.

Войдя в дом пастухов, он обнаружил, что Хоро и Хаскинс беседуют между собой, сидя по разные стороны печки. Точнее было бы сказать – Хаскинс понемногу делился с Хоро воспоминаниями о своей жизни, а та молча слушала.

– Наша первая добыча более-менее взяла наживку.

– …

Хаскинс выразил признательность уверенным, торжественным кивком.

– Я немного посплю. Пиаски собирает союзников, чтобы вместе рыться в гроссбухах; они найдут что-нибудь подозрительное достаточно быстро.

Настоящие трудности начнутся после того, как Лоуренс и Пиаски убедят Альянс в существовании костей. Когда это произойдет, Альянс, несомненно, начнет давить на монастырь еще сильнее. Насколько сильнее – будет зависеть от убедительности легенды.

Лоуренс не мог знать наверное, крепко ли он держит поводья. Ведь сейчас он правил не лошадью или волом. Ему необходимо поспать и набраться сил, а не то последние остатки покинут его очень быстро.

Хоро, стеснявшаяся, видимо, в присутствии Хаскинса, на Лоуренса даже не взглянула. Лишь тихонько прикоснулась к его руке, когда он проходил мимо.

Войдя в спальню, Лоуренс обнаружил, что Коул спит без задних ног. По крайней мере Лоуренсу не придется в одиночестве дрожать от холода под одеялом; и тем не менее его охватило чувство, будто чего-то не хватает.

Неловко усмехнувшись, он скользнул под одеяло.

***

Когда ставни плотно закрыты и засыпаны снегом, понять, сколько времени, совершенно невозможно. Лоуренс, проснувшись, решил, что полдень уже миновал. Он спал недолго, но пробудился из-за какого-то странного ощущения… Было слишком тихо.

Он сел, потом тут же вскочил и открыл окно – снег со шлепком осыпался со ставней. Лоуренс так и оставил окно открытым, и холод пошел в комнату, кусая торговца за щеки. По ту сторону окна лежала белоснежная картина.

Ветер почти стих; снег еще сыпался сверху, но это был уже не буран. Мир снова вернулся к беззвучию, какое стоит обычно в снежные дни. Было так тихо, что можно слышать шум в собственных ушах.

Скорее всего, тишина его и разбудила. Лоуренс частенько просыпался именно от тишины, а не от громких звуков, потому что когда вокруг человека все смолкает, ему кажется, что вот-вот случится что-то плохое.

– …Ты одна, э.

Войдя в комнату с печкой, Лоуренс обнаружил, что Хоро приглядывает за огнем в одиночестве.

– Я как раз думала, будить тебя или не стоит.

– Но не смогла смириться с мыслью о том, что разбудишь меня, зная, как я устал?

Хаскинса не было, и Лоуренс без стеснения сел рядом с Хоро. Она коротко ответила, ковыряя в печке кочергой:

– При виде твоего глупого лица я поняла, что мне лень даже пробовать.

– Что-то случилось?

Судя по тому, что Хаскинс, хоть и был измотан, куда-то ушел, и Коула тоже не было, что-то произошло. Тем более – раз кончился буран, который дарил им всем время.

Хоро выпустила кочергу и прильнула к Лоуренсу.

– Когда метель стихла, сюда пришли люди из монастыря. Они спрашивали, не видели ли пастухи гонца, который должен был прийти вчера или сегодня.

– И что сказал господин Хаскинс?

– Нам старик сказал, что они, по-видимому, говорили о мертвеце, которого он нашел. Он сказал, что пока будет делать вид, что ничего не знает, поскольку тело он нашел далеко, обычные пастухи туда, скорее всего, не доходят. Юный Коул пошел с ним.

Судя по всему, гонцы с копиями указа прибудут в монастырь завтра, самое позднее послезавтра.

– Что будем делать?

– Сейчас мы можем только ждать. Как только Пиаски и его люди отыщут что-то полезное, мы встретимся с большими шишками из Альянса.

– А…

Услышав ее вялый ответ, Лоуренс перевел взгляд с лица Хоро на ее хвост. Она вдруг схватила его за ухо.

– Ты вообще можешь что-либо понять, не проверяя, как себя ведет мой хвост?

– Чтобы… достичь чего-то большого, надо всегда искать доказательства…

– Дурень.

Хоро отвернулась и выпустила ухо Лоуренса, правда, сперва как следует дернув. Она нисколько не сдерживала себя, так что Лоуренсу было больно. Такая ее несдержанность означала, что она очень сердита, но Лоуренс не мог понять, это каприз девичьего сердца или звериного. Видимо, ей казалось, что любой ее ответ не будет принят всерьез, если спрашивающий обращает внимание лишь на то, какие чувства выдают ее уши и хвост.

– Разумеется, и у тебя будет шанс выйти на сцену.

При этих его словах уши на приопущенной голове Хоро встали торчком. Увидев столь явную реакцию, Лоуренс невольно захотел погладить Хоро по волосам, но тут она сказала:

– Хочешь, чтобы я тебе уши откусила?

Уши Хоро были очень ценны для нее, но и Лоуренс свои считал не менее ценными. Он быстро покачал головой.

– Альянс – огромная организация. Конечно, здесь находится лишь малая доля его представителей. По-настоящему большие чины сейчас где-нибудь в тепле и вдали от снегопада. Но все же это организация, и, чтобы заставить их действовать, нужна сила убеждения. А для убеждения иногда требуется нечто большее, чем просто факты и доказательства.

Хоро еще сильнее опустила голову и настороженно взглянула исподлобья. Она явно нарочно изображала капризницу – видимо, потому что Лоуренсу нравились девушки, ведущие себя так.

– Когда я оказываюсь перед большим числом людей, я начинаю страшно нервничать. Ты же – прирожденная лицедейка.

Лоуренс нарочно сосредоточил свои слова на ее поведении. Несмотря на раздраженное «пфф», как будто Лоуренс испортил ей все развлечение, хвост Хоро возбужденно завилял, выдавая хорошее настроение своей хозяйки.

– Добычу знаний мы предоставим Коулу, работа ногами будет на мне.

– А на мне?

Лоуренс не сразу нашел подходящее слово, но в конце концов ответил:

– Атмосфера.

Хоро не сдержала смеха. Отсмеявшись наконец, она вздохнула. Обхватила руку Лоуренса обеими своими и прошептала ему в ухо:

– Да, я всегда создаю атмосферу, которую ты всегда разрушаешь.

– …

Ему очень хотелось ответить что-нибудь ехидное, но он предпочел кашлянуть и продолжить свою мысль.

– Для нас важно чувствовать тонкие изменения в атмосфере. У нас есть свидетельства, но невозможно отрицать, что нет твердых доказательств. Важнее всего для нас – убедить тех людей, что игра стоит свеч. Поэтому, говоря откровенно… – он посмотрел Хоро прямо в глаза и закончил фразу: – От тебя очень сильно будет зависеть, удастся наш план или нет.

Лоуренс продолжал смотреть в ее янтарные с красноватым отливом глаза. Они видели столько хорошего и дурного в этом мире, однако сохранили чистоту невинной девы. Кристально-чистые глаза медленно моргнули – и когда они открылись, на Лоуренса смотрело совершенно другое существо. Когда Хоро заговорила, ее голос звучал угрожающе.

– Предоставь все мне. Старик пообещал.

– Что он пообещал?

– Что когда наш план удастся, он даст мне самую жирную овцу этого года.

Дух барана, который притворялся человеком (даже питался бараниной) и отчаянно трудился, как скрытно, так и явно, чтобы создать здесь новую родину, конечно же, должен был обладать немалой проницательностью. Ничего удивительного, что он дал такое обещание.

Получив столь умное и практичное предложение, Хоро, должно быть, просто не могла ответить иначе как улыбкой. Она, скорее всего, подумала что-то вроде «мы непременно должны найти, как ему помочь».

– Он много рассказывал о том, как создавал дом, и делился опытом, как его хранить и оберегать.

Выражение лица Хоро представляло собой смесь спокойствия и гнева. Лоуренсу даже не надо было смотреть на ее хвост, чтобы понять: Хоро тревожится. Он знал, что она очень серьезно относится к вопросам лояльности и что иногда она бывает просто невероятно настойчива.

– Он дал какой-нибудь стоящий совет?

Хвост резко колыхнулся.

– …Да.

– Вот как.

Если бы Хоро прямо сейчас раскрыла рот и попросила создать для нее новую родину, как это сделал Хаскинс, Лоуренс не смог бы с легкостью сказать «да». Они оба чувствовали это без слов.

В то же время каждый был не вполне уверен, что другой будет и впредь избегать этой темы, и оттого в их отношениях возникала дополнительная неловкость. Увидев, что Хоро расслабилась, Лоуренс обвил ее рукой и собрался было притянуть к себе, когда –

– Стой, – сказала она и подняла его руку. – Некогда.

– …

– Хех. Не смотри на меня так. Или ты предпочел бы, чтобы другие снова увидели тебя в панике и замешательстве?

Где-то за ее озорной улыбкой раздались звуки шагов и стук посоха. Судя по всему, вернулись Коул с Хаскинсом.

Хоро встала и смачно потянулась; ее суставы заскрипели, шерсть на хвосте встала дыбом. Лоуренс наблюдал за ней с улыбкой – но, увы, все это продлилось недолго. И не потому что Хоро ущипнула его за щеки («нечего опять таращиться на мой хвост!»), но из-за того, что она укрыла уши и хвост.

Скрывать свою внешность от Хаскинса ей резона не было. Значит, шаги, которые он услышал после Хоро, принадлежали не только Коулу и Хаскинсу. Неужели…

У Лоуренса волосы зашевелились на голове. Рука сама прижалась к груди, хоть он и знал, что это его не спасет. Ибо там был спрятан королевский указ, взятый Хаскинсом у мертвого гонца.

Даже если Лоуренс прямо сейчас бросит пергамент в огонь, он не сгорит мгновенно, как бумага. Хоро глядела на Лоуренса потрясенно, безмолвно спрашивая, что случилось. Дверь распахнулась. Лоуренсу оставалось лишь молиться Единому богу.

– Прошу прощения.

Голос звучал уверенно, не оставляя места для пререканий. Принадлежал он мужчине в балахоне, не похожем на балахон Хоро. Этот человек явно привык отдавать приказы. За дверью стояли двое монахов (этот, с уверенным голосом, и еще один) и между ними Хаскинс.

