Ты же уже знаешь об этом, ведь так?

1

Мои персональные качества не так уж и часто хвалят даже сейчас, но, полагаю, в те времена, когда меня ещё называли мальчиком, у меня был весьма и весьма неприятный характер. Было время, когда я считал себя одарённым и очень даже умным, я просто обожал себя и, естественно, свысока смотрел на всех окружающих. Я верил в то, что были вещи, о которых знал лишь я и больше никто, я замечал то, что не замечали другие, и так с каждым годом я становился всё высокомерней и высокомерней.

Вероятно, это всё и объясняет.

Если мне задавали сложный вопрос, на который я не мог быстро найти ответа, то во мне просыпались страх и беспокойство. Вот насколько я считал себя способным, и такой же правдой было и то, что после того, как я справлялся со всеми своими сомнениями, просто поразмышляв о них, я всегда ощущал, будто достиг чего-то действительно примечательного. Будто тем самым я стал что-то собой представлять.

Однако, пока я блуждал в поисках ответов на группу всплывших тяжёлых вопросов — нет, после того как я ответил на каждый из них — я обнаружил, что остался ни с чем.

Все остальные просто наслаждались жизнью, даже не задаваясь чем-то подобным. Они просто счастливо жили, даже не берясь за поиск ответов или, раз уж на то пошло, самих этих вопросов.

Они смеялись, плакали и иногда злились.

Я думал, что причиной этому — их невежество.

Я считал, что они лишь наивно резвятся на минном поле. Я полагал, что настанет день, когда они проклянут узколобость.

Что когда-нибудь они наступят на мину, и для них всё закончится, и вот тогда они пожалеют.

Но я ошибался.

Я был всего лишь одиноким парнишкой, который жил в собственном выдуманном мирке, а все вопросы и ответы были нужны лишь для самоудовлетворения. Я по-настоящему считал, что смогу воспользоваться теорией, чтобы скомпенсировать отсутствие жизненного опыта, и ровно так же я полагал, что при желании, даже такой как я найдёт своё счастье.

Я прожил детство не так, как надо.

Как бы то ни было, от этого миру не настал конец.

Игра продолжилась.

Хоть я уже и отстал так сильно, что на победу не было ни малейшего шанса, моя жизнь продолжилась как ни в чем не бывало. Был даже момент, когда я сам подумывал со всем этим покончить, и, по факту, я даже пытался, но, в итоге, не преуспел даже в этом.

На самом деле, быть может, я и наблюдателем то и не был: лишь неудачником.

Я был лишь жалким банальным неудачником.

И так в какой-то момент я уже больше не мог искать ответы на свои вопросы. Не то чтобы я был пассивен, я просто стал апатичен к вопросам.

Ответы не имеют какого-либо значения.

Они размыты, двузначны и ненадёжны, да и без них и так хорошо. А точнее, без них даже лучше.

Возможность вносить настоящие изменения лучше оставить по-настоящему «избранным» выдающимся индивидам, таким как багровый Величайший Представитель Человечества и Синий Савант, на мне же эта ответственность никогда не лежала.

Банальному неудачнику, или же комичному приспешнику, такое было не по плечу.

Не обращать внимания на мины, даже если на одну из них наступил, — вот как надо бы жить.

Даже если ты знал о минах, но притворялся, что совершенно не в курсе об этом этого, однажды ты и впрямь о них забывал.

Вот во что верил я, когда мне уже говорили, что я неизлечим, что это лишь какая-то попытка пойти на компромисс, что я лишь притворяюсь человеком.

Вот о чём думал я, глядя в зеркало, в лицо тому, кто не проиграл.

Разве это было не просто?

Не будь я неудачником, я был бы провалом*.

Если быть одержимым убийствами монстром было альтернативой, то быть неудачником не так уж и плохо.

Уверен, он ощущал то же самое.

Что если быть неудачником было для него альтернативой, то быть одержимым убийствами монстром не так уж и плохо.

Оба утверждения были той ещё чушью.

Это был нонсенс и в то же время шедевр.

И с этим всё было в порядке. Этого было достаточно.

Девушка, спросившая меня, ощущаю ли я себя бракованной вещью. Девушка, сказавшая, что я ей нравлюсь. Парень, предсказавший, что его смерть будет следующей. И ты, назвавшая меня безнадёжным.

Ладно.

Может, в мою роль и не входит возможность что-то менять, но ответственность за то, чтобы покончить со всей той кашей, что я заварил, всё же на мне.

Так давайте поступим традиционно и положим этому чёткий конец.

Муими-тян.

* * *

Запихнув стилет, что одолжил мне Зерозаки, в замочную скважину, я покачал им в разные стороны. Где-то спустя минуту я услышал щелчок открывшейся задвижки. Я потянул за дверную ручку. Так как дверь была на цепочке, то она приоткрылась лишь на несколько сантиметров.

Моё замешательство было недолгим. Просунув нож в этот проем, я срубил эту цепочку. Её звенья оказались более хрупкими, чем я предполагал, и потому рассыпались во все стороны, одно даже попало мне в лицо. Но мне было всё равно. Теперь дверь была освобождена от пут, и я, потянув её на себя, зашёл внутрь.

То, что предстало моим глазам, просто лишило меня слов.

Обои были порваны, а на полу валялись осколки разбитых тарелок. Решив, что снимать ботинки всё же не стоит, я, хоть и понимая всю свою грубость, не разуваясь, вошёл в квартиру. Глубже в помещение обстановка становилась лишь хуже. Кругом царило чистой воды разрушение. Вероятно, во всей квартире не было ни одного не сломанного предмета, ни маленького, ни большого. Все, в буквальном смысле всё, было разрушено. Одежда была разорвана на конфетти и раскидана повсюду. Сломанная мебель. Распотрошённые книги. Расколотый экран телевизора. С концами разнесённый компьютер. Грязный обляпанный ковёр. Зеркало с трещинами, идущими во все стороны от центра. Перевёрнутая корзина для мусора. Разлетевшиеся по полу осколки электролампочки. Расчленённый хомяк. Вывернутая на изнанку подушка. Полностью изничтоженные овощи, доведённые до такого состояния, что их было уже не узнать. Опрокинутый холодильник. Кондиционер с огромной вмятиной посередине. Чайный столик с нарисованным на нем стремным граффити. Треснувший аквариум и дохлая тропическая рыбка неподалёку. Письменные принадлежности, все до единой сломанные пополам. Больше не работающие часы. Календарь, порванный на лоскутки. Задушенный плюшевый медведь.

И.

— Что ты делаешь?

Она, скрючившаяся у окна и глядящая в мою сторону проклинающими глазами.

Без каких-либо сомнений, самой поломанной здесь была именно она.

— Муими-тян.

Нет ответа.

Только устрашающий взгляд, пробивающий меня как ножом.

Её длинные каштановые спутанные волосы были покромсаны во что-то ужасное.

Приглядевшись, я увидел, что отстриженные волосы были разбросаны по комнате. Хоть я и не был согласен с поговоркой о том, что волосы для девушек всё, в этом всё же было что-то очень и очень пугающее.

Целиком и полностью это были её владения. С невероятным трудом уцелевший до сего момента баланс мог сломаться в любую минуту.

В воздухе витали проклятия, и все до единого они были направлены на меня. Помимо смертельного взгляда Муими-тян было и другое, что пронизывало меня насквозь. Абсолютно всё в этой тщательно разрушенной комнате излучало недоброжелательность, враждебность и злобу по отношению ко мне.

Будто весь мир вдруг стал мне врагом.

— Знаешь, я буду рад, если ты прекратишь на меня так пялиться.

— Заткнись, — произнесла она басом. — Зачем ты вообще сюда пришёл? Как ты вообще посмел?

— Расслабься. Я здесь не с целью тебя спасать или что-то ещё. Я не такой уж и хороший парень, а также я и не протагонист.

Расчистив правой ногой небольшой участок пола, я сел напротив Муими-тян. Рядом со мной валялся её уничтоженный мобильник.

— Ага. Ясно. Так вот почему Сасаки-сан не смогла с тобою связаться. Она может вскоре прийти прямо сюда. Полагаю, тебе просто некогда вот так вот рассиживаться.

— Зачем ты сюда пришёл?

— Ну, скажем, я уже всё разгадал, — намеренно просто сказал я. Конечно же, в подобной ситуации портить ей настроение было бы не самым мудрым решением, но это была и единственно возможная в моём текущем состоянии интонация голоса. — Думаю, можно сказать, что основную работу проделало моё воображение. Но всё ещё есть вещи, которые я никак не могу понять, как бы я ни старался. И вот хотелось бы узнать, не будешь ли ты так добра, чтобы кое-чем насчёт этого со мной поделиться.

— …

— Расценю молчание как «да», — я ненадолго остановился. — Я смог разобраться со всем тем, что касается твоего нападения на меня. Но почему ты убила Акихару-куна? Вот чего я совершенно не понимаю.

«У тебя не было никаких причин для его убийства».

«Ха».

