Хватит. Не хочу больше думать.

1

Когда я проснулся от стука в дверь, шёл уже девятый час.

Обеими руками я смахнул волосы со своего лица и встал на ноги.

— Эээ.

Я открыл дверь и обнаружил за ней Микоко-тян. Её привычное гиперактивное приветствие заменяла неловкая, извиняющаяся застенчивость.

— Я тебя разбудила? — кротко спросила она.

— Э. Вставать всё равно уже было пора, — потягиваясь, ответил я. — С добрым, Микоко-тян.

— С добрым утром, Иккун. Эм… Прости за вчерашнее. Я, несколько… похоже, я вырубилась.

— Э, да забудь об этом. Главное — обязательно поблагодари Миико-сан.

— А, да, — кивнула она, после секундного неоднозначного замешательства.

— Разве она не хороший человек?

— Ну, да, хороший, хэ? Она довольно крута, думаю так можно сказать. Так это она — «мечник-нахлебница», о которой ты рассказывал?»

— А она выглядит как тринадцатилетняя младшая сестра?

— Нет, полагаю, нет, — она с неловкостью отвела от меня свои глаза и сделала короткую паузу. — Не знаю, связано ли это с тем, что она практикует битвы на мечах, но её одежда довольно-таки странная. Она, своего рода, японская, но в духе того, что обычно носят на фестивалях.

— Ты о её джинбее?

— Джембе? Это что?» — очевидно, Микоко-тян никогда о нем не слышала. — Ты имеешь в виду, это как китовая акула*?

— Ээ, ну, да. Ты когда-нибудь видела форму спины китовой акулы? Глядя на неё, создаётся впечатление, будто она носит на себе этот тип одежды. Поэтому такой вид японской одежды и назвали «джинбей», в честь акулы.

— А-а. Ты и впрямь много чего знаешь, Иккун, — сказала она. — Надо будет рассказать об этом Томо-тян и остальным.

Ага. И если Томо-тян и остальные не настолько жестоки, как я, то они, вероятно, расскажут ей правду. И почему я так беспочвенно вру? Возможно, пришло время всерьёз над этим подумать.

— Ну, как бы то ни было, — меняя тему, произнесла Микоко-тян. — Ты и эта девушка — Асано-сан — вы близки?

— Пару раз она спасла меня от голодной смерти. Но затем я спас её от обрушившейся на неё горы антиквариата, так что мы квиты. Те яцухаси, что ты ела вчера, тоже были от неё.

— Хэ, — сказала она с затруднённым выражением лица. — Знаешь, я не особо люблю яцухаси.

— Хэ? Да. Ты. Что.

— Слишком сладкие.

— Хэ. Миико-сан любит сладости.

— Ну а я — нет.

По какой-то причине она стала серьёзней. Я в недоумении почесал лоб, не понимая, к чему она ведёт.

— Ну, ладно. Так что ты собираешься сейчас делать? — спросил я.

— О, э. У меня тут вот это, — сказала она, вытащив из сумочки обёрнутый в розовое подарок. — Это подарок Томо-тян. Забыла отдать ей. Накосячила я в этом плане. Мне следовало вручить его до того, как я напилась. Я слишком увлеклась, пока пыталась всё и всех раскачать.

— Хм. Ну, почему бы не отдать его ей сейчас? Она, наверняка, дома.

— Ага, это я и собираюсь сделать». Наконец на её лице появилась фирменная улыбка. — Ну, благодарю тебя. Давай ещё как-нибудь соберёмся вместе.

— Посмотрим.

— Почему ты так говоришь?! Давай как-нибудь выберемся!

— Шучу. Я не против. Если у меня будет свободное время, то я посвящу тебе столько, сколько захочешь, так что, пожалуйста, пригласи меня ещё как-нибудь, — сказал я.

Я сказал это лишь из вежливости, но, глядя на посветлевшее лицо Микоко-тян, ощутил чувство вины. Полагая, что она, вероятно, разразится слезами гнева, если снова скажу «шучу», вместо этого я произнёс: «Увидимся».

Она энергично кивнула в ответ и крутанулась на своих каблуках.

Кое-что пришло мне в голову.

— Эй, Микоко-тян, позволь-ка сказать ещё одну вещь.

— Хм? Что такое?

— Называй Веспу Веспой. Называть её скутером, это всё равно, что обзывать, так что завязывай с этим.

— Ого, Иккун раздаёт приказы? Это как когда в крутой школе, где разрешают ходить в любой одежде, все учащиеся всё равно носят форму!

— Ты поняла или нет?

— Ого, ты такой же страшный, как и Муими-тян…

Она выглядела так, будто действительно была немного напугана. Но мне надо было сказать это твёрдо, иначе она не поймёт.

— Ладно, — произнесла она. — Теперь я буду аккуратней, — она прошла по холлу. Дойдя до угла, она обернулась. — Эй! Мне тоже есть, что тебе сказать!

— Хэ? Что?

Она набрала побольше воздуха.

— Моя фамилия — Аои! Не Аой! Я же говорила тебе, чтоб ты не забывал!

Я хотел было сказать ей, что знал это, но затем осознал, что представил её Миико-сан как «Аой Микоко». Миико-сан относилась к числу людей, которых сложно было переучить, после того как определенная информация проникала к ним в голову (благодаря мне она всё ещё верила в то, что Шекспир — это один из вкусов МакШейка в Макдональдс), так что, наверняка, всё утро ей пришлось слушать, как Миико-сан называет её «Аой» снова и снова. Ну, может, не так много раз.

Лично я особой разницы между «Аой» и «Аои» не видел, но я решил, что, вероятно, с моей стороны это было достаточно грубо. Японцы гордятся своими фамилиями так же сильно, как и итальянцы.

— Ладно. Я не забуду об этом снова. Обещаю.

— Хорошо тогда. А ещё… — она наполовину повернулась спиной. — У меня нет парня, — сказала она мягким голосом, после чего быстро спустилась по лестнице, будто бы пытаясь сбежать.

— Хэ? — вероятно, я выглядел более чем «слегка сконфуженным».

Эр…

К чему это было?

Вероятно, она также услышала об этом от Миико-сан. Я и впрямь припоминал, что у нас была своего рода беседа об этом. Что-то о том, что Микоко-тян не может остаться у меня, потому что у неё есть парень. Но Миико-сан, она…

— Я не из тех, кто треплется обо всём подряд, — ого. В какой-то момент она возникла передо мной. — Кажется, в этом полуразрушенном здании завелась парочка крикунов. Беда не в том, что если так кричать, то вас услышат остальные жильцы; беда в том, что если так кричать, то весь дом может развалиться.

— Хэ…

— Ну а теперь, мне пора на работу. Давай понадеемся, что твоя подруга научится тому, как следует себя вести, — сказала она и прошагала через холл. Что-то пугающее было в том, что на спине её синего джинбея было выведенослово «Гнев». Может, она и Микоко-тян не особо поладили. Их имена были довольно схожи и всё такое.*

Но в таком случае вся эта тема с именами начинает выглядеть сомнительной.

— Может, на самом деле, прошлой ночью она не была в полной отключке…

Спать стоя — это одно, но вот ходить во сне уже не так и легко. Доведённый до предела человек — не то, что встречается каждый день. Может, Микоко-тян на самом деле и не была в полной отключке, несмотря на то, насколько была в адеквате. Может поэтому она и знала, что я ошибся в её имени и заявил о том, что у неё есть парень.

Вероятно, она не особо хотела решать вопрос о возвращении домой. Но тогда она могла просто сказать об этом, не притворяясь, что спит. «Некоторые люди и впрямь творят странные вещи», — подумал я, возвращаясь обратно к себе.

2

Ну а теперь.

Это был именно тот вечер, когда история начала становиться утомительной.

В моей комнате, где я читал толстую книгу, взятую из школьной библиотеки, раздался яростный стук, исходящий от двери. Испытать раздражение, от того, что кто-то прерывает твой драгоценный покой подобным образом, в данной ситуации было бы оправданно, но, уже довольно привыкнув к такого рода вещам, я не был особо зол. Гадая, не снова ли это окажется тот чёртов пятнадцатилетний брат, явившийся с просьбой занять денег, я открыл дверь.

— О.

Там оказались незнакомые мне взрослый мужик и женщина.

Что-то в этом мужике казалось особо необычным. Скорее всего, ему было за тридцать, скорее даже ближе к сорока, и он был не столько высок, сколько длинноног. Более того, его волосы были полностью зачёсаны назад. Что было ещё более странно, так это то, что, несмотря на жару, на нем были чёрный костюм и галстук. Это был пугающе странный выбор одежды. На нем даже были солнечные очки. Окажись он к тому же и иностранцем, я бы начал побаиваться того, что ЛвЧ* заявились ко мне, чтобы стереть мою память.

Женщина, напротив, была одета во всё же более нормальный костюм и узкую юбку. Её волосы были прямыми и черными, а сама она была довольно красива. Но вот взгляд её глаз обычным не был. Без намёка на какую-либо сдержанность, свойственную для тех ситуаций, когда впервые видишь кого-то, её пронзительные, оценивающие глаза встретились с моими.

Она сделала шаг вперёд.

Вот, посмотри, — произнесла она, выставив мне на показ полицейский значок. — Я — Саса Сасаки из Первого Отдела Расследований Полиции Киото, — произносивший её имя рисковал прикусить себе язык. Её родители, должно быть, ужасно эксцентричны.

— О. Здрасьте.

Для начала я слегка кивнул. Женщина — Сасаки-сан — похоже, была немного удивлена моей реакцией. Может, мне следовало выказать больше удивления со своей стороны, но для того чтоб понять, что они были офицерами полиции, было достаточно лишь одного взгляда. Мысль о том, что два этих каменнолицых индивида могут оказаться кем-то кроме офицеров полиции, была попросту невозможна.

Офицер-мужчина слегка усмехнулся сам себе и показал свой значок.

— Икаруга Казухито из того же отдела. Не против, если мы ненадолго зайдём внутрь? — в основе своей это было чистое принуждение, оформленное в виде вопроса. Словно ребёнок, я испытал естественный порыв отказать, но не похоже, что Казухито-сан такой ответ примет.

— О, э, ну, конечно. Здесь, правда, тесновато.

Я пригласил их в комнату. Они, похоже, удивились, обнаружив, что внутри комната и впрямь оказалась тесной, как я и сказал, но проигнорировали это с впечатляющей крутизной. Будь я их боссом, повысил бы им за это зарплату. Но, конечно, я их боссом не был, а потому с меня взятки гладки.

— Пожалуйста, присаживайтесь вон там, — сказал я. Налив в пару чашек воды, я поставил их перед парочкой. Как и Микоко-тян вчера, они их полностью проигнорировали.

— Позволь мне сказать прямо, — основательно меня оглядывая, произнесла Сасаки-сан. — Эмото Томо-сан мертва.

— О, — налив себе в стакан воды, я сел напротив них. — Это, действительно, так?

— «Это, действительно, так?». И это все, что ты хочешь сказать? — Сасаки впервые сбросила свою маску безразличия.

— О, ну, я не особо силен в выражении эмоций. Внутри-то я абсолютно шокирован, так что не обращайте внимания.

Это было действительно так, и, помимо этого, я уже довольно-таки начал привыкать к подобному.

