Чэн Цянь не интересовался новостями. Его никогда не волновали такие бессмысленные вещи, как соревнования с другими, потому что в этом не было необходимости.

Когда он стал старше, его гордое сердце было испытано изрядной долей сомнений в себе и в результате стало еще более стойким. Теперь в глазах Чэн Цяня существовало лишь два типа людей: те, кто не мог сравниться с ним сейчас, и те, кто не сможет сравниться с ним в будущем.

Спина Чэн Цяня болела так сильно, что ему больше не хотелось задерживаться здесь.

- Если тебе больше нечего сказать, то я ухожу.

- Погоди, мы еще не закончили, останься, - произнес Янь Чжэнмин, прежде чем повернуться к Хань Юаню. - Ты уже завершил свои ежедневные занятия с тридцатью деревянными амулетами?

Хань Юань замешкался.

Увидев его замешательство, Янь Чжэнмин вскинул бровь.

- Тогда какое отношение это соревнование имеет к тебе? Приступай немедленно!

Хань Юань удрученно высунул язык и не осмелился сказать больше ни слова.

Глава их клана уже не был таким, как раньше. Он вырос из маленького мальчика, игравшего роль тщеславного нарцисса, в тщеславного нарцисса, обладающего властью.

Пять лет назад, подвергнувшись унижению в лекционном зале, глава клана Янь, казалось бы, принял нелогичное решение, совершенно не заботясь об общественном мнении. Он упрямо настаивал на том, что клан Фуяо должен совершенствоваться через чтение писаний, сохраняя традицию укрепления меридианов посредством вырезания амулетов. Даже если им придется идти по чужим стопам и в спешке выстраивать собственную основу для самосовершенствования, они все равно должны будут потратить дополнительное время на выполнение этих двух заданий.

Янь Чжэнмин по этому поводу высказался слегка самоуничижительно: «Я дожил до этого возраста, но кроме лица, доставшегося мне в награду от родителей, у меня нет больше ничего, что имело бы какую-либо ценность. Какое право я имею менять тысячелетнюю традицию нашего клана? В любом случае, даже если в ней нет никакого смысла, это все равно то, что оставил нам наш мастер».

Эта последняя фраза тронула Чэн Цяня, заставив единственного человека, способного противоречить словам главы клана, перейти на другую сторону.

Ни Ли Юнь, ни Хань Юань никогда не могли похвастаться особой точкой зрения, потому они довольно быстро согласились. Таким образом, этот вопрос решился сам собой.

Последние пять лет доказали, что решение Янь Чжэнмина, казавшееся абсурдным, на самом деле было правильным.

После того, как они научились поглощать Ци, формирование основы совершенствования оказалось непростой задачей.

Как только люди вступали на тропу самосовершенствования, они каждые три года подвергались какому-либо испытанию. Каждый раз они переживали нечто сродни небольшому Небесному Бедствию, способному привести к ужасным последствиям, будь они недостаточно осторожны. В лучшем случае их последующее развитие застряло бы в одной точке на несколько лет. В худшем - они бы испытали отклонение Ци.

Это было неотъемлемой частью жизни обычного человека, вступившего на путь самосовершенствования.

Мучунь чжэньжэнь никогда не призывал своих учеников формировать свою собственную основу.

Если бы он не ушел так неожиданно, то скучные дни в Традиционном зале, наполненные заучиванием заклинаний и священных писаний, продолжались бы еще много лет. Этот процесс был долгим и утомительным. Сразу увидеть результат не представлялось возможным. Но когда они повторяли этот ритуал ежедневно, благодаря непрерывным усилиям, их меридианы крепли.

Это было похоже на поговорку: «Заточка топора рубке дров не помеха». [1]

[1] Здесь используется фраза 磨刀不誤砍柴工 (mó dāo bù wù kǎn chá igōng). Это китайская идиома, которая означает «подготовка не задержит фактическую работу».

Таким образом, стоило им действительно приступить к построению своей собственной основы при помощи обычных средств, используемых другими людьми, они смогли бы прогрессировать намного быстрее. Даже если это и не было бы сразу заметно. Поэтому, когда они столкнутся со своим испытанием, их опыт будет намного лучше, чем у других людей.