— Хахахахахахаха, — неожиданно она разразилась маниакальным смехом. Это был самый безэмоциональный смех, что мне когда-либо приходилось слышать. Бессердечный. Он лишь подчёркивал то, что она обезумела. Она ещё раз стрельнула в меня своим взглядом. — Посмотри на все эти раны. Ты, должно быть, ещё тот глупец, раз решил сунуться сюда с такими ранениями. Здесь-то тебе уже никто не поможет. Или твой рыцарь в сияющих доспехах поджидает за дверью?

— Нет, ничего подобного. Стоит начать с того, что появление того парня той ночью само по себе было лишь совпадением. Так что о неё можешь не беспокоиться, — произнёс я, припоминая события предыдущей ночи. Конечно же, моим плечам и челюсти предстоял ещё долгий путь к поправке. Я был ещё не готов к тому, чтобы столкнуться с кем-то лицом к лицу. — Поначалу у меня были порядочные сомнению насчёт сделанного мною вывода. На лице того человека в чёрном была вязаная лыжная маска, поэтому его волосы не могли быть длинными. Потому я думал, что это не могла быть ты, но теперь, когда я вижу, что ты срезала свои волосы, этот вопрос отпал. Полагаю, ты остригла их всё же не по этой причине, верно?

— Не льсти себе.

Ну да. Я покачал плечами.

— Ты просто оказался более осторожным, чем я ожидала. Ты заметаешь свои следы. А напасть на тебя в твоей квартире я не могла потому, что твоё жилье — хлюпкая свалка с картонными стенами.

— А-а. Идеальная обстановка, хэ? — я попытался сымитировать циничный тон Айкавы-сан, но не смог его потянуть. — Но использовать имя Микоко-тян, чтобы выманить меня, было ай-яй-яй как неправильно. Не самый честный метод.

— Не смей произносить это имя, — она бросила на меня дьявольский взгляд. — У тебя нет права.

— Ну, спасибо.

— Я не желаю с тобой разговаривать, но всё же спрошу об одном. Почему ты отверг Микоко?

— Да не то чтобы я её отверг…

— Почему?! — она изо всех своих сил врезала рукой о стену. Вся комната сотряслась от удара этого безжалостного кулака. Я не ощущал ни малейшей заботы с её стороны по поводу состояния моего тела. Не то чтобы сейчас она ударила меня, но по всей моей спине пробежались мурашки.

Даже одержимый убийствами монстр представлял собой более приятную компанию, чем эта разрушительница.

— Почему? Почему ты не мог ответить на её чувства чем-то взаимным? Это же было не так уж и сложно. Почему ты не смог сделать что-то настолько простое? Почему это единственное, что ты не смог сделать?

— Я задал свой вопрос раньше. И я желаю услышать ответ. Я спрошу снова, и буду повторять это столько, сколько понадобится. Почему ты убила Акихару-куна? Для этого не было никаких причин. Все остальное мне понятно, но ответ на это представляется мне чем-то смутным. Как я и сказал раньше, я знаю, почему ты на меня напала. У тебя были на то причины. И я могу их понять. Но почему после этого ты пошла и убила Акихару-куна?

— Если я на это отвечу, то ты ответишь на мой вопрос?

— Я обещаю.

Даже после этого она какое-то время продолжила на меня глазеть.

Несколько минут спустя…

— Всё просто, — произнесла она. — Подобный поступок казался вполне естественным.

— Естественным, хэ? — переспросил я, пытаясь понять услышанное. — Но Акихару-кун же был твоим другом, верно?

— Да, он был другом. И он мне нравился. Просто не до такой степени, чтобы я ни при каких обстоятельствах не взяла и не решила его задушить, — в её словах и жестикуляции не было ни намёка на ложь. — То, что кто-то — твой друг, — это не достаточная причина для того, чтоб его не убить. Дело лишь в порядке приоритетов, — совершенно искренне и от всего сердца сказала она.

Сузив глаза в ответ на услышанное, я всё же медленно кивнул. Приоритеты. Друзья. Порядок. Друзья. Довольно долгое время я разжёвывал каждое из Произнесённых ею слов у себя в голове. После чего мне пришлось как следует порыться в поиске подходящих слов для ответа.

— Или ты хочешь сказать, что никогда не убьёшь собственного друга? Какой бы ни была причина, ты ни за что это не сделаешь?

— Любого из тех, кого я могу убить, я не считаю за друга.

— Ну, это, мля, просто прекрасно, — посмеялась она. — Ну ты и лицемер. И почему же ты не поделился хотя бы частичкой своей псевдодоброты с Микоко? Теперь ты отвечай.

— Вероятно, потому что она мне не нравилась.

Я был прямо-таки уверен в том, что она накинется на меня и тут же начнёт избивать, но она даже не шелохнулась. Она просто сидела и глазела на меня.

— О, — мягко произнесла она. — Похоже, ты не какой-то там безнадёжный козел. Ты прямо-таки жесток с головы до пят.

— И что если это так?

— Я же говорила тебе раньше, верно? Я уверена, что предупреждала тебя. Что я ни за что тебя не прощу, если ранишь Микоко-тян.

Сузив свои глаза, я наблюдал за тем, как она была уже вот-вот готова взорваться.

— Так что тогда насчёт тебя? Я не могу это понять. Я понимаю философию твоих поступков, но я не уверен в том, можно ли считать, что они были сделаны ради Микоко-тян.

— Я же сказала тебе не произносить это имя. Не говори о Микоко так, будто её знаешь! Ты ни хрена не знаешь! — произнесла Муими-тян. — Я её знаю. Я всё о ней знаю. Мы были вместе ещё с яслей. Я знаю её лучше, чем саму себя. Если я чего-то и не знаю о ней, так то, как она умудрилась влюбиться в такого жёсткого ублюдка, как ты.

— Ну, тут всё просто, — без какого-либо замешательства ответил я. Для меня, уже разобравшегося в этом, это было невероятно очевидно. — Это было недоразумение. Иллюзия. Заблуждение. Обычная ошибка. Просчёт. Неверное допущение. Прелестная молодая девушка просто влюбилась в идею о собственной влюблённости. Вероятно, она просто не очень разбиралась в людях.

— Ты закончил?

Её гнев было уже невозможно скрыть. Она уже была готова взорваться. Полагаю, один лишь разговор мог довести нас только досюда.

— На самом деле нет, есть ещё одна вещь. Обещание, что я дал Микоко-тян, так что лучше бы мне его сдержать. Муими-тян.

Мой последний вопрос.

Можешь ли ты извинить себя в том, …

— Можешь ли ты оправдать собственное существование как убийцы?

— Оправдать что?! — и вот она сломалась, — Я не сделала ничего плохого! Ничего! Нет ничего плохого в том, что я сделала ради Микоко! Я — та, кто больше всех о ней заботится! Такой, как ты, даже не имеет права мне что-то предъявлять! Все это было ради Микокодель! Я сделаю ради неё что угодно! Я убью и умру за неё без каких-либо сомнений!

— …

За справедливость. За веру. За правду.

Чтобы спасти кого-то другого. Ради подруги.

Она убила.

— В отличие от тебя, Микоко-тян была мне важна! А тебе никто не важен, тебе нет дела ни до кого, ты просто живёшь, не заботясь ни о чём в этом мире, не так ли?! Ты просто ничегошеньки не можешь сделать ради кого-то ещё! Ты просто бракованная вещь! Да в тебе нет ни единой человеческой эмоции! Так захлопни же свой сучий рот!

Потому что это было ради кого-то.

Не сомневаясь и не задумываясь.

Без какой-либо неуверенности.

Даже не сожалея об этом.

Совершенно не испытывая стыда и не раскаиваясь в содеянном.

Она убила.

— Если бы только тебя не было! Тогда бы Томоэ, Микоко и Акихару были бы живы и счастливы! Если бы не ты! Мы все так ладили! С яслей, а затем в старшей школе и институте! Но как только появился ты, всё пошло под откос!

Потому что они досаждали.

Потому что они мешались. Потому что они путались под ногами. Потому что они надоедали.

Потому что они раздражали. Потому что они не были тверды. Потому что они отталкивали.

Она убила.

— Все это было ради Микоко! Она моя, а я её! Мы — лучшие подруги! Ради неё я бы убила своих родителей, и она бы даже убила бы тебя ради меня!

Потому что это было ради кого-то важного.

Она бы убила кого угодно.

Она бы убила сколько угодно.

Десятки. Сотни людей.

Себя или кого угодно.

Даже лучшего друга.

— Я не ошибаюсь! Я права! Вот почему я буду делать это раз за разом! Даже если бы я могла вернуться назад во времени, я бы всё равно поступила бы так же! Микоко меня простит!

Не применяя излишнюю силу.

Не заходя дальше, чем собиралась.

Словно просто сделав вздох.

Словно крадущийся и будто монстр.

Словно бракованная вещь и будто упустивший свою человечность.

Она убила.

— Я… я прощаю себя! — прокричала она, топнув по замаранному полу.

— Хэ, — я наблюдал за ней невероятно спокойным взглядом. — Ты закончила?

Она бросила на меня злобный взгляд. Но мне было всё равно.

— Ну, тогда этого достаточно. Будь добра, заткнись. Слушать твои крики и смотреть на тебя вредно для здоровья. Значит, ты делаешь, что хочешь, и говоришь, что вздумается. Великолепно. Ты довольна? Ты просто окончательно сломана. Разрушена полностью.