Но я, правда, был поражён. Отчасти так было из-за того, что Томо-тян была убита, а отчасти из-за того, что в тот момент, как я только увидел этих двоих у своего порога, я предположил, что они заявились, чтобы поговорить о Зерозаки.

Я был наполовину успокоен и наполовину ошарашен. Ощущения были, как если бы противоречащие друг другу эмоции водоворотом кружились в моей душе.*

— Эмм, могу ли я с уверенностью предположить, что раз за это дело взялись детективы, то она умерла не по причине естественных обстоятельств? Не говоря уже о том, что вы из Первого Отдела Расследований.

Учитывая какие дела обычно ведёт Первый Отдел Расследований.

— Все верно, — кивнула Сасаки-сан. Выражение серьёзности на её лице было абсолютным и ничем не разбавленным.

— Чисто случайно, не случилось ли это по вине «крадущегося»?

Она помотала головой в ответ на мой вопрос.

— Нет.

— О, вот как.

Будто что-то опровергли. Какая-то часть меня была этим успокоена. Я мог только гадать, почему, но я быстро переключил ход своих мыслей.

— Что же тогда произошло?

Ну а теперь.

Это был именно тот вечер, когда история начала становиться утомительной.

В моей комнате, где я читал толстую книгу, взятую из школьной библиотеки, раздался яростный стук, исходящий от двери. Испытать раздражение, от того, что кто-то прерывает твой драгоценный покой подобным образом, в данной ситуации было бы оправданно, но, уже довольно привыкнув к такого рода вещам, я не был особо зол. Гадая, не снова ли это окажется тот чёртов пятнадцатилетний брат, явившийся с просьбой занять денег, я открыл дверь.

— О.

Там оказались незнакомые мне взрослый мужик и женщина.

Что-то в этом мужике казалось особо необычным. Скорее всего, ему было за тридцать, скорее даже ближе к сорока, и он был не столько высок, сколько длинноног. Более того, его волосы были полностью зачёсаны назад. Что было ещё более странно, так это то, что, несмотря на жару, на нем были чёрный костюм и галстук. Это был пугающе странный выбор одежды. На нем даже были солнечные очки. Окажись он к тому же и иностранцем, я бы начал побаиваться того, что ЛвЧ* заявились ко мне, чтобы стереть мою память.

Женщина, напротив, была одета во всё же более нормальный костюм и узкую юбку. Её волосы были прямыми и чёрными, а сама она была довольно красива. Но вот взгляд её глаз обычным не был. Без намёка на какую-либо сдержанность, свойственную для тех ситуаций, когда впервые видишь кого-то, её пронзительные, оценивающие глаза встретились с моими.

Она сделала шаг вперёд.

Вот, посмотри, — произнесла она, выставив мне на показ полицейский значок. — Я — Саса Сасаки из Первого Отдела Расследований Полиции Киото, — произносивший её имя рисковал прикусить себе язык. Её родители, должно быть, ужасно эксцентричны.

— О. Здрасьте.

Для начала я слегка кивнул. Женщина — Сасаки-сан — похоже, была немного удивлена моей реакцией. Может, мне следовало выказать больше удивления со своей стороны, но для того чтоб понять, что они были офицерами полиции, было достаточно лишь одного взгляда. Мысль о том, что два этих каменнолицых индивида могут оказаться кем-то кроме офицеров полиции, была попросту невозможна.

Офицер-мужчина слегка усмехнулся сам себе и показал свой значок.

— Икаруга Казухито из того же отдела. Не против, если мы ненадолго зайдём внутрь? — в основе своей это было чистое принуждение, оформленное в виде вопроса. Словно ребёнок, я испытал естественный порыв отказать, но не похоже, что Казухито-сан такой ответ примет.

— О, э, ну, конечно. Здесь, правда, тесновато.

Я пригласил их в комнату. Они, похоже, удивились, обнаружив, что внутри комната и впрямь оказалась тесной, как я и сказал, но проигнорировали это с впечатляющей крутизной. Будь я их боссом, повысил бы им за это зарплату. Но, конечно, я их боссом не был, а потому с меня взятки гладки.

— Пожалуйста, присаживайтесь вон там, — сказал я. Налив в пару чашек воды, я поставил их перед парочкой. Как и Микоко-тян вчера, они их полностью проигнорировали.

— Позволь мне сказать прямо, — основательно меня оглядывая, произнесла Сасаки-сан. — Эмото Томо-сан мертва.

— О, — налив себе в стакан воды, я сел напротив них. — Это, действительно, так?

— «Это, действительно, так?». И это всё, что ты хочешь сказать? — Сасаки впервые сбросила свою маску безразличия.

— О, ну, я не особо силен в выражении эмоций. Внутри-то я абсолютно шокирован, так что не обращайте внимания.

Это было действительно так, и, помимо этого, я уже довольно-таки начал привыкать к подобному.

Но я, правда, был поражён. Отчасти так было из-за того, что Томо-тян была убита, а отчасти из-за того, что в тот момент, как я только увидел этих двоих у своего порога, я предположил, что они заявились, чтобы поговорить о Зерозаки.

Я был наполовину успокоен и наполовину ошарашен. Ощущения были, как если бы противоречащие друг другу эмоции водоворотом кружились в моей душе.*

— Эмм, могу ли я с уверенностью предположить, что раз за это дело взялись детективы, то она умерла не по причине естественных обстоятельств? Не говоря уже о том, что вы из Первого Отдела Расследований.

Учитывая какие дела обычно ведёт Первый Отдел Расследований.

— Всё верно, — кивнула Сасаки-сан. Выражение серьёзности на её лице было абсолютным и ничем не разбавленным.

— Чисто случайно, не случилось ли это по вине «крадущегося»?

Она помотала головой в ответ на мой вопрос.

— Нет.

— О, вот как.

Будто что-то опровергли. Какая-то часть меня была этим успокоена. Я мог только гадать, почему, но я быстро переключил ход своих мыслей.

— Что же тогда произошло?

— Её тело было найдено этим утром. Она была задушена.

— Задушена?

Удушение.

Эмото Томоэ.

Убита…?

Я ощутил, как моё сердце похолодело.

Как много тех, кого я знал, погибло? Как много времени прошло с тех пор, как я прекратил считать своих погибших друзей? Моё первое столкновение со смертью произошло ещё до того момента, откуда я начал помнить себя.

— Прошло даже меньше месяца с последнего раза, хэ? Это, должно быть, новый рекорд.

Сасаки-сан косо посмотрела на меня. Это совершенно отличалось от того типа поглядываний, что Микоко-тян при нашей недавней встречи бросала в мою сторону, абсолютно интеллектуальная поза полностью лишённая какого-либо очарования. Но, с другой стороны, за всю свою жизнь я ни разу не сталкивался с одновременно интеллектуальной и милой позой, что в исполнении мужчины, что в исполнении женщины.

— Ты только что что-то сказал?

— Нет, просто говорю с собой. Довольно часто это делаю. Говорят, что я — просто девятнадцатилетний монолог, что умеет себя одевать и бродить по округе.

Хоть Сасаки-сан, казалось, и была довольна моим ответом, но она особо и не рассмеялась, просто улыбнулась краешком рта.

Неожиданно я заметил, что Казухито-сан внимательно наблюдал за моим выражением. Я промолчал.

Любопытно.

Это объясняло необходимость солнечных очков. Сасаки-сан отвечала за беседу. Казухито-сан был наблюдателем. Это была поразительнейший нонсенс. Настоящий шедевр.

Похоже, я был главным подозреваемым.

— Полагаю, в этом есть смысл. Я всё-таки был с ней всю ночь.

— Ты что-то сказал?

— Нет, просто обычненький такой старый добрый нонсенс, — я усадил себя прямо. Не то чтобы я нервничал, но, может, пришло время отнестись к этому посерьёзней. — Так если она была убита, то кто это сделал? — спросил я.

— Сейчас мы как раз расследуем это. Если по правде, то по этой причине мы сегодня и пришли — ответила Сасаки-сан.

«Так назовите мне эту причину», — хотел было сказать я, но сдержался и не стал её провоцировать.

— Ты был в квартире Эмото-сан где-то с шести вечера и до полуночи. Это верно?

— Да.

— Просто чтобы убедиться, можешь назвать нам имена остальных, кто также присутствовал там в этом время?

— Эмм, — удачи тебе, память. — Эмото Томоэ-сан, Атэмия Муими-сан, Аой… нет, Аои Микоко-сан, и Усами Акихару-кун. Ну и я.

— Ты в этом уверен?

— Да.

— Ты прибыл туда с Аои-сан. Это верно?

— Да. Аои-сан сначала заехала ко мне — сюда, имею в виду, а затем мы вместе отправились к Эмото-сан. Это было где-то в шесть вечера.

— А более точно? Это было до шести или после?

— До.

Она засыпала меня вопросами. Ограничения обрабатывающей скорости обработки информации моим разумом были уже давно превышены, и моя голова просто гудела.

— Так значит, все гости были на месте в тот момент…

— Подождите минутку, — перебил я. — Я не смогу прийти в себя и сфокусироваться, если вы продолжите забрасывать меня вопросами одним за другим. Кажется, я уже упоминал об этом, но всё это несколько выбило меня из колеи.

— О, приношу свои извинения за это, — сказала Сасаки-сан. Это было самое неискреннее извинение из всех когда-либо вообще прозвучавших.

Следующий час я провёл, отвечая на сплошным потоком льющиеся с её стороны вопросы, разглашая каждую малейшую деталь событий прошлой ночи. То, о чём мы говорили. То, какая атмосфера царила во время празднества. Мой поход в продуктовый магазин с Муими-тян. Возвращение оттуда. О том, как Акихару-кун и Муими-тян ушли где-то в районе одиннадцати. То, как Акихару-кун подарил Томо-тян подарок перед своим уходом. Ремешок на шею. Мой разговор с Томо-тян после этого. То, как я покинул её квартиру с Микоко-тян на буксире. Звонок от Томо-тян, когда мы добрались до Нисиёдзи Накадачиури. То, как я оставил Микоко-тян у Миико-сан, потому что она вроде бы уснула (было это действительно так или нет, я не знал). А затем сон. Короткий визит Микоко-тян с утра. И остаток дня, что я провёл за чтением.

О постоянном давлении пристального взгляда Казухито-сана, смотревшего на меня через плечо Сасаки-сан всё это время, а ведь она сама по себе уже достаточно пугала, я даже упоминать не буду. Мы просто сидели и говорили, но я ощущал, что из меня выжали порядочное количество сил. А затем последовало восхитительное заключение Сасаки-сан:

— Ну ладно, пока что это довольно соответствует тому, что мы уже слышали.

Ох, она была великолепна.

Череда вопросов, похоже, пока приостановилась. «Хмм», — произнесла Сасаки-сан с растерянным видом. Но что-то в ней выглядело так, будто это притворство. Если Микоко-тян можно было назвать человеком без масок, то, с другой стороны, у этой женщины лишь эти маски и были, и зашла она в этом так далеко, что в итоге выглядела естественно. Она уж точно не была человеком, с которым чувствуешь себя легче лёгкого.

— Так что насчёт звонка на мобильный? — спросила она, приложив палец к своему виску. — Она действительно ничего не сказала? В соответствии со словами Аои-сан, Эмото-сан попросила передать трубку именно тебе, из чего можно сделать вывод, что ей было о чём тебе сказать.