– Просим прощения за вторжение. Ты!

– Да!

Младший из монахов вошел в комнату, быстро огляделся и принялся копаться в вещах Хаскинса. Тот следил за его действиями, пряча свои чувства за усами и бородой; его непроницаемое лицо могло бы ввести в заблуждение даже Хоро.

Волноваться следовало бы о Коуле – тот был слишком юн для усов и бороды и никогда в жизни с подобными людьми не сталкивался. Встретившись с ним взглядом, Лоуренс увидел, что мальчик настолько перепуган, что его вот-вот начнет трясти.

– Ты бродячий торговец, да? – обратился к Лоуренсу толстый старший монах, стоя в проеме. Не входя в комнату, он подчеркивал тем самым, что считает обиталище пастуха нечистым.

– Да. Мы здесь остановились на время, потому что не смогли найти комнату на постоялых дворах.

– Понятно. Ты тоже из Рувика?

– Нет. Я член Торговой Гильдии Ровена.

– Хмм, – и монах кивнул. Он производил настолько отталкивающее впечатление, что Лоуренс подивился даже, было ли его хмыканье ответом – может, просто складки жира на шее выдавили воздух, когда он кивнул.

– Позвольте узнать, что случилось?

В воздухе висело слишком ощутимое напряжение, чтобы можно было предположить, что монахи явились просто побеседовать, – особенно с учетом того, что один из них за спиной у Лоуренса грубо рылся в пожитках, одеялах и даже дровах. Возможных ответов было немного.

Несомненно, Хаскинс попал под подозрение монахов. Они думали, что он наткнулся на гонца, когда разыскивал заблудившуюся овцу, и украл что-то у него. В действительности подобное случалось нередко.

– Нет, ничего необычного не произошло… Ты только что сказал, что ты член Торговой Гильдии Ровена?

На вопрос монаха Лоуренс мог лишь ответить честно:

– Да.

– Насколько мне известно, наш монастырь не ведет дел с этой гильдией.

Если сейчас Лоуренс ударится в панику, позже ему не на что будет жаловаться, когда Хоро начнет его пинать в спину.

– Верно, однако я здесь не по торговым делам.

– О? – прищурился монах.

– Я пришел сюда с этими Господними агнцами, дабы очиститься в святости монастыря Брондела.

– …Так вы паломники?

– Да.

В монастыре Брондела давно уже не принимали паломников с гостеприимством. В нынешнее время паломнический визит сюда торговца, да еще с монахиней и мальчиком, был делом весьма необычным. Губы монаха изогнулись в улыбку, но глаза не улыбались.

– Ровен… насколько я помню, эта гильдия находится на материке… Разве там нет множества знаменитых церквей и монастырей? Например, в одном только Рубинхейгене есть монастырь Святого Либера, монастырь Ла Киакка, церковь Джибротта.

Его расспросы походили скорее на допрос – особенно на фоне обыска, который учинял второй монах.

– До меня дошел слух, что здесь есть некая священная реликвия.

– Священная реликвия, – повторил монах, не утрудив себя использованием вопросительного тона.

– О да. Я слышал, ваш монастырь глубоко любим не только Господом, но также овцами. И потому он более, чем другие названные тобой места, подходит такому торговцу, как я.

Монах усмехнулся на шутку Лоуренса, но отвел свой жирный взгляд, как только второй монах перешел в соседнюю комнату. Там были пожитки Лоуренса и его спутников; однако все торговцы привыкли носить опасные вещи с собой. Так что, даже если все их вещи вывалят на землю и обшарят, бояться нечего.

– Понятно… судя по твоему виду, ты опытный торговец. Да благословит тебя Господь!

Лоуренс кивнул, хоть и понимал, что монах иронизирует.

– Марко!

Молодой монах, услышав призыв толстого, тут же прекратил рыться в пожитках и выбежал из спальни, словно дрессированная собака. Он нисколько не походил на монаха, как его обычно рисует воображение, – прилежно молящегося день за днем. По правде сказать, больше всего он напоминал хорошо обученного наемника.

– Ну что?

– Я ничего не нашел.

– Вот как?

Почему толстый монах выказывал столь открытую враждебность? Просто чтобы надавить на Лоуренса, Хоро, Коула и Хаскинса? Или он, ничего не найдя, пытался спасти лицо? Как бы там ни было, судя по всему, пока что четверка была в безопасности. Так Лоуренс полагал.

– Кукушка подбрасывает яйца в чужие гнезда. Обыщи этих двоих.

Толстый монах, видимо, сам когда-то был торговцем; но когда Лоуренс это осознал, было уже поздно. Младший из монахов, Марко, кинул взгляд на Лоуренса, потом на Хоро. Похотливая улыбка мелькнула у него на лице, когда он оттолкнул Лоуренса и подошел к Хоро.

– Именем Господа призываю тебя к терпению.

Кажущаяся благопристойность лишь делала Марко еще более похожим на змею. Под балахоном Хоро был скрыт ее хвост, под капюшоном – уши. Она надела выражение лица святой женщины, спокойно готовящейся к мученичеству, но Лоуренс чувствовал себя, как муравей на сковородке.

Как будто этого всего было мало – Марко не стал утруждаться проверкой рукавов балахона Хоро, а сразу положил руки ей на плечи и провел вниз по изгибам тела. Хоро отдернулась, когда он прикоснулся к ее грудям.

– Это что?

Монах обнаружил мешочек с пшеницей, который она носила на шее. Уже то, что он нашел предмет, спрятанный под одеждой, показывало, насколько распутно он проводил свой обыск.

– Пшеница?

– Это амулет…

На ее тихий, как комариный писк, ответ он омерзительно ухмыльнулся, будто удовлетворил свою жажду причинять страдания. Лоуренс проглотил свою ярость, чувствуя, как его руки сжимаются в кулаки. Готовность Хоро вынести позор пропадет впустую, если Лоуренс не будет готов к тому же.

Тем временем руки Марко скользили по пояснице Хоро и ниже, и ему пришлось встать на колени из-за разницы в росте. Если он ощупает ее сзади, непременно наткнется на хвост. Или она все равно сумеет как-то скрыть его?

Лишь благодаря своей тревоге Лоуренсу удавалось с трудом удерживать внутри себя бешенство. Вот руки Марко поползли по бокам назад –

– Уу… у…

Марко бесстыдно ощупывал бедра низко опустившей голову Хоро, но, услышав ее всхлипы, поднял взгляд и цокнул языком. Слезы текли из глаз Хоро; она обеими руками вцепилась в мешочек с пшеницей, будто молясь о божьей защите.

Поняв, что развлечение окончено, Марко убрал руки. Напоследок поспешно проверил рукава и произнес:

– Господь доказал твою невиновность.

Она чуть кивнула. Лоуренс видел, что ее слезы наигранные, однако способность Хоро так плакать его поразила. Впрочем, его облегчение было недолгим – ясно, что его очередь следующая.

– Прошу прощения.

Выражение лица Марко заметно изменилось. Теперь, когда пришло время обыскивать Лоуренса, ему незачем было сдерживаться. В конце концов, Лоуренс был более подозрительным из них двоих.

Лоуренс держал при себе несколько писем; если монахи найдут то, с королевским указом – конец всему. Он лихорадочно пытался придумать, как незаметно достать и спрятать письмо. И, когда руки Марко уже потянулись к Лоуренсу, тот встретился взглядом с Хоро –

– Берегись!

С этим выкриком Лоуренс оттолкнул Марко и бросился к ней. Перед этим Хоро еле заметно кивнула, а потом, все еще со слезами на глазах сжимая мешочек, будто молясь, пошатнулась и начала падать в сторону печки. На нее будто наложили какие-то чары, заставившие ее потерять сознание.

Лоуренс поймал Хоро, и они оба рухнули на пол. Этим они выиграли чуть-чуть времени, но что дальше? Что сейчас следует предпринять? Лоуренс, сжимая Хоро, отчаянно думал; но тут сзади раздались шаги. Он понял, что их уловка продлится недолго.

– Она не поранилась?

Марко бесстыдно произнес эти слова в попытке изобразить сочувствие, но Лоуренсу было не до реверансов, и он в ответ коротко огрызнулся:

– Нет.

Он держал Хоро в руках; та не открывала глаз и делала вид, что в обмороке. Подбежавший Коул вместе с Лоуренсом подняли Хоро.

– Помоги отнести ее.

Лоуренс и Коул отнесли Хоро в соседнюю комнату и уложили на кровать. Все это время Марко не сводил с них глаз, не давая ни единого шанса достать и спрятать письмо. Сердце Лоуренса отчаянно колотилось, пока он пытался найти решение; ему казалось, что его живот весь в огне.

– Теперь можно продолжить?

Лоуренсу оставалось лишь, точно покорному агнцу, подчиниться неумолимому требованию Марко.

– В таком случае прошу снять куртку.

Лоуренс медленно снял куртку и передал ее Марко. Тот несколько раз встряхнул ее, проверил карманы и прощупал подкладку – не спрятано ли там что-либо. По его действиям было видно, что эта процедура ему не внове.

– Рубаху!

«О Господи!» – возопило сердце Лоуренса, когда он, изо всех сил пытаясь сохранять спокойствие, снял рубаху, в которой были письма. И –

– …Чисто.

Методично обыскав рубаху, Марко подал ее обратно.

– Господь явил нам истину.

Ограничившись этими словами, Марко повернулся к старшему монаху. Лоуренс сумел не рухнуть на пол мешком лишь потому, что мельком увидел губы лежащей на кровати Хоро – они были изогнуты в гордую улыбку.

– Примите наши извинения за доставленное беспокойство. Господь вознаградит вас за веру, с которой вы отправились в паломничество.

Удостоив напоследок Лоуренса и остальных лишь этими неискренними словами, монахи ушли. Хаскинс, стоя в коридоре, ел их глазами, пока они не удалились, потом присоединился к Лоуренсу. Как только Коул закрыл за ним дверь, трое остальных протяжно выдохнули.

– Я даже не заметил, когда ты их вытащила… – произнес Лоуренс, глядя на Хоро, с озорной улыбкой прислонившуюся к дверному косяку.

– А ты думал, я все время только плакала? Ох уж…

Подойдя к Лоуренсу, она извлекла из-под балахона пачку писем и помахала перед его носом.

– Я думала, ты сразу заметил.