— Разрушена полностью? Я?

— Что именно ты сделала ради Микоко-тян? Ты просто сваливаешь на неё свою вину, не так ли?

— А ты будто что-то знаешь?!

Я видел, что она сдерживает себя от того, чтобы накинуться на меня. Если бы я не произнёс имя Микоко, она бы уже так и сделала.

Прямо сейчас Аои Микоко была единственной причиной, по которой Муими-тян продолжала себя контролировать.

— Ну… — сказала она низким, словно вой из преисподней, голосом. — Ну а что насчёт тебя?! Ты считаешь, что нисколько не виноват в её смерти?! Отвечай!

— Да, я считаю так. Я нисколько к этому не причастен. Те, кто умирают, просто умирают.

— …..

Я наблюдал, как она бледнеет. Теперь она была уже более чем в ярости. Несмотря на это, я даже не попытался сократить свою речь. Я просто продолжил выдавать слова, словно механизм.

— Я не настолько высокомерен, чтобы вмешиваться в чужие жизни. Люди должны отвечать за собственные поступки. И ты не исключение.

— Да что с тобой не так? Как ты только можешь мыслить подобными категориями? Откуда только у тебя это отвратительное мировоззрение? Да ты сбрендил. Ты не человек.

— Я просто не одобряю то, когда человек настолько цепляется за другого, что прямо-таки его поглощает. Меня раздражают те, кто говорят: «Я сделал это ради этого человека, я сделал это ради этого человека», — будто это сразу гарантирует им прощение за всё и сразу.

Я будто бы смотрел на самого себя.

— Я как-то сказала, что ты и Томоэ похожи, но позволь мне внести поправку, — будто проклиная самого дьявола, произнесла Муими-тян. — Томоэ была просто-таки воплощением комплекса неполноценности и потому держалась на расстоянии от других, но ты… ты просто сама враждебность.

— Ха… — вздохнул я в ответ. У меня не было ни аргументов, ни желания это оспаривать. Я лишь хотел сказать: «И что, ты только сейчас это поняла?». Похожие, но не идентичные друг другу вещи, в итоге различны. Вот насколько всё просто. — Ну, без разницы. Делай что хочешь. Каждому из нас нет дела до другого. У меня никакого желания тебе мешать, но… убить Акихару-куна было плохим решением, Муими-тян. Скоро тебя придут арестовывать. Не думаю, что Микоко-тян хотела подобного.

— Плевать я хотела на закон. Ну, пусть меня арестуют. Уверена, что так и будет. Но у меня ещё есть время. Достаточно времени для того, чтобы заставить тебя страдать. Чтобы тебя убить.

Муими-тян оперлась на одно колено, тем самым оказавшись на уровне моих глаз. Нож, который она, похоже, какое-то время уже направляла на меня, отразил солнечный свет и тем самым привлёк моё внимание. Тот самый нож, что был тогда в руках у типа в чёрном. Тот самый нож, что прошёлся рядом с моей сонной артерией.

— В этот раз нам ничто не помешает.

— И что будет после того, как ты меня убьёшь?

— На это мне пофиг. Чего бы ты там ни говорил, пришло время понести ответственность за то, что ранил Микоко.

— ……

О, понятно.

Значит, даже ты не поняла, к чему всё это было. Ты всё трещала и трещала о том, как все твои действия были ради Микоко-тян, что всё это было ради Микоко-тян и только ради Микоко-тян, но это лишь отмазка. Предлог. Попытка оправдать себя.

Твои действия вызваны лишь простой завистью ко мне, обычным сожалением о том, что случилось с Микоко, и твоим собственным обыденным чувством вины. Вот и всё.

— Твой бред не так уж плох, Муими-тян, — сказал я, даже не обращая внимания на нож в её руке. — Так ты собираешься продолжить с того, на чем мы закончили? Будешь меня бить, а затем снова бить, ранить, после чего ранить сильнее, заставишь меня пережить ужасные муки, а после убьёшь?

— Верно.

— Да что ты, — я сжал указательный палец правой руки левой. — Значит, ты, например, можешь взять и вот так вот сломать мне палец, правильно? — я резко дёрнул палец в обратную сторону, ломая кость.

Звук был такой, будто треснула ветка дерева.

Муими-тян замерла в шоке.

Пронзительная безумная боль пробежала сквозь мою руку, но, даже не шелохнувшись, я сунул свой сломанный палец Муими-тян чуть ли не прямо в лицо.

— Довольна? — ей нечего было на это сказать. — Конечно же, не довольна, верно? С чего бы тебе этим довольствоваться? Этого же недостаточно для того, чтоб ты взбодрилась. Ты же ненавидела, так ненавидела, так сильно ненавидела меня, что просто не может быть, что этого уже достаточно. Потому что если это ради Микоко, то моральность, закон и здравый смысл ничегошеньки не значат.

— Ррр. Ррррр.

Она задрожала.

Это был первый раз, когда я видел, как её трясло от эмоций.

Но на это мне тоже было плевать

— Ну, думаю, следующий — средний? — сказал я, схватившись за средний палец.

Я был словно кукла.

Вот почему у меня не было нервов.

Вот почему у меня не было сердца.

Вот почему я мог взять и сломать свои собственные кости.

Хрясь.

— А теперь безымянный?

Я изогнул свой палец в противоположную сторону.

Чпок.

— Ну и, наконец-то, мизинец?

Я вывернул свой мизинец под невозможным углом.

Хрясь.

— Ну, моя правая рука полностью поломана. Защищаться у меня теперь тоже особо не получится.

— Ах… ах… ах, — кровь прилила к её лицу. Это был не просто страх — это была паника. Первородный ужас от того, что столкнулся с чем-то за гранью твоего восприятия. Это было чувство смертельного ранения, пробирающее сильнее, чем гнев.

— Ну что, продолжим и с левой?

Я направил четыре пальца левой руки к полу, после чего навалился всем своим телом на эту руку.

Хрясь хрясь хрясь хрясь.

Вышел неплохой квартет звуков.

— Почему бы нам их ещё не выкрутить посильнее?

Хрусть. Хрусть хрусть хрусть.

— А теперь давай-ка проверим, смогу ли я ими похлопать…

— Ч… что ты, чёрт возьми делаешь?! — закричала она. Отбросив нож в сторону, она схватила меня за кисть. — Ты… ты безумец! Что?! Что ты делаешь?!

— Я просто тебе помогаю. Ведь никакой разницы от того, сломаешь ли ты их сама, всё равно нет. Или, по твоей логике, это равносильно тому, как если бы всё это проделала со мной сама Микоко-тян. Верно?

Я держал свои отвратительные искривлённые пальцы прямо перед глазами Муими-тян. Она же, рефлексивно, отводила свой взгляд в сторону, что говорило о том, что даже в текущем состоянии она не была способна смотреть на что-то настолько отвратное.

— Р… разве это не больно?!

— Да ну, — просто ответил я. — Ничего такого. По крайней мере, не для меня. Как сильно бы меня ни пытали и ни избивали, я совсем ничего не чувствую. Можешь даже убить меня, если хочешь. Поступай как пожелаешь. Но для меня смерть будет лишь освобождением.

— Да что ты…

— Ты даже не представляешь, как меня всё задолбало. Жизнь, окружающие меня люди, не окружающие меня люди, все эти различные намерения, из которых состоит этот мир, и все те, из которых он не состоит, ты, Микоко-тян, да и, собственно, я сам. Все это лишь сплошная грёбаная головная боль. Если тут кому-то от чего-то и противно, так мне. Жизнь приносит только боль. Я не вижу в этом никакой ценности. Честно говоря, я клал на то, если вдруг миру настанет конец, как и на то, если меня сегодня убьют. На самом деле, я буду даже рад. Так что от моего убийства не будет никакой пользы. Я бы даже не стал возражать, если б ты убила меня ещё тогда.

— .....!

— Но, всё же, уверен, что после того, как убьёшь меня, ты успокоишься. Правда, это не будет равноценно тому, что ты совершила месть, или тому, что подобный поступок справедлив и выражает твою преданность подруге. Это будет лишь ради самоуспокоения. Это будет лишь отвлечением от правды. Это тебя взбодрит, но не более. Причинив мне боль, ты избавишься от собственной зависти, заставив меня страдать, ты забудешь об угрызениях совести, а убив меня, ты отбросишь чувство вины, но кроме этого твои действия ничего не принесут.

— Ты ошибаешься! — она схватилась за голову и стала трясти ей туда и обратно, словно сбрендившая. — Ты ошибаешься! Ты ошибаешься! Ты ошибаешься! Не переворачивай всё вот так вот! Ты просто полон дерьма! Я дела ради неё всё, но…

— Ну тогда, давай уже убей меня. Убей меня собственными руками. Земля просто продолжит вращаться.

Лишь ради себя.

Не утверждая, что делаешь это ради кого-то.

Без каких-либо отмаз, предлогов и самооправданий.

Просто убей меня по собственному желанию.

Соверши это бесполезное убийство.

— Ррррррррр… аааааааахаахххх!

Она подобрала нож. С злорадным, демоническим взглядом она, будто бы сдавливая в себе проклятия, прикусила губу и схватила меня за шею. Другой своей рукой она погрузила лезвие ножа совсем чуть-чуть мне в кожу, прямо рядом с сонной артерией.