— Она начала что-то говорить, но не закончила. Просто сказала «не бери в голову» и повесила трубку.

— Ты уверен?

— Да.

— И с тобой точно говорила именно Эмото-сан?

— Да. Я никогда не путаю голоса тех, кого я знаю.

Она переглянулась с Казухито-саном, сидевшим позади неё. Похоже, они закончили опрос и собирались идти, но я не мог просто спокойно сидеть в тишине.

— Эмм, Сасаки-сан, могу я задать вопрос?

— Хэ?

Безразличие её лица, естественно, сломалось снова. В ситуации, когда молодой паренёк неожиданно обращается к ней по имени, было бы странно, если бы она не была удивлена.

— Меня кое-что беспокоит.

— Угу… — она ещё раз переглянулась с Казухито-саном. Он ответил лишь тем, что слегка опустил вниз свой рот. Видимо, это был разрешающий сигнал; Сасаки-сан повернулась ко мне. — Ладно.

Это согласие, скорее всего, было вызвано не симпатией к парню, чью одноклассницу только что убили, а с целью с коварным намерением использовать мой вопрос, чтобы лучше разобраться во мне. Не то чтобы меня это заботило.

— Эм… Аои-сан, случаем, не была тем, кто обнаружил тело?

— Это так, — хладнокровно ответила она без каких-либо дальнейших уточнений. Видимо, у них не было намерения выдавать информации больше, чем требуется, в ответ на мои вопросы. Конечно же, они, вероятно, так же ответят и не на всё, о чём спрошу.

Но, в итоге, я оказался прав. Она пошла передать Томо-тян её подарок, но ей не ответили. Она попыталась позвонить, но никто не взял трубку. Дверь в здание была на автозамке, но его, конечно же, можно было легко обойти. Все что требовалось — проследовать внутрь за одним из жильцов. В этом плане, подобную систему даже сложно было назвать замком.

Хмм…

Микоко-тян.

Как она чувствовала себя в тот момент? Она всегда была полна эмоций. Что же могла она испытать в подобный момент?

— Может, мне следовало пойти с ней…

Но, опять-таки, откуда я мог знать? Кроме того, не могу сказать, что от меня была бы какая-то польза, даже если б я был вместе с ней. Я не так много чего и представляю собой. Всё могло кончиться тем, что я бы её просто разозлил.

— Это всё, что ты хотел узнать?

— Нет, у меня есть ещё парочка вопросов. Можете назвать время смерти?

— Мы определили, что это произошло где-то между одиннадцатью вечера четырнадцатого числа и тремя ночи пятнадцатого.

— В таком случае… — Микоко-тян и я покинули её квартиру в полночь, а это означало, что преступление произошло между полуночью и тремя часами ночи. — Эрр, и вы говорите, что она была задушена, верно? В это дело никаким боком не вовлечён нож или что-то ещё?

— Я так и сказала, — она сузила свои глаза при упоминании ножа. Конечно же, я не выдал ей, даже своими глазами, что знаком с одним орудующим ножом убийцей.

— Это была верёвка?

— Это был тонкий кусок ткани. Скорее всего, она мгновенно умерла от сжатия сосудов. Сомневаюсь, что она сильно страдала.

Это было самым человечным, что Сасаки-сан сказала за всё это время. Но, то, страдала ли Томо-тян или нет, мне было всё равно. Она была мертва в любом случае.

Я знал, что значит умереть. Люди боятся не смерти, а небытия. Боль — только добавка к этому блюду, а отчаяние выступает лишь в качестве декораций.

— Эм, а вы уже посетили всех остальных?

— Всех остальных? — переспросила Сасаки-сан, хоть и чертовски хорошо понимала, о чём я.

— Всех, кто был в гостях у Эмото-сан тем вечером. Усами-куна, Атэмию-сан и Аои-сан.

Я спросил это без каких-либо определенных ожиданий. Я посчитал, что она, скорее всего, даже не ответит. Но, к моему удивлению, она ответила немедленно.

— Да, мы посетили их, — сказала она. — Мы опросили каждого из них. Твой адрес было достаточно трудно найти, поэтому и получилось так, что мы добрались сюда под конец.

— Что делали остальные в промежутке времени, когда была убита Эмото-сан?

Ещё один шажок. Я осторожно сделал ещё один шажок вперёд.

Губы Сасаки-сан расползлись в неопределённой самодовольной улыбке.

— Усами-сан и Атэмия-сан заявили, что провели ночь, распевая в караоке на Сидзёкавара-мати. Что касается Аои, то тут и говорить не о чем.

Так и было. Микоко-тян провела ночь у Миико-сан в комнате по соседству с моей. У меня отлегло от души. Если заявлениям Сасаки-сан можно было верить, то это значило, что у всех трех главных подозреваемых были алиби. Акихару-кун и Муими-сан единственные, кто могут подтвердить алиби друг друга, поэтому их алиби не были совершенно неопровержимыми, но этого было достаточно, чтобы ослабить подозрение касательно них.

Я ощутил, что давление от взгляда Казухито-сан стало ещё сильней.

— Тч…

Как неприлично.

С порядочным запозданием я разорвал контакт наших глаз.

Черт. Они всё подстроили, чтобы я расслабился. Они сделали так, чтобы я опустил защиту. Я был невнимателен. Не говоря уж об этих двух детективах, никогда не стоит опускать свою защиту в присутствии офицера полиции.

Блин… что они заметили?

— Тогда, это всё? — спросила Сасаки-сан, не меняя интонации.

— О, нет. ещё один

Если когда-либо я и знавал неудачу, то сейчас точно был один из таких случаев. Пронизывающий взгляд Казухито-сана был не настолько колок, по сравнению с тем, что мне предстояло.

Но именно колкость и подтолкнула меня к тому, чтобы спросить о том, о чём спрашивать не требовалось, о том, о чём спрашивать не стоило.

— Кто, на ваш взгляд, это сделал?

Это был вопрос, на который уже ответили. А я взял и повторил его.

— На данный момент мы это и расследуем, — ответила Сасаки-сан с многозначительным взглядом и улыбкой хищника, только что скрутившего свою жертву. Она поднялась на ноги. — Прошу прощения за то, что вломились, да ещё и так надолго. Думаю, мы ещё вернёмся, чтобы поговорить снова, — сказала она, положив свою визитку на пол. — Если вспомнишь что-то ещё, пожалуйста, позвони нам.

Я взял карточку в руку. На ней был как номер участка полиции префектуры, так и её собственный мобильный номер.

— Ну, берегите себя, Мистер Студент, — улыбаясь краешком рта, произнёс Казухито-сан и пошёл к выходу из комнаты.

Любопытно… так это он был подставным. Я совершил такую фатальную промашку, что больше не заслуживал того, чтоб продолжать называть себя пассивным наблюдателем. Я полностью спутал роли этих двух детективов.

Другими словами, это Казухито-сан был тем, кто меня подгонял, в то время как Сасаки-сан поглощала всё, что я говорил.

И, более того, Сасаки-сан нарочно ослабила свою защиту, тем самым провоцирую меня на атаку.

Вот это бесстыдство. Ну и наглость.

— О, кстати, — произнесла Сасаки-сан, словно припомнив что-то. — Касательно твоего алиби. Пока что его подтверждает твоя соседка — Асано-сан. Она говорит, что когда кто-то бродит по холлу, это можно услышать.

Она бросила мне изящную улыбку. В общем-то, это бал шах и мат. Нет, подобное даже на игру не тянуло.

Она даже имела наглость в конце добавить в это маленькую каплю сочувствия.

Вот же ж, мать твою.

Не знаю, было ли причиной тому то, что я уже давно не имел с ней дела, но я совершенно недооценил японскую полицию. Неужели моя надменность не знает границ? Кем, черт побери, я себя возомнил?

Это был первый раз, когда я испытал такое поражение, с тех пор как столкнулся с красноволосым частным подрядчиком.

Я прикусил свою губу.

— Казухито-сан, — сказал я ему, когда он уже уходил.

— Хм? — Он оглянулся.

— Окажись вы внешне приятней, то были бы полной копией Мацуды Ёсаку.*

— Ну, полагаю, это означает что я не полная копия Мацуды Ёсаку.

Это был ответ точно в цель. Мой последний жалкий джэб, направленный в него, пронзил лишь воздух, и на этой ноте два детектива ушли по своим дальнейшим делам. Я убрал чашки и плюхнулся на пол.

Это было серьёзное поражение. Подобного ощущения я не испытывал уже с месяц, а уж если говорить о том, когда я последний раз воспринимал его так близко к сердцу, то такого не случалось на протяжении последнего года точно. Но, в таком случае, я могу просто отказаться от этого чувства. Ведь если подумать о том, что кто-то только что умер, подобные ощущения на этом фоне выглядели мелочно.

— Томо-тян…

Я попробовал громко прошептать её имя. Первым, что пришло на ум, был наш разговор прошлой ночью.

«Ты когда-нибудь ощущал, что как человек ты просто бракованная вещь?»

Ну же, ну же, Томо-тян, это ведь не того рода вещь, которую признают громко вслух, не так ли?

О многом лучше не знать; это помогает жить дальше. Пока мы не слишком сознаем себя, мы можем жить счастливо. Нас можно сравнить с самолётом, потерявшим двигатель и крылья. Мы не больше, чем ничтожные никто, только и могущие, что парить, будто вороны, не способные карканьем своим внимания привлечь. Как только ты начинаешь задаваться подобными вещами, всё потеряно.

Речь не об отрицании, а о неведении.

— Тебя могут и убить, если станешь задавать подобные вопросы, — с позиции того, у кого есть подобный опыт, выдавать пустые слова сожаления не входило в мои обязанности. «Если задумаетесь, то это вполне естественно…вне зависимости от того, похожи вы на нас или нет… Или, скорее, так в случае, если не будете задумываться о чём бы то ни было»

Давным-давно осознав эти вещи сам, сейчас я был тем, кто живёт без причины, как и Томо-тян, которая жила без смысла.

Я закрыл глаза.

И открыл их.

— Ну, на этом с рассуждениями по сему поводу покончено.

Я встал на ноги.

Ну а теперь.

Что делать сейчас? Список дел, за которые мне стоило взяться, был пуст, зато тех дел, за которые взяться хотелось, было порядком. Весьма редкое явление, в случае, когда речь идёт обо мне.

Сначала я достал свой телефон. Проверил историю звонков и начал набирать номер Микоко-тян. Но на полпути я остановил себя.

— Серьёзно, кем я себя возомнил?

Это была полнейшая чушь. Если б я и впрямь позвонил бы Микоко-тян, то что я мог бы ей сказать?

Так что я отложил звонок. В тот момент у меня просто не было подходящих слов, которые я мог бы сказать ей.

— В таком случае…

Начнём с важного. Я отменил на телефоне свои последние действия и начал заново вводить телефонный номер. Это был единственный телефонный номер, который я помнил наизусть. Приложив телефон к уху, я попытался вспомнить, сколько времени прошло с нашего последнего разговора.

Она взяла трубку немедленно.

— О! Ии-тян! Сколько лет, сколько зим, старинный друг! Любишь ли ещё меня?

Её гиперактивность превосходила гиперактивность Микоко-тян где-то в двенадцать раз; и, в отличие от Микоко-тян, если снять её с тормозов, то этот поток никогда не прекратится. Если же оставить её одну, то она устремится в небеса, словно Вавилонская башня.