Но с дровами, выставленными прямо перед ними, сколько людей в мире захотят продолжать точить топор?

После того, как Янь Чжэнмин приказал Хань Юаню идти, он махнул Чэн Цяню рукой, призывая того следовать за ним.

Лужа, все еще сидевшая на корточках посреди двора, сразу же обрадовалась появлению старшего брата. Она смотрела на Янь Чжэнмина горящими глазами, как птица, которую долго держали в клетке.

Каждый раз, когда Янь Чжэнмин видел ее, у него возникало чувство, будто он смотрит на себя в прошлом. Это было странно. «Никто не познает милости своих родителей, пока не вырастит собственного ребенка». Щелкнув пальцами, он послал молнию, созданную его собственной Ци, точно в заклинания под ногами Лужи. В безупречном круге образовалась брешь, через которую и просочилась энергия, создав внутри небольшой вихрь.

Стоило ей только освободиться, как девочка тут же плюхнулась на землю. Затем она вытянула шею и протяжно произнесла, с неизвестно откуда взявшейся небрежностью:

- Мама, ай-ай-ай-ай. Это старое тело полностью истощено!

Услышав это, Янь Чжэнмина замер. Увидев, что дело принимает дурной оборот, Лужа поспешно вскочила на ноги, вытерла лицо маленькими грязными ручками, которыми только что похлопывала себя по заду, и притворилась невинной, не обращая внимания на свою неряшливую внешность.

- Хе-хе, спасибо, старший брат!

От каждого ее движения у Янь Чжэнмина непрерывно подергивался глаз. Наконец, не выдержав, он взмахнул руками и развернулся, чтобы уйти.

- Если она осмелится вырасти такой, как Тан Ваньцю, я вышвырну ее из нашего клана несмотря ни на что.

- Она не вырастет, - успокоил его Чэн Цянь. - Она все-таки дочь Королевы монстров. Я слышал, что отпрыски рогоносцев обычно не слишком уродливы.

Янь Чжэнмин промолчал, с укоризной посмотрев на Чэн Цяня.

Ему ничуть не полегчало.

Открыв дверь в свою комнату, он холодно кивнул Чэн Цяню, приглашая его войти. Чэн Цянь замешкался. Даже несмотря на то, что аромат в комнате Янь Чжэнмина стал намного мягче после ухода Юй-эр, Чэн Цянь все еще не мог удержаться от чихания.

Он потер нос, глядя на цветы на столе, всегда остававшиеся живыми при помощи заклинаний, и на мгновение восхитился глубоко укоренившейся утонченностью главы своего клана. Он втайне вздохнул и почувствовал, что больше не сможет ходить здесь как попало.

Чжэши поднялся на ноги.

- Глава клана.

- Тебе здесь делать нечего, можешь идти. Завтра, когда закончится лекция, скажи Сюэцину, пусть придет ко мне. Мне нужно, чтобы он кое-что сделал.

Чжэши послушно вышел из комнаты. Янь Чжэнмин закрыл за собой дверь, скрестил руки на груди и прислонился спиной к косяку. Обращаясь к Чэн Цяню, он произнес:

- Раздевайся.

Чэн Цянь застыл на месте.

- Поторопись, - бесстрастно добавил Янь Чжэнмин, - ты ждешь, что я тебя раздену?

- Я не такой...

Видя его нежелание сотрудничать, Янь Чжэнмин нетерпеливо шагнул вперед, собираясь исполнить свою угрозу и «казнить его без суда».

Чэн Цянь увидел его решимость и с неохотой принялся раздеваться, намеренно пытаясь вызвать у Янь Чжэнмина отвращение.

- Старший брат, я не мылся три дня. Ты не боишься осквернить свой взгляд?

Удивительно, но Янь Чжэнмин не клюнул на приманку. Он протянул руку, чтобы стянуть одежду, которую Чэн Цянь так не хотел снимать, и увидел синяк, простиравшийся от левого плеча до правого бока. Его спина почти почернела, лопнувшие кровеносные сосуды расползлись, как паутина. В сочетании с бледной кожей это создавало поистине ужасное зрелище.

