Они вышли из хижины и прошли мимо рощи кипарисовых деревьев по тропинке, которая вела на восток, к лугу. Примерно через тридцать минут пара достигла невысокого холма. Наиболее удобно было сидеть именно на этом холме, где можно было перевести дух. Их окружение было украшено густыми гроздьями ярко-синего дикого ячменя, пережившего предыдущую зиму. Не тронутые человеческими руками, они раскинулись во всех направлениях, гордо демонстрируя свои живые и танцующие на ветру изумрудные листья.

Амелия и Сиву установили мольберты, прислонив их к дереву посреди холма. Чтобы случайный горный бриз не сдул их холсты, прежде чем приступать к рисованию, они прикрепляли их к деревянным доскам. Амелия молча рисовала всевозможные линии, умело запечатывая на холсте открывающийся перед ними пейзаж. Хотя возле хижины было множество живописных пейзажей, которые также могли бы стать отличными сюжетами для ее картин, это место было ее любимым.

Однако, несмотря на то что они должны были проводить этот пикник весело и счастливо, она обнаружила, что постоянно то откладывала, то поднимала свой карандаш. Причиной этому был Сиву, который не только был необычайно молчалив, но и тупо смотрел на свой холст.

— Сиву.

— ...

— Сиву.

— ...Да, мисс Амелия?

Он избегал смотреть ей в глаза даже когда она прямо окликала его. Он лишь рассеянно проводил карандашом по белому холсту, рисуя бессмысленные линии. И конечно, Амелия не была идиоткой. Она имела четкое представление о его нынешнем состоянии и обстоятельствах.

— Ты проголодался? Ты ведь не позавтракал, да?

— Все нормально.

И когда Амелия произносила эти слова… Она никак не могла избавиться от всепоглощающего чувства тревоги, которое испытывала во время разговора. Что-то подсказывало ей, что ее прекрасный сон без всякого предупреждения разбился на куски.

— На сегодняшний ланч я добавила много лосося. Они тебе нравятся, не так ли?

— Как я уже сказал, все нормально. У меня нет особого аппетита.

Амелия прикусила нижнюю губу. Накапливающаяся внутри тревога и беспокойство медленно переплетались, заставляя ее сердце биться быстрее. Она изо всех сил старалась сохранять свой обычный тон, тот же, которым она всегда пользовалась при разговоре с ним в повседневной жизни.

— Я уже говорила тебе, Сиву. Когда ты держишь карандаш, используй палец— Ах!

Когда она уже собралась помочь Сиву правильно взять карандаш, ее рука была резко отброшена сильным сопротивлением. Захваченная врасплох его резкой реакцией, ей оставалось лишь стоять в полном ошеломлении. Ей не давался смысл того, что только что произошло.

— М-мне очень жаль. Я снова тебя разозлила? Ты все еще злишься из-за того, что произошло вчера?..

Рука Сиву, державшая карандаш, слегка дрогнула. Амелия же принялась быстро поднимать разные темы для разговора так, будто ничего не произошло.

— Сиву, ты, должно быть, очень расстроен… Я тоже думаю, что была тогда слишком безрассудна… Я искренне извиняюсь за это… прости… ты можешь выместить на мне свой гнев…

— ...

— Или, может, ты чувствуешь себя плохо? Хочешь вернуться и отдохнуть?

Амелия думала, что таким образом они смогут вести себя так, как будто ничего не произошло. Как будто тот ужасный день, который она отчаянно пыталась отложить, никогда не наступит.

В этот самый момент Сиву впервые обратил свой взгляд на Амелию. В ответ она закрыла глаза, сделав вид, что ничего не заметила. Потому что его взгляд был холоден, подобный ледяной воде. Хотя он может казаться спокойным, но, согласно ее мыслям, даже малейшая провокация может привести к результату, до которого она никогда не хотела бы доходить.

Амелия закусила губу и подавила острое желание заплакать, прежде чем продолжить, при это заставив свое лицо выдавить задумчивую улыбку.

— Сегодня... когда мы вернемся домой, давай вместе выпьем чаю… Хочешь чай с молоком и булочками? О, еще я позавчера купила немного масла в Таро Тауне.

С каждым новым словом она все больше понимала, что ее надежды рассеивались, подобно улетающим мыльным пузырям.

— После этого давай почитаем книги до ужина... еще мы можем вместе изучать магию. Тебе ведь это нравится, не так ли? Что ты думаешь о совместном созерцании звезд после ужина?.. Тебе это нравится? И лежа на крыше…

Она продолжала говорить о счастливых днях, которые, вероятно, больше никогда не наступят.

— Мы давненько не спали вместе. Теперь, когда ты вырос, кровать может быть тесновата, но я смогу немного подвинуться. И потом… и потом…

И потом... что?.. Что будет потом?..

Кап!

Даже несмотря на слезы, текущие из красивых глаз Амелии, выражение лица Сиву нисколько не изменилось.

