Тымненравишьсянравишьсялюблютебяочень.

1

В субботу, двадцать первого мая я поднялся ни свет ни заря.

«Пора вставать»

Мне приснился один из этих мерзких снов. Вроде бы меня пытались убить, и будто бы я тоже пытался убить кого-то. Всё моё тело было во власти неодолимого желания причинить вред и в то же самое время вред причиняли мне. Я бежал и бежал и бежал и бежал и бежал, но, в итоге, тем, кто гнался за мной, оказался я сам, и меня охватил страх. Неизбежная смерть была прямо за спиной, но всё же это было противоестественно волнующе.

Вот насколько мерзким был этот сон

Тот непреложный факт, что я не мог вспомнить его, превращал этот сон в кошмар, а тот факт, что это был кошмар, делал это пробуждение весьма неприятным.

Я вылез из своего футона и посмотрел на время. Пять пятнадцать утра.

Мои планы с Микоко-тян не начнутся до десяти, так что мне ещё надо убить часа эдак четыре. Делать было особо нечего, так что я скатал футон и запихнул его в шкаф.

Я вышел на улицу, полагая, что, возможно, в кой-то веки неплохо бы выбраться на пробежку. На всякий случай я закрыл дверь, но с замком подобного качества, при желании, сюда может с лёгкостью проникнуть не только Айкава-сан. Но всё равно здесь не было ничего, о краже чего я стал бы переживать.

Я пробежался вниз по улице Имадегава и повернул обратно, когда вдали показался Университет Дёшиша. Нигде не задерживаясь, я вернулся обратно в свою квартиру, стянул с себя пропитанную потом одежду и переоделся. Почему, ну почему я решил, что пробежка в такую жару будет хорошей идеей — сокрушался я как обычно.

Я подобрал книгу, что позаимствовал из школьной библиотеки, и перечитал ту часть, на середине которой остановился в прошлый раз. Одно только это съело порядочно времени, затем я подобрал присланный Кунагисой конверт, содержание которого уже несколько раз просмотрел.

В конверте лежали полицейские отчёты. Каким способом Кунагиса заполучила подобное, я не знал, но у нас с ней было что-то вроде соглашения «Я не спрашиваю, ты не говоришь». Однако я знал наверняка, что у Кунагисы есть доступ практически в любую точку, куда вообще течёт электричество, и что среди круга её друзей были преступники, знавшие вообще обо всём, что творится в нашей галактике. Конечно же, обычно у меня не было особого интереса к расследованию преступлений. Но это же были документы об убийце Эмото Томоэ.

— Ой, ну давай уже…

Я начал пролистывать соединённые скрепками листы А4.

Здесь не было действительно новой информации. Документы привнесли множество новых небольших деталей, но большинство из них не имели отношения к делу, и всё оказалось более или менее так, как рассказала мне Сасаки-сан. Я был несколько разочарован, осознав, что ради этого вот подвергся допросу Айкавы-сан.

Но, всё-таки, это было не совсем бесполезно. Там было немного информации, в курсе которой я не был, и это было ценное знание.

— Так, тут у нас взаимосвязь алиби.

Как логично будет заметить, четверо однокурсников, что были с Эмото Томоэ в ночь её смерти (т.е. мы) были главными подозреваемыми. Впрочем, все четверо из нас имели алиби, по крайней мере, пока. Моя соседка Миико-сан любезно поручилась за Микоко-тян и меня, в то время как Муими-тян и Акихару-кун могли поручиться друг за друга. Конечно, вероятность того, что они совершили преступление в сговоре, всё ещё была, но основываясь на наблюдениях полиции, не похоже, что это так. Сасаки-сан выразилась так, что создалось впечатление, что Муими-тян и Акихару-кун пошли в караоке только вдвоём, но, в действительности, другие люди из университета там также, очевидно, присутствовали. Другими словами, у Акихару-куна и Муими-тян было твёрдое алиби, как у Микоко-тян и меня. Если чьё-то алиби и выглядело ненадёжным, так моё. В конце концов, Миико-сан могла поручиться только за то, что она слышала (или не слышала) через стенку квартиры.