— Что же, что же, что же случилось? Ты никогда мне не звонишь! Этот момент монументален! Как замок Химэдзи! Должно быть это диверсионная тактика! Хьяоо! Я хочу запечатлеть это на фотографии, но фотоаппарат не может зафиксировать звук, а тогда в этом нет смысла! Потому, начать аудиозапись!

— Тебе не зачем напрягаться с аудиозаписью.

Я приложил усилие, чтобы сохранить спокойствие.

— Томо, у тебя в последние дни водится много свободного времени?

— Неа! Я, скорее, занята. Невероятно окупадо*. Мои способности к обработке информации на грани распада! Тревога расширения памяти! Необходима дефрагментация! Я же заморожусь! О боже, это происходит! Это происходит! Настоящая прогрессивная!* Пожалуйста, перезапустите!

— Речь о деле с Серийным Убийцей из Киото?

— Бинго! Ог-го! Ты, будто Маки-тян! Или красный подрядчик! Кьяхахахахаха! Возвращение экстрасенсорики! И навсегда! Сильнейший из Людей! Это конец!

— Извини, Томо, но можешь на уровень сбавить?

— Хэ? В чем дело? Ну, чего бы там ни было. Ага, это дело крадущегося серийного убийцы из Киото! Но знаешь что? Оно продвигается не так, как я ожидала! Это чёртово дело! Сложности! Серьёзные сложности! Этот убийца, наверняка, является реинкарнацией Страшного Джонса! Уахаха!

— Кунагиса Томо, давай заключим сделку, — сказал я. — Я дам тебе некоторую информацию по делу крадущегося из Киото. Ты же достанешь мне информацию по одному определенному убийству, что только что всплыло.

— Хэ?

Она на секундочку задумалась. Я знал, что она не спросит меня, откуда у меня информация по делу крадущегося, или почему я интересовался убийством. Я верил в неё, и она доверяла мне.

Ненужные объяснения.

Избыточные подтверждения.

Лишние слова.

Бессмысленные вопросы.

Отвлечённая болтовня.

Лучшим в Кунагисе было то, что до всего этого ей не было дела.

— Э, мне не нравится слово «сделка», Ии-тян

— Что насчёт взаимовыгодного обмена?

— Ужасно.

— Пакт?

— Уже рядом.

— Тайный сговор?»

— По сути верно, но всё ещё что-то не так.

— Ну, а как насчёт взаимодополнения атрибутов друг друга?

— Да, так подойдёт, — радостно сказала она.

Плюс или минус.

На тот момент я всё ещё не сделал выбор в пользу чего-то из этого.

3

Завершив звонок Кунагисе, я отправился навестить жившую по соседству Миико-сан. Я постучался к ней в дверь.

— Йо, — раздался её ответ. Несколько секунд спустя дверь открылась. Как и обычно, она была одета в джинбей. На мой взгляд, если она питала настолько глубокий интерес к японской одежде, то ей просто необходимо раздобыть себе хорошее, красивое кимоно. Оно точно будет на ней приятно смотреться.

— Я могу тебе чем-то помочь?

— О, я просто хотел отблагодарить тебя. Мне сказали, что ты поручилась за моё алиби.

— Я не сделала чего-либо примечательного. Просто сказала правду.

— Да, но я добавил тебе лишней мороки.

— Мне всё равно. Подобное случается постоянно… но ты то уж точно вытерпел свою долю неудобств, не так ли? — в её голосе сквозили нотки скорее изумления, чем заботы. — Ты словно человек тысячи катастроф. Так что насчёт той девушки? Судя по тому, что заявили те офицеры, похоже, что она также в это вовлечена.

— Ну, можно сказать и так…

— Что ж, ясно, — кивнула она. — Ну, как тогда ты собираешься меня отблагодарить?

— Я угощу тебя чаем.

Буквально же это было приглашением выпить самого что ни на есть настоящего чая в чайном доме, а не в какой-то там обычной кофейне. Это было по-своему по-Киотски, или, может, просто по-Миико-сан’ски.

— Это включает в себя данго?*

— В это входит даже хияши шируко.*

— И где?

— Охарамэ-я в Гиёне.

Глаза Миико-сан немедленно зажглись.

— Подожди, я пойду соберусь.

Она захлопнула дверь. Не знаю, насколько это важно, но она была достаточно деликатна, чтобы переодеться в нормальную одежду, если собиралась куда-то с кем-то. Такой уровень заботливости относил её к достаточно редкому типу среди типов остального круга моих знакомых. — А вот и я, — минуту спустя она была готова к отправлению. Она передала мне ключ от машины. Прежде чем крепко его ухватить, я разок слегка подбросил его на своей ладони.

4

Вот на дворе и наступило восемь вечера. Чаепитие с Миико-сан окончилось, и я обнаружил себя бредущим между Сидзё и Ойке по улице Кавара-мати. Миико-сан уже вернулась на своём Фиате обратно к себе.

— Не пользуйся мной для того, чтобы просто убить время, и побереги свои ботинки,* — с этими словами она меня и оставила.

Ладно, она видела меня насквозь. Ладно, Миико-сан и впрямь была проницательна. Но стоит отдать ей должное за то, что она всё равно приняла моё приглашение. Она была хорошей девушкой. Или, может, она просто была сластёной.

Я дошёл до остановки и зашёл в ближайшее караоке.

— Добро пожаловать, — произнёс парень за стойкой. — На нескольких или на одного?

— Эмм, один мой друг уже должен быть здесь.

— Могу я узнать имя вашего друга, пожалуйста?

— Зерозаки Хитошики.

— А, Зерозаки-сама? — он быстро ввёл что-то в свой компьютер. — Ладно, это комната двадцать четыре, — сказал он, бросая мне услужливую улыбку.

Я выразил свою благодарность и отправился к лифту. Комната двадцать четыре находилась на втором этаже. Я вышел там и прошёл по коридору, проверяя номера каждой комнаты.

— Дададададада дадаададададада! Дададада! Дададададададададададададададада! А! Аа-а!»

Пока я гадал, что это за хрипящий тип, я обнаружил, что этот звук идёт из комнаты номер двадцать четыре. Я слегка пожал плечами и, не постучавшись, открыл дверь.

— Чо?

Зерозаки прекратил своё громкое пение, заметив меня.

— Йо, Бракованная Вещь, — произнёс он, помахав мне пальцем. Никак не среагировав, я вошёл в комнату и сел на диван.

— Хэй, Упустивший Человечность, — сказал я.

Он положил микрофон и воспользовался пультом управления, чтобы выключить песню.

— Ты можешь продолжать петь, если хочешь. Всё-таки это ведь ты платишь за это, верно?

— Да не, всё в порядке. Я не особо люблю петь, если честно. И, уж точно, чертовски уверен в том, что не люблю подражать другим певцам. Я занимаюсь этим просто, чтобы убить время.

Он сел так, чтобы быть ко мне лицом, и глубоко вздохнул.

— Не видел тя уже день. Но, это, как-то, не ощущается.

— Полагаю, так и есть, — я кивнул.

Если честно, я был удивлён. ещё буквально несколько минут назад, я даже не думал, что Зерозаки здесь будет. Да, конечно, после нашей позавчерашней беседы — ну, я о той, что была вчерашним утром — мы договорились встретиться снова. «Я буду в караоке центре, так что давай встретимся там» — сказал тогда он. Но на самом деле я не думал, что он действительно здесь появится. Полагаю, он так же не думал, что меня сюда занесёт. И, без сомнения, это и было причиной, по которой я сюда пришёл, а он здесь оказался.

Задумайтесь о смысле фразы «привыкнуть ждать»: этим и объясняется это противоречие.

Тут мы начали обсуждать великое множество вещей, каждая из которых совершенно ничего не значила. Это было так же как и в ту ночь, когда наши пути впервые пересеклись. Нелепая философия, скучные познавательные факты, безотносительные взгляды на жизнь. Иногда мы немного меняли курс беседы и обсуждали музыку («Угадай исполнителя одной песни»*) или литературу («Как по-настоящему пронять читателя?»). Ни в чём из этого не было какого-либо существенного смысла. Это было похоже на то, будто мы оба пытались что-то проверить.

— Скажи-ка, Зерозаки, — произнёс я где-то в районе четырёх. — Каково это, убить кого-то?

— Хэ? — отреагировал он, наклонив свою голову ко мне. Его лицо было пустым, будто он ни о чём особо и не думал. — Это не того рода вещь, которая заставляет чувствовать себя так-то или так-то. Вообще, я особо ничего и не чувствую.

— Не чувствуешь? От этого не испытываешь свежесть или ещё что-то подобное?

— Послушай, дубина, ты за кого меня держишь? За какого-то там психа? — сказал он с порядочной снисходительностью. Да, совершающего ужасные убийства считать психом было определенно нельзя, но я решил его выслушать.

— Просто, понимаешь, это вот так. В смысле, я и впрямь убийца. Но меня не назвать «убивающим ради кайфа». Тут довольно сложно провести разграничивающую черту. Полагаю, подобное заявление от самого себя ни на что не повлияет в любом случае. В конце концов, это ведь окружающие люди определяют то, кем ты являешься. Всё что мне остаётся, так только принять это. Я, на самом деле, не из тех, кто станет глубоко над этим задумываться, ты знаешь.

— Хэ… да, полагаю, ты не из такого рода людей. Ладно, тогда давай я перефразирую вопрос — что для тебя — убийство?

— Ничего.

В таком ответе мне виделось два значения.

Оно ничего не стоило.

И потому, свершить его ничего не стоило.

— Ну а теперь вопросик для тебя, Б.В.. Что есть смерть для тебя?

— Когда ты спрашиваешь меня вот так вот с ходу, то я теряюсь. Но если б от меня требовали ответа, то, полагаю, я сказал бы, что это всё равно, что батарейка, израсходовавшая свой заряд.

— Батарейка? В смысле как пальчиковая и ей подобные?

— Да. Что-то в этом духе. Думаю, ты можешь сказать, что заряд батарейки — это своеобразный аналог жизненной энергии или чего-то такого. Подобное утверждение, тогда, определяет тебя и твоё тело как непроводник.

— Меня называли и хуже, — сказал он, слегка усмехнувшись. Похоже, он и впрямь получал удовольствие. Мысль о том, звучит ли мой смех так же, когда смеюсь я сам, промелькнула в моей голове.

— Полагаю, мой вопрос был не однозначным, — сказал я. — Как тогда насчёт этого: понимаешь ли ты, почему другие люди совершают убийства?

— Хэ? Это чудной вопрос. Но как-то по-своему в твоём духе. Дай-ка подумать… не-а.

— Не понимаешь? — переспросил я.

— Ну, во-первых, я не понимаю других людей — точка. Без разницы, убийцы они или нет, и вне зависимости от того, насколько они злые или же добрые. Во-вторых, я даже не понимаю себя. У меня нет ни малейшего понятия о том, что вызывает весь этот хаос и путаницу, бурлящую во мне. Поэтому, всё, что я могу ответить на это — нет, я не понимаю людей, которые убивают других.

— В этом есть определенная логика.

— Могу лишь добавить к этому, что убийства никогда не были именно тем, к чему я стремился, — сказал он, будто это и впрямь была лишь мысль из разряда «помимо всего прочего».

— Что это значит?