Она собиралась это сделать с самого начала; она поэтому и сжимала мешочек с пшеницей, будто в молитве. А Лоуренс не догадался; интересно, подумал он, насколько плохо все могло сложиться, не встреться он взглядом с Хоро в критический момент. При этой мысли волна страха прошла по его сердцу и отразилась тревожной улыбкой на лице.

– Так или иначе, мы преодолели эту преграду, так что это не имеет значения. Тем более – мне удалось посмотреть, как по-дурацки ты себя вел.

С этими словами она ткнула Лоуренса кулачком в грудь, после чего Хаскинс вдруг тихо рассмеялся. Через некоторое время смех перешел в кашель, и пастух уселся возле печки.

– Простите мне мою невежливость.

Это краткое извинение лишь добавило ситуации неловкости. Хоро делала вид, что ей все равно, но лицо Лоуренса тут же залилось краской.

– Однако, судя по всему, монастырь вышлет людей на поиски гонцов…

Когда Хаскинс перешел к делу, Лоуренс наконец взял себя в руки.

– Они успеют вернуться к завтрашнему дню?

– Это довольно далеко, а солнце скоро сядет, так что, скорее всего, они вернутся завтра вечером или послезавтра… какое сейчас у нас положение? Есть ли шансы?

– Не обещаю, что все пройдет как по маслу, но я заручился помощью очень надежного человека.

– Ясно… но все же...

– ?

Лоуренс хотел было спросить, что Хаскинс имеет в виду, но остановился, когда тот покачал головой и опустил взгляд.

– Прости, что я сомневался в тебе. Люди необычайно умны. Не знаю, то ли я чересчур горд, то ли просто завидую, но мне не хотелось этого признавать.

Эти слова он произнес довольно жизнерадостным тоном, и тут же Лоуренс услышал звук быстрых, уверенных шагов, направляющихся к ним. В прошлом ему представлялось немало возможностей вслушиваться в звуки, затаив дыхание, и пытаться понять, чьи шаги он слышит – вдруг разбойника или волка; эти шаги звучали дружески. В дверь постучали; Коул открыл ее и впустил Пиаски.

– Господин Лоуренс. Мы нашли.

На щеках его играл румянец. Лоуренс переглянулся с Хоро и Коулом, затем перевел взгляд на вставшего Хаскинса. Но тот указал на пастуший посох и покачал головой. Лоуренс понял – он хотел сказать: «Я попросил вас о помощи, сейчас я доверяю вам вести все дальше самим». Лоуренс кивнул и обратился к Пиаски:

– Тебя не очень затруднит, если мои спутники к нам присоединятся?

– Нет, ни в коей мере. Напротив, я даже предпочел бы, чтобы они присоединились. Эти монахи сюда уже приходили, не так ли?

– Да, и не могу сказать, что их визит доставил нам удовольствие.

Пиаски улыбнулся по-детски невинно.

– Настолько плохо, да? Однако то, что ты это говоришь, означает, что все закончилось хорошо, верно? Я рад, что они сюда уже приходили. Или не рад – сам не пойму.

Когда вся компания вышла из комнаты, он продолжил:

– Если мы собираемся это сделать, надо действовать сейчас.

Солнце уже коснулось горизонта, снегопад почти полностью прекратился.

***

Когда они добрались до библиотеки, там уже было множество торговцев, причем все они обладали одной и той же странной привычкой. Непохоже, чтобы у них сейчас был перерыв в торговле, однако эти юноши не стригли бороды и волосы, отращивая их длинными, как у рыцарей.

Когда Лоуренс и его спутники вслед за Пиаски вошли в комнату, кто-то негромко присвистнул, здороваясь.

– Этих монахов, которые к тебе приходили, ненавидят все, кто живет здесь на постоялом дворе.

Пиаски оперся рукой о стол в дальнем углу комнаты, повернулся к Лоуренсу и продолжил:

– «Гонцы уже прибыли?», «Скрываешь ли ты какие-либо письма?» – так они долбили раз за разом и перерывали наши вещи… Думаю, это лишь показывает, как сильно они встревожены. Возможно, их тревожит также, что король готовится объявить и еще один побор.

– Понятно. Значит, они чувствуют, что опасность совсем рядом.

Пиаски на краткий миг опустил веки, соглашаясь. Такого рода знаки использовались обычно в тускло освещенных помещениях, если говорить было нельзя.

– Итак, что же вы нашли?

– Поскольку мы знали, что искать, на этот раз нам не понадобилось много времени. В конце концов, если кто-то покупает что-то дорогое, он прячет это среди других дорогих вещей. Но мы лишь полагаем, что нашли то, что нам нужно; естественно, мы не можем быть уверены полностью.

Чтобы убедиться, им нужна была помощь Лоуренса.

– Они к тому же засунули это в список постоянных расходов, чтобы выглядело не так подозрительно – если бы оно было в разовых расходах, то слишком бросалось бы в глаза. Их постоянные расходы – траты на балахоны и всякие вещи для монахов, строительные материалы, жалованье каменотесов, расходы на трапезы особых гостей.

С этими словами Пиаски подал Лоуренсу ту часть записей расходов монастыря, о которой говорил. Лоуренсу хватило взгляда, чтобы понять, что без тщательного рассмотрения здесь ничто не выглядит подозрительным – обыкновенная расходная книга.

– Мы, торговцы, превосходим их числом рук, числом глаз и тем, что мы вместе знаем очень многое о самых разных странах. Ключом оказалась вот эта пряность – шафран, который доставили сюда через два города.

– Каким образом?

– Потому что так вышло, что именно в то время, когда они купили этот шафран, именно в том городе его не было. Его только везли туда на корабле, а он задержался из-за шторма. Так что имперские торговцы, которые занимаются ввозом товаров, должны знать, что затеял монастырь, и воспользовались этим. Они ведь вряд ли тратят деньги, чтобы пустые ящики перевозить, – они возят дорогие штучки. Ну и это нас подтолкнуло в нужном направлении.

Стоит обнаружить одну ложь, как вся прочая ложь посыплется, как карточный домик. Стоит обнаружить, что какой-то предмет был перевезен тайно, как якобы пустые ящики найти легче легкого, и вся загадка открывается.

– А за вот этот груз они заплатили больше, чем он стоил на рынке. Кто знает – может, те ящики и впрямь были пустые; есть ведь товары, о которых даже мы все вместе ничего не знаем. Однако –

– Однако того, что вы нашли, уже достаточно, – продолжил Лоуренс, возвращая записи Пиаски. – Самое раннее, когда гонцы могут явиться, – сегодня вечером?

– Да. Ведь монастырь разослал повсюду своих монахов, значит, положение действительно отчаянное. Возможно, они даже пастухов отправили разыскивать гонцов.

Это хорошо ложилось на то, что сказал Хаскинс. Лицо Пиаски посерьезнело.

– Если тебя устраивает – начальство уже собирается на встречу.

Лоуренс кинул взгляды на стоящих по обе стороны от него Хоро и Коула. Они медленно кивнули.

– Хорошо.

– Тогда… – Пиаски оторвался от стола, на который облокачивался. – Идемте.

***

Когда они пришли на постоялый двор Альянса, Лоуренс ощутил, что там царит необычная атмосфера. Здесь все было окутано странным жаром, будто в огонь подкинули чересчур много дров. Возможно, это давал о себе знать визит монахов. Когда два надменных монаха ведут себя так бесцеремонно, всякий торговец, если только он не спит, чует запах крови, точно волк.

Здешние торговцы, должно быть, понимали, что монахи ведут себя так неприлично, потому что загнаны в угол. Все собравшиеся здесь были из тех, кто готов воспользоваться слабостью монастыря или на худой конец поглазеть на неотвратимое. Вполне естественно, что в помещении, наполненном такими людьми, было очень жарко.

Вот почему, когда Пиаски ввел Лоуренса и его спутников, все взгляды обратились на них. Вошли чужак-торговец, похожая на монахиню девушка и мальчик, напоминающий слугу; а привел их сюда, в логово здешних торговцев, и даже проводил вверх по лестнице не кто иной, как сам Пиаски. Разумеется, вопросы читались на каждом лице.

Может, эти трое что-то обнаружили? На вошедших один за другим обращались полные зависти взгляды, будто стремясь прожечь дыры в одеждах. Не то что Хоро – даже Лоуренса эти взгляды кололи. Коул – тот вообще не осмеливался поднять голову.

– Мы пришли.

Пиаски остановился перед дверью в самой середине третьего этажа. Затем молодой торговец расправил одежду и постучал.

– Прошу прощения за вторжение.

Едва они вошли, их омыли ароматы пряностей вместе с запахами молока и меда. Такой запах всегда окружает людей, которые считают, что еда не еда, если она как следует не приправлена.

Посреди комнаты стоял круглый стол, за которым сидели четверо торговцев средних лет. От них веяло чем-то таким… Лоуренс не удивился бы, окажись они владельцами крупных торговых домов. Возможно, так оно и было. Несомненно, жизнь в этом заснеженном монастыре сказалась на них. Однако то, что лишь один из них удостоил вошедших взглядом, едва ли объяснялось их усталостью.

– Я, ваш покорнейший слуга Лаго Пиаски, пришел с визитом.

– Оставь церемонии. У нас мало времени.

Эти слова произнес приземистый мужчина, волосы которого завивались возле ушей. Свои слова он подкрепил жестом, после чего его узкие глаза повернулись к Лоуренсу.

– Я слышал, ты из Ровена?

– Да.

– Хмм…

Он просто задал вопрос, на который хотел получить ответ; он не дал Лоуренсу возможности представиться. Остальные мужчины за столом сидели неподвижно, даже к напиткам своим не притрагивались.

– Позвольте нам объясниться? – промолвил Пиаски, будто противясь тяжелой атмосфере. Человек с завитыми волосами приподнял руку, давая знак начинать.

– Благодарю вас за то, что уделили нам свое драгоценное время. Сначала, пожалуйста, обратите внимание вот на эти бумаги.

Пиаски достал из-под мышки пачку пергаментов; стоявший возле стены слуга тотчас подошел, забрал их у него и положил на середину стола. Четверка лениво потянулась за бумагами, пробежала взглядами, и их глаза прищурились.

– Копии их торговых записей, э? И что с ними не так?