Но, конечно же, я знал, что я не убийца.

— Ну, хорошо, с этим всё ясно…

Следом шёл перечень вещей в квартире. Когда я прокрался туда с Зерозаки, я не думал о том, что что-то могло пропасть, но в действительности я был неправ. В полицейских документах присутствовал полный список вещей в квартире Томо-тян, от самой крупной мебели, до самой маленькой мелочи. Будто бы принцип неприкосновенности личной жизни внезапно отменили, но, тем не менее, этот перечень дал мне хорошее представление о том, какой была Эмото Томоэ.

Лишь одно было в этом листе не так, одной вещи не хватало — шейного ремешка с капсулой с жидким центром, который Акихару-кун подарил Томоэ-тян в качестве подарка на день рождения.

Я видел, как он дал его ей своими собственными глазами, так что было странно, что его не было в списке. Наиболее логичным объяснением, приходившим на ум, было то, что убийца забрал его с собой, но это только ставило новый вопрос: «зачем убийце могла понадобиться подобная вещь?»

— Он и не стоит-то особо много…

В то же время, телефон, с которого она звонила мне, в итоге был обнаружен в её кармане. Документы включали подтверждение факта звонка, основанное на истории вызовов в памяти её телефона.

Никаких посторонних объектов в её квартире тоже не появилось. Судя по всему, убийца принёс кусок ткани с собой и изначально планировал задушить её им.

— Ткань… ткань… ткань, мда?

Потом шли тщательно задокументированные показания Микоко об обнаружении тела, содержащие информацию, вытрясти которую из неё я был не способен. Она пришла в квартиру Томо-тян утром и позвонила ей через домофон. Но ответа не было. И трубку она не брала. Подумав, что это странно, Микоко прошла через автоматические двери, когда один из жителей выходил, и направилась к квартире Томо-тян. Входная дверь была не заперта. Я опасался, что у нас тут очередная закрытая комната, но в действительности всё оказалось не так.

— И наконец…

Этот «х» написанный над «у».

Полиция посчитала это «работой преступника», и в этом был смысл. Сасаки-сан сама сказала, что Эмото Томоэ умерла мгновенно, а значит, не было ни малейшего смысла допускать, что она могла написать предсмертное послание. Вот что я к счастью вовремя успел осознать. Опять же, это приводит нас к вопросу о том, почему убийца сделал что-то подобное. Оставлять свою роспись на месте преступления — это же не Джек Потрошитель, в конце то концов.

— И это конец всего этого.

Вот все факты, что я счёл полезными. Но, в целом, мои мысли по этому делу практически не изменились.

И думаю, что это хорошо.

Основываясь на этой информации, можно вычеркнуть все прочие несущественные возможности. Теперь уже можно было начать сужать круг оставшихся вероятностей. Но уже прямо сейчас можно было с уверенностью сказать, что основные мои рассуждения уже начали приобретать конкретные очертания.

— Но всё-таки...

Какого черта я делаю? Почему я должен заниматься всем этим?

Ради Томо-тян?

Или же ради Микоко-тян?

Я зашёл так далеко, что даже заполучил все эти документы, посвятил кучу времени их изучению — какого черта я делаю?

— Надо бы ещё раз поговорить с Сасаки-сан, хэх..

Было несколько вещей, о которых я хотел бы спросить. Несколько возможностей, которые стоило вычеркнуть. Я не хочу использовать слово «решение» пока не заполучу что-то на 100 процентов неопровержимое.

Я засунул бумаги обратно в конверт, разорвал его на куски и выбросил всё это в мусор. Если по несчастливой случайности кто-нибудь наткнётся на все эти документы — будут проблемы. Кроме того, я просматривал их достаточно тщательно, так что большая часть информации уже была в моей памяти.

Ну а теперь.

До прихода Микоко-тян оставалось ещё около часа. Около двух часов, если принять во внимание её отношение к пунктуальности.

Я растянулся на полу и поразмышлял ещё немного.

Об убийстве?

Нет.

О своей собственной нелепости?

К счастью, ещё полно времени.

Жизнь ещё только начинается.