Кроме этого, на теле Чэн Цяня было много других ран различной степени тяжести. Некоторые из них имели более глубокие цвета, в то время как другие, казалось, скоро исчезнут. Умение поглощать Ци вовсе не означало, что они могли практиковаться исключительно в медитации и быть полностью свободными от мирских потребностей. Но, после того как они начали свой путь к самосовершенствованию, их разум и кости полностью очистились. В отличие от обычных людей их было не так легко ранить, к тому же, раны не оставляли шрамов. За исключением тех, что еще не успели затянуться.

Едва взглянув на него, Янь Чжэнмин тут же отвел взгляд.

Казалось, что его самого безжалостно избили. Сердце болело так сильно, что готово было вот-вот разорваться. Даже его собственная спина начала пульсировать от боли.

Странный беспричинный гнев на Чэн Цяня вскипел внутри Янь Чжэнмина.

Его грудь то поднималась, то опускалась, пока он пытался заставить себя успокоиться. На это потребовалось время.

- Ложись на кровать, - наконец, произнес Янь Чжэнмин. Он безуспешно пытался сдержаться и обиженно добавил. - Если бы ты, ублюдок, был на два года моложе, я бы избил тебя так, что даже мастер бы не узнал.

Чэн Цянь несколько раз безуспешно пытался повернуть голову, но вскоре сдался и послушно лег на живот, позволяя своему старшему брату применить лекарство. Он все еще пытался объяснить.

- Ты про ушибы? Они всегда кажутся большими, но на самом деле я в порядке... Ай!

- Все еще в порядке? - голос Янь Чжэнмина сделался холодным.

Чэн Цянь не осмеливался злить его еще больше, потому он просто зарылся лицом в простыни и сосредоточился на том, чтобы стерпеть боль.

Дубинка, побеждающая демонов, естественно, обладала убийственной божественной энергией. Если бы ее владелец не был настолько некомпетентен, неспособный извлечь даже десятую часть своей силы, эта штука могла бы разрушить все внутренности Чэн Цяня одним ударом.

Ругательства вертелись на языке Янь Чжэнмина, но, когда они уже собирались слететь с его губ, он не смог издать ни единого звука. После стольких переживаний сердце Янь Чжэнмина, лишенное сочувствия, наконец-то вновь ожило.

Нынешний Янь Чжэнмин, с его, на самом деле чувствительным нутром, точно знал, как Чэн Цянь заработал каждую из своих ран.

Теперь же, оглядываясь назад, он понимал, что ненависти и обид было недостаточно. Янь Чжэнмин не мог отрицать, что Чэн Цянь, будучи самым юным среди них всех, подтолкнул его к этому.

Чэн Цянь никогда ни в чем не критиковал своего главу. Его позиция всегда была неизменна: если ты можешь это сделать, сделай это сам. Если не можешь - я сделаю это за тебя, даже если мое тело будет разрушено, а кости раздроблены.

Каждая рана на теле Чэн Цяня была пощечиной Янь Чжэнмину. Из-за этого он не осмеливался позволить себе ни минуты отдыха.

В самые трудные дни Янь Чжэнмин ночами не смыкал глаз, потому что видел Чэн Цяня в своих кошмарах.

От теплых простыней Янь Чжэнмина исходил успокаивающий аромат, проникающий в тело. Последние несколько дней Чэн Цянь провел в ожидании подходящего момента, чтобы сорвать «увядшую траву», так что теперь он был совершенно измотан. После того, как он лег, ему не хотелось двигаться ни на сантиметр.

Закончив обрабатывать раны, Янь Чжэнмин посмотрел на тонкую талию юноши и не мог не задуматься о том, что у него на шее висит печать главы клана. «Даже если меня нет рядом, все равно есть Ли Юнь. Даже Хань Юань старше тебя, так почему бы тебе просто не быть, как Лужа, оставаясь в блаженном неведении? Почему ты так себя истязаешь? Почему бы не полагаться на своих братьев чуть больше?»

И все же, хотя он мог бы сказать эти слова кому угодно, он не мог сказать их Чэн Цяню, чья усталость сделалась очевидной, стоило только ему расслабиться.