На этот раз говорил другой человек. Он был тощ, кожа да кости, и, казалось, всех подозревал. Он говорил таким тоном, будто уже устал от происходящего. Вокруг унылых глаз собралось множество морщинок – так много, что веки казались чешуйчатыми. Остальные трое были на вид не менее усталыми; бегло оглядев бумаги, они положили их обратно на стол.

– Мы обнаружили платеж за несуществующие ящики, а также несколько покупок товара по слишком высокой цене.

Четверо даже не переглянулись; один из них ответил Пиаски от имени всех:

– Подобные вещи трудно счесть необычными для организаций, пытающихся изыскать способы вырваться из когтей сборщиков налогов.

– Да, это так.

– Тогда что ты пытаешься доказать нам?

Пиаски под пристальным взглядом спросившего сделал короткий вдох. Пришла очередь Лоуренса.

– Мы предполагаем, что траты монастыря призваны скрыть некоторые траты, а не доходы.

Вся четверка сосредоточила взгляды на заговорившем чужаке. Лоуренс был не вполне уверен, что наполняло эти взгляды – интерес или гнев.

– Траты?

– Именно.

Тут один из четверки перебил:

– Ты сказал, что принадлежишь к Ровену… ты сейчас говоришь от имени сэра Гольденса?

Гольденс был тем, кто управлял всей Гильдией Ровена. Существо далеко за пределами мира Лоуренса. Его круглый стол вполне мог бы посоперничать по влиятельности с тем, перед которым сейчас стоял Лоуренс.

– Нет.

– Тогда от чьего-то еще?

Взгляды четверки стали ощутимо жестче; вполне ожидаемая реакция, когда люди подозревают вмешательство чужой гильдии. Их флаг несет на себе изображение луны и щита; и никто здесь не смеет ходить под иным флагом, если только за ним не стоит его гильдия.

– Позвольте мне поправиться: я всего лишь одинокий бродячий торговец.

– Слова дешевы.

Вполне справедливо. Извинившись, Лоуренс достал с пояса маленький кинжал. Без тени колебаний извлек из ножен и проколол себе кожу на ладони.

– Если мне дадут пергамент, я готов расписаться кровью.

С того момента, как бродячий торговец покидает свою гильдию, ему некуда податься. Из четверых мужчин трое отвернулись, потеряв интерес.

– Ты!

Четвертый движением подбородка подал знак стоящему у стены слуге, и тот выбежал из комнаты. Лоуренс решил, что он отправился за тряпицей, чтобы перевязать рану.

– Да, пока ты молод, надобно помнить, что уметь рисковать очень важно. Я на этот раз не обращу внимания на произнесенное тобой имя «Ровен» и окажу тебе честь, выслушав объяснение от твоего собственного имени.

Было бы ложью сказать, что Лоуренс не улыбнулся при этих словах.

– Крафт Лоуренс.

Слуга быстро вернулся с тряпицей; Хоро тотчас отобрала ее и принялась перевязывать руку Лоуренса. По ее поведению Лоуренс сделал вывод, что его лицедейство прошло приемлемо.

– Крафт Лоуренс, к какому выводу ты пришел вместе с Лаго Пиаски из Альянса? Ты утверждаешь, что монастырь пытается прикрыть какие-то свои траты? Если принять во внимание королевские налоги, покупка пустых ящиков и переплата за товары выглядят не настолько необычно, чтобы привлечь наше внимание.

– Это было бы так, если бы они делали все это ради уклонения от налогов.

– И какой же другой резон у них может быть?

Хоро закончила перевязывать рану и мягко похлопала Лоуренса по руке, приободряя его. Воодушевленный поддержкой, он ответил:

– Желание купить нечто дорогое так, чтобы никто не знал, что это у них есть.

Четверо тут же переглянулись.

– Нечто? Какого рода «нечто»?

Наконец-то они проявили интерес. Невольно Лоуренс сжал в кулак перевязанную левую руку.

– Кости волка. По сути – священную реликвию, которая свидетельствует, что на севере, кишащем язычниками, жил некогда так называемый «бог».

Это были ключевые слова. Лоуренс вдохнул и, сказав себе, что его не примут всерьез, если он не продолжит давить, тут же добавил:

– И это не пустой слух. Через пролив отсюда лежит портовый город Кербе, там есть Торговый дом Джин. Уверен, вы уже знаете о событиях вокруг нарвала, которые там недавно произошли. В этом водовороте исчезли полторы тысячи румионов Дома Джин.

Четверка хранила молчание. Лоуренс сделал еще один вдох и продолжил:

– В истоках реки Роеф есть деревня Леско; там находится компания Дива – они и давали деньги Дому Джин. Их цель была – купить эти волчьи кости.

Лоуренс чувствовал, что пока что справляется неплохо. Ну, может, он говорил чуть быстровато, но в самих словах он был уверен. Он не сомневался, что в верхах Альянса Рувика слышали и о костях, и о компании Дива, управляющей тамошними шахтами. Даже если ему не поверят сразу же, они по крайней мере поймут, что в его расследование было вложено немало сил. В этом Лоуренс был убежден.

– Что вы об этом думаете?

И все же ответа не последовало. В комнате царила атмосфера расслабленности, почти что усталости. Пиаски взглядом умолял Лоуренса предложить какой-то более убедительный аргумент, иначе их план обречен на провал. Лоуренс был в замешательстве; он уже почти что открыл рот, когда вмешалась Хоро.

– Если у вас есть какие-то мысли, пожалуйста, поделитесь с нами.

Все пораженно уставились на нее, однако Мудрую волчицу это нисколько не смутило.

– Господь учит, что не следует притворяться, что вам неинтересно, если вам интересно.

Любой, кто шутит в подобной ситуации, – либо скоморох, либо дурак; ведь надменные позы сидящей за столом четверки – грудь колесом, носы вверх – были отнюдь не наигранными. Однако их высокое положение ценилось лишь в мире людей, и это следовало помнить с учетом того, где именно они находились сейчас. В монастыре, где монахи молятся существу, более высокому даже, чем Хаскинс и Хоро, – Единому богу.

– Госпожа… прошу прощения, дева веры, молящаяся денно и нощно, но не пояснишь ли нам свою мысль?

– Господь непостижим для смертного человека. Стоит мне положиться на его силу, даже спрятав глаза под капюшоном и опустив голову, как самые мелкие подробности становятся как на ладони.

Аура исключительности – источник силы и власти. От четверки за столом исходило невидимое глазу нечто, что лишало воли противиться им. Чтобы такая атмосфера могла установиться, от Лоуренса и его спутников требовалось не только признание власти за этими людьми, но и убеждение самой четверки, что они действительно выдающиеся. И если кто-то не способен осознать такую атмосферу, этот человек либо непроходимо глуп, либо просто живет с совершенно иной философией.

– Спасибо… что поделилась с нами своей бесценной мудростью.

Когда перед сильным мира сего стоит юный наглец, слишком много возомнивший о себе, его всего лишь следует поставить на место. Но если этот юный наглец – девушка, то «поставить ее на место» приведет лишь к неловкости.

Общепринятый способ иметь дело с ничего не значащими людьми (женщинами, детьми) – надеть на лицо легкую улыбку, утешить их какими-нибудь словами и оставить маячить на заднем плане, как вазу. Лоуренс и сам еще недавно был связан этой привычкой, поэтому едва не рассмеялся, глядя, как вся четверка пытается изобразить натянутые улыбки.

– Итак, мне повторить мой вопрос?

Их лица побагровели, подчеркивая тем самым, какими бледными они были до сих пор. Все четверо не знали, что делать: их положение велело одно, здравый смысл другое, достоинство третье.

Даже тоненькое одеяло согреет, если потереться об него.

Состоял ли план Хоро в том, чтобы разъярить их, потом нанести удар и добиться своего, когда они будут в слишком большой ярости, чтобы что-то внятно отвечать? Вполне возможно, подобный подход сработал бы; и если бы удалось, это было бы весьма примечательное достижение. Но это не детская ссора; Лоуренс уже решил было повторить свой вопрос, когда –

– Нет, – процедил сквозь сжатые губы один из багроволицых мужчин. – В этом нет необходимости.

Он поднял правую руку выше плеча, и слуга тотчас подошел и подал ему белый платок. Мужчина громко высморкался, и его лицо вернуло прежний цвет.

– Достаточно. Это просто напомнило мне кое-какие события двадцатидвухлетней давности.

При этих словах другой из четверки поднял бровь.

– Напомнило мою жену, как она впервые пришла в мою семью с приданым. От нее я узнал, что одной лишь логикой истины не постичь.

Лоуренс ощутил изменение атмосферы и одновременно услышал какой-то тихий звук. Совсем скоро он понял, что это все четверо смеются.

– Да и вообще, каждый день мы принимаем деловые решения, которые бросают вызов логике. Все мы…

Его голос окреп – предвестие настоящего совещания за этим круглым столом.

– Позвольте мне подытожить наши расспросы?

– Нет возражений, – тут же согласились остальные трое. Мужчина обратил взор на Лоуренса.

– Что касается темы, которую мы обсуждаем, у меня остался один вопрос, Крафт Лоуренс.

– Пожалуйста.

Лоуренс готов был поклясться, что его ладони потеют кровью.

– Что дает тебе такую уверенность во всем этом? Пожалуйста, поделись с нами.

Рука Лоуренса тут же нырнула в нагрудный карман и извлекла письмо. Это была его козырная карта – именно она делала легенду о волчьих костях более чем просто слухом. Письмо было подписано Киманом и Ив – людьми, очень хорошо известными по эту сторону Уинфилдского пролива. Ив даже была некогда аристократкой королевства Уинфилд. Их подписи заверяли свидетельство Ив, что Церковь приобрела волчьи кости.

– Это письмо мне написала Флер фон Эйтерзентель Мариель Болан.

Длинное имя свидетельствовало о благородном происхождении – правда, лишь для тех, кто обладал достаточными познаниями, чтобы понимать истинные значения имен.

У двоих из четверки, сидящей за круглым столом, приподнялись брови. Лоуренс кинул взгляд на лист пергамента.

Все, кто вел дела в Уинфилде, знали, кто такая Ив, какой она торговец. И вот перед ними бродяга, которому, однако, она открыла свое тайное полное имя.

Двое за столом переглянулись, третий едва заметно кивнул.

Удалось.

Такая мысль мелькнула у Лоуренса в голове, и вдруг –

– Что еще?

– Э?