— Ну, это будет до ужаса образно, но, другими словами… ну, вот пример, — он подобрал телефонную трубку. — Извините, можно заказать два рамена, пожалуйста?

Чуточку спустя, пришёл служащий, принёсший рамен.

— Ешь. Я угощаю, — сказал он и ухватил вермишель своими палочками. — Да, вот это — то, что я называю едой.

— Ага. Тебе даже говорить об этом было необязательно.

— Говорят, что еда, сон и секс — три основных желания всего человечества. Но зачем мы принимаем эту пищу сейчас?

— Чтобы поглотить витамины.

— Да. Без витаминов люди умирают. И потому процесс поедания пищи приносит удовольствие. Сон так же приносит удовлетворённость, как и секс, ну, это очевидно. Всё, что ты делаешь ради того, чтобы продолжать жить, приносит с собой удовольствие.

— Верно. Понять это достаточно просто. И?

— Не торопи меня. «И? И? И?». Звучишь, словно, Акутагава Рью-чертов-Носке.*

— Хэ? Разве это не приём Дазая*?

— Нет, это, блин, Акутагава. Дазай написал об этом в том анекдоте, что сочинил про него.

Кому бы ни принадлежал сей литературный приём, я решил ещё раз последовать тому, что он сказал, и выслушать его. Он ненадолго сделал паузу, будто бы для того, чтобы нагнать напряжения.

— А теперь давай представим того, кто одержим поеданием. Другими словами, того, кто ест не просто ради получения витаминов, а потому что без ума от самого ощущения приёма пищи, от красоты самого действа. От стимуляции вкусовых рецепторов. От довольства, испытываемого от чувства того, как еда попадает в рот. От наслаждения, достигаемого во время процесса пережёвывания. От экстаза, приходящего, когда пережёванный комок попадает в желудок сквозь горло. От ощущения полноты, что превышает сам порог насыщения настолько, что практически его уничтожает. От эйфории, окутывающей его мозги. Ну, то есть, речь о толстяке, — сказал он, смеясь. — Для такого парня витамины или их недостаток ничего не значат. Первопричины и конечный результат у него поменялись местами, от чего его целью стало что-то второстепенное. Ну а теперь вот тебе и задачка. Можешь ли ты всё ещё сказать, что то, что он делает, считается приёмом пищи? Нет, не отвечай. Ты и я оба знаем, что единственным ответом на это будет «нет». То, что это парень делает, не является приёмом пищи. Он просто принимает в пищу концепт приёма пищи»

— А ты просто убиваешь концепт убивания? Это всё же звучит несколько преувеличено, — произнёс я, вздёрнув плечами. — Это весьма опрометчиво пытаться приравнять естественную нужду в удовлетворение голода и порыв к убийству. Ты уверен, что в твоём случае приоритеты не сместились? Может, ты принимаешь убийство за что-то ещё.

— Э, это трудный вопрос. Сложно сказать. Я повторю ещё раз, чел, — сам акт убийства никогда не был в моих намерениях, как и то, что происходит после. Ну, расчленение, как понимаешь.

— Тогда какие, черт побери, у тебя намерения? Чел, тебя тяжеловато понять.

— Не настолько трудно, как тебя. Я в том смысле, что знаю, что меня сложно понять. Я об этом только что уже говорил. Как бы то ни было, поначалу я думал, что делаю это ради удовольствия.

— Удовольствия, — повторил я.

— Да. Ты же раньше слышал о выражении «высокие риски — высокая прибыль», верно? В Японии, как мне кажется, говорят: «не зайдя в логово тигра, не поймаешь тигрёнка».* В случае убийства риск высок, а прибыль мала, верно? Это выглядит не особо выгодно для того, чтоб этим заниматься. Это глупо. Вот почему убийства, в большинстве своём, представлены в виде случаев, когда люди «зашли слишком далеко» или «не рассчитали силы». Они не пытаются убить человека, но до того, как сами это поймут, они бац и сделали это. Однако…

Он вытащил довольно опасно выглядящий клинок из кармана своего жилета.

— Вот это — то, что зовётся кинжалом. Вот так ты зажимаешь его в кулак. Так вот, в случае первого убитого мной человека, я воткнул эту штуку ему в сонную артерию и потянул в сторону. Это был необъяснимый акт убийства. У меня не было какого-то определенного намерения причинить тому человеку страдания или боль. На самом деле это был довольно приятный способ умереть, если кому-то интересно моё мнение. Теперь позволь мне просто сказать, что это ни в коем разе было не для хвастовства. Уверен, что ты сам это знаешь, но поступки, вдохновлённые ущемлённой гордостью, — самые жалкие поступки, из тех, что можно совершить. Люди, что руководствуются гордостью при причинении вреда, — ничтожнейшие из ничтожных. А я сейчас просто хвалюсь своими проступками. Серьёзно, если отбросить все шутки в сторону, то это единственный вид убийства, что я могу совершить. Даже когда я нацелился на тебя — того, что по другую сторону зеркала.

— Хэ. Да что ты говоришь.

— Да то и говорю. Как если, представим, что ты и я в итоге снова стали биться насмерть. Конечно же, с точки зрения логики, вполне возможно, что ты меня убьёшь. Но на один раз, когда ты отнимешь у меня жизнь, приходится девять тысяч девятьсот девяносто девять таких, где я заберу твою. Ну, в реальности то у тебя и у меня жизней то по одной, но это метафора. В любом случае, я могу убить только ради убийства. Другими словами, я могу подтвердить, что те восемь человек, что я убил на сей день, не были жертвами ситуации, в которой я «зашёл слишком далеко».

Восемь человек. За два дня счётчик пострадавших увеличился на два. Ну, полагаю, можно сказать, что Зерозаки продолжал жить своей жизнью, пока я жил своей.

— Итак, являюсь ли я идиотом? Может быть. В конце концов, не то чтобы я получал что-то от убийств этих людей. Ну, нет, полагаю я всё-таки что-то от этого получаю. То, что оказывается в их кошельках, — сказал он.

Одним из важных фактов в деле о крадущемся было то, что ценности и денежные средства жертв всегда были похищены. Это было редким событием в подобного рода делах, где убийство свершалось ради удовольствия от его совершения, но причиной этому было просто то, что Зерозаки нуждался в деньгах, чтобы поддерживать свой уличный образ жизни.

Даже деньги, потраченные им на караоке, скорее всего, были добыты из кошелька одной из жертв. Если так это поставить, то даже этот рамен пропитан грехом, подумал я, втягивая в рот вермишель.

— Но ты можешь добыть это, и просто работая, как и все, так что это не служит причиной для совершения убийства. Если представить, сколько усилий необходимо затратить, чтобы убить человека, то идея просто отработать где-то целый день начинает представляться гораздо осмысленней. И, всё равно, я выбрал убийство. И в этом то и лежит вся суть моей теории.

— А, я въехал. Другими словами, для Зерозаки Хитошики, риск и есть прибыль.

— Ага. Первопричины и конечный результат не просто поменялись местами, но и едины. Само действо и является причиной. А причина лежит в действе. Действо же свершается тогда, когда удовлетворена причина. Это, на самом деле, не такая уж и плохая теория.

— Но как это отличается от ситуации, когда причины просто были утеряны? Это всё равно что допустить, что есть парень, любящий читать, от чего он заполняет свою комнату книгами до тех пор, пока не будет в них с концами закопан. Но он продолжает покупать всё новые и новые. Купить книгу или нет, решать ему, но в его комнате уже столько книг, что ему ни за что их все не прочитать, даже если потратить на это всю свою жизнь. Но он всё равно продолжает их покупать и покупать.

— Хмм. А-а, а,а,а, я понял, я понял. Ты говоришь о производительности. Как только ты превышаешь производительность, первопричины и результат становятся одним и тем же. В духе того, что говорил Ишикава Гоэмон*: «Прекрасный вид, прекрасный вид, и тысяча золотых будет слишком малой ценой за то, чтоб взглянуть на эту прекрасную весну. Я, Гоэмон, стою десять тысяч рье». Хмм. Да. Может и так, — произнёс он, поражённо вздохнув и облокотившись на диван. — Но, знаешь, дружище, даже если дело в этом, то ко мне это не особо и применимо. И знаешь почему? Потому что стоит начать с того, что теория, о которой я говорил, совершенно неверна. Риск равен прибыли? Из всего того, что знаю, это — полнейшая чушь, а не уравнение. Я просто играюсь тут с логикой.

— Хэ. Ну так к чему же ты клонишь?

— Ну, эта история в какой-то степени обычна, — начал он, наклонившись вперёд. — Но давай вернёмся в то время, когда я был ещё обычным молокососом. Ты же однажды тоже ведь был мелким молокососом, хэ? Ну, так и я им был. Каким мелким был я? Ну, я не был особо странным или каким-то ещё. Я даже верил в Бога. Если я получал оплеуху, то было больно. Если я видел, как оплеуху получал кто-то другой, то это было больно тоже. Вся моя чувствительность была вполне среднестатистической. Я желал принести счастье окружающим. Я знал, что значит благодарность. Мне было знакомо беспричинное влечение к другому человеку. Вот таким вот мелким молокососом я был… Но иногда я просто брал и садился. Не с целью чтобы почитать книгу или посмотреть телик, или ради чего-то там ещё. Просто садился. Мой подбородок опирался на мои руки, а мой разум где-то витал, пока я просто сидел. В какой-то момент, я осознал, что во время подобных случаев, я всегда сам собой начинал задумываться о том, как вот кто-то берет и убивает человека. Когда я в первый раз осознал то, чем занимаюсь, я ещё как обомлел. В смысле, я ведь размышлял, анализировал то, как убить человека, так, будто это была самая естественная в мире вещь. Мысль о том, что тем, кто об этом думал, действительно был я, пугала сильнее всего, — сказал он.

— То есть это было чем-то, что ты в себе обнаружил. Но какая часть истории должна выглядеть обычной? На мой взгляд, в этом, собственно, и всё. Ты же сам говоришь, что с рождения обладал склонностью к убийствам?

— Я сказал, не торопи меня. Я и сам так думал, но дело совсем не в этом. Я полагал, что был рождён с головой, полной убийственных намерений, нуждой убивать. Но причина не в этом. Причина в том — и вот где это становится просто — что я на рельсах.

— На рельсах? О чём ты?

— Это метафора. Её часто употребляют. Бывает, люди ведь говорят о проторённой тропинке жизни, верно? Ты отучиваешься в средней школе, поступаешь в старшую, затем университет, после чего вступаешь в общество, поддерживаешь себя зарплатой, чтобы можно было позволить себе любовницу, а затем покидаешь этот мир. Это проторённая тропинка жизни. Ну, моё положение достаточно схоже, я нахожусь на проторённом пути убийцы.

— Звучит, скорее, будто ты сбился с пути, как по мне.

— Чья бы корова мычала. Как бы то ни было, это не важно. Подобный путь, о котором я сейчас веду речь, не обязательно был проложен обществом. Это может быть путь, что ты проложил себе сам. В духе, представь, что есть ребёнок, который стал ярым фанатом Ичиро, когда учился в младшей школе, и решил, что хочет стать бейсболистом. В этот момент он прокладывает путь для себя.

— Понятно. Тогда это значит, что мы все на пути… кроме «вылетевших», полагаю.

Кроме людей, что пережили фатальное ранение.

Кроме людей, сошедших с рельс.