2

Микоко-тян пришла вовремя.

— Сегодня я не опоздала! — сказала она, восторженно салютуя мне по-немецки обеими руками! Хоть на данный момент это было уже привычным, но она была настолько гиперактивна, что можно было подумать, что она с цепи сорвалась. Она была одета в облегающую маечку и большой, просторный комбинезон. А ещё на её голову была натянута жёлтая шляпа, будто бы позаимствованная у какого-нибудь детсадовца (никаких намёков или типа того). Было нечто очаровательное в том, как её рыжие волосы выглядывали из-под полей. Маечка же была несколько маловата, что создавало впечатление, что её комбинезон был надет на голое тело, что было, кхм, как бы это сказать… на самом деле, думаю, мне это было совершенно безразлично.

— Ну что, пойдём?

Я начал выходить, но она тут же меня остановила.

— Ой, погоди-погоди-погоди, — сказала она, заталкивая меня обратно в комнату и заходя в неё даже без приглашения. Кстати, она и в прошлый раз так сделала. Возможно, вторжения в чужие дома было одним из её хобби. Не особо общественно полезное, как по мне.

— Сегодня я принесла тебе кое-что. Чтобы отблагодарить за то, что потратишь на меня сегодня весь день.

Не успела она ещё это сказать, как уже распахнула свою сумку — бостонскую сумку, непохожую на её обычную сумочку — и извлекла оттуда нечто похожее на коробку для ланчей, обёрнутую в бандану. Она развернула это, и оказалось что это Tupperware*.

— Вау, что это?

— Лакомство, — похвасталась она и открыла коробку. Внутри лежали шесть долек сладкого картофеля, уложенных в форме пика Монблан. Только взглянув на эти зубцы, я понял, что они домашней готовки.

— Вау, так значит, ты готовишь и все такое.

— Ага. Но не рассчитывай, что будет особенно вкусно или ещё на что.

— Можно мне съесть их?

— Конечно. Оу, и вправду… — она вытащила термос из своей сумки, протянула мне кружку и наполнила её содержимым термоса. И это был черный чай, причём Марко Поло, не меньше. Так что, похоже, она даже решила, как следует подготовиться, чтобы компенсировать тот факт, что у меня тут нет ничего кроме воды. Эта девушка своего не упустит.

Себе она тоже приготовила чашку чая, и сверкнула милой улыбкой. «Ну что ж…»

Я чокнулся с ней стаканами и откусил кусочек сладкой картошки. Непостижимая сладость тут же распространилась у меня во рту. Конечно же, её не просто так называли сладкой картошкой, но это совсем не похоже на стандартное количество сахара, как по мне.

— Довольно сладкая, да? — сказал я, позволяя проявиться моему настоящему впечатлению.

Ага. Люблюууу всякие сладости.

— Да что ты, — я кивнул и отправил ещё кусок себе в рот. Ага. Сладко. Если подумать, я этим утром так и не позавтракал, так что можно сказать, что это неожиданный приятный сюрприз. Но постойте, разве Микоко-тян не говорила раньше, что не любит всякие сладости? Вроде бы она могла такое говорить разок, или же нет. Не похоже, что я запомнил.

Хорошо, как бы там ни было.

Она же девушка, в конце то концов. Вы же знаете, какими непостоянными они могут быть.

Не прошло и пяти минут, как сладкий картофель был полностью съеден.

— Микоко-тян, а ты совсем неплоха в готовке и всем таком, да?

— Ага. Это потому что я была ребёнком-с-ключами.

— Что значит…ребёнком-с-ключами?

— Умм, ну это значит, ребёнок, который часто остаётся дома один. Ребёнок, чьи родители оба работают и вынуждены давать ему ключ от дома с собой в школу, понятно?

— Почему?

— Ум, потому что когда никого нет дома, дверь должна быть заперта, ведь так? — продолжила она, несколько растерявшись. — Поэтому про таких и говорят «… ребёнок».

— Оу… я понял.

Я отвёл глаза от Микоко-тян и уставился в потолок, чтобы скрыть выражение своего лица.