Лоуренс едва не переспросил, но сумел в последний миг прикрыться мягким покашливанием. Несколько раз кашлянул, потом протянул здоровую руку в сторону стола, извиняясь за невежливость. Этот жест намертво въелся в него за годы участия в переговорах, поэтому он вышел естественным. По правде сказать, Лоуренс был в такой панике, что в его сознании царила лишь девственная белизна.

«Что еще?» Человек, имеющий, по-видимому, самый большой вес среди четверки, ответил Лоуренсу этим вопросом. Неужели письма недостаточно? Лоуренс только что выложил козырную карту, веря, что это идеальный ход в уже ставших благоприятными обстоятельствах. Но если этого мало – у него кончились козыри в рукавах.

Несколько взглядов сверлили его из-за стола.

– Волчица и Мудрое око… да, репутация этих двух торговцев имеет вес. Однако если делать суждение, основываясь лишь на весе имен, полагаю, найдутся другие, чьи имена и советы еще весомее. Даже здесь, посреди ничего.

Деловые переговоры – поле боя торговца. Наемнику секундное колебание на поле боя может стоить жизни, торговцу секундное колебание на переговорах может стоить договора. Уже то, что Лоуренс увел взгляд в сторону после этих слов, означало, что опытные торговцы за столом победили его. Да – его уверенность исчезла без следа, и он стал не более чем марионеткой, которую дергают за ниточки.

Из-за стола послышались вздохи. Лоуренс видел, как Пиаски открыл рот, но тоже не смог найти нужных слов. Пытаясь вернуть самообладание, Лоуренс лишь затягивал паузу. Если подписей Кимана и Ив недостаточно, чтобы заслужить доверие этой четверки, то поделать уже ничего нельзя. Поражение. Это чувство наполнило его сердце, когда –

– Лоуренс.

Знакомый голос произнес слово, которого почти никогда не произносил. Лоуренс обернулся и убедился, что да, именно Хоро произнесла его имя. Она смотрела на него с гневом, и он готов был поклясться, что слышит, как расчищается стол, на котором было столько навалено… нет, это звук, с каким тяжелая дверь, чуть приоткрывшись, затворяется вновь.

Лоуренс смотрел в глаза Хоро, несмотря на сосущее ощущение, что двери возможностей закрываются перед ним. Янтарные с краснинкой глаза, в которых оставалось то же выражение. Эти глаза всегда таили в себе ответ – ответ столь очевидный, что уже должен быть на кончике языка, но спрятанный за этими глазами так надежно, что до него не дотянуться.

Ответ всегда был прост. И сейчас Лоуренсу нужно всего лишь убедить себя, что ничто еще не кончено, а потом побыстрее его найти. Поторопись, подумай еще раз обо всем, что было сказано! Лоуренс принялся ломать голову, выжимая до капли всю мудрость, какой обладал. Время бежало беспощадно, но торговцу неведомо, что значит «сдаваться».

– Есть еще кое-что!

Его голос поднялся почти до визга. Столь неожиданный взрыв напугал всех в комнате; они разом отдернулись и уставились на Лоуренса. Лица у них были такие, будто они вдруг увидели, как покойник возвращается к жизни, и в каком-то смысле так оно и было. На переговорах торговец, блуждающий взгляд которого выдает неуверенность, – все равно что разлагающийся труп.

Лоуренс крикнул настолько громко, что сам пораженно замолчал; он стоял в центре внимания всех присутствующих, ждущих его следующего слова, и не мог выдавить ничего. Вдруг левую руку пронзила боль – она напомнила Лоуренсу, что он еще жив, и вывела его из ступора. А потом правую руку сжала еще чья-то ладонь, напоминая Лоуренсу, что он не один.

– Я видел волчицу.

Молчание после этих слов длилось всего миг, но для Лоуренса он растянулся на целую вечность.

– Волчицу?

– Да… гигантскую волчицу.

Он сам понятия не имел, почему произнес эти слова. Все, что он знал, – что это правильные слова, и потому произнес их с уверенностью. Если по правде – он с самого начала знал, что это и есть правильный ответ. Ведь что сказали ему эти четверо за столом, когда согласились выслушать его? Они сказали, что окажут Лоуренсу честь, выслушав объяснения от его имени.

Они сошли с проторенных путей, когда сказали ему это, – а он в ответ достал пергамент с именами других. Неудивительно, что Хоро рассердилась. Этим четверым не нужны были доказательства – им нужно было понять, почему он так убежден. Вот чего они на самом деле хотели от него.

– И я путешествую ради этой волчицы… гигантской волчицы.

Решат ли они, что он сломался от тревоги? Или сочтут, что он отчаянно пытается привлечь их внимание столь нелепыми заявлениями? В обычной ситуации его собственное лицо выдало бы его беспокойство, но, поскольку он не лгал, то и беспокоиться было не о чем.

– …Ты с севера? – спросил один из четверки.

– Вот они с севера, – ответил Лоуренс, указав на Хоро и Коула. Все четверо прищурили глаза и уставились куда-то в пространство, будто пытаясь разглядеть Хоро и Коула не здесь, а на далеком севере.

Для Пиаски, похоже, было настоящей пыткой, что ему никак не удавалось вставить даже словечко. Лоуренсу казалось, что он стоит не на твердом полу, а на тонком льду. Любому, кто смотрел на него сейчас, должно быть, хотелось отвести взгляд в страхе за то, что может произойти.

Четверка закрыла глаза и впала в молчание. Лоуренс стоял неподвижно, прямой, как меч, хоть логика его и не поддерживала.

– Вот как?

Это краткое изречение разбило наконец тишину.

– Ясно. Пути судьбы порой непостижимы.

– Да благословит нас Господь!

Должно быть, не только Лоуренсу эти слова показались немного зловещими. Четверо за круглым столом, одеяния которых пахли перцем и шафраном, теперь говорили изысканно и текуче.

– Как бы невероятна ни была правда, когда-нибудь она непременно вскроется.

– …Мм?

– Мы долго ждали. Впрочем, точнее было бы сказать, что мы долго не могли принять решения.

– Какое решение… – разом прошептали Лоуренс и Пиаски, после чего переглянулись. Может, слух тех четверых за столом и ослаб с возрастом, но недооценивать его не стоило.

– Видишь ли, мы уже получили некие сведения, что монастырь приобрел волчьи кости. Но последствия любого нашего решения слишком велики… и мы не могли вынести суждение, основываясь только лишь на тех сведениях, потому что…

Говорящий пристально смотрел на Лоуренса, но, несмотря на серьезное выражение лица, исходящая от него аура была почти ласковой.

– …Потому что мы, старики, выкопали их ржавыми лопатами и потому не могли не сомневаться в их достоверности. Но если кто-то более юный пришел к такому же выводу, не полагаясь исключительно на логику, это дает нам основания считать, что сведения и вправду верные.

– З-значит…

– Да. Мы знаем, что монастырь Брондела приперт к стене. Терять время больше нельзя. Но если они на самом деле приобрели волчьи кости, на этот случай у нас уже есть план.

Четверо устало улыбнулись.

– Нам, старикам, трудно вести войну, потому что люди наших лет всегда увлекаются мелкими тактическими изысками.

– Да, такие дела. Мы не испытываем особой враждебности к нынешнему противнику, но эти сведения подобны сильному яду, который способен мгновенно нанести ему смертельную рану.

Четверо беседовали между собой, выглядя, как обычные старики. Неудивительно, что Пиаски, вслушиваясь в их слова, опустил голову, и Лоуренс сделал то же самое. Хоро, однако, склонила голову чуть набок, а Коул, хотя у него явно камень с души свалился, смотрел с непонимающим видом.

Невольно Лоуренс ощутил горечь при мысли о том, что ему следует сказать дальше, – поскольку он знал, что обратит эти слова не к Хоро. Сидящая за столом четверка обладала не только ее хитростью, но и гибким умом.

– В таком случае…

Они загнали Лоуренса и его спутников в угол, так что сейчас ему оставалось произнести лишь это:

– Пожалуйста, предоставьте все нам.

Они это подстроили отчасти для того, чтобы обезопасить самих себя, а отчасти просто для того, чтобы переложить работу на других. В Лоуренсе и его спутниках они видели группу, которая способна сделать за них все, что надо; в свою очередь, Лоуренсу и остальным это открывало путь к успеху. Человеческие отношения куда сложнее, чем «один нападает, другой защищается».

Тяга Лоуренса к противникам уровня Хоро, с которыми невозможно справиться обычными способами, объяснялась, возможно, его восхищением тем, как они поднимаются над законами общества. И, разумеется, сюда он пришел для того, чтобы взять поводья в свои руки.

– А, кстати, у меня есть еще одно письмо.

Лоуренс извлек следующую бумагу – ту самую, с королевским указом и королевской печатью.

– Это же… но откуда это у тебя?..

Вот и пришел его черед улыбаться; не обращая внимания на заданный вопрос, Лоуренс кашлянул и продолжил:

– Этот указ может привести вот к каким последствиям…

Четверка внимательно слушала слова вышедшего на главную сцену Лоуренса.

***

Самый традиционный способ уйти от налога – заявить, что тебе нечем платить. Король не может взять деньги у тех, у кого их нет, а если он поспешит захватить их собственность, другие дважды подумают, прежде чем решат ступить на его землю.

Правда, если бы все было так просто, каждый стал бы с помощью различных ухищрений скрывать свои деньги и вынуждать сборщиков налогов воевать за каждую монетку. Прятать деньги под половицы, прятать золотые статуэтки в свинцовых слитках – в общем, что угодно, лишь бы скрыть было легче, чем отыскать.

Перевозку больших сумм денег слишком легко обнаружить, но никто не заметит, если куда-нибудь в горы их перевозить по крохам. Сборщиков налогов всегда намного меньше, чем плательщиков.

Это, конечно же, не означает, что короли, городские советы и Церковь опускают руки и отказываются от сбора налогов. Имя Единого бога удобно использовать, чтобы заставлять людей платить, даже не полагаясь на сборщиков и не беспокоясь, как глубоко человек закопал свои деньги.

Но такие методы столь суровы, что нередко в результате их применения в невыгодном положении оказываются все. В конце концов, если ударить человека палкой, то и руке нападающего тоже больно. Более того – у подобного проявления силы много ограничений.

Можно считать, что королевству Уинфилд повезло. Король Сильван пользовался столь жесткими методами сбора налогов лишь тогда, когда у него не было иного выхода. То есть – когда ему приходилось изымать монеты из оборота, чтобы расплавить их и отчеканить новые.