— Я поняла... я уже поняла...

Сиву, с обеспокоенным видом прибегавшего всякий раз, когда находил ее расстроенной... Мальчика, нежно утешавшего ее каждый раз, когда она плакала, больше не было рядом.

— Ты все вспомнил...

— Да, госпожа доцент Амелия Мэригольд.

Итак, на этой ноте ее эгоистичной мечте пришел конец.

…

Амелия рухнула на месте под взглядом на нее сверху вниз Сиву.

В этот момент парню казалось, что его сердце разрывается на части. Амелия была для него самым близким человеком в мире, и она заплакала из-за его холодного отношения к ней. Это заставило его грудь сжаться до боли. Ему хотелось опуститься на колени, крепко обнять ее и утешить. Взять ее маленькое тело в свои объятия, погладить ее по голове и заверить, что все будет хорошо.

Потому что именно это она делала для него все это время. Она постоянно баловала его юное я, показывала ему простой, но наполненный красотой и искренним счастьем мир. Она непременно вызывала улыбку на его лице и заставляла его сердце биться чаще.

И именно поэтому… Он не мог простить ее. Среди его запутанных воспоминаний о ней была... ее улыбка и ее смех. В мрачной смеси колеблющихся эмоций он… любил ее. И в то же время... он ненавидел ее.

— Почему ты сделала это?

— Кхуг...

Амелия собиралась что-то сказать, но смогла издать лишь жалкий всхлип.

Сиву по привычке попытался вытащить сигареты и закурить. Но у него их не было, из-за чего ему оставалось лишь нервно дернуть себя за воротник. Вынужденным, чуть более высоким голосом он начал говорить слова признания.

— Вы правы, госпожа Доцент. Я восстановил все свои воспоминания. Как только я проснулся этим утром, то вспомнил всё… всё.

Он потянул ее за руку. И точно вялая марионетка с перерезанными нитями, Амелия нетвердо поднялась, ведомая его рукой.

— Я изо всех сил пытался прийти к решению. Представьте себе, что тот, кого вы любите и уважаете всю свою жизнь, внезапно, в одночасье становится тем, кого вы ненавидели больше всего.

Если бы... Он не терял свои воспоминания...

Если бы... Амелия не была с ним такой доброй...

Если бы... Она осталась той ненавистной Амелией, которую он всегда знал…

Если бы... Он не начал испытывать к ней какое-либо чувства...

То по крайней мере, его не охватило бы это всепоглощающее чувство предательства.

Если бы он только не стал испытать эту душераздирающую боль, которая, казалось, сжигала всю его душу, когда он видел мучительное выражение лица Амелии… То возможно, его ненависть к ней не была бы такой глубокой…

— Я думал об этом… разве мы не можем просто двигаться дальше? Разве мы не можем просто забыть все, что произошло в прошлом? Если же нет... что за чертово чувство... меня тошнит от этого замешательства... от этого чувства предательства... или мне что, отплачивать его... сотни... тысячи раз...

Он не мог понять намерений Амелии. Почему она вдруг проявила свою доброту к Сиву, который потерял память и превратился в ребенка? Он не мог понять цели ее действий. Ему хотелось отплатить ей…

И одновременно облегчить трепетную боль предательства, заставлявшую челюсти стиснуть зубы.

Погасить чувство потери, которое он испытывал из-за того, что личность, которой он доверял больше, чем кто-либо другой, стала той, кого он ненавидел больше всего на свете. Он хотел, чтобы она тоже почувствовала боль и пустоту, которые поглощали его.

— Но это невозможно. Я не мог зайти так далеко…

Однако он не мог этого сделать. Он не мог заставить себя сделать это.

Его правый глаз, где царил холод льда, был налит кровавыми венами, что добавляло его взгляду неизгладимой жуткости. Он схватился за слабую фигурку Амелии, которая, споткнувшись, едва могла стоять...

— Вот почему, убедите меня... Почему... почему я должен был страдать от этого дерьма?! Зачем вы вдруг притворились миленькой? Зачем вы испортили мои эмоции?! Зачем вы меня так запутали?!

— Сиву…

— Не приближайся!

Жалостливо протянутая рука Амелии слабо отступила от его плеча. Ей оставалось лишь замереть в оцепенении, но не от боли, а от страха. Из-за его свирепого взгляда, переполненного горькой обидой и ненавистью.

— Все еще думаете, что я ничего не помню?

— Сиву, п-прошу, я-я всё объясню… прошу тебя, не злись…

Как так получилось, что испуганный, дрожащий вид Амелии выглядел в его глазах настолько отталкивающе? В конце концов, он впервые видел ее такой. Она всегда смотрела на него с холодным выражением лица, не содержавшим ни намека пощады, с ледяным взглядом, безжалостно толкавшим его в неприятности.