Что ж, вот, значит, как — подумал я. Значит, существуют и такие семьи.

— Иккун, я сказала, что-то не так?

— Хэх? Чего это?

— У тебя сейчас вот было очень странное лицо

Микоко-тян пришла вовремя.

— Сегодня я не опоздала! — сказала она, восторженно салютуя мне по-немецки обеими руками! Хоть на данный момент это было уже привычным, но она была настолько гиперактивна, что можно было подумать, что она с цепи сорвалась. Она была одета в облегающую маечку и большой, просторный комбинезон. А ещё на её голову была натянута жёлтая шляпа, будто бы позаимствованная у какого-нибудь детсадовца (никаких намёков или типа того). Было нечто очаровательное в том, как её рыжие волосы выглядывали из-под полей. Маечка же была несколько маловата, что создавало впечатление, что её комбинезон был надет на голое тело, что было, кхм, как бы это сказать… на самом деле, думаю, мне это было совершенно безразлично.

— Ну что, пойдём?

Я начал выходить, но она тут же меня остановила.

— Ой, погоди-погоди-погоди, — сказала она, заталкивая меня обратно в комнату и заходя в неё даже без приглашения. Кстати, она и в прошлый раз так сделала. Возможно, вторжения в чужие дома было одним из её хобби. Не особо общественно полезное, как по мне.

— Сегодня я принесла тебе кое-что. Чтобы отблагодарить за то, что потратишь на меня сегодня весь день.

Не успела она ещё это сказать, как уже распахнула свою сумку — бостонскую сумку, непохожую на её обычную сумочку — и извлекла оттуда нечто похожее на коробку для ланчей, обёрнутую в бандану. Она развернула это, и оказалось что это Tupperware*.

— Вау, что это?

— Лакомство, — похвасталась она и открыла коробку. Внутри лежали шесть долек сладкого картофеля, уложенных в форме пика Монблан. Только взглянув на эти зубцы, я понял, что они домашней готовки.

— Вау, так значит, ты готовишь и всё такое.

— Ага. Но не рассчитывай, что будет особенно вкусно или ещё на что.

— Можно мне съесть их?

— Конечно. Оу, и вправду… — она вытащила термос из своей сумки, протянула мне кружку и наполнила её содержимым термоса. И это был чёрный чай, причём Марко Поло, не меньше. Так что, похоже, она даже решила, как следует подготовиться, чтобы компенсировать тот факт, что у меня тут нет ничего кроме воды. Эта девушка своего не упустит.

Себе она тоже приготовила чашку чая, и сверкнула милой улыбкой. «Ну что ж…»

Я чокнулся с ней стаканами и откусил кусочек сладкой картошки. Непостижимая сладость тут же распространилась у меня во рту. Конечно же, её не просто так называли сладкой картошкой, но это совсем не похоже на стандартное количество сахара, как по мне.

— Довольно сладкая, да? — сказал я, позволяя проявиться моему настоящему впечатлению.

Ага. Люблюууу всякие сладости.

— Да что ты, — я кивнул и отправил ещё кусок себе в рот. Ага. Сладко. Если подумать, я этим утром так и не позавтракал, так что можно сказать, что это неожиданный приятный сюрприз. Но постойте, разве Микоко-тян не говорила раньше, что не любит всякие сладости? Вроде бы она могла такое говорить разок, или же нет. Не похоже, что я запомнил.

Хорошо, как бы там ни было.

Она же девушка, в конце то концов. Вы же знаете, какими непостоянными они могут быть.

Не прошло и пяти минут, как сладкий картофель был полностью съеден.

— Микоко-тян, а ты совсем неплоха в готовке и всем таком, да?

— Ага. Это потому что я была ребёнком-с-ключами.

— Что значит…ребёнком-с-ключами?

— Умм, ну это значит, ребёнок, который часто остаётся дома один. Ребёнок, чьи родители оба работают и вынуждены давать ему ключ от дома с собой в школу, понятно?

— Почему?

— Ум, потому что когда никого нет дома, дверь должна быть заперта, ведь так? — продолжила она, несколько растерявшись. — Поэтому про таких и говорят «… ребёнок».