Добавить к этому запрет на обращение старых денег – и все, что спрятано в кубышках, под половицами и под землей, становится бесполезным. Конечно, если монеты выкопать и расплавить, чтобы добыть сколько-то золота или серебра, можно получить какую-никакую прибыль, но плавить деньги не так-то легко: за всеми плавильнями постоянно следят.

Поэтому все несут старые деньги на монетный двор. Король тогда может менять старые монеты на новые по любому курсу, какой захочет назначить; заодно и налог собирает.

– Мой опыт подсказывает мне, что деньги у монастыря есть. Король это знает, потому и действует так. Раз даже торговцы знают, как превращать деньги в товары, едва ли монастырь будет держать все свои деньги в бумагах.

– Думаю, король хочет воспользоваться этим случаем, чтобы захватить власть над монастырем, имеющим в Уинфилде большое влияние, и заодно нас отсюда вышвырнуть. Во-первых, он заберет земли монастыря в качестве налогов, во-вторых, тем самым и от нас избавится, пальцем не пошевелив, – ведь нам эти земли и нужны.

– И торговлю шерстью, видимо, тоже хочет прибрать к рукам.

– Есть такая возможность. Нигде не проходит такое громадное количество шерсти, как здесь. Если он властвует над монастырем, то может назначать любые цены на шерсть, какие ему заблагорассудится.

Лоуренс и Пиаски стояли по обе стороны круглого стола, Хоро и Коул – рядом с Лоуренсом. Посреди стола лежала схема с выписанными вариантами и возможностями, на составление которой Лоуренс и Коул потратили ночь. Даже тот, кто недостаточно умен, чтобы соображать подобные вещи на ходу, может спокойно обдумать все в подробностях и обнаружить что-нибудь полезное.

– Если бы они не купили волчьи кости, уверен, они смогли бы наскрести денег и выполнить требование короля. Но раз сейчас у них денег нет…

– Они, скорее всего, сделают вид, что деньги у них есть, – продолжил Пиаски мысль Лоуренса. – Скорее всего, набьют ящики камнями, потом скинут их в какую-нибудь расселину и сделают вид, что при перевозке вышла авария. Пастухи должны знать места, где можно устроить такую «аварию»; ну а если подходящей расселины поблизости нет, то уж болото-то найдется.

На это объяснение все сидящие за столом кивнули; один из них спросил:

– Сколько примерно денег им потребуется заплатить?

Пусть собравшиеся за столом и были блестящими торговцами, но они уже довольно долго не занимались торговлей лично, и им требовалось что-то понагляднее, чем просто число монет.

– Скорее всего, лишь часть платы будет в золотых монетах… Я бы сказал – десять-пятнадцать ящиков вот такого размера.

– По такому толстому снегу им даже на санях трудно будет проехать. Скорее всего, они отправят караван.

Никто не решится встрять, когда бродячий торговец высказывает свои мысли по части перевозки груза. Лоуренс продолжил:

– Сомневаюсь, что они управятся малой и незаметной группой.

– Понятно… значит, если мы дадим понять, что знаем о королевском указе, они ничего не смогут предпринять. И если мы затем предложим им руку помощи, видимо, они пойдут на переговоры.

Таким тоном человек обычно говорит, когда обдумывает, в какую сторону попытается сбежать загнанная в угол крыса. Лоуренс вспомнил, как им самим вертели, как такой вот крысой, в портовом городе Кербе. По сравнению с этим его приземленное существование человека, который всего-навсего покупает и продает товары, казалось мирным, как жизнь в деревушке где-нибудь в глухомани.

Не то чтобы Лоуренс имел какое-то особое мнение о тех или иных способах ведения торговли. Но обсуждение, в котором он участвовал сейчас, было для него совершенно новой азартной игрой, и это позволяло ему сохранять холодную голову.

– Если мы собираемся сделать ход, его надо сделать быстро. Если из-за нас они слишком запаникуют, то могут наломать дров и потерять все. Все-таки они остаются слугами Господа, в каком бы отчаянии ни находились… они могут просто предпочесть умереть во славу Господню, нежели жить в позоре.

– А среди них есть люди, достойные уважения. Мы не разбойники, потому должны действовать с осторожностью.

Есть такая поговорка: «Замок на вершине холма от глаз не скроешь». Смысл ее заключается в том, что человек, обладающий высоким положением в обществе, должен вести себя подобающе. Во всяком случае, сидящая за столом четверка не нуждалась в том, чтобы им напоминали эти слова.

– Что ж, давайте тогда откроем правду здешним монахам. Та неприятная парочка по-прежнему шныряет поблизости?

– Пойду узнаю. Если не найдем, рассказывать ли остальным?

– Нет, не стоит. Эти двое – подручные тех, кто в главном отделении. Скажи приору Ройду. Он сейчас должен вести дневную службу, и он по крайней мере способен сесть на коня.

По комнате разошлась короткая волна смеха – в торговом отделении жило множество монахов, слишком толстых, чтобы самостоятельно забираться на лошадь.

– Хорошо, – вежливо ответил Пиаски, склонив голову.

– Я сомневаюсь, что главенство монастыря с их медленными мозгами сможет быстро принять решение и сразу заняться перевозкой ящиков, но на всякий случай предлагаю с рассветом поместить наших людей в каждом из крупных постоялых дворов и других домов.

– У некоторых из здешней верхушки есть кровные родственники при королевском дворе. С такими связями монастырь должен более-менее предвидеть, что будет происходить, поэтому надо оставаться наготове.

– Точно сказано. Но у нас все получится.

– Да благословит нас Господь!

И на этом совещание завершилось.

***

Все отделение было словно охвачено пламенем. Да нет, даже это сравнение выглядело неудачным – такой хаос тут воцарился.

Приор по имени Ройд, когда узнал о королевском указе, выронил Священное писание, которое благочестиво сжимал в руках; а потом, когда подбирал его, случайно сшиб свечу. Настолько очевидной была его тревога.

Поскольку буран уже стих, приор Ройд приказал немедленно запрячь лошадей и зажечь факелы, после чего в сопровождении пяти проводников и той самой пары монахов отправился в ночной путь прямо по снежной целине.

Монахи в торговом отделении оказались весьма расчетливыми людьми, что и неудивительно. Они уже собрались в комнатах людей из Альянса, готовые обратиться к ним, если возникнет срочная необходимость.

Пиаски и его товарищи быстро обсудили и составили список требований, касающихся деревни, которую они собирались основать, и других материй, относящихся к будущему переселению. Они все сплотились, чтобы вместе идти к общей цели. По крайней мере такое впечатление от них сложилось у Лоуренса.

Что до самого Лоуренса – он должен был рассказать все до мельчайших подробностей, что знал о волчьих костях, а потом присматривать за правильным использованием этих сведений. Связи между Торговым домом Джин и компанией Дива, денежные потоки, перевозка товаров, то, как легенду о костях воспринимают в Кербе… даже Хоро с Коулом вложили в общий котел то, что узнали за время своих странствий.

Все были по колено в делах, готовясь к предстоящему сражению с монастырем. Торговое отделение охватила таинственная, возбуждающая атмосфера.

Посреди обсуждения Хоро ушла, чтобы рассказать Хаскинсу о происходящем.

Было уже поздно, и Лоуренс изрядно устал, когда она вернулась с ответом. Хаскинс извинялся, что ничем не смог помочь… после этой весточки Лоуренсу точно не удалось бы заснуть, даже если бы ему хотелось.

– Мы теперь совершенно бессильны.

Уже подступал рассвет, когда Хоро самоуничижительным тоном произнесла эти слова. Каждый из тех, кто здесь находился, выполнил отведенную ему задачу и был полностью в курсе происходящего. Здесь же находились и те, кто могли наилучшим образом воспользоваться результатами этой подготовки.

Слова Хоро прозвучали немного тоскливо, но откровенно. Даже ее острые как бритва клыки и когти, скорее всего, не могли уже повернуть вспять волну, поднятую этим скоплением умов. У человека есть талант объединять колоссальные возможности людей разных рас и с разным прошлым во имя достижения общей цели – талант, которым не обладает ни одно животное.

Легкая улыбка расплылась у Хоро на лице, когда она смотрела на членов Альянса, побежденных усталостью и спящих повсюду в комнате. Возможно, она даже чуточку им завидовала.

– Хех. Стоит мне устать, и я поддаюсь чувствам.

Полностью выдохшийся Коул съежился в комочек у стены. Лоуренс обвил рукой плечи Хоро и привлек ее к себе. Чистое голубое небо за окном обладало какой-то притягательной красотой. Если и есть такой день, когда все должно идти гладко и точно по плану, то он должен быть таким, как этот.

Хоро тоже вскоре уснула; потом и Лоуренс незаметно для себя последовал ее примеру. Но кто-то громко кричал от входа в отделение, так что Лоуренс был не вполне уверен, что спит.

– Они идут! Люди от главного монастыря идут!

Главное здание монастыря было сооружено посреди луга – отличное место для строительства. Группу людей, идущую со стороны того луга, заметить очень легко, и так же легко догадаться, что эта группа – от главного монастыря.

Подняв голову и осознав, что услышанное – не сон, Лоуренс вскочил и побежал к входу. Многие торговцы уже были там; они выстроились по обеим сторонам улицы и вглядывались в бескрайнюю пустоту, через которую шла дорога к главному зданию монастыря.

– …Еще не приехали, что ли?

– Шшш!

Несколько подобных реплик раздалось в толпе, а потом она вся затихла. В тишине раздался стук лошадиных копыт; с постоялого двора один за другим вышли представители Альянса с таким видом, будто они прождали всю вечность.

Хотя Лоуренс и остальные освободили проход, вышедших почти полностью окружили другие торговцы с их природным любопытством. Тем временем стук копыт становился все громче – и резко стих. Прямо у постоялого двора.

Перед торговцами стоял громадный конь, которого держали в поводу двое.

– Я посланец аббата, – заявил сидящий на коне рослый мужчина в длинном, закрывающем ноги плаще с меховой оторочкой. Его капюшон был надвинут так низко, что лица не разглядеть. Но не одеяние всадника удивляло сильнее всего.

Странным было то, что он прибыл один, в сопровождении всего лишь двух провожатых, но при этом говорил так надменно и даже с коня не сошел. Все, включая Лоуренса, полагали, что сюда явятся с бледными лицами все высшие чины монастыря, включая аббата.