Вот почему он считал, что ее нынешнее отношение было всего лишь фасадом. Как бы там ни было на самом деле, даже если ее как-то изменила потеря ценного ассистента… То он просто не мог принять этого. Две разные Амелии, которую он узнал за долгое время, отказывались сливаться в его сознании в нечто целое.

Мыслями он понимал, что рабу просто не позволено грубо обращаться с ведьмой. Вступать в эмоциональный конфликт с Амелией, ведьмой 22-го Ранга, и проявлять к ней неуважение было равносильно хождению по краю лезвия. Тем не менее, Сиву плевал на это. По сравнению с гневом и предательством, которые сжирали грудь изнутри, тяжесть жизни казалось ему настолько же легкой, как перышко.

Амелия шагнула вперед и обняла его. Она с силой впилась локтями в его крепко сомкнутые руки, отчаянно притягивая его ближе к своему телу.

— Прости меня, Сиву… я была неправа… Это я виновата, что мучила тебя столь долгое время… За то, что вымещала на тебе свою злость… за то, что заставляла тебя работать без отдыха… за то, что заставила тебя жить в сарае пять лет… всё это была моя вина… Прошу, прости меня... я-я сделаю все, чтобы заслужить твое прощение, поэтому, пожалуйста…

Ее извинения были смешаны с хриплыми рыданиями, из-за чего их было едва слышно. В это же время, ее слова пронзали его уши подобно шипам.

Его сердце ничуть не откликнулось. Наоборот, это просто заставило его осознать, что причина, по которой она внезапно стала относиться к нему так хорошо, заключалась в простом искуплении своих грехов.

— Скажите мне, почему вы так поступили. Все, что вам нужно сделать, это сказать, почему вы подвергли меня этим мучениям. Вот что я хочу услышать.

Амелия перевела свой взгляд на него. В ответ Сиву заглянул в ее глаза.

— Потому что... я люблю тебя...

Наконец она сказала слова, которые всегда хотела открыть. Слова, которые она раньше не могла заставить себя произнести, продолжали литься подобно ручью.

— Я смогла признать свои чувства... только после того, как чуть не потеряла тебя... м-мне очень жаль...

Ее ответ облегчил тяжесть в груди Сиву. Но не из-за знания о том, что ее причина не так великодушна, как он сначала думал. Напротив, она донельзя тривиальна и поверхностна.

И она ошеломила его. Ошеломила мысль о том, что даже то, как она искренне заботилась о его молодом я, было результатом всего лишь ее собственной жадности. В конечном счете, все это брало корни в ее эгоизме. От начала и до конца, Амелия всегда оставалась эгоистичной личностью.

— Если ты меня так ненавидишь… я могу жить в сарае… ты даже можешь сделать меня своей рабыней… мучить меня, пока тебе не полегчает… Так что, прошу, прошу, прости меня…

— Мисс Амелия.

Голос Сиву немного смягчился. Он дал Амелии проблеск надежды, лишь только она решила взяться за него и поднять глаза. И в тот момент, когда их взгляды встретились... Она поняла, что этой надежды никогда не существовало.

— Вы спрашивали, смогу ли я простить вас или нет, если ко мне когда-нибудь вернётся память?

Что за трусливый вопрос. Если бы она имела хоть малейшее представление о тех эмоциях, которые пробудятся, как только он восстановит воспоминания, о тех глубинах отчаяния, в которые он погрузится… То она бы не задавала его. Потому что этот вопрос ранил его больше всего.

— Пожалуйста, остановитесь. Я прощаю вас.

Амелия могла сказать это лишь по его взгляду. Что в нем горело глубокое чувство смирения и разочарования.

— Прошу, стой, не говори этих слов.

Она чувствовала, что он обрывает каждую ниточку между ними.

— В чем дело? Я прощаю вас. Все, как вы того хотели.

Амелия сделала шаг назад, прежде чем наконец рухнуть на землю.

— Поскольку сертификат раба был аннулирован, я больше не буду вашим частным рабом. Но, несмотря на все обстоятельства, вы по-прежнему Барон Мэригольд, поэтому я буду относиться к вам с предельной вежливостью.

Его последние слова разорвали все оставшиеся между ними связи.

— Сиву, которого вы любили, умер, мисс Амелия. Нет, по правде говоря, его вообще никогда не существовало.

Ее глаза затуманились, не имея сил пролить еще больше слез. Тем не менее, ведьма оставалась неподвижной в ожидании его финальных слов.

— Точно также Сиву, который любил вас, мисс Амелия, тоже мертв.

С горькой усмешкой на лице, Сиву сложил холст перед собой и взял мольберт. Затем он ушел, прежде чем Амелия успела схватить его.

— Ох, точно, я забыл добавить еще кое-что.

Парень резко остановился на месте. И, прежде чем дать Амелии надежду на что-то, он сказал последнее.

— Ты не только эгоистка. Ты еще и ужасно противная.

***