— Ага. Я не знаю того, кто проложил путь мне. Возможно, это был я сам. А, может, кто другой. Но в одном я уверен наверняка — в том, что зашёл по этому пути слишком далеко. Я зашёл слишком далеко, не получив фатального ранения, и теперь меня не остановить. Теперь я даже подумать не могу о том, чтобы дать по тормозам.

— Аха. Поэтому это всё продолжается и продолжается.

Другими словами, прямо сейчас он был в движении. И тот он, что разгонялся до этого движения, совершенно отличался от него же, когда он только начал бежать по этому пути.

— Ага. Всё равно, что проклятие из прошлого. И, в моём случае, оно меня неспешно убивает. Может, жить по проложенному кем-то ещё пути и звучит скучно, но, знаешь, нет никакой разницы кто его проложил, если тебе надоело уже к середине. Не то чтобы я уже мог остановиться на этом отрезке. Слишком многое с этим связано»

— Должно быть, ещё хуже от того, что некого винить.

— Это точно. Особенно в случае изгнанника вроде меня.

— Раз так, то можешь просто взять и сдаться. Хоть ты и не пересекаешь границ своего пути убийцы, но границы законов уж точно.

— О? Да ты и сам — не Мать Тереза, знаешь ли.

— Но я являюсь прилежным учащимся университета. Я не такой, как ты.

— Подобные слова от самого себя не вгоняют в грусть? Это всё равно, что сказать отраженью в зеркале: «Ну а ты кто, чёрт возьми?»

— Совершенно верно, — кивнул я.

— В любом случае, именно по этой причине я не рассматриваю себя как убийцу. Потому что убийство не есть моя цель. Ты слышал о людях, что «убивают, будто дышат», верно? Ну, в моём случае, если я не убью, то мне становится сложно дышать. Я просто оплачиваю за проезд по пути, на который встал когда-то давно. Или, это в духе, будто я оплачиваю займ. Можешь сказать, что я убиваю сам процесс убийства.

— Все это становится для меня слишком идеализировано и абстрактно. Можешь объяснить это более реалистично?

— Не думаю. В смысле, мы же обсуждаем здесь размытый концепт. Если поставить его в рамки реализма, то всё обсуждение закончится на словах: «Я убил и расчленил кого-то, и так восемь раз».

— Это верно… — вздохнул я и взглянул в потолок. Беседовать с Зерозаки было достаточно интересно, и я, полагаю, даже узнал пару новых вещей, но это не было именно полезной информацией. «Хмм. А я-то думал, что такой убийца, как ты, окажется наиболее подходящим для понимания сердца убийцы»

Может я был не прав, так посчитав. В конце концов MO* Зерозаки и причина смерти Томо-тян совершенно различались. Я ни на секунду не поверил в то, что Сасаки-сан выдала мне всё, что было ей известно, но, по крайней мере, она сообщила мне, что Томо-тян была задушена с помощью тонкого куска ткани. В то время как Зерозаки кромсал своих жертв ножом. Сходства начинались и заканчивались на том, что оба убийцы принесли своим жертвам смерть.

Зерозаки убивал людей наугад.

Убийца Томо-тян выбрал её не просто так. Скорее всего, причиной сему была затаённая обида. Что-то, вызванное липкими, скользкими, отвратительными личными отношениями, что были разъедены полностью.

— Ха? Что ты говоришь? — произнёс он.

— Ну, просто одна моя одногруппница из университета была недавно убита.

— Убита? Твоя одногруппница?

— Это я и сказал. Да, поначалу я гадал, не твоя ли это работа, но случившееся не соответствует твоему стилю. Её удушили куском ткани.

— А, да, это не моё, — сказал он, состроив гримасу и махая руками.

— Я так и подумал. Но просто решил, что один монстр, наверняка, поймёт другого.

— Ты ошибся. И эта ошибка настолько в твоём стиле. Монстры не убивает людей; этим занимаются люди. И, так же как люди не понимают чувства монстров, монстры не понимают то, что испытывают люди. всё равно, что сравнить утконоса с археоптериксом.

Я не знал, кого стоит считать за утконоса, а кого за археоптерикса, но он, вероятно, был прав. Парни в духе Зерозаки были специфичны и бесконструктивны, почему и были редки.

— И что же там произошло? — поинтересовался он без интереса в голосе. Решив, что скрывать от него что-либо причин нет, я рассказал ему всё, что узнал от Сасаки-сан. Я рассказал ему о Микоко-тян, Томо-тян, Муими-тян и Акихару-куне, а также о посиделке в честь дня рождения. Изредка он ронял замечание или кивал головой, пытаясь следовать за всеми поворотами истории, и лишь однажды он проявил участие.

— Хмм, — произнёс он, когда я закончил. — Ясно. Ясно, ясно, ясно. Так вот как всё произошло. И что?

— Что значит «и что»?

— «И что» значит «и что», — он взглянул мне прямо в глаза. Я ничего ему не ответил. Тишина продолжилась целый час. — Ладно, я понял, — вставая на ноги, наконец, произнёс он. — Пошли.

— Хэ? Куда?

— На квартиру к Эмото, — сказал он со всей той же небрежностью, будто приглашал хорошего друга сходить куда-нибудь потусить. Сделав это, он отправился на выход. Всё идёт, как и ожидалось, подумалось мне. Я поднялся с дивана и последовал за ним на выход, оставляя за собой наполовину съеденный рамен.

5

— Что касается этой чики Аои, — с безразличием сказал Зерозаки, пока мы шли на запад по улице Сидзё. — Довольно очевидно, что она по тебе сохнет.

— Что? — я не мог ничего поделать, кроме как поразиться такому неожиданному скачку нашей беседы.

Уже было за полночь, а это означало, что наступил понедельник, шестнадцатое. Даже на улице Сидзё, по которой пролегала главная дорога с востока на запад, практически отсутствовал трафик. В какой-то момент мы прошли мимо группы студентов колледжа, судя по всему возвращавшихся с ночной попойки, но в основном тротуар был практически пуст.

Я вдруг понял, что на следующий день мне необходимо идти в институт. И, к тому же, к первой паре. Более того, первой шла пара иностранного языка, где всегда отмечали посещаемость. А ведь всё выглядит сейчас так, что мне предстоит опять загулять на всю ночь.

— Э, о чём мы там говорили?

— Об этой чике Аои, — раздражённо сказал он, нахмурив брови и глядя на меня. — Если судить по тому, что ты о ней рассказал, она просто наверняка положила на тебя глаз.

— Быть не может. Откуда в твоей голове взялась такая тупая идея? Это совсем не в духе того, что ты мог бы сказать. В смысле, у неё всё равно уже есть парень.

— Нет, у неё его нет»

— О, погоди, верно, — если подумать, возможно, она даже говорила мне об этом. — Но всё равно. Не думаю, что это так. В смысле, она и впрямь пристрастна по отношению ко мне, но это того же рода пристрастие, что и к животному. И даже если так, вероятно, она воспринимает меня как игуану или ещё кого-то из семейства рептилий. Знаешь, в духе «О-о, это… довольно мило».

— Как игуану? Если ты игуана, то я хамелеон, — заявил он и рассмеялся. — Например, — затем сказал он, немедленно переключившись на серьёзный тон. — Она же знала твой адрес, верно? Вот это довольно подозрительно в нашем случае. Кто станет заморачиваться и разузнавать адрес человека, в которого он не втюрился?

— Ей и не было нужды это делать. Он был вписан в список адресов группы.

— Ага. Ты же сам это говорил, чел. Ты был на каникулах, когда начались пары, и пропустил первую неделю своего… общего курса, ведь так же? Как бы ни назывался там предмет. Так что твой адрес просто никак не мог оказаться в этом списке.

— О.

Вот это и впрямь оплошность. Я точно не мог припомнить, что давал свой адрес кому-то ещё, а это означает, что того, что адрес древних руин, в которых я жил, мог оказаться на листе, просто и быть не могло. В Рокумэйкане не было ни единого человека, который мог знать, где я живу.

— Но Микоко-тян утверждала, что узнала его из списка адресов. Неужели это было недопонимание? Но подобные недопонимания просто не могут случиться, не так ли? Так, может, она мне солгала.

— Э, скорее даже не ложь, а отмазка. Вероятно, она просто как-то проследовала за тобой вплоть до твоего дома.

— Если бы она за мной следовала, то я бы заметил.

— Может быть. В любом случае, вероятно, она узнала твой адрес не самым законным способом. Правду сказать тебе она не могла, поэтому и ляпнула про список.

— У-гу.

— Так что давай-ка подумаем над следующим. Слышал ли ты когда-нибудь, что девушка зашла так далеко, чтобы узнать адрес какого-то случайного парня? Нет, будь то парень, подобное ещё было бы возможным, но в нашем-то случае так поступила девушка, — он сверкнул своей неприятной улыбкой.

Я слегка усмехнулся.

— Не веди себя так, будто досконально разобрался в происходящем.

— Ну что сказать, в этом весь я.

— Но я, правда, считаю, что тут ты не прав. Могу заявить об этом с уверенностью.

— Ну, будь я проклят. И на чем же основывается твоя уверенность?

— Ну, она ведёт себя так, будто меня ненавидит.

— Хэ? — одного выражения лица Зерозаки было достаточно для того, чтоб понять, что он не верит тому, что услышал. — Ну же, держи в голове хотя бы то, что говорил сам. Ты только что говорил, что Аои к тебе пристрастна, не так ли? Так какого же черта ты теперь возражаешь против этого?

— Не спеши, в этом нет противоречия. Мой взгляд на мир можно назвать несколько дуалистическим или булевским*. Мне стоит объяснять? Другими словами… например, возьмём машины, что сейчас на дороге. Допустим, есть машина, что едет со скоростью двадцать пять миль в час.

— Ага. Ты хочешь, чтобы я сказал, едет ли она медленно или быстро?

— Да. Как ты считаешь?

— Медленно, разве не так? В это ночное время они могут ехать гораздо быстрей.

— Ладно, а теперь представим ту же машину, но едущую на своей полной скорости. Я не особо знаю об ограничениях автомобилей, но, давай просто сажем, что она едет со скоростью сто миль в час на максимальном ходу. Это быстро?

— Я бы сказал, что да.

— А теперь, давай представим машину в покое. Что скажешь в таком случае?

Он пожал плечами.

— Она в покое. Как, по-твоему, я на это должен ответить?

— Просто ответь что-нибудь.

— Ну, полагаю, медленно. То, что находится в покое, быстрым не назовёшь точно.

— Все верно. Теперь вернёмся к изначальному вопросу — двадцать пять миль в час — это медленно или быстро? Я бы ответил так: «На двадцать пять быстро и на семьдесят пять медленно».

— А, — Он кивнул, соглашаясь. Щека на татуированной стороне лица растянулась в слабой ухмылке. — Так что тогда, на твой взгляд, думает о тебе эта Аои?

— Ну, если говорить примерно, то я нравлюсь ей на семьдесят, и она ненавидит меня на пятьдесят. Приближённо.

— Полагаю, это не складывается в то, что ты нравишься ей на двадцать»

Разумеется. Арифметическая логика не применима к человеческим эмоциям. Да и, помимо этого, эти значения были слишком неустойчивы, от чего подобные расчёты оказались бы проблематичны. Их можно изобразить только в качестве усреднённых значений.