А затем заколебалась, приостановилась, засомневалась и задумалась.

— Ррррррррррр!

И она так и осталась в этом положении.

***

Я закрыл свои глаза и позволил времени течь.

Но вскоре я устал и от этого.

— Интересно, что же пошло не так, — произнёс я, спокойно отбросив её руку и удаляясь от ножа. Поднявшись и наблюдая за тем, как Муими-тян, съёжившись, стонала на полу, я хорошенько размял свою спину.

— И когда это только люди разучились делать что-то ради себя, а, Муими-тян?

Они всегда делали что-то из принципа долга или справедливости.

Или потому что это было по-человечески или по-дружески.

— Не кажется ли тебе, что всё это — чушь?

Муими-тян не ответила. Вообще, я не был уверен в том, что сам имел право спрашивать о чём-то подобном. Я никогда не делал что-то ради кого-то, что уж говорить о том, чтобы сделать что-то ради себя. Я ни разу не сделал хоть что-либо для кого-либо.

— И что? — произнесла Муими-тян, будто ища спасителя. — Так что я вообще могу сделать ради Микоко? Что я могла ради неё сделать? Что мне делать?

Не спрашивай меня об этом.

Это ведёт лишь в тупик*.

Считать, что можешь сделать что-то ради кого-то, — это лишь наивное заблуждение. Но как только сам понимаешь, что это лишь заблуждение, то тебе нет больше места. Как в случае с Томо-тян и мной, тебе больше нет места. То, что ждёт тебя впереди, — это даже не отчаяние, а кромешная пустота.

Это тупик

Но я не собирался говорить ей о том, что мы оба и так знали. И даже если она не знала, я не собирался идти поперёк себя и говорить ей об этом.

— Честно говоря, — сказал я, повернувшись к ней спиной, — Я пришёл сюда в надежде, что ты меня убьёшь. Я мог заставить тебя так сделать. Ты хотела меня убить, а я желал быть убитым. Нас будто бы свели небеса. Так что я думал, что придя сюда, со всем покончу. Но я передумал. Не желаю быть убитым кем-то вроде тебя.

— Тогда… — произнесла она, глядя в пол. Я повернулся к выходу из квартиры, стараясь избежать контакта глаза в глаза.

Словно расслоившаяся и порвавшаяся на части ворсовая нить, она выдавила из себя предложение, облепленное слезами и всхлипами.

— Тогда убей меня.

— Не моя проблема. Умри-ка сама, — не оглянувшись, ответил я. Оглядываться не было никакого желания.

2

— Йо. Ну что, это всё?

Прислонившийся к телефонному столбу Зерозаки окликнул меня, когда я выходил из дома Муими-тян, и помахал мне рукой. Я прошёл мимо, даже не остановившись с ним рядом.

— Да, это всё, — ответил я.

— Будь я проклят, — произнёс он, догоняя меня и подстраиваясь под мой шаг. — Ого! Что, чёрт возьми, случилось с твоими руками?! Я схожу с ума, или же количество сломанных костей возросло в девять раз?

— Да, это так.

— Их сломала она? Вот это да, чел, эта Атэмия прям как Ненбуцу но Тецу! Рискованное дело.

— Не, я сломал их сам. Каждую косточку.

— Ты совсем того? Хотя, если подумать, ты же говорил мне, что сам сломал себе большой палец, хэ? Ты — мазохист, что ли? Ты — просто грёбаный мазохист, что ли? Разве это не больно? Неужели, ты не чувствуешь боли? Тебе, что, делали лоботомию?

— Это больно просто капец как. Это больно настолько, что я, чуть было, не потерял сознание. Честно говоря, сейчас я направляюсь в больницу. Мы же рядом с больницей Нисидзин, верно? … На самом деле, я не мазохист, не. Ситуация просто требовала, чтобы я прибегнул к шоковой терапии, вот и всё.

— Знаешь, сломанные кости не всегда срастаются нормально. Возможно, в бейсбол тебе больше не поиграть.

— Не волнуйся. Если до этого дойдёт, то я просто буду играть в футбол.

— Ты, должно быть, прикалываешься, — с трепетом в голосе сказал он. — Ну так как всё прошло?

— Ну, теперь осталось только за всем этим прибраться. А это уже по части Сасаки-сан и Казухито-сана. Уверен, они справятся с этим как следует. Муими-тян арестуют, все факты станут явными, и на этом всё.

Это, конечно, если Муими-тян не потеряет к тому моменту рассудок.

Хотя, речь, скорее, о том, будет ли она ещё жива.

С разочарованным выражением лица Зерозаки сложил руки за голову.

— Ох, чел. Это совсем не драматично. Неужели, в этом нет совсем ни капли романтики? — сказал он.

— Что поделать? Это реальность.

— Ммм. Полагаю, да. Скажи-ка, чел. Есть ли у тебя родители и прочее?

Зерозаки неожиданно задал совсем несвязанный вопрос, но у меня уже было предчувствие, что он хотел спросить о чём-то таком, так что удивлён я не был.

— Да, есть. В Кобе. Кажется, они до сих пор живут и бед не наживают.

— Хэ. Так ты признателен им и всё такое?

— Хэ?

— В плане, что ты к ним чувствуешь?

— По поводу чего?

— По поводу того, что они подарили тебе жизнь, чёрт тебя дери.

— А что насчёт тебя, Зерозаки? Полагаю, мне даже спрашивать не надо, верно?

— Ответ должен быть очевиден.

— Да, это так.

На секунду мы с ним переглянулись.

— Сожалею…

— Что был рождён.

— Хэ. Похоже, это всё же был не Акутагава, — рассмеялся Зерозаки.

— Я больше всего люблю Мусянокодзи,*— не рассмеялся я.

— А что думаешь о Кикути Кане*? Я — своего рода его большой фанат.

— Его я не читаю. На самом деле, я не особо люблю читать.

— А, да, ты говорил об этом, верно? … Хэ, — по какой-то причине он, соглашаясь, кивнул мне в ответ. — Кстати, как насчёт того, чтоб вернуть мне мой нож? Таких у меня не много.

— А, эту штуку? Слушай, Зерозаки. Ты мне её, наверно, не отдашь, хэ? Она очень полезна. С её помощью можно без каких-либо хайтек гаджетов взламывать двери.

— Эта штука очень даже дорогая, козёл. Готов прямо сейчас заплатить мне за неё полтора миллиона йен?

— Блин, и почему этот кухонный нож столько стоит?

— Смирись. Ну так что?

— Что насчёт того, чтоб я выплатил тебе эту сумму взносами в течение года?

— Знаешь, мы, вероятно, больше уже не встретимся.

— А, верно.

Не имея другого выхода, я с неохотой вернул ему нож. Взяв его за рукоять, он прокрутил его в руке и убрал внутрь жилета. Видимо, ножи были спрятаны по всему его телу. Я задумался о том, что произойдёт, если он вдруг возьмёт и упадёт.

— Ну, может, это ничего и не значит, но тут есть кое-что, что мне всё ещё непонятно. Как насчёт того, чтоб ответить на парочку вопросов? — произнёс Зерозаки.

— Конечно. На что?

— Насколько я помню, когда Эмото и та чика, Аои, были убиты, у Атэмии в обоих случаях было хорошее алиби. В первом случае она была в караоке, а во втором — у сестры. Верно же? Не знаю, что касается произошедшего с Усами и с тобой, но как она убила тех двоих? А ещё, ты будто бы понял, что Атэмия — убийца, после того как детектив сообщила о том, что Усами был убит. И ещё, к тому же, ты тогда уже как будто знал, что это именно она напала на тебя в парке Камогава. Откуда, чёрт возьми, ты об этом узнал? Когда ты это понял?

— Хмм. Это довольно-таки сложно объяснить.

Зерозаки почесал свою голову в ответ на мои слова.

— В смысле? Это была интуиция или что-то подобное? О, или же это было потому, что все, вовлечённые в дело, были убиты, так что по методу исключения это должна была быть Атэмия? Ты, что, Киндаичи*!?

— Нет. Но мне действительно нужно объяснять? Возможно, мне придётся привести порядочно аргументов.

— Эй, да я не против. Давай же, ты заставил меня рассказать тебе обо всех своих подвигах в роли крадущегося. Куда делся принцип «ты — мне, я — тебе»? Давай же, подари мне парочку хороших воспоминаний напоследок.

— Ты что, умираешь что ли?

— Могу и умереть. Меня преследует одно красное существо.

Разумеется, подобное было вполне вероятным. Было даже вероятно и то, что в любой момент перед нами могла появиться сама Айкава-сан. Учитывая тот факт, что прямо сейчас жизнь Зерозаки была подобна огню свечи, колеблющемся на ветру…

— Да, полагаю, ты прав… Ладно, так откуда мне надо начать? — сказал я.

— С самого начала, конечно же. Как ты узнал о том, что это Атэмия убила Эмото, Аои и Усами, а также напала на тебя?

— Смотри, вот здесь ты и ошибся, — ответил я. — Муими-тян не убивала Томо-тян и Микоко-тян. У неё же было алиби, так что это должно было быть очевидно.

