Местный правитель “позволяет” нам жить на его земле, выращивать его урожай и разводить его животных. А взамен он дает нам оставить себе две десятины от плодов его тяжелого труда. И старого лорда Петтигрю считали порядочным. Он спонсировал пир каждую середину зимы и лета, где все мы, простолюдины, могли есть его еду и пить его пиво задаром. И он почти никогда никого не вешал. И даже его сборщикам налогов не позволялось злорадно смеяться или закручивать любую часть из волос на лице, когда они приходили, чтобы забрать половину от тех двух десятин, о которых я говорил ранее, которые Петтигрю так щедро позволял нам оставить.

Старый добрый Петтигрю. Я многому у него научился.

***

Мне было двенадцать лет, когда мой отец узнал, что я являюсь налоговой обузой, и в связи с этим решил убить меня. Если вы ищете исток, единственный инцидент, который в конечном итоге превратил меня в печально известного Злого Повелителя, которым я и стал, тогда, я полагаю, именно с этого все и началось. До этого дня моей судьбой, скорее всего, стало бы копание в грязи и нищета до самого дня моей смерти.

Истоки большинства Повелителей Зла окутаны тайной. Вы просто не услышите о том, откуда они пришли или почему они делают то, что делают. По большей части они являются скрытными существами, которые, кажется, появляются из ниоткуда, и к тому моменту, когда вы услышите о них, они совершенно злы и находятся на пике своей пагубной силы- за исключением принцев-узурпаторов и им подобных.

О, конечно, возможно, они были заперты в какой-то мистической тюрьме на тысячелетия, пока не были освобождены каким-то несчастным дурачком или кем-то еще, но их прошлое, о котором мало что известно, всегда переполнено дурными и темными предзнаменованиями и скупо на детали. Тяжелая, пухлая рука судьбы всегда ощутима, даже если подробности, из-за отсутствия лучшего слова, отрывочны.

В основном это полная сушь.

Сам я родился сыном бедного издольщика на мрачной маленькой ферме в самой заднице королевства. Я не пришел в мир как Гар Безжалостный; это произошло намного позже, после долгого и горького пути, наполненного испытаниями. Первую дюжину лет моей жизни я был просто Гаром сыном Гара, Гаром Гарсоном или просто Мелким Гаром, самым младшим из тринадцати.

Мой отец выращивал в основном сорняки да синяки на собственных детях. (Да, у меня (все еще) есть братья и сестры. Нет, они не занимаются делами Злого Повелителя. Мы обмениваемся редкими поздравительными открытками, когда ситуация того позволяет. Я понимаю, что я дядя тридцать семь раз, по последним подсчетам.)

Если бы судьба пошла другим путем, я бы, вероятно, все еще был бы на ферме, ощипывая кур, бросая помои свиньям и вытаскивая камни из земли, чтобы подготовить ее к распашке. Но судьба не пошла другим путем. Судьба вложила идею в голову нашему старому сэру Петтигрю, нашему землевладельцу, что любая семья, в которой было более дюжины детей, вероятно, имела в своем распоряжении больше денег для уплаты налогов.

Логика была достаточно здравой, я полагаю. Любой крестьянин, которому удавалось прокормить столько ртов, должен был утаить что-то, чего не увидел бы налоговый инспектор, и, следовательно, не смог конфисковать. Сэр Петтигрю не мог знать, насколько невероятно живучими были мой отец и его потомки. Мои братья и сестры часто ели грязь и кору даже тогда, когда была настоящая еда, просто потому, что им нравился вкус.

Сам я пошел в маму. Меньше, не так отвратительно здоров, и на порядок умнее. Слухи о том, что со стороны отца в семье была кровь орков, не были правдой, но я не могу винить никого, кто бы в это поверил.

На мое несчастье налоговый инспектор прибыл объявить о новом сборе в то время как Мать была на соседской ферме, помогая жене фермера разродится. Она не была повитухой, но, имея тринадцать детей, в этом, так сказать, разбиралась. И в ее же интересах было обеспечить рост деревенского населения, если она надеялась обеспечить супругов собственному выводку.

Однако в ее отсутствие объединенный интеллект и здравый смысл на ферме резко упали - что, если подумать, вероятно и было причиной ее редкого отсутствия.

Его звали Хемрич, сборщик налогов, и у него были довольно длинные усы. Не то чтобы я когда-либо видел, как он их крутит, но я, честно говоря, не понимаю, как он удерживал себя от этого, учитывая его профессию. Во всяком случае, он въехал во двор, пока отец рубил дрова. Я, будучи самым молодым, самым маленьким, самым слабым и наименее полезным, не был занят каким-то делом, и, следовательно, был на одиноком и в основном лишенном коры дереве, ближайшем к дому. Всегда было хорошей идеей держаться подальше от моих братьев и сестер, особенно когда матери не было.