Несмотря на то, что все эти годы они доверяли друг другу свою жизнь, Янь Чжэнмину было трудно даже сказать «спасибо», не говоря уже о таких поучительных словах.

Пережив внутреннее смятение, Янь Чжэнмин лишь коротко произнес:

- Чжоу Ханьчжэн вернулся, но он не останется надолго. Несмотря ни на что, ты должен стерпеть это и ни в коем случае не высовываться, слышишь меня?

Чэн Цянь что-то сонно пробормотал в ответ, явно относясь к чужим словам как к ветру.

Янь Чжэнмин посмотрел вниз и понял, что глаза маленького ублюдка закрылись. Голова Чэн Цяня была слегка повернута в сторону, ресницы едва заметно подрагивали. Под глазами у него залегли темные круги. Даже оставшийся в нем дух юности был подавлен его усталостью.

Янь Чжэнмин вздохнул, собрал свои лекарства и, не издав ни звука, распустил волосы Чэн Цяня. После, подняв его одежду, он накрыл юношу тонким одеялом. Глава клана отошел в сторону, намереваясь посидеть в тишине и помедитировать.

Но, проведя так некоторое время, Янь Чжэнмин, все-таки, не мог удержаться. Ему казалось, что, если он не задаст этот важный вопрос, он вообще не сможет спокойно медитировать. Поднявшись, он подошел к постели, чтобы толкнуть Чэн Цяня.

- Эй, ты действительно не мылся в течение трех дней?

Затылок Чэн Цяня красноречиво демонстрировал его убийственные намерения.

Нрав Янь Чжэнмина уже давно перестал быть таким беспокойным, как во времена их жизни на горе Фуяо. Использование медитации в качестве замены сна было для него обычным явлением. Но именно в этот день, перед рассветом, его разум внезапно встревожился, и он открыл глаза.

Краски ночи еще не исчезли с неба, когда Чэн Цянь ушел. С того самого дня, как Янь Чжэнмин познакомился с ним, Чэн Цянь никогда не спал до восхода солнца. Простыни еще не успели остыть.

Янь Чжэнмин какое-то время сидел молча, сосредоточившись на попытках обдумать все произошедшее. Казалось, он еще не сталкивался ни с какими испытаниями, но все равно не мог успокоиться, несмотря ни на что... будто что-то вот-вот должно было произойти.

Взмахом руки он зажег лампы, несколько раз прошелся по комнате и достал из-под абажура три медные монеты.

Янь Чжэнмин не был знаком с гаданиями. Он видел, как его учитель делал это раньше, но всякий раз, когда он пытался спросить об этом, Хань Мучунь никогда не соглашался учить его, говоря лишь: «Предвидение будущего - это кульминация Дао и начало невежества. Это нечестная практика, нет никакой необходимости тебе знать об этом».

Неужели на острове Лазурного Дракона должно было произойти что-то важное?

Три медные монеты заплясали между его ловкими пальцами. Повертев их пару мгновений, он очистил свой разум и сел, приготовившись молча читать священные писания «О ясности и тишине».

Как и следовало ожидать, Чжоу Ханьчжэн был предвестником несчастья. От его присутствия никогда не было ничего хорошего.

Информация, добытая Хань Юанем, вскоре подтвердилась. На следующий же день в лекционном зале было объявлено о проведении грандиозного соревнования. Таинственный и так редко встречающийся левый защитник и правый защитник с лицом сборщика долгов, также прибыли сюда, чтобы поприсутствовать на этом знаменательном событии. Было объявлено, что все, кто мог поглощать энергию Ци, должны были участвовать. Те, кто не хотел сражаться, могли попросту сдаться и признать поражение, в противном случае, все они должны были выйти на бой. Победители могли удостоиться чести войти во внутренние залы острова Лазурного Дракона, читать древние записи и слушать лекции старших учеников.

Пока сверху излагались бесконечные правила, Чэн Цянь сидел на земле, не поднимая головы, и вырезал заклинание на деревянной дощечке размером с ладонь.

Янь Чжэнмин бросил на него быстрый взгляд и небрежно объяснил Хань Юаню.