— Чаво? — полностью поражённый переспросил он.

— Она убила Акихару-куна. И напала на меня. Но это всё, что она сделала. А, ну и не думаю, что ей теперь понадобится залог за квартиру, но, похоже, его ей уже не вернут.

— Постой-ка, — сказал он, вертясь прямо передо мной и хватая меня за плечи. Он ухмылялся, но, всё же, не улыбался. — Всего лишь пару часов назад ты вовсю распинался о том, что «она убила Эмото Томоэ» и «она убила Аои Микоко», а также о том, что «это она напала на меня в парке Камогава», «она убила Усами Акихару» и «очевидно, что это всё Атэмия Муими», не так ли?!

— Это и впрямь так, — честно ответил я. — Но, видишь ли, дело в том, что тогда я сказал откровенную ложь. На тот момент время играло большую роль, так что я просто скрыл факты. На самом деле всё несколько сложнее.

— Погоди-ка. Так чем же тогда я занимался последнюю пару часов, гадая: «Как же Атэмия умудрилась убить тех двоих? Какая любопытная задачка!»?

— Я же сказал тебе. Я — лжец.

— Я тебя убью, — угрожающе пробормотал он и снова встал рядом со мной. Я отошёл от него на шаг. — Эрр, ладно. Позволь мне тогда перефразировать. Так кто же убил Эмото? Если не Атэмия, то кто?

— Аои Микоко, — ответил я, произнеся лишь имя. Зерозаки не оказался настолько этому поражён, чтобы озвучить своё удивление вслух. Быть может, он частично и ожидал подобного. Но, всё же, глядя на меня, он сморщил бровь, тем самым искривив свою татуировку.

— Так кто тогда убил Аои Микоко? Не может же быть, что в ответ я услышу, что всё дело в тебе.*

— Нет. Это было всего лишь самоубийство.

— Самоубийство? — а в этот раз он и впрямь был удивлен. — Аои наложила на себя руки?

— Ага. И это объясняет, почему убийца не попал на записи камер наблюдения, верно? Конечно же, объясняет; «убийцы» же не было. Как бы то ни было, Микоко-тян совершила самоубийство, от этого у Муими-тян поехала крыша, и та убила Акихару-куна и попыталась убить меня. Но вот мне этого не хотелось, поэтому я решил сломать себе руку. Вот тебе и ответ. Ч. и т. д…

— Ты используешь эту фразу неверно, — отпарировал он мне, а затем погрузился в размышления. — Погоди-ка, погоди-ка. Объясни мне всё по шагам. Ты же не можешь просто взять и вот так вот вывалить на меня подобную здоровую сводку о произошедшем.

— Ладно, я объясню, как следует. Эрр, ладно, значит, ты понял, что Микоко-тян убила Томо-тян, правильно? С этим всё в порядке?

— Да. Не, подожди, не в порядке. Разве не ты был тем, кто ручался за алиби Аои? Или, точнее, твоя соседка. Только не говори мне, что ты был с Аои в сообщниках.

— Нет. Почему ты так сильно меня подозреваешь? Той ночью меня лишь тщательно обманули, не более. Да и Миико-сан тоже. Ну, точнее, она не была именно что обманута, она попросту не заметила.

— О чём ты?

— Подумай-ка об этом сам. Томо-тян была убита Микоко-тян. Если ты знаешь об этом, то остаётся не так уж и много возможностей.

— А, — задумчиво произнёс он. — Значит, вы ушли от Эмото вместе, верно? Затем Эмото позвонила тебе, когда вы были в районе Нисиёдзи Накадачиури. Затем вы вместе дошли до твоего дома, после чего ты оставил её у своей соседки, Асано-сан. Затем Аои проснулась рано утром, зашла к тебе и отправилась к Эмото…. О, вот как? Она убила её тогда, когда будто бы «обнаружила» труп?

— Маловероятно. Это не совпадает с предположительным временем смерти. Так что это должно было случиться ночью.

— Значит, она по-тихому выбралась из квартиры Асано-сан?

— Не может быть. Миико-сан крайне чутка к шуму. Так что тогда Микоко-тян бы попалась. А у Миико-сан нет ни единой причины, чтобы прикрывать Микоко-тян.

— Тогда, был ли это трюк, связанный с удалённым управлением? Но, опять-таки, у нас тут удушение, а не убийство в закрытой комнате.

— А значит остался лишь один возможный вариант, — сказал я.

— Что? А он как-нибудь связан с «x над чертой и y под»?

— Нет. Об этом пока не стоит даже думать. Это как отдельно заказанный картофель фри. Просто отложи пока его в сторону.

— Ну же, просто скажи мне уже. Ты и впрямь умеешь ходить вокруг да около.

— Всё просто. После того как мы ушли, Микоко-тян уже не могла ничего сделать с Томо-тян. А значит, она, должно быть, убила её до того, как мы ушли.

— Хэ? Что это значит? — сказал Зерозаки. — Если это так, то рушится вся картина. Эмото была убита в промежутке звонка тебе и трех ночи, верно?

— Предположим, — произнёс я, — Этого звонка не случалось. Могла ли тогда Микоко-тян быть убийцей?

— Нет, это всё ещё невозможно. Вы же покинули квартиру покойной вместе.

— Ага. Мы ушли вместе, но не одновременно. Имел место небольшой временной разрыв. В плане, он был действительно невероятно малым. Но я вышел из комнаты раньше, чем Микоко-тян.

— Чтобы уйти, мне надо было обуться, правильно? Естественно, что в этот момент я не смотрел в комнату. Другими словами, я не смотрел в сторону Микоко-тян и Томо-тян. Моё внимание было обращено на шнурки, — я поднял ногу, чтобы показать ему. — Более того, коридор и главную комнату отделяла дверь. Я не смог бы увидеть, что они там делали.

— Минуточку. А как же крик или ещё какой-то шум? Даже если это происходило за твоей спиной, ты просто не мог не заметить, что кого-то убили.

— Если бы её проткнули ножом или начали бить, то может быть. Но человек не может кричать, когда его душат. Я слышал шум, но я ни за что бы не подумал, что в этот момент кого-то убивают. Я подумал, что Микоко-тян споткнулась, ну или ещё что-то.

— Аа, — Зерозаки почесал свои виски. При большом желании в этом можно было разглядеть некую схожесть с Нозэ Кейко, но для этого надо было как следует постараться.

— Погоди. Для того, чтобы завязать шнурки двадцать минут ведь не требуется, верно? Предположим, что сказанное тобой — правда, но даже если Аои задушила Эмото, та не умерла бы так быстро. Люди могут обходиться без воздуха вплоть до десяти минут.

— Зерозаки, может, ты путаешься из-за того, что сам — эксперт по ножам? Те, кого задушили, не всегда умирают именно от удушья. Ещё они могли умереть из-за недостаточного притока крови к мозгу. Тебе надо лишь потянуть вверх, вот так. Если сможешь перерезать сонную артерию, то это займёт меньше минуты. А если ты, к тому же, в этом хорош, то и двадцати с небольшим секунд будет достаточно.

— Серьёзно?

— Серьёзно. А после этого Микоко-тян с совершенно невинным выражением лица открыла дверь и вышла в коридор. В тот момент я не мог видеть того, что за ней. А затем мы покинули квартиру Томо-тян и вышли из здания.

— Да, всё стыкуется… — всё ещё будто бы недовольно сказал он. — Но всё так только если мы предполагаем, что звонка не случалось, верно. Но в действительности Эмото же тебе звонила. А это значит, что она была всё ещё жива, после того как вы ушли. Только не говори мне, что она на миг ожила…

— Ты продолжаешь делать бредовые предположения. Конечно же, это не так. Томо-тян умерла тут же. Все гораздо проще. Реально проще. Если просто подумаешь об этом, то до тебя дойдёт. Хоть звонили и мне, но звонок был не на мой телефон, верно?

— Верно… звонок был на мобильный Аои, да? Но разве так было не потому, что покойная не знала твоего номера?

— Ну, давай-ка ненадолго вернёмся к основам. Начнём с банального — в чём преимущество мобильного? Разве не в том, что он позволяет тебе сделать звонок откуда угодно? Тот звонок не обязательно был сделан из квартиры Томо-тян. Ну и, к тому же, разговаривая по телефону, ты не видишь лица собеседника, так ведь?

— Значит, ты хочешь сказать, что у Аои был сообщник? И тот, воспользовавшись мобильным Эмото, притворился последней?

— Нет, не было никакого сообщника. Стоит начать с того, что я вполне уверен, что это преступление было спонтанным. Орудие убийства так же отражает сей факт.

— Ты о куске ткани?

— Да. Наиболее вероятно, что это была ленточка от подарка Акихару-куна. Ленточка вполне подходит для того, чтобы удушить ей кого-то. Она достаточно гибка и хорошо охватывает кожу. Она подходит для подобного акта даже больше чем верёвка. Но если учесть, что орудием убийства был предмет, который просто случайно оказался на месте, а не был подготовлен заранее, то относиться к этому, как к спланированному убийству, уже не получится.

— Так кто же тогда сделал звонок?