- Селянин Гар, - сказал Хемитч.

- Сборщик, - проворчал отец. - Еще не время десятины.

- Сэр Петтигрю объявил о новом сборе, селянин. Он называется Чрезмерно-Обильным Семейным сбором. Любая семья, благословленная более чем дюжиной детей, обязана выразить благодарность за щедрость уплатой за это. ”

Отец рубанул по очередному полену и хмыкнул.

- Сколько этот сбор? - наконец спросил он, положив следующее полено на пень.

- Три гульдена.

Когда отец опустил топор снова, лезвие вошло в пень так глубоко, что едва ли был виден какой-либо металл.

- Пожалуйста, позови своих детей, селянин, пересчитаем.

Даже я знал, что это формальность. Сэр Петтигрю был сторонником переписи.

Отец вздохнул. Затем он набрал в грудь побольше воздуха и рявкнул.

- ЖИВО ПРИТАЩИЛИ СЮДА СВОИ ЗАДНИЦЫ, ОТРОДЬЯ!

Листья посыпались с дерева от его зверского голоса. Он отозвался эхом от холмов и вернулся, все еще ожесточенный. Его голос нашел всех нас. Я неохотно спустился по стволу. Остальные прибыли во двор со всей фермы. Быстрее, чем казалось, мы все собрались перед человеком, который нас породил.

Хемрич спешился, сосчитал и нацарапал записку на клочке пергамента угольным огрызком.

- Итого тринадцать, селянин Гар. Вы наделены переизбытком потомства, и не сомневайтесь. Теперь мне нужны три гульдена.

- У меня их нету, Хемрич, и ты это знаешь.

- Я не знаю ничего подобного. Я знаю, что у тебя чертова дюжина детей, и лорду нужен его сбор.

Отец приложил ладони к вискам и начал яростно их растирать. "Почему это происходит?" - он не спрашивал Хемрича, но налоговик все равно решил ответить.

- Наверное, потому что ты никак не отстанешь от своей жены, селянин. Почему у тебя так много детей? Не я виноват, что у тебя так много детей.

- Ну, я фермер, - ответил отец, потирая теперь центр лба массивным грязным большим пальцем. - Только это нам и остается, нет? Притом, кто-нибудь из них уже должен был сдохнуть. Что им и оставалось, нет? Только вот никто не сдох, - отец обернулся и посмотрел на нас, его сросшаяся бровь низко нависла над поросячьими глазками.

- Эй! Одному из вашей кучи надо умереть. Решайте сами да побыстрее.

Мои братья и сестры скрутили меня и уложили у ног отца, еще до того как его бычий голос эхом отразился от холмов.

- Хочешь, чтобы мы это сделали, па? - спросил Рикерт, самый старший. Он поднял мотыгу.

- Не. Я его породил, мне и убивать, - отец пошел и вытащил свой топор из пня. Опустив плечи, Рикерт бросил мотыгу в пыль рядом с моей головой и удалился в расстроенных чувствах. Остальные мои братья и сестры не двигались. На грязной ферме нелегко было найти развлечение.

Сборщик налогов прочистил горло.

- Ты не можешь убить одного из своих детей, чтобы избежать налога, селянин Гар.

- Почему нет? Тринадцать минус один будет двенадцать, и дело в шляпе. Все равно этот не особо полезен. Даже куры его задирают .

Это было правдой, если и не той, которой по моему мнению стоило делиться с незнакомцам. Наши куры были жестокими, бесстрашными и имели стальные клювы. Будь они крупнее, они бы сошли за замечательных боевых зверей, если подумать об этом.

- Не могу поспорить с твоим подсчетом. Однако тогда ты либо будешь казнен за убийство, либо будешь вынужден заплатить виру за жизнь своего отпрыска.

- Сколько в вире?

- Это будет зависеть от сэра Петтигрю. Но она определенно будет больше, чем сбор.

Отец почесал голову еще немного.

- Что насчет несчастного случая?

- Мне кажется, мы уже прошли это.

- Ты мог бы просто… отвернуться. Я быстро обо всем позабочусь.

- Нет, селянин.

Тогда наконец вернулась мать, спасибо всем мертвым богам.

- Гар, - сказала она, ее голос был ровным и заточенным, как клинок.

- Жена, - ответил мой отец.

- Почему малыш Гар связан и лежит в грязи?

- ... потому что.

- Выкладывай.