– Спасибо за визит. Если не возражаешь, пройдем внутрь.

Элегантно одетый торговец произнес эти слова с учтивостью, выработанной, должно быть, годами; они заметно выделялись на фоне гомона прочих собравшихся вокруг людей. Постоялый двор тем временем уже готовился принять гостя. Выплывающие наружу ароматы пищи дразнили голодные животы тех, кто всю ночь оставался на ногах.

– В этом нет необходимости, – твердо ответил всадник. Из-под плаща он извлек письмо, прицепил к хлысту возле седла и подал на хлысте торговцу из Альянса с такой торжественностью, будто это был королевский приказ.

– Вот ответ аббата. Мы, слуги Господа, не склоним головы перед чужеземными варварами. Никогда! Мы выплатим налог королю и будем продолжать молиться Господу, как молились прежде.

Как только недоумевающий представитель Альянса взял в руки письмо, посланец аббата ударил коня хлыстом. Конь развернулся, провожатые поспешно вцепились в поводья.

Посланец даже не попрощался. Все, что услышали Лоуренс и остальные, – стук копыт; все, что увидели, – лошадиный круп. Повисло потрясенное молчание.

– Да что вообще происходит?

Неясно, кто именно произнес эти слова, но это и не имело значения. Они отразили мысли абсолютно всех, кто здесь собрался. Письмо, адресованное четверке круглого стола, было тут же вскрыто. Как только один человек его прочитывал, тут же передавал следующему, и так до тех пор, пока его не прочли все четверо. После этого на их лицах осталось лишь замешательство.

– Дурость какая… Неужели им хватит денег, чтобы уплатить налог?

Этих слов всем окружающим вполне хватило, чтобы понять, что было в письме. Поднялся гомон; все разом заговорили друг с другом. Но никаких путных выводов из этого гомона родиться не могло. Все знали, что монастырь всего лишь продолжает упорно вести проигранную войну.

– Невозможно… о чем они вообще думают? Они что, верят, что король будет их защищать, пока они покорно платят налоги? Уж он-то даст им меньше защиты, чем кто бы то ни было…

Чтобы выплатить сегодняшний налог, монастырь готов был опустошить все свои кладовые – и это ради короля, который уже долгое время вымогал у него деньги.

Хаос растекался все дальше, точно капля масла, брошенная на поверхность воды. Все-таки оставалась еще возможность, что монастырь не купил волчьи кости, а просто таил где-то крупную сумму денег, которой и собирался сейчас расплатиться.

Но даже и в этом случае вовсе незачем было держаться с Альянсом так заносчиво. Обеспечить себе больше источников денег на крайний случай – вот мудрое решение. Неужели они придумали что-то новое и хитрое? А может, о чем-то договорились с королем?

Все были заняты прикидками вариантов и исходов, когда вдруг подал голос торговец, до того молча следивший за суетой из угла.

– Раз они сообщили, что заплатят налог, значит, они будут перевозить деньги? Если мы уверены, что им заплатить нечем, все, что нам нужно сделать, – убедиться, есть у них деньги или нет, не так ли?

Большинство собравшихся здесь людей не сомневались, что денег у монастыря нет; но даже если монастырь сможет заплатить – проблемы, с которыми он тут же столкнется, были видны невооруженным глазом. Скорее всего, монахам придется заполнить ящики камнями; по-видимому, лучшим решением для Альянса было бы сделать ставку на эту возможность.

– А может, они хотят подстроить аварию, пока у нас тут не прекратился беспорядок? – высказал свои мысли другой торговец.

– Может быть… это, кстати, объясняет, почему они приняли решение так быстро: чтобы не дать нам времени подумать.

Тотчас по всей комнате раздались голоса: «Да, точно, так и есть». Лоуренс кинул взгляд на представителей Альянса, стоящих с краю толпы; похоже, они общего мнения не разделяли. И Лоуренс тоже.

– А в письме указано, когда именно они собираются платить?

Ничего удивительного не было бы, если бы монахи указали точное время – раз уж они решили огорошить Альянс этим дерзким ходом. Собственно, похоже, они так и сделали.

Представители по-прежнему смотрели на письмо с кислыми лицами, и Лоуренс прекрасно понимал, что у них сейчас на душе. Монастырь хотел, чтобы все узнали дату и время. Скрыть их было уже невозможно – ситуация вышла из-под контроля.

– Сегодня в полдень. По снежной целине, путем Святого Хеврониуса.

– Что я и говорил! Они просто напрашиваются, чтобы мы за ними пошли!

– Если они собираются выйти в полдень, медлить нельзя. Там возле холма Суриели полно болот – идеальное место, чтобы изобразить аварию.

– Идемте! Кто не рискует, тот сидит без денег!

Волна выкриков подвела итог общей сумятицы; возможно, у всех просто голова кружилась из-за недосыпа.

Лоуренс не заметил, когда Хоро подошла к нему, но она стояла рядом и тянула его за рукав. Однако он понятия не имел, что делать. Даже представители Альянса были явно сбиты с толку, и никакие более удачные идеи в голову не шли.

Однако же он, не будучи членом Альянса, мог взглянуть на ситуацию более-менее беспристрастно. И как только он это сделал, ему сразу стало ясно, что именно, скорее всего, происходит: монастырь заманивает их в ловушку.

Если торговцы в охватившей их горячке смешают воедино смелость и жажду наживы, они вполне могут, развернув знамена, встретить монастырский караван, везущий ящики. При везении они обнаружат, что в ящиках камни, и возрадуются… но что если там окажутся деньги?

Альянс погрузится в отчаяние. Хуже того – поскольку монастырь не обязан предъявлять Альянсу содержимое ящиков, последует драка. Монастырь сможет с легкостью обвинить Альянс в попытке забрать деньги, предназначенные для короля, – а это непростительно.

Или же они просто заявят, что Альянс украл деньги, пока их везли в королевский дворец, и тогда ситуация станет накаляться – каждая сторона будет упрямо держаться своей версии. При этом любое кровопролитие послужит подтверждением версии монастыря.

Король – а вердикт выносить именно ему – расценит происходящее как возможность избавиться от Альянса, который смеет вмешиваться во внутренние дела его страны. Конечно же, он примет решение в пользу монастыря. По сути, монастырь загонит Альянс в угол и заставит отказаться от своих требований.

Альянсу придется заплатить за монастырь налог, да еще и купить у него шерсть по завышенной цене. Впрочем, неважно, как именно монастырь выбьет из Альянса деньги. И Лоуренс понимал, почему представители Альянса молчат. Если они запретят открывать ящики, то тем самым противопоставят себя остальным членам, а это вызовет рознь в Альянсе.

Итак, монастырь воспользовался действиями Альянса, чтобы загнать его в тупик, и теперь ждет, когда Альянс полезет в драку. Но представители Альянса не могли сейчас вмешиваться в происходящее: они ведь тоже были членами Альянса, им нельзя было идти наперекор остальным – ведь их всех объединяла одна и та же цель.

Если так, не следует ли вмешаться Лоуренсу – человеку, не являющемуся членом Альянса и преследующему другую цель? У него были свои причины опасаться, что Альянс угодит в ловушку. Если монастырь вправду расставил на Альянс капкан и если он сработает, для Лоуренса это будет плохо.

Быть может, монастырь надеется, что сможет водить Альянс за нос, как только вцепится в его уязвимое место; но не следует забывать, что Альянс – торговая организация, ставящая превыше всего прибыль. Как только высшие чины решат, что прибыль здесь не стоит затрачиваемых усилий или что цель не оправдывает средства, Альянс просто выйдет из игры.

Судя по тому, что высших чинов – тех, кто путешествует в черных каретах, – здесь не было, эта сделка явно была для Альянса не столь уж важной. А значит, как только они осознают, что угодили в ловушку, они кое-как разберутся с последствиями и протрубят отступление… и, возможно, никогда уже не вернутся.

Если это произойдет, кто защитит монастырь? Он получит лишь временную передышку, но без Альянса все, с чем они останутся, – огромное количество овечьей шерсти… которую некому покупать. Если монахи считают, что шерсть вновь подорожает, у них есть резон поступать так, как они поступают. Когда какой-то товар годами продается хорошо, любой поверит, что падение спроса лишь временное.

Но едва ли они продержатся долго. И когда они падут, король заберет земли и разгонит монахов. Нетрудно понять, что будет дальше: король разделит земли между многочисленными аристократами, чтобы заручиться их поддержкой, потом начнутся ссоры из-за размеров этих наделов.

Когда разражается война, жители тех мест, куда она приходит, всегда спасаются от нее бегством. И у таких, как Хаскинс, не остается иного выхода, кроме как уходить.

Хоро и Коул тоже явно нервничали, стоя рядом с Лоуренсом. Хоро могла любого измочалить своими острыми клыками и когтями, но эта древняя сила никак не могла изменить современных течений. Поэтому Лоуренсу пришлось одному выступить против группы людей, уже собравшихся в поход через заснеженную равнину.

– Возможно, это ловушка, которую подстроил монастырь.

При этих словах Лоуренса люди, которые думали точно так же, но молчали, взглянули на него с тревогой.

– И если мы сейчас пойдем, то сыграем им на руку.

Когда Лоуренс добавил вторую фразу, все застыли и устремили взгляды на него.

– Как так?

– Если мы вскроем ящики, а там окажутся деньги, Альянс ничего хорошего не ждет.

– Может, и так, но если мы не вскроем ящики, то тоже сыграем им на руку. До сих пор мы пробовали твои идеи, но ни одна из них не сработала… и вот теперь у нас есть шанс? Что это, как не воля Господа? Если мы этот шанс упустим, все наши усилия пропадут зря!

– Точно!

Поднялась волна возгласов. Ясно, кого они тут считали трусом, а кого храбрецами. Увы, в нынешние времена мудрость редко ценилась так же высоко, как храбрость.

– И даже если там ловушка, все равно нам надо как-то выбраться отсюда. С самого начала идея была, что если мы не сможем купить землю, то просто упакуем вещички и уедем, так что разницы нет. И почему нам нельзя сейчас оставить тут все и махнуть за прибылью?!

– Точно! – закричала толпа и хлынула вперед. Лоуренса, Хоро и Коула прижали к стене. Позади кровожадной толпы Лоуренс с трудом заметил представителей Альянса – те явно не собирались останавливать людей.