— Микоко-тян не был нужен сообщник. Она сделала звонок сама, — ответил я. — Просто в её кармане был мобильный Томо-тян, и с него она набрала свой. Разумеется, что собеседника по ту сторону трубки не было, но она притворилась, будто это была Томо-тян. А затем передала трубку мне.

— Но разве ты не поговорил с кем-то, после того как взял трубку? Разве она не пыталась тебе сказать что-то, о чём забыла?

— Да, но это была Микоко-тян. В тот момент я шёл впереди неё. Ситуация была аналогична произошедшему в квартире. Я не осознавал того, что прямо позади меня Микоко-тян шептала слова в трубку телефона Томо-тян. А к тому моменту, когда я обернулся, та уже спрятала мобильный обратно к себе в карман.

Метод убийства и метод создания алиби. Оба, несомненно, были крайне рискованными. Если бы мне вдруг захотелось обернуться, все махинации бы тут же раскрылись. Но, если подумать, вероятность подобного была крайне мала. Риск был велик, но и шансы на успех были невероятно огромны. Если взвесить это как следует, то рискнуть и впрямь стоило.

— В любом случае, так у неё появилось алиби. Затем, на следующий день, она отправилась к Томо-тян, вернула туда телефон и позвонила в полицию. Считается, что не следует доверять тому, кто обнаружил тело, но у неё уже было алиби, и она уже спрятала орудие убийства у себя или ещё где-то, прежде чем вернуться в квартиру Томо-тян.

Разумеется, что абсолютно все детали были известны только самой Микоко-тян, так что для того, чтобы разобраться во всём досконально, нужно было узнать об этом у неё самой. А этому, конечно же, не бывать. Но общая суть была примерно такой. Может, не каждая из моих догадок была верна, но в целом всё звучало более-менее правдоподобно.

Вероятно, Микоко-тян написала те «x над чертой и y под», когда «обнаружила» тело. Предыдущей ночью у неё просто не было ни времени, ни намерения это сделать.

— Ну, подобное описание и впрямь делает из Аои убийцу. Но, это же всё ещё лишь допущение, верно? В смысле, у тебя же нет никаких доказательств, верно?

— Ну, да, нет. Это так. Грубо говоря, никаких доказательств нет. Да, разумеется, присутствует и вероятность того, что это был лишь просто грабитель.

— Но что-то ведь быть должно. Какая-то странность или что-то такое.

— В любом случае, это всё по делу Томо-тян. Есть ещё какие-то вопросы?

— Да, — с растерянностью на лице произнёс Зерозаки. Он будто бы желал что-то сказать, но не мог подобрать слов. — Не, проехали, — сказал он. — Ладно, тогда перейдём к делу Аои. Почему это было именно самоубийство? Ведь даже полиция сказала, что они считают, что это убийство, так ведь?

— Ну, это представляется долгой историей, но мотив её самоубийства очевиден, верно? После того как она убила Томо-тян, её совесть её же и съела.

— У убийц есть совесть?

— Не все такие, как ты, знаешь ли, — шутя, сказал я. — Ну, так, по крайней мере, было написано в её предсмертной записке.

— А. Ну, если об этом было написано в её предсмертной записке, то да. Это как минимум доказывает то, что Аои сама решила умереть. Но мне, конечно, этого не понять. Я о самоубийстве. Полагаю, убийцы бывают разные. Но если она собиралась так поступить, то лучше бы она просто не убивала Эмото и всё… Эй, погоди, секундочку.

— Хэ? Что?

— Что значит «предсмертная записка»?

— Это своего рода эссе или сочинение, которое человек пишет перед тем, как совершить самоубийство, чтобы оставить что-то после себя. Но не стоит путать с посмертной волей или завещанием.

— Спасибо, детектив Коломбо, — сказал он, ударив меня по руке. Естественно это было просто мучительно больно, ведь все мои пальцы были сломаны.

— Что ты делаешь? А что если мои пальцы теперь не смогут срастись как следует?

— Будешь играть в футбол. Так что насчёт этой предсмертной записки? Я слышу о ней впервые.

— Да. Видишь ли, до этого… ну, сам подумай. Разве это само по себе не странно?

— Что само по себе не странно?

— Ну а ты думаешь что? — речь шла именно о том, на что обратила внимание Сасаки-сан. — Взгляни на меня.

Я — провальный экземпляр представителя рода человеческого, что сломался уже давно. Я — тот, у кого не осталось ни одного уцелевшего нерва. Я — тот, кто желает смерти больше, чем кто бы то ни было.

— Ты, правда, считаешь, что мне станет плохо, если я увижу труп своего задушенного знакомого?

— А. То есть, ты имеешь в виду, что тебе стало плохо не потому, что это было убийство, а потому, что это оказалось самоубийством?

— Нет. Труп — это труп, вне зависимости от того, самоубийство это или убийство.

Он промолчал.

— Когда я прибыл к Микоко-тян, я нажал на кнопку домофона. Ответа не было. На основе разнообразного жизненного опыта понимая, что, вероятно, это недобрый знак, я поспешил к ней в квартиру. И что же я увидел? Мёртвое тело Микоко-тян, что задушила саму себя, лежащее на кровати.

Задушена до смерти.

Вот почему Томо-тян была задушена сзади, а Микоко-тян спереди.

— Она задушила саму себя? Такое вообще возможно?

— На самом деле, это довольно распространённый метод самоубийства. Что касается случая Микоко-тян, то та, конечно же, вскрыла себе не артерии, а горло. Это безумно мучительный способ покончить с собой. Твоё лицо раздувает кровью. Это совсем не красиво.

Чтобы выбрать подобную смерть, надо обладать невероятной решительностью.

А что касается решительности Микоко-тян…

— Итак, рядом с кроватью была предсмертная записка. Адресованная мне. В ней было сказано много о чём. Например, там говорилось о том, как она убила Томо-тян, а также о том, как она хотела, чтобы я поступил после этого.

— И чего она от тебя хотела?

— Она не хотела, чтобы люди считали, что это был суицид. Она была не против умереть, но она не хотела, чтобы её считали ужасным человеком, убившим Томо-тян.

— Чего-то я не улавливаю. Давай-ка напрямую, чел.

— Я говорю о том, что она попросила меня избавиться от всех улик. От шейного ремешка, что она украла с места преступления, от самой предсмертной записки, разумеется, и от ленточки, которой она убила Томо-тян, а затем и себя. Ну и была ещё пара других вещей.

— А, я понял, — Зерозаки медленно кивнул головой и взглянул на небо. — Да, всё начинает складываться. Значит, ты сделал то, что она попросила. Если подумать, то нечто и впрямь было странно. Я заметил это сам. Что-то не так было со временем. Ты покинул свою квартиру в одиннадцать, добрался до дома Аои за десять минут, затем ещё через десять минут приехали копы, и ты прибыл в полицейский участок ещё минут через десять, ровно в двенадцать. Итого остаётся тридцать незафиксированных минут. В течение этого получаса ты что-то делал?

— Да. Но, очевидно, что я не покидал комнату Микоко-тян, иначе попался бы на камеру наблюдения, и, конечно же, тогда мне пришлось бы отчитаться об этом перед полицией. Так чем по-твоему я занимался?

— И ты говоришь, что тебя обыскали по выходу из квартиры, верно? Хмм… тогда, быть может… ё, чел… неужели ты всё съел?

— Ага, — кивнул я.

На данный момент любой бы уже догадался.

Да к тому же, это был сам Зерозаки Хитошики.

— Ты всё это съел?

— Ага. Было вкусно, — как ни в чем не бывало, ответил я. — Подобных людей называют поглощателями. Но это к делу не относится. В любом случае, я не могу питаться тем, что не могу переварить, так что мне приходилось сдерживать рвотные позывы, пока я звонил в полицию. Я планировал сдержать это в себе до самого дома, но не смог, а потому выплеснул всё это прямо в полицейском участке.

— Ты съел эти чёртовы улики… — поражённо произнёс Зерозаки. — И ленточку тоже? Ты понимаешь, что съел то, что убило двоих человек? Это просто безумие, чел.

— Да, несомненно. Я и не говорил, что был в своём уме.

— Но почему ты решил выполнить просьбу Аои? Ты мог бы её просто проигнорировать, и тогда бы тебе не пришлось пересекать этот, в переносном смысле, чертовски неустойчивый мост.

— Ну, да, полагаю, я и сам задумывался над подобным. Можешь считать это своеобразной формой искупления, — сказал я, разрывая свой взгляд с Зерозаки. — Как бы то ни было, это всё по части смерти Аои Микоко. Она убила себя. На этом, на самом деле, всё должно было и закончиться, но…

— Но, в противоположность ожиданиям, смерть продолжила шествие, хэ?

— Ага, — вздохнул я. — Это… это было и впрямь неожиданно.

— Так что тогда насчёт Атэмии? Почему она убила Усами?

— Ну, тут только предположения. В это дело я не был вовлечён совершенно. Но у меня есть теория, которая вполне тянет на правду. Это было так называемое обычное, ежедневное убийство, — сказал я. — Муими-тян, наверняка, посчитала, что с самим фактом смерти Микоко-тян что-то не так. На самом деле, давай даже предположим, что Микоко-тян сама рассказала ей о том, как убила Томо-тян, и Муими-тян на подсознательном уровне догадалась, что смерть Микоко-тян на самом деле была самоубийством.