- Это «Нити марионетки». Ношение его на себе может помочь предотвратить беду. Это один из семи великих видимых талисманов, он довольно известен. Всего здесь сто восемь резных штрихов, каждый из которых взаимосвязан с другими. Штрихи никогда не должны прерываться, ошибки недопустимы... Смотри, эта маленькая засечка разрушила его.

Казалось, что-то задело кончик ножа Чэн Цяня, его духовная энергия внезапно вырвалась наружу. Хань Юань почувствовал, как в лицо ему ударила влага, быстро рассеявшаяся в воздухе. Его глаза расширились от благоговения.

Янь Чжэнмин лениво наклонился и похлопал Чэн Цяня по плечу.

- Ты научился чувствовать энергию шесть или семь лет назад, но уже осмелился попробовать семь великих чар. Ты действительно слишком требователен, медная монетка.

Отложив в сторону разбитую деревянную дощечку и нож, Чэн Цянь сел неподвижно, регулируя внутренние потоки.

Янь Чжэнмин продолжил объяснение.

- Ошибки в резьбе могут быть вызваны либо недостатком практики, либо нехваткой энергии... что касается твоего третьего брата, у него как раз закончились силы. Медная монетка, почему ты вдруг решил вырезать это?

- Я просто хотел попробовать, - небрежно сказал Чэн Цянь.

Довольно скоро Янь Чжэнмин понял, почему.

Пока все возбужденно обсуждали грандиозное соревнование, Янь Чжэнмин провожал Сюэцина в порт.

- Возвращайся, как только сможешь, - наставлял его Янь Чжэнмин. – Сперва отправляйся на гору Фуяо, а потом домой. Если возникнут непредвиденные расходы, можешь воспользоваться моими средствами.

За прошедшие годы Сюэцин превратился в молодого человека, и теперь выглядел более зрело. Он записал каждый пункт и утвердительно кивнул.

- Вот и все. Ты можешь идти.

- Сюэцин, подожди!

Пока они разговаривали, к ним галопом подскакал летучий конь. Прежде чем конь успел остановиться, Чэн Цянь уже спрыгнул с него. Вид у юноши был растрепанный, вероятно, пока он спешил сюда, его со всех сторон обдувал морской ветер. Когда он приземлился, его дыхание слегка сбилось.

Сюэцин всегда был нежным и добрым, и не любил много говорить. Когда он был моложе, он ухаживал за Чэн Цянем внимательно и дотошно. По сравнению с Янь Чжэнмином, старшим братом, часто забывающим о своей роли, Сюэцин был куда надежнее, потому его отношения с Чэн Цянем всегда были хорошими.

Сюэцин улыбнулся ему.

- Я скоро вернусь, так что третий дядя должен хорошо заботиться о себе.

- Н-ну, конечно, я понял, - Чэн Цянь кивнул и достал из-за пазухи маленький хлопковый мешочек, который передал Сюэцину. - Я думал, что не успею. Носи это с собой, будь осторожен в пути.

Янь Чжэнмин, оставшийся в стороне, спросил:

- Что это за вещь, раз ты спешил доставить ее в такую даль?

Сюэцин открыл мешочек и обнаружил внутри маленькую деревянную дощечку. Когда он вытащил ее, чтобы рассмотреть поближе, Янь Чжэнмин застыл. Это был законченный амулет.

Чэн Цянь сказал, слегка смущаясь.

- Моей энергии недостаточно, поэтому я потерпел множество неудач. После стольких дней, я, наконец, с боем завершил это. Держи его при себе, но тебе все равно нужно быть осторожным в пути. Поскольку это мое творение, если ты встретишь кого-то, чей уровень будет выше, чем у меня, оно снова превратится в бесполезный кусок дерева.

Сюэцин поспешно произнес:

- Да, большое спасибо третий дядя.

Сердце Янь Чжэнмина наполнилось необычным чувством неудовлетворенности. Он подумал: «А я ничего не получил. Я столько сил потратил, чтобы вырастить этого мелкого неблагодарного негодяя, но он даже свистка для меня не вырезал». «Нити марионетки», над которым он так усердно трудился, он отдал кому-то другому, как нелепо!