– Кстати… если подумать, ты же не из нашего Альянса, так?

У Лоуренса кровь застыла в жилах, и отнюдь не из-за мороза. Любой, кто жил странствиями, знал, что подобные фразы страшнее, чем волчий вой. Лоуренс огляделся; повсюду были незнакомые лица.

– Ты небось хочешь нас остановить, чтобы выиграть время.

Когда кого-то обвиняют в том, что он соглядатай, отмыться от этого обвинения становится почти невозможно. От него просто не примут иного ответа, кроме признания вины.

– Эй… это правда или нет?

Капельки пота катились по щекам Лоуренса, его взгляд блуждал. У него на поясе висел кинжал, но против такого большого количества людей он был обречен. А достав кинжал, он мигом лишится даже ничтожных шансов доказать свою невиновность.

Что же делать? Лоуренс отчаянно пытался найти решение. Хаскинс возложил на него все надежды, потому что считал мир людей слишком сложным, а собственные копыта бессильными. И из-за этого, как только ситуация изменилась, Лоуренс оказался на грани гибели в руках у разъяренной толпы.

Толпа начала придвигаться к Лоуренсу и его спутникам; бежать было некуда. Неужели это конец? Закрыв собой Коула и Хоро, Лоуренс изо всех сил искал решение, каким бы абсурдным и парадоксальным оно ни казалось.

Если ему не удастся помешать Альянсу сделать то, что они собираются, практически уже невозможно будет увести монастырь с гибельного пути. Хаскинс лишится второй родины, которую он с таким трудом создал, и все, с чем останется Хоро, – осознание, что ей подобным нет больше места в этом мире.

Конечно, он не может просто отойти в сторону и смотреть, как все это происходит. Но сейчас достаточно кому-то из окружающих Лоуренса и его спутников людей протянуть руку – и хлынет вся толпа. Положение было безвыходное. Даже Хоро смотрела обреченно, и ее рука поднялась к груди.

Неужели этим существам, некогда почитаемым как боги, оставлен лишь один этот жестокий способ применения своей силы? Лоуренс чувствовал, как больно сейчас Хоро, и ему хотелось завыть во всю глотку от собственной беспомощности.

Хаскинсу придется уйти и забрать с собой бессчетные стада овец…

– Что…

Толпа уже почти что бросилась на чужаков, когда перед глазами Лоуренса мелькнула картина – широкая река из овец, текущая по лугу.

– Стойте! – выкрикнул он. – Подождите! Я знаю, как убедиться, что в ящиках!

Гробовая тишина заполнила комнату, хотя еще секунда – и здесь разверзся бы ад. Лоуренсу удалось прорваться в последний миг.

– Да, и как же?

Настал решающий момент для того, чтобы успокоить толпу, не дать ей разбушеваться. И один из представителей Альянса, почувствовав это, тут же взял инициативу в свои руки.

– Погодите минуту! Давайте сперва выслушаем, что он имеет в виду!

Не будет преувеличением сказать, что ситуация по-прежнему оставалась на волосок от кровавой бани. Лоуренс сделал глубокий вдох, потом выдох, потом еще вдох – и произнес:

– Любая ловушка будет бесполезна, если в нее попадем не мы.

Вмешался еще один из представителей:

– Что ты имеешь в виду?

– Если они собираются подставить Альянс, нужно, чтобы капкан захлопнул кто-то другой, и тогда их планы будут сорваны.

– Хмм… ты имеешь в виду, что ящики проверишь ты сам?

Это было бы бесполезно; доказать монастырю, что Лоуренс не на стороне Альянса, ничуть не проще, чем доказать Альянсу, что он не соглядатай от монастыря. Поэтому, конечно, Лоуренс покачал головой.

– Если не ты, то кто тогда?

Лоуренс был не вполне уверен в собственной идее, но кое-кто помог ему воспрянуть духом и вернуть самообладание… кое-кто, чья ручка твердо держала его руку, – Хоро. Если бы Лоуренс действовал лишь ради собственного блага, он и не стал бы лезть навстречу такой опасности.

– Овцы.

Этого короткого слова хватило, чтобы все вновь застыли на месте.

– …О, ну конечно же!

Ситуация вновь перевернулась с ног на голову.

***

Естественно, овца – идеальный пример безобидного травоядного. Однако, как упомянула когда-то пастушка Нора, она совершенно не понимает слова «хватит».

То же относилось и к Хаскинсу, Золотому барану. Когда он принимал какое-либо решение, остановить его было невозможно. Он даже начал пожирать плоть себе подобных, чтобы влиться в общество людей… как будто для него это было ничто.

Под предводительством пастуха стадо овец способно хоть со скалы броситься. Люди нередко получали серьезные раны, когда оказывались на пути таких стад.

Монастырь устроил ловушку и приготовился к кровавой схватке с Альянсом, который в нее угодит; потом на Альянс можно было бы свалить все. Но даже отряд наемников бессилен остановить прущее вперед стадо овец – что уж говорить о монастыре.

Лоуренс и его спутники своими глазами видели здесь, в торговом отделении, какие громадные тут стада и какие искусные пастухи. Вот почему ни один рот не открылся, чтобы возразить на предложение Лоуренса.

– …Вот, в целом, и все.

Лоуренс закончил объяснять свой план Хаскинсу, сидящему возле печи неподвижно, точно замшелый камень. Наконец старик шевельнулся.

– Ты просишь меня, чтобы мои овцы… напали на людей?

– Более-менее.

Хоро стояла в дверях с вялым выражением лица. Коул остался на постоялом дворе Альянса – по сути, в качестве заложника.

– Одолжишь ли ты нам свою силу, господин Хаскинс?

Никто лучше него не годился для осуществления плана, включающего в себя использование овец. Единственным возможным препятствием была его гордость Золотого барана, существа, некогда почитаемого как бога. Но в нынешнее время древние уже не властвовали над миром, как когда-то, – Хаскинс не мог действовать из собственной прихоти, он вынужден был считаться с законами людей.

Роль Хаскинса была низведена до мелкой сошки, его уже нельзя было даже назвать «кукловодом в тени». Осознание этого причиняло боль совершенно иного сорта, нежели боль от безуспешных попыток как-то изменить положение. Даже Лоуренс почувствовал себя оскорбленным, когда впервые услышал, как кто-то пренебрежительно отозвался о его имени, а потом резко изменил отношение, услышав имя его гильдии. Именно в такие моменты человек осознает, насколько он мал по сравнению с целым миром – капля в огромном океане.

Хаскинс сунул в печь полешко, и языки пламени весело заплясали.

– Ха-ха… значит, дошло в конце концов и до этого.

Похоже было, что он упивается своим неприглядным положением; в то же время он оказался более искренним и сговорчивым, чем ожидалось. Даже приняв человеческий облик и сделав то, после чего возврата к прошлому уже нет, он по-прежнему мог смеяться над собой. Смеяться, глядя, как его последняя линия защиты рушится, – как будто это зрелище было болезненным и в то же время прекрасным.

И все же, услышав его слова, прислонившаяся к дверному косяку Хоро вмешалась:

– Ты забыл уже, кто именно попросил моего спутника о помощи?

Хаскинс повернул к ней голову на мощной шее и пристально посмотрел; уголки его губ приподнялись.

– Хоро, – одернул ее Лоуренс. Хаскинс перевел взгляд на него и весело произнес:

– Ничего, ничего. В конце концов, лишь мужчине дано понять красоту упадка, верно?

Некогда он вел за собой диких баранов, заполонявших щедрые луга, но теперь его заботой было защищать их временное пристанище. Чувство ответственности и сильная воля служили ему доспехами, укрывая даже эмоции. На его лице не было места боли, печали, отвращению. Он должен был все это терпеливо выносить и упрямо идти вперед.

Хаскинс был представителем всех овец, и по полной достоинства фразе, которую он произнес, становилось ясно, что этот пастух, больше походящий на монаха, вполне ценил красоту; что он тоже существо из плоти и крови. Хоро сочла, видимо, что ею пренебрегают, и открыла рот, собираясь что-то сказать, но слов Хаскинса хватило, чтобы ее утихомирить.

Заметив, что Хаскинс собирается встать, Лоуренс быстро протянул руку и поддержал его.

– Значит, ты поможешь нам?

Хаскинс был чуть ниже Лоуренса, когда стоял выпрямившись, но от его сильного, крепкого тела веяло ощущением власти. Вьющиеся серебряные пряди волос и бороды качались сами по себе, точно каждая из них была тронута молнией. На мгновение Лоуренсу открылся истинный облик Хаскинса.

– Конечно. Кто, кроме меня, способен это сделать?

Легким движением он взял свой пастуший посох; колокольчик приятно зазвенел.

– От всей души благодарю тебя. Теперь я наконец найду себе новую роль в этом мире.

На эти слова Лоуренс мог лишь задумчиво улыбнуться. Тогда Хаскинс повернулся к Хоро и сказал:

– Мы не можем более вести себя так же свободно, как прежде, но… – он перевел взгляд на свою руку, затем на печь, в которой наконец занялось полено. – У нас по-прежнему есть места, которые мы называем домом, а значит, у нас по-прежнему есть цель. Ты еще даже не видела свой родной дом, поэтому не смотри так, будто вот-вот расплачешься. Не огорчай этого юношу.

Глаза Хоро расширились, и даже сквозь ткань капюшона было видно, как ее уши встали торчком от раздражения. Лоуренс решил, что хвост ее тоже, должно быть, распушился. Но несмотря на весь свой гнев, все, что она смогла, – пробурчать, когда Хаскинс покинул комнату:

– Подумать только – у какого-то барана хватает наглости меня поучать.

Похоже, есть вещи, которые лишь она и Хаскинс способны понять. Они встретились взглядами лишь на миг, но прочли мысли друг друга. Лоуренс проводил Хаскинса до постоялого двора Альянса, Хоро пришла следом чуть позже. Как только они прибыли, торговцы окинули Хаскинса взглядом и согласились, что он подходит для их нового плана.

Дальше все шло как по маслу; стадо овец было собрано в мгновение ока. Оставшиеся в отделении монахи явно были озадачены, почему овец ведут наружу в такой час.

Копыта уходящего стада гремели, как землетрясение. Хаскинс с посохом в руке гордо шел впереди.

Лоуренс и Хоро, держась за руки, смотрели на его удаляющуюся спину.