— Ладно.

— Так что она сделала?

Ради кого-то ещё.

Совсем не ради себя.

— Что она могла сделать ради Микоко-тян? Зерозаки, что бы сделал ты?

— Ничего. На тот момент Аои уже была мертва.

Разумеется.

Зерозаки не сделал бы ничего даже для того, кто был бы ещё жив. Ничего не сделал бы и я. Всё было настолько просто.

— Но Муими-тян попыталась сделать две вещи. Первое — отомстить. Второе — защитить Микоко-тян.

— Под отомстить ты имеешь в виду убить тебя? Ну, полагаю, ты, в конце концов, можно сказать, что отверг Аои. Логично. Разве я не говорил тебе об этом? Что Аои по тебе сохнет?

— Не веди себя так, будто ты знаток в этой области. Даже я это понял.

— Хочешь сказать, что знал об этом и просто всё игнорировал? Чел, тогда ты не имеешь права жаловаться на то, что тебя чуть не убили. Но что ты имеешь в виду под «защитить» её? Каким боком смерть Усами равносильна акту защиты Аои?

— Это сродни тому, что сделал я. Муими-тян пыталась защитить честь Микоко-тян. Случись третье убийство, то никто бы ни за что даже не заподозрил то, что вторая жертва, Микоко-тян, была той, кто в действительности убил Томо-тян, той, кто убил свою близкую подругу.

— Ладно, вполне справедливо. Но почему Усами? Она могла убить кого угодно. Ей не было нужды убивать собственного друга.

— Нет. Она убила его, потому что он был другом. Если бы третья жертва была никак не связана с Микоко-тян и Томоэ-тян, то полиция могла бы и не посчитать это за, так называемый, «третий инцидент». Так что наиболее подходящим кандидатом для следующего убийства был либо Усами Акихару, либо я. И я знаю, о чём ты думаешь, Зерозаки. Почему она тогда просто не убила меня? Конечно. Но когда я говорю, что моя квартира — ещё та древность, то имею это в виду в буквальном смысле. Нет такого места, где кого-то было бы убить так же сложно, как там.

Через столь тонкие стены в здешних квартирах можно услышать даже то, как кто-то шагает по коридору. Тихо пробраться, устроить драку и убить человека, не привлёкши к себе внимания, в моём жилье было попросту невозможно.

— Значит, Усами был лучшим выбором? Но, даже если Атэмия и Аои были близкими друзьями, Усами ведь тоже был другом, верно? Так как она смогла решиться на это?

— У меня самого были сомнения по этому поводу. Не говоря уже о том, что Томо-тян и Муими-тян тоже дружили. Я не мог понять, почему Муими-тян простила того, кто её убил. Поэтому я спросил её об этом. И вот что она сказала: дело лишь в «порядке приоритетов». Если проще, для Муими-тян покойная Микоко-тян представляла собой гораздо больше, чем ещё живой Акихару-кун или Томо-тян, погибшая от руки Микоко-тян.

— Это ужасно. По Усами это прошлось сильнее всего.

— Может и так.

Акихару-кун предрёк то, что будет следующим, и подтвердил, что умрёт с радостью. Как многое он смог разгадать? Это было мне неизвестно. Будет ли чересчур романтично сказать, что он догадался совсем обо всём, но всё равно позволил Муими-тян себя убить? Если дело и впрямь было так, то во всей этой истории Усами Акихару был единственным, кто заслуживал уважения.

Хотя бы за то, что полностью принял своих друзей теми, кто они есть.

— Скажи-ка… — Зерозаки стоял на месте, погрузившись в размышления, будто статуя Родена, затем он развёл свои скрещённые руки и взглянул на меня. — Я понимаю эту логику и всё остальное, но у меня те же сомнения, что и насчёт Аои. Это ведь всё строится лишь на предположение, что Атэмия и впрямь его убила, верно? Аои оставила за собой предсмертную записку, так что это дело одно. Но в случае с Атэмией надо быть мыслителем в духе Киндаичи или кого-то вроде него Ты разгадал это всего лишь после одного телефонного звонка, даже не глядя на улики. Либо ты решил, что раз остались только Атэмия и ты, то это точно должна быть она, либо я ни черта не понимаю, что ты сделал.

— Ты, случаем, не недолюбливаешь Йокомизо*?

Я просто не мог не ощущать своего рода враждебность, что Зерозаки проявлял к Киндаичи, постоянно на него ссылаясь. На это он просто покачал головой.

— Не, не сказал бы, — ответил он. — Но обложки книг всегда какие-то слишком страшные, так что я смотрю только телесериал. Я не испытываю к нему ни симпатии, ни антипатии, если честно.

— А.

— Так это всё по этой части?

— Нет. Подумай-ка. Помнишь, что я спросил у Сасаки-сан?

— А, верно. Ты спросил насчёт того, было ли рядом с телом написано «x над чертой и y под», верно? И? Ты, вроде, говорил, что это не так важно.

— Значение этой метки к делу не относится. На тот момент это был лишь случайный набор символов. У него был смысл только в случае смерти Томо-тян. Но факт того, что та же метка была найдена рядом с телом Акихару-куна, обозначал что-то очень странное.

— Что?

— То, что на каждом месте преступления присутствовала метка «x над чертой и y под» было секретом. Это было известно только полиции. Сасаки-сан даже не упомянула об этом сначала. Единственные, кто знал об этом ещё, были я и ты, так как мы вломились на место преступления, и все те, у кого я спрашивал «что, по-твоему, значит «x над чертой и y под»?

А именно — Айкава-сан, Микоко-тян и Муими-тян.

— Но ведь об этом могли знать и много кто ещё. Те, кто были связаны с делом, и другие.

— Разумеется. Об этом знал много кто. Но Муими-тян была единственной, кто восприняла это как «предсмертное послание».

— А, потому что полиция полагала, что это делал сам преступник. И?

— В случае Акихару-куна Сасаки-сан сообщила, что улики свидетельствуют о том, что жертва сама написала послание. И почему так было только в этот раз? Наиболее вероятно потому, что, прежде чем убить, преступник заставил жертву оставить эту метку, чтобы попытаться сымитировать то, что это «третий случай».

— И она изначально не подумала бы об этом, если бы не считала, что эта метка была предсмертным посланием, хэ? То есть, Атэмия не знала, что значит «x над чертой и y под»?

— Скорее всего, нет.

Если бы она знала значение метки, то, вероятно, не стала бы использовать её таким образом.

— И этого тебе было достаточно, для того чтобы выяснить, что убийца — Атэмия?

— Ну, конечно, частично это было лишь предположение. Я просто посчитал, что она больше всего подходила на роль того, кто мог это сделать. Даже я был впечатлён её преданностью Микоко-тян.

— Не, ты не был этим впечатлён, — усмехнулся он. — Чел, я больше не доверяю ни единому твоему слову. Ты не просто пассивный наблюдатель, ты — чёртов лжец.

— Насколько помню, я об этом предупреждал.

— Не пытайся выставить свои ошибки в крутом свете.

— Да, я знаю, что так делать не следует, — спокойно ответил я. — В любом случае, у тебя, похоже, больше нет вопросов. Можем ли мы закончить обсуждения по этому поводу?

— Не самая крутая концовка, но… хаа, как же сказать? Выслушав вот так вот всю эту историю, начинаешь считать, что это ещё тот…

— Шедевр?

— Нет, нонсенс, — сказал он так, будто только что услышал самую неудачную шутку на свете.

Себя я ощущал как-то примерно так же.

Это было чем-то ужасно гротескным, ужасно извращённым и до ужаса отвратительным. Это было как шутка, как забавный анекдот, отвратительный и невыносимый образ.

В итоге, как бы тебе этого ни хотелось, прекратить думать было просто невозможно. Мозг просто продолжал мыслить на автомате.

Кто был не прав и что было неверно? Вероятно, само по себе это было достаточно просто. Этот исход мог быть понят каждым, и после этого все бы пришли к единогласному согласию и дружно испытали бы к нему симпатию. Что-то близкое нам всем.

Поэтому это и было так неприятно.

Я не знаю.

Если бы я только мог забросить всё. Как хорошо бы было.

— Ну, я не буду любопытствовать сверх меры, — произнёс Зерозаки, без какого-либо интереса глядя в другую сторону. — Не думаю, что ты дашь мне честный ответ. Но… а, да забудь.

— Что? Ты невероятно быстро сдаёшься.

— Ну, у меня у самого есть, но скажешь ли ты мне одно, о несущий нонсенс?

— Что именно, мой дорогой одержимый убийствами монстр?

— Что ты сам думаешь?

— Хмм? О чём ты?

— Я о том, что ты сам чувствуешь по поводу того, что трое тех, кто был с тобой рядом, погибли? — сказал он, неожиданно начав проявлять гораздо больше интереса. Он был словно маленький мальчик, который со счастливым выражением лица смотрел на собственное отражение в зеркале. — Ты столкнулся с людьми, убивающими своих друзей, убивающими себя, убивающими ради друзей, умирающими ради друзей, и, в качестве бонуса, сам чуть было не был убит. Так что ты ощущаешь касательно всего этого?

— …..

Это был прямой вопрос, который я вряд ли смог бы задать сам.