— Ладно, ну а что касается тебя? — спросил он.

— Хэ?

— Я про тебя. Как сильно тебе нравится, и насколько ты ненавидишь Аои?

— Она нравится мне на нуль, и я ненавижу её на нуль.

— Ого… — он немного отпрянул в удивление. — Боже, чел… ты жесток.

— Не тебе это говорить.

— Да иди ты, Капитан Пассивность.

Она нравилась мне на нуль, и я ненавидел её на нуль. Что можно было считать за апатию.

Конечно, мои слова могли быть несколько преувеличенными и украшенными апатией, но это не значило, что я говорил неправду.

Потому что, в конце концов, я настолько холодный, сухой человек, что могу погубить другого лишь самим фактом своего существования. Разумеется, я и впрямь был настолько жесток, как об этом выразился Зерозаки. Я просто не мог решиться на какой-либо поступок по отношению к постороннему.

— Это ещё тот…

— Ещё та.

— Шедевр, — произнёс Зерозаки, смеясь.

— Чушь, — я не смеялся.

— Ну а, коли отбросить всю эту теоретику, есть ли кто-то, по кому сохнешь ты?

— Хэ. Я даже не знаю.

— Несмотря на то, что речь о твоих эмоциях?

— Потому что речь о моих эмоциях.

— А, понял. Потому что ты пассивный наблюдатель. Ты понимаешь других людей лучше, чем самого себя. Значит, не просто так говорят, что нельзя быть собственным наблюдателем. Это всё равно, что… как же там? Принцип неопределённости? Квантовая механика? Кот Допельгангера?»

— Точно не «Допельгангера».

— А-а, как же его звали? Раз речь о математике, то это должен быть немец, но…

После этой в средней мере расистской ремарки, он уселся и погрузился в себя где-то на минуту. Но, в итоге, он так и не смог вспомнить, чей же это был кот. «Ёжкин кот» — произнёс он, шлёпнув себя по левой щеке. Это, похоже, его успокоило.

— Ну, тогда» — сказал он. — Вот моё заключение: у тебя просто до ужаса плохая позиция.

— Это, вероятно, так. Но…

Но.

Что я собирался сказать после этого? Мог ли я подумывать о том, чтобы назвать чьё-то имя? Конечно, я об этом подумывал. Но чьё это могло быть имя, я не знал.

— В конце концов, всё это — чушь.

— Эм, эта фраза должна быть своего рода спасительной? — он драматично наклонился, будто мой невероятно запоздалый ответ выбил из него весь воздух. Хоть и не в такой мере, как Микоко-тян, Зерозаки тоже выражал свою реакцию бурно.

— Э, но, опять-таки, полагаю, я представляю собой что-то похожее. Или, скорее, я и есть такой, — сказал он.

Мы пришли к пересечению Нисиёдзи-Сидзё. Станция Ханкю Сайин виднелась на юге. Конечно же, последний поезд уже давно как сделал там свою остановку, и потому она казалась заброшенной. Мы повернули на север. Если продолжим идти до Марута-мати, то прибудем к апартаментам Томо-тян.

— Может, стоит всё-таки вызвать такси. Мы прошли пока только полпути.

— Это пустая трата денег. И помимо этого, у меня совсем нет денег. Или платить собирался ты?

— Нет. В Киото нет ни одного студента, что пользуется услугами такси.

— Хэ. Я — не студент, так что не знал.

Неожиданно в моей голове возникло сомнение. И спрашивая у Зерозаки следующее, мне почему-то вспомнился строгий взгляд Сасаки-сан.

— Ты там не в списке самых разыскиваемых или в чем-то подобном?

— Я так не думаю. Никто никогда не пытался заговорить со мной, и никто никогда меня не преследовал. Я, правда, со своей стороны, занимался последним сполна, — похвастался он. Я поразился тому, что тот, кто так сильно выделялся, — в смысле, у него же была татуировка на пол-лица: может, подобное и было нормальным в Токио, но, скорее всего, никого подобного ему не было во всем Киото — до сих пор не был арестован. Но, опять-таки, если подумать, то, выделялся ли он или нет, вероятно, не играло большой роли в подобном деле.

— Значит, отсюда мы идём на квартиру к Эмото, верно? Но…

— Что?

— На самом деле, ты уже почти можешь вычислить, что же произошло, так ведь? Я в плане, кто убийца и прочее.

— Вычислить? — словно попугай, повторил ему я его же слова. Мог ли я уже найти ответ, основываясь на том, что знал на текущей момент? — Извини, что не оправдал ожидания, но я действительно имел в виду, что, правда, не особо представляю что произошло, когда я это говорил. Я ведь не какой-то будто бы взятый из книги или фильма…

Детектив.

Красноволосый частный подрядчик.

— Детектив.

— Ну, конечно же, нет, — согласился он на удивления просто. — Но, как мне кажется, я тоже имел это в виду, когда сказал, что не считаю, что это вычислить невозможно. Она была задушена. Внутри комнаты. Приблизительное время смерти представляет собой довольно узкое окно. У всех подозреваемых есть алиби. Нам просто нужна ещё пара улик.

И так уж получилось, что прямо сейчас Кунагиса и занималась этим для меня. Да и сам я вот-вот собирался за это взяться.

— Есть ли вероятность, что это было просто обычное ограбление?»

— Ну, теоретически это возможно, но копы, вроде как, не считают, что это так.

В Сасаки-сан и Казухито-сан было что-то очень необычное. Было сложно поверить, что их могут направить на расследование дела, касающегося обычного убийства в процессе ограбления. Конечно, это было лишь моё подозрение.

— Ммм, — Зерозаки лениво прикрыл глаза. — Но я не думаю, что тебе есть нужда переступать через себя, чтобы это расследовать. Есть ли какая-то логичная причина всем этим заниматься?

— Не сказал бы. Слушай, никто тебя в это не ввязывает. Почему бы тебе не пойти и убить ещё кого-нибудь?

— Не, всё в порядке. Сегодня я всё равно не в настроении, — он воспринял моё предложение серьёзнее, чем я предполагал. — Кроме того, я ведь сам и предложил нам туда пойти.

Тем временем мы прибыли к дому Томо-тян. Похоже, полиция уже всё проверила, от чего здешняя область была пустынна так же, как и железнодорожная станция. Мы прошли через автоматическую дверь и оказались в холле.

А теперь.

— А, точно. Чтобы войти, нужна карта, открывающая авто-замок.

— И что теперь?

— Вот что мы сделаем, — я шёл на шаг позади Зерозаки, и, подойдя к домофону, ввёл первый попавшийся номер.

— Да?

— Эм, это жилец квартиры тридцать два. Сильно извиняюсь за то, что беспокою, но я взял и забыл свою ключ-карту дома. Не могли бы вы открыть мне дверь?

— О, конечно.

К-чанк издала стеклянная дверь, открывшись.

— Спасибо, — сказал я неизвестному, и мы с Зерозаки быстро вошли внутрь здания.

— И ты спокойно так врёшь, хэ? — произнёс он.

— Ну что сказать, в этом весь я.

Мы подошли к лифту и поднялись на шестой этаж. Пока мы шли по коридору, я достал из кармана белые перчатки и надел их на руки.

— Не хочу поставить в неловкое положение, но… ты уже был готов к этому, и взял с собой перчатки сразу?

— Ага. Я всё спланировал изначально.

— Ого, — сказал он, доставая свою пару перчаток из жилетки и надевая их вместо тех, без пальцев, что были на его руках сейчас. Конечно же, такой парень, как он, наверняка постоянно держит с собой перчатки.

Мы оказались у квартиры Томо-тян. Когда я подёргал ручку, выяснилось, что дверь заперта, как и ожидалось.

— Так как предложишь преодолеть это препятствие?

— Вообще-то, я об этом не думал. Какие-нибудь идеи будут?

— Уловил, — проворчал он, доставая тонкий кинжал из кармана жилетки. Или, возможно, сверло было бы более точным определением этому. Он запихнул его в замочную скважину. Он погонял им вправо-влево до тех пор, пока мы не услышали щелчок, будто что-то встало на место. Затем он вытащил нож, прокрутил его разок в руке и убрал обратно в жилет.

Он повернул ручку. «Открыто»

— Там ведь отнюдь не безопасно, ведь так?

— Ну, разумеется. Убийца может быть где угодно.

Мы пожали плечами и всё равно вошли внутрь.

Мы прошли по коридору между кухней и ванной, и зашли в дверь в самом конце. Комната не сильно изменилась с момента моего субботнего визита. Некоторые вещи будто бы были слегка сдвинуты, но так, вероятно, было из-за расследования на месте преступления.

Ну и центр комнаты. Белые полоски ленты образовывали контур человека.

— Ого, — с трепетом в голосе произнёс Зерозаки. — Так они и вправду так делают. Это словно из телевизионных шоу или манги. Эй, комплекция этой Эмото примерно такая же, как у меня.

— Похоже, что так.

Томо-тян была довольно мала, даже как девушка, но, как парень, Зерозаки был чудовищно крохотным. Они не были абсолютно тех же размеров, но они с лёгкостью могли влезть в одежду друг друга.

— Кстати, я предпочитаю высоких девушек, — сказал он.

— Правда?

— Ага. Но высокие девушки не любят низких парней, не так ли?

— Но ни одной из твоих шести жертв не была высокая девушка.

— Кто станет убивать девушек, которые в его вкусе, придурок? — ответил он со злобой. Похоже, я коснулся сложной темы.

Как бы то ни было.

Мой взгляд вернулся к ленте на полу. Должно быть, Томо-тян была задушена, после чего упала сюда на пол в такой позе. Но эта лента с трудом отражает подобное.

Я посмотрел назад на Зерозаки и обнаружил его, погруженным в молитву. Его глаза были закрыты, а руки сложены друг с другом перед грудью.

Я секунду посомневался, после чего повторил вслед за ним.

После этого я снова стал обследовать область рядом с лентой.

— Хм.

На правой руке силуэта человека что-то было. Из-за того, что было темно, я не мог разглядеть это как следует, но включить свет мы не могли тоже. Я смог только понять, что это было маленькое кольцо из черной плёнки.

Похоже, это была своего рода отметка, которую они сделали во время расследования.

— Что это? Может что-то лежало на этом месте?»

— Нет, приглядись внимательней, — сказал Зерозаки, вставая на карачки рядом со мной. — Здесь что-то написано.

— Черт, если бы тут было светлей.

— Просто подожди немного. Твои глаза достаточно скоро привыкнут.

Предполагалось, что здесь мы находились неофициально, но сейчас это было для нас единственным вариантом.

Со временем мои глаза начали приспосабливаться.

Тонкий ковёр. А на нем красные буквы.

— x делённый на y? — в голос произнесли мы.

Символ x был написан вручную курсивом. Затем шла диагональная черта. После чего снова вручную курсивом символ y. Это был неразборчивый почерк, над которым приходилось помучиться, прежде чем его разберёшь. Но, похоже, больше ни о чём он сказать не мог.

— Что за x делённый на y?

— Без понятия.

— А написано красным — не потому что кровью?

— Не, больше похоже на какие-то масляные чернила.

Странная надпись по правую руку от тела. Может ли оно быть предсмертным посланием?

— Но, погоди-ка, мы не можем быть уверены, что это правая рука. Мы не можем сказать, лежало ли тело лицом вверх или вниз»

— О, верно. Но, Зерозаки, я не думаю, что она могла бы написать это, лежи она лицом вниз. Но не то чтобы именно она была тем, кто это написал.