- Я сказал, потому что на то есть хорошая и достойная причина, женщина.

- Ваш муж хочет избежать чрезмерно-обильного семейного сбора, сократив число ваших детей на одного, - сказал сборщик налогов. - На именно этого, - он указал на меня.

Отец посмотрел на него, жгучее чувство предательства мелькало в его маленьких глазах.

- Я думал, что мы с тобой заодно, - прошептал он.

- Даже не близко, - нахмурившись, ответил сборщик налогов.

- Гар, иди чинить южный забор, как я просила тебя уже три дня подряд. Брега, развяжи своего младшего брата. Остальные, найдите чем заняться в месте, где я вас не увижу. Сейчас же, - она обернулась к сборщику налогов.

- Хемрич, не не зайдешь на чашечку чая?

Никто не спорил. Никто не осмелился, даже налоговик. Он зашел внутрь с мамой. Отец ушел чинить забор, Брега неохотно развязала меня и без слов двинулась куда-то, вероятно, делать то, что ей больше всего нравилось, а именно забивать камнями любое маленькое животное, которое сможет догнать. Я забрался обратно на дерево.

Я не был посвящен в разговору между матерью и налоговиком. Но через полчаса Хемрич отправился восвояси, улыбаясь, а моя мать позвала меня.

- Собирай свои вещи, дорогой.

- У меня нет никаких вещей.

- Да, это так. Тогда пойдем, как есть.

- Куда мы идем?

- Ты отправляешься становиться священником. Разве это не здорово?

Я нахмурился ей в ответ.

- Но я не хочу быть священником.

- Ты бы предпочел быть фермером? Или трупом? Нет? Тогда отправляемся, милый.

Хотя эту новость можно было назвать только неожиданной, я знал, что лучше не спорить. У меня также было непреодолимое ощущение, что если я как-то и выиграю спор, я вряд ли увижу рассвет. Поэтому я последовал за своей матерью по грязной дороге к самой деревне, которая называлась Струдд.

Отец Викер был деревенским священником, Возлюбленным Света, Пастырем в нашей деревне. Он был также буйным прьяницей и большим развратником. Ему было не очень приятно видеть меня, так как во время его еженедельных служб я делал... некоторые вещи, которые Свет не одобрял. Однако он был более чем счастлив увидеть мою мать.

Несмотря на тринадцать детей и жизнь в суровой сельской местности, даже я знала, что женщина, родившая меня, поражала и своей внешностью, и личностью. Это была одна из великих загадок деревни, как из всех людей именно мой отец заставил ее выйти за него замуж.

Во всяком случае, когда мы вошли в кирку, отец Викер валялся без сознания на передней скамье. Мать разбудила его резким ударом в голень. Он упал с скамьи на каменный пол и издал какой-то хриплый звук, затем сонно огляделся. Сначала он увидел меня, и его глаза выпучились, а лицо покраснело от ярости.

- Это была я, отец, - сказала мать.

Викер оторвал свой смертельный взгляд от меня, и вся его персона претерпела удивительную трансформацию, как только его глаза нашли мою мать. Он превратился из сморщенного, пьяного и отвратительного гоблина в стоящего посланника Света всего за три удара сердца.

- Как Свет может прояснить твой путь сегодня, моя дорогая? - он спросил ее.

- Не нужно беспокоить Свет, отец, - ответила она. - Вы можете помочь мне без Его вмешательства.

- И как я могу это сделать?

- Взяв малыша Гара сюда аколитом.

Его глаза резанули меня, и его губы изогнулись от отвращения, совсем немного.

- Ох, боюсь, это довольно…

Мать положила палец на его губы и поправила испачканную вином накидку.

- Давайте обсудим это в более приватной обстановке, отец. Малыш Гар, ты подожди здесь.

Викер повел ее в свою личную комнату за алтарем. Я сел на скамью и начал размахивать ногами. Шло время. Когда моя мать в конце концов вернулась, ее волосы были в беспорядке, а платье перекошено. Она села на скамью рядом со мной и обняла меня.

- Гар, в мире нет другой такой силы, как материнская любовь. К сожалению, когда матери приходится разделять эту любовь на тринадцать, это не всегда очевидно, но знайте, что это правда.

Затем она поцеловала меня в макушку, сказала, чтобы я был примерным священником, поцеловала меня еще раз и вышла из кирки. Она не плакала; Мать никогда этого не делала.

Я, с другой стороны, рыдал, как ребенок, пока отец Викер не завалился обратно и не дал мне по уху, чтобы заткнуть меня. Затем он вручил мне почти пустую бутылку вина и сказал мне утопить свою печаль, как это делает остальная часть человечества.