Но он был уважаемым главой клана и не мог себе позволить ссориться со своим братом и младшим адептом средь бела дня. Состроив серьезное лицо, Янь Чжэнмин торжественно сказал Сюэцину возвращаться как можно скорее. Проводив его, он даже не удостоил Чэн Цяня взглядом, прежде чем сердито повернуться и уйти.

Но он едва успел сделать два шага, когда понял, что Чэн Цянь все еще смотрит в след уходящей лодке. Мысли его были неясны, он даже не заметил гнев Янь Чжэнмина. Потому глава клана Янь целенаправленно вернулся, чтобы подождать его. Только когда Чэн Цянь, наконец, с тяжелым сердцем повернулся, Янь Чжэнмин начал действовать. Он громко хмыкнул, чтобы Чэн Цянь услышал, а после развернулся и зашагал прочь под озадаченным взглядом своего младшего брата.

Чэн Цянь быстро огляделся и понял, что вокруг никого больше нет, а значит Янь Чжэнмин направил свое фырканье на него.

Он в замешательстве спросил:

- Старший брат, что с тобой?

Янь Чжэнмин проигнорировал его, беззаботно продолжив свой путь. Чэн Цянь понятия не имел, какая вожжа попала ему под хвост, потому просто оставил старшего брата в покое, намереваясь позволить ему пойти туда, где он мог бы остыть. Истерики главы клана были очень неприятны. Таким образом, чтобы избежать участи превращения в слугу, расчесывающего волосы старшего брата, Чэн Цянь мог только пойти за ним.

Они шли друг за другом, оставив летающую лошадь позади.

Неловкость продолжалась до тех пор, пока они не вернулись в свое жилище. В конце концов, Чэн Цяня больше не волновало, в какой именно нерв ткнули старшего брата, он мог лишь беспомощно следовать за ним.

Дойдя до комнаты, Янь Чжэнмин с силой захлопнул дверь, оставив Чэн Цяня снаружи.

Лужа, бездельничавшая во дворе в компании священных писаний «О ясности и тишине», даже не удивилась этому, казалось бы, странному зрелищу. Обычно, когда первый брат находился рядом со вторым братом, они оба выглядели вполне достойно и казались наиболее похожими на обычных взрослых. Хань Юань был ненамного лучше нее, поэтому он редко осмеливался перечить Янь Чжэнмину. И только третий брат, с лицом, будто бы говорившим: «Я ничего не сделал», был способен разозлить старшего брата настолько, что тот в итоге терял всякое самообладание.

Лужа тихо напевала какую-то мелодию.

- И-йя, посмотри, какой грех совершила маленькая милашка. [2]

[2] «Милашка» здесь используется слово «家家» (jiājiā), которое может означать как «маленькая милашка», так и «заклятый враг». Забавный факт: есть китайское выражение «是是是家不聚頭» (shìshì shìshì shìjiā bù jùtóu), которое может означать как «возлюбленным суждено встретиться», так и «заклятым врагам суждено пересечься», хотя последнее значение используется чаще. Говорят, что все конфликты или любовные чувства, вызванные этими встречами, предопределены вашей прошлой жизнью.

Чэн Цянь подошел прямо к ней, погладил девочку по голове и наклонился, чтобы нарисовать круг заклинаний возле ее ног. Он мягко сказал:

- Он рассеется сам по себе после того, как ты прочитаешь писание тридцать раз. Веди себя хорошо и перестань отвлекаться. Даже «маленькая милашка» тебя не спасет.

Лужа почувствовала себя так, словно сама себя подожгла.

Чэн Цянь неторопливо вернулся в свою комнату. Как только он открыл дверь, его слабая улыбка тут же исчезла. Юноша резко обернулся, чтобы окинуть взглядом двор, но там не было никого, кроме Лужи, бормотавшей священные писания себе под нос.

Чэн Цянь поколебался, положил руку на деревянный меч, висевший у него на поясе, и осторожно вошел, притворив за собой дверь. Кто-то пробрался в его комнату и оставил там какой-то предмет.

Этим предметом оказался меч. Не деревянный, а настоящее оружие.

Его блеск был так глубок, словно в нем обитал дух.