— Оу… я понял.

Я отвёл глаза от Микоко-тян и уставился в потолок, чтобы скрыть выражение своего лица.

Что ж, вот, значит, как — подумал я. Значит, существуют и такие семьи.

— Иккун, я сказала, что-то не так?

— Хэх? Чего это?

— У тебя сейчас вот было очень странное лицо

Её слова звучали не то чтобы нервно, а скорее даже почти испуганно. Я встряхнул головой и сказал: «Нет, ничего такого». Ага, совсем ничего. С чего бы чему-то подобному меня беспокоить?

— Так может нам уже и вправду пора идти? Куда ты там хотела?

— Хах?

— Ты же хотела пойти за покупками, так? Кажется, ты так говорила. Синкёгоку? Станция Киото? Или ты хочешь отправиться аж до самой Осаки?

— Оу. Уммм. Уммм.

Она покраснела, как если бы ещё даже не задумывалась об этом. Её взгляд бегал туда-сюда в поисках чего-нибудь или кого-нибудь способного её спасти, но тут же вернулся ко мне, и она сказала: «Ум, к-куда угодно, любой вариант устроит».

И что это значило?

— Ну так же нельзя. Это же ты собралась за покупками.

— Неужели нет ни одного конкретного места, куда бы ты хотел со мной пойти?

— На самом деле нет ничего, в чем бы я действительно нуждался. Поскольку я живу в такой вот комнате, мне хватает места лишь на те вещи, что можно потом быстро выкинуть. А значит бессмысленно ходить за покупками. Не то чтобы я имел что-то против бессмыслицы. Просто мне на самом деле ничего не нужно покупать. А что ты хотела купить?

— Ум, хорошо, ну ты знаешь одежду там…

— Хэх.

— И ещё я хочу где-нибудь перекусить.

— Хорошо, тогда, я думаю, Кавара-мати вполне подойдёт.

— Хорошо, — сказала она.

Я, может быть, и не из решительных, но Микоко-тян, судя по всему, ещё хуже. И почему это я должен решать, куда мы пойдём за покупками? Конечно же, такие вопросы были бессмысленны.

— Хорошо, пойдём, — сказал я, и мы вместе вышли из комнаты. Мы немного прогулялись, пока не пришли к автобусной остановке на Сенбон Накадачиури, где дождались автобуса на Сидзёкавара-мати. Автобус 46-го маршрута прибыл минут через пять. Мы зашли в него и по счастливой случайности обнаружили пару пустых мест. Я сел у окна, а она рядом со мной.

— Кстати, ты же приехала на своей Веспе, ведь так?

— Ага, на своей Веспе. Моей Веспе, — сказала она, немного нервничая. Похоже, моя предыдущая вспышка ярости произвела на неё сильное впечатление. Я переживал, что мог зайти слишком далеко, но тот случай был из тех, когда даже я не мог сдержать эмоции.

На самом деле такое случается часто.

— Так значит, тебе придётся вернуться, чтобы забрать её...

— Всё хорошо. При езде на автобусе по деньгам всё равно получается столько же! У нас твёрдый тариф в черте города!

— Ага, полагаю всё так и есть.

— А ты не собираешься купить машину, скутер или ещё что-нибудь?

— Не-а. Мне и без них вполне хорошо.

— Хмм… — многозначительно кивнула она. — У Томо-тян всё было точно так же. У неё были права, но не на чем было ездить. Она говорила, что просто хотела использовать их как удостоверение личности.

— Ага, в моём случае всё практически так же.

— Понятно. Возможно, все так поступают. Но я хочу начать водить сразу, как получу свои права.

Если подумать, то я, кажется, припоминаю, как она говорила что-то об автошколе и о том, что отец купит ей автомобиль, как только она сдаст на права.

— Я тоже вожу иногда» — ответил я ей. — Иногда я одалживаю машину Миико-сан.

— Мм-хм.

Стоило мне упомянуть Миико-сан, как выражение лица Микоко-тян приобрело жутко скучающее выражение. В связи с этим, даже я, наконец, усвоил, что Микоко-тян не тот человек, с кем можно с лёгкостью поболтать о Миико-сан.