Я попытался сложить вместе руки, чтобы изобразить, будто размышляю над этим, чтобы тем самым выиграть немного времени, но мои сломанные пальцы не позволяли сделать даже это.

— Зерозаки, вот что я чувствую касательно этой цепочки событий.

— Ладно, давай-ка узнаем.

— Я говорил слишком много. Моё горло болит чуть ли не так же, как мои пальцы.

— …..

Зерозаки замер. Его лицо чуть дёрнулось, прежде чем он разразился смехом.

— Гахахахахаха! Не сомневаюсь, что так и есть, — ответил он. — Другими словами, тебе нет дела даже до смерти друга, верно?

— Нет, даже такой как я испытает какой-то шок от смерти друга. Дело лишь в том, что эти люди не успели стать мне друзьями.

Из всей этой компании ближе всего я был к Эмото Томоэ, и, разумеется, именно из-за этой близости она была самой далёкой.

Я не смог ответить влечением на влечение Аои Микоко, а агрессивное проявление чувств Атэмии Муими было мне абсолютно чуждым.

Так же доброта и снисходительность Усами Акихару были тем, чего я лишён.

— Ты живёшь искалеченной жизнью, — произнёс Зерозаки.

— Да не сказал бы.

— Нет, это так. Ты ограничиваешь себя.

— Это всяко лучше, чем если бы меня ограничивали остальные. Что именно по-твоему значит быть свободным, а, Зерозаки? Подразумевает ли эта свобода для тебя возможность убивать людей?

— А, что для меня есть свобода? — сказал он, странно хихикнув. — Ну, если честно, я ненавижу это слово. Я его презираю. У меня от него мурашки.

— Да, и мне оно тоже не нравится.

— Хэ, в Японии это слово ведь не имеет за собой какого-либо значимого веса? Люди бросаются им в разновсяческих обсуждениях. Используют его как отговорку. Знаешь, в духе: «у меня что, недостаточно свободы, чтобы покрасить свои волосы?». Это полнейшая чушь. Но, по большей части, я просто делаю то, что хочу, вне зависимости от того, принимать подобное за свободу или нет. К чёрту эти ограничения, от кого бы они не проистекали — от окружающих или самого себя.

— С этим можно согласиться, — вздохнув, кивнул я. — Тогда, полагаю, не ограничивай я себя, то был бы таким как ты.

— Значит ли это, что если бы я себя ограничил, то стал бы таким как ты?

Насколько это непривлекательно.

— Думаю, я обойдусь.

— Да, нет уж, не надо мне этого.

Зерозаки рассмеялся, а я нет.

Пока мы продолжали свою бессмысленную болтовню, в какой-то миг перед нами возникла больница. Вероятно, уже какое-то время мы беседовали, остановившись на месте. Я совсем не заметил этого. К этому моменту я говорил уже и впрямь слишком много.

Затем мы взялись за обсуждение вещей уже никак не связанных с убийствами. За обсуждение того, до чего никому, кроме нас, не было никакого дела. И это затянулось где-то часа на два. Мы прошлись по нелепым вещам, которые не имели никакой ценности в жизни. Мы поговорили о том, что не повлияло бы на мир ни в хорошую, ни в плохую сторону.

Обсудили темы, что были подняты им.

Пообщались о том, о чём завёл беседу я.

Если бы нечто могло исполнить три твоих желания, то что бы ты загадал? Если бы ты нашёл сто миллионов йен, то как бы их потратил? Что красивее — равнобедренный или равносторонний треугольник? Что больше — километр или килограмм? К какой организации ты хотел бы принадлежать больше — к Герметическому Ордену Золотой Зари или Ордену Розенкрейцеров? Можно ли составить магический квадрат размером 115 на 115? Что это вообще за штука такая — Отелло размерностью Восемьдесят Восемь*?

Мы беседовали, словно два закадычных друга.

Но Зерозаки мне другом не был, так же как не был другом ему и я. Вполне может быть, что мы говорили сами с собой. Это была бессмысленная, ничего в себе не несущая болтовня. Я не считал её ни интересной, ни неинтересной. Это было лишь отражением того, как я прожил эти девятнадцать лет. Отражение света. Зерозаки Хитошики.

Это был от начала и до конца непостижимый промежуток времени, но, разумеется, волшебные стрелки часов всё же неспеша добрались до нуля.

— Ну, теперь я спокоен относительно всех своих сомнений, — произнёс он. — Полагаю, на этом мы попрощаемся.

— Да, — никак не сопротивляясь, согласился я.

— Было приятно убить на пару с тобою время, — сказал Зерозаки, отрывая от перил, на которых сидел, свою пятую точку. — Скажика-ка, — начал он, бросив на меня быстрый взгляд. — Ты всегда собираешься оставаться в Киото?

— Сложно сказать. Я своего рода скиталец, на самом деле. Полагаю, я буду здесь как минимум пока учусь, но никогда не знаешь, когда тебя могут отчислить.

— Уловил. Ну, а есть ли такое место, в которое ты считаешь, что тебя никогда не занесёт?

— Хмм… Сомневаюсь, что когда-нибудь отправлюсь на Северный или Южный Полюс, это среди прочего, — после некоторой паузы дал я избитый ответ. — Но я бы точно не хотел оказаться в Америке, в штате Техас. А особенно в Хьюстоне. Я скорее сломаю себе все кости, чем туда вернусь.

— Хэ, — он кивнул. — Тогда, полагаю, я туда и направлюсь.

— Ты знаешь английский?

— Я учился в средней школе. Ну и, нож способен прорваться сквозь то, через что не могут пробиться слова. Но, конечно же… — язвительно произнёс он, — Твой нож скорее всего это не сможет.

Меня слегка передёрнуло от его острого комментария.

— Ну, полагаю, мы больше не встретимся.

— Ну и ничего. Мне и не особо то нравится видеть тебя рядом.

— Да, как-то так оно и есть.

Вероятно, это и впрямь было правдой. Я не испытывал никакого желания видеться с ним, и он не испытывал желания видеть меня. Стоит начать с того, что вероятность подобной встречи была сама по себе нулевой, а потому подобное заключение было вполне логичным.

В итоге, я задал один последний вопрос. Я вытащил из самых глубин себя темнейший фрагмент своего существа и пристально взглянул прямо на него.

— Скажи-ка мне, Зерозаки.

— Что?

— Есть ли кто-то, кого ты любишь?

— Черт, конечно же, нет, чел. Разве я выгляжу так, будто у меня кто-то есть? К слову, сильнее всех я ненавижу себя. Или же тебя. А почему ты спрашиваешь?

— В моём случае этот кто-то есть.

Он выглядел совсем немного удивлённым, но затем он злорадно усмехнулся.

— Я спрашивал тебя об этом раньше, «Хэ. Я даже не знаю» — выплюнул тогда в ответ ты.

— Да, я лгал.

— О, — произнёс он. — Ну, полагаю, в этом и заключается разница между тобой и мной.

— Да, полагаю, что так.

— Тогда, думаю, тебе стоит продолжать жить. Не становись таким, как я.

— Тебе того же.

Он повернулся ко мне спиной и зашагал по улице Имадегава. Я повернулся спиной к нему и зашагал в сторону входа в больницу.

Ни один из нас не произнёс ни слова, но, уверен, думали мы об одном и том же.

— Ну а теперь…

Для меня это обозначало конец истории. Но даже если по другую сторону зеркала мир или два встретили свой конец, мне в голову приходили имена ещё как минимум двух человек, которые не собирались принимать конец таковым, и что-то касательно этого факта вводило в депрессию.

Может, подобное тоже было видом небесного воздаяния.

— В этом вся эта чёртова жизнь, да, Упустивший Человечность?

Пробормотал это «Бракованная Вещь».

Я говорил сам с собой.

1. ↑Отсылка к кличке Зерозаки, которая в оригинале звучит как Human Failure, где «failure» можно перевести как «провал».
2. ↑В оригинале «dead end». Переводится как «тупик», но если переводить дословно, то это «мёртвый/смертельный конец». В визуальных новеллах так называют ситуацию, когда игрок выбрал концовку, при которой погибают (все) ключевые персонажи произведения.
3. ↑Мусянокодзи Санэацу (яп. 武者小路 実篤 Мусяноко:дзи Санэацу?, 12 мая 1885, Токио — 9 апреля 1976, Токио) — японский романист, драматург, поэт, художник и философ, творивший в конце периода Тайсё и в период Сёва.
4. ↑Кикути Кан (яп. 菊池 寛 Кикути Кан?, 26 декабря 1867 — 6 марта 1948) — писатель, сценарист, издатель. Настоящее имя Кикути Хироси (яп. 菊池寛 Кикути Хироси?). Родился в Такамацу в семье небогатого школьного канцеляриста.
5. ↑Коске Киндаичи (金田一 耕助 Kindaichi Kōsuke) — знаменитый литературный персонаж японского детектива, созданный Сейши Йокомизо — прославленным писателем детективов.
6. ↑«Punch Line» в оригинале. Примерно, это означает фразу, в которой сконцентрирована вся соль шутки.
7. ↑Автор произведений о Коске Киндаичи.
8. ↑Особая форма игры Отелло (реверси).