— Да, верно. Ведь есть ещё вероятность, что это сделал убийца. Так что значит эта чушь с х делёным на y? Математика? Но это не уравнение. Его нельзя привести к чему-то ещё.

— Может тот, кто это написал, его не закончил.

— Если дело в этом, то мы, скорее всего, в тупике. Я даже представить не могу, к чему они это вели, — проговорил он, подойдя к углу комнаты и там сев, прислонясь к стене. — Чувствую себя сонно, — сказал он с большим зевком. — Пришёл к чему-нибудь?

— Только к тому, что факт того, что это может быть или не быть предсмертным посланием, уже довольно хорошая зацепка. Ну а теперь…

Я просканировал взглядом комнату. Признаков сопротивления замечено не было. Судя по тому, что мог заметить я сам, ничего не было сломано и ничего не пропало.

— Да, не думаю, что это было обычное ограбление, — сказал я. Было ли всё это в итоге лишь из-за затаённой обиды? Но что могла сделать девушка, которой лишь два дня назад как исполнилось двадцать, чтобы вдохновить на подобную ненависть?

Размышляя, я продолжил исследовать комнату. Конечно, полиция наверняка уже проделала это с невероятной тщательностью, но прямо сейчас мне было необходимо рассмотреть место преступления собственными глазами, для того, чтоб заполнить недостающие элементы в моём воображение. Для использования в дальнейшем.

— Что теперь? — спросил Зерозаки, наблюдая за моими перемещениями. Судя по его текущему состоянию, помогать мне дальше он не планировал. Не то чтобы я ждал, что он что-то сделает, я не такой уж и идеалист, чтобы ожидать помощи от всего лишь отражения на глади воды.

— Твои действия выглядят до странного привычными, — сказал он.

— Ну, мне не в первой.

— С чем таким в своей жизни мог столкнуться двадцатилетний парень, чтобы так сильно сломаться, как человек? Я даже представить этого не могу, — произнёс он.

— Кто бы говорил. Но, полагаю, я всё равно тебе отвечу. Полагаю, можешь считать, что я жил не самой добропорядочной жизнью. Или не так, моя жизнь была довольно добропорядочной, но сам я не был.

— Хмм. Знаешь, я не особо люблю себя, — прямо сказал он мне в спину. — Но, глядя на тебя, я понимаю, что не так уж и плох.

— Ты прямо сорвал слова у меня с языка. Может я и порядочно косячу, но плох ещё не до такой степени, как ты. Когда я смотрю на вещи с такой стороны, то становится легче.

— Мне интересно.

— Мне интересно.

— Скажи… почему люди вообще умирают? — спросил он.

— Потому что ты убиваешь их.

— Ну, да, но я имел в виду, помимо этого. Эмм, как же там? Апоптоз? Дарвинизм? Гены? Рак клеток? Самоубийство клеток? Вся это добро. Это как момент, на котором истекает вся наша функциональность.

— Если подумать, я как-то слышал, что самое большее, сколько может прожить человек, это где-то около ста десяти лет, вне зависимости от эпохи и региона, в котором живёт.

— Хэ.

— В смысле, все живые существа как минимум порядком различаются. Но, знаешь что, нет особой разницы, проживёшь ты долго или же нет. Я не особо уверен, что в том, чтобы прожить двести или триста лет, есть какой-то большой смысл. Я прожил девятнадцать лет и два месяца до сегодняшнего дня, но, честно говоря, мне уже достаточно.

— Ты устал от всего этого? — спросил он.

— Нет, скорее, я больше не могу это выдерживать. Пока что, полагаю, я ещё в порядке, но если всё так и продолжится… да, ещё пара или тройка лет и моя способность воспринимать реальность достигнет предела.

— Но разве это не из того рода вещей? В духе, могу поспорить, что ты думал то же самое в четырнадцать, верно? В духе «ещё пара лет и я совершу самоубийство».

— Да, я так думал. Но у меня нет храбрости, чтоб это осуществить.

— Слабак.*

— Ну, да. Всегда мечтал быть птицей.

— Готов поспорить, что не цыплёнком. Они даже летать не умеют.

— Я шучу. На самом деле я думаю так: нет ни одного человека в мире, который, прожив десять или же двадцать лет, ни разу не размышлял о Боге и смерти, если только он не какой-то там беспечный чудак.

— О Боге и смерти, хэ?

— Да. Но прежде чем он начнёт размышлять об этом, ему нужно узнать жизнь. Некоторые знания о жизни необходимы, чтобы рассуждать о смерти, так что сначала стоит изучить жизнь, прежде чем задуматься о том, что она однажды закончится. Это как выражение: «если хочешь кого-то убить, то твоя жертва, для начала, должна быть жива». Сколько бы усилий я ни приложил, я не смогу убить Джона Леннона.

Так же, как не смогу убить Эмото Томоэ.

— Скажи-ка мне теперь, Зерозаки. Что значит быть живым?

— То, что твоё сердце бьётся, — ответил он первое, что пришло в голову.

— Не верно, — произнёс я. — Подавать признаки жизни и быть живым — не одно и то же. Но, если отбросить всё это в сторону, что, если бы существовал человек, что пережил смерть раньше жизни? Что из него бы вышло? Можно ли было бы его вообще назвать человеком? Живое существо, которое может предаваться воспоминаниям о собственном исходе, которое оплакало собственную смерть, ещё до того, как жизнь началась. Как стоило бы назвать это создание?

— Полагаю, это была бы сама Смерть. Это должна быть она, иначе же… — его глаза будто бы искали подходящие слова. С неловким выражением лица он указал пальцем на меня. Слов не последовало. Разумеется, они, вероятно, и не были нужны.

— Э, ну это просто очередная вещь из разряда: сознание первично, материя вторична, — предположил я.

Спасительная фраза.

— Скажи-ка, чел. Я знаю, что уже спрашивал, но есть ли какая-то причина, из-за чего ты во всё это ввязался, — в плане, незаконное проникновение в её квартиру, не говоря уже о том, что ты, вроде как, должен быть пассивным наблюдателем — просто чтобы собрать информацию об убийстве?

— Да, причина есть, — ответил я. Я собирался сказать «нет», но по какой-то причине мой рот выдал подтверждение. Я не был уверен в том, какой из ответов реально имел в виду.

— Хэ… ты же сказал сам, что тебе ни нравится, ни не нравится Аои, верно? Так почему же тебе надо что-то для неё делать? И, как складывается моё впечатление, ты встретил тех троих лишь через неё, будто бы они — лишь горстка специй к блюду в виде неё, — он хлопнул руками друг о друга, словно что-то пришло ему в голову. — Это ради Эмото Томоэ?

Томо-тян.

Трагичная фигура, брутальным образом убитая сразу после празднования собственного дня рождения.

Только лишь этого, обычно, не будет достаточно для того, чтобы меня тронуть. Если прямо сейчас по другую сторону мира убивали истощённых детей, меня это совершенно не волновало. Если какое-то гигантское землетрясение в какой-то далёкой стране унесло жизни десяти тысяч человек, я ничего по этому поводу не чувствовал. Прокатись по моему городу череда убийств, это бы для меня ничего не значило. Во мне просто этого не было; поэтому не трудно представить, что даже гибель близкого знакомого не вызовет у меня особой грусти или отчаяния.

Однако всегда существовали исключения.

— Я надеялся, что мне удастся поговорить с Эмото Томоэ ещё чуть-чуть.

Зерозаки на это ничего не ответил.

— Но это всё, правда.

— Ясно, — кивнул он. — Ну, в чем бы ни была причина, то, что мы имеем здесь, — это точно шедевр.

Разумеется, он был прав, что у меня не было подобающей причины, чтобы всем этим себя обременять. Не то чтобы я пытался быть кем-то ещё, но, уж точно, это на меня не похоже.

Я осознал, что глуплю. Просто я не считал, что был в этом не прав.

— А-а, — снова зевнул Зерозаки.

— Если тебе скучно, то можешь идти, — Другими словами, прочь отсюда.

Но он покачал головой.

— Всё в порядке. Да и, кроме того, как ты собираешься тут всё закрыть без меня?

— Вообще-то у меня есть одна такая штука, которая позволяет закрыть дверь без ключа.

— Это довольно бесполезное приспособление.

Конечно же, я шутил.

Вскоре Зерозаки закрыл глаза и начал отрубаться. Это было всё равно, что смотреть на собственное спящее лицо, что, по меньшей мере, ощущалось причудливо и чужеродно. Я продолжил исследовать комнату Томо-тян до четырёх утра, но не пришёл к чему-либо, что подходило бы на роль существенной улики.

— Но…

Может, это и не играло роли. На деле, ещё где-то в середине процесса, я потерял желание искать улики, и провёл остальное время, пялясь на силуэт из ленты.

И я предался воспоминаниям. О времени, проведённом здесь в субботнюю ночь. В эту дикую, нелепую ночь, во время которой мы все оставили причины и рациональное мышление позади.

Если бы мне позволили сказать что-то немного романтичное, то, вероятно, я назвал бы это своими поминками по Томо-тян. Хоть это, разумеется, и было не в моём духе, но в тоже время это было подходящей причиной.

— Ладно, пошли.

— Всё, доволен? — спросил он.

— Ага.

— Ладно.

Мы покинули здание, после чего Зерозаки и я разошлись. Мы не сказали ничего на прощание друг другу и не обговорили возможность новой встречи.

1. ↑Китовая акула в Японии зовётся акулой джинбей.
2. ↑Отсылка к народной поговорке о том, что люди с одинаковыми именами похожи друг на друга.
3. ↑Люди в Чёрном.
4. ↑В оригинале написано буквально «в моем животе». Это объясняется тем, что по восточной традиции считается, что душа человека заключена в его животе. Вспоминаем ритуальное японское самоубийство — сэппуку.
5. ↑Люди в Чёрном.
6. ↑В оригинале написано буквально «в моём животе». Это объясняется тем, что по восточной традиции считается, что душа человека заключена в его животе. Вспоминаем ритуальное японское самоубийство — сэппуку.
7. ↑Актёр, дебютировал в роли новичка-полицейского.
8. ↑«Занята» на испанском.
9. ↑Present Progressive — форма предложений, когда для выражения чего-то используется комбинация глагола to be и другого глагола. В нашем случае «It’s happening»(Это происходит!)
10. ↑Данго — вкусные запечённые в рисовом тесте яблоки — очень хорошо идут с зелёным чаем.
11. ↑Сладкий суп из красных бобов.
12. ↑Save shoe leather — что-то в духе: езжай на автобусе, побереги свои ботинки.
13. ↑Исполнитель, который знаменит только благодаря одной песни. Как Eagles и Hotel California.
14. ↑Японский писатель, классик новой японской литературы.
15. ↑Один из самых известных японских прозаиков начала XX века.
16. ↑У нас: «Волков бояться — в лес не ходить».
17. ↑Полулегендарный великий японский ниндзя конца XVI века.
18. ↑Modus operandi — образ действия. Данная фраза используется в юриспруденции для описания способа совершения преступления.
19. ↑Элементы булева множества {1, 0} обычно интерпретируют как логические значения «истинно» и «ложно».
20. ↑В оригинале chicken — цыплёнок/трус.