— Вау, так значит, у Томо-тян тоже были права.

— Ага. Просто на всякий случай.

— Понятно. Хэй, кстати, ты ходила в универ вчера и позавчера?

— Ага. Вот только тебя там почему-то не видела.

Потому что я не ходил в универ вчера и позавчера. Со всеми этими документами от Кунагисы у меня было достаточно вещей, о которых стоило хорошенько подумать. Не то что бы мой статус студента был моим низшим приоритетом в жизни, но наивысшим он тоже не был.

— Я виделась с Акихару-куном и Муими-тян. Я рассказала им о том, что хочу устроить поминальный вечер в честь Томо-тян. Ты должен прийти, когда мы решим его провести.

Какое-то мгновение, всего лишь секунду, я колебался.

— Ага, конечно. Обязательно меня позови, — сказал я в ответ. Я не мог с уверенностью сказать, было ли это искреннее согласие, или же я просто сказал так, потому что того требовала ситуация. Учитывая мой характер, последний вариант был более вероятен, но по определенным причинам это мог быть и первый.

Мы доехали до Сидзёкавара-мати и вышли из автобуса.

— Ла-а-адно! Сегодня мы будем слетать с катушек! — заявила она, вскидывая обе руки вверх. Затем она сверкнула самой прекрасной, обворожительной и раскрепощённой улыбкой, что я когда-либо видел.

— Давай попрощаемся со всеми грустными мыслями! Сегодня мы будем веселиться! Правда, Иккун?!

— Да, это так.

— Ура! Микоко-тян врубает полную скорость!

Следующие шесть часов Микоко-тян делала именно то, что пообещала, носясь по Синкёгоку из одного конца до другого, как если бы она и вправду забыла о Томо-тян.

Скача и прыгая.

Вовсю резвясь.

Изгоняя зло.

Теряя самоконтроль.

Подшучивая над всем подряд.

Почти обезумев.

Почти сломавшись.

Почти будто бы исчезая.

Будто бы растворяясь.

Безумно танцуя.

Носясь вокруг.

Кружась.

Будто бы борясь за что-то.

Будто бы сдерживаемая чем-то.

Будто бы она участвовала в жутко непристойном кутеже, но при этом её всё равно каким-то образом можно было по ошибке принять за феечку.

Как невинное дитя, полностью свободное от греха.

Невероятно чистое существо.

Её эмоции выражались свободно — смех, потеря самообладания и даже моменты, когда она сокрушалась, чуть ли не плача, только затем, чтобы снова вернуться к своей радостной улыбке.

Даже я, даже я, обычный парень, которому довелось быть здесь.

Я, Мистер Бракованная Вещь.

Или же она уже решила воспротивиться своей судьбе. Для меня, того, кто не в силах спасти её… нет, для того кто не стал спасать её — это всего лишь жалкое оправдание, но я всё равно не мог сдержать удивления.

Может быть, она уже в курсе своего рока?

— Вау, как же время-то пролетело, правда? Поверить не могу.

— Ну да, прямо как говорил Эйнштейн. Существует громадная разница между минутой, вместе с красивой девушкой, и минутой, что провёл, положив руку на плиту»* — сказал я, как будто бы Эйнштейн был моим закадычным приятелем.

— Хах?! — сказала Микоко-тян с видом истинного триумфатора. — Возможно ли это? Неужели ты только что сказал, что считаешь меня красивой?

— Что ж, полагаю, что не отрицаю это, — сказал я, просто чтобы поддержать разговор. Если сегодняшний день меня чему-то и научил, так это тому, что если я дам ей слишком прямой ответ, то в результате буду втянут в нечто совершенно ненужное.

Тем временем, у меня уже было три бумажных сумки с покупками в правой руке и ещё две в левой, а ещё две пластиковые сумки были перекинуты мне через плечо. Они были наполнены в основном одеждой, так что не были особенно тяжелы, но меня по-настоящему шокировало зрелище того, как Микоко-тян разбрасывается банкнотами достоинством в десять тысяч иен направо и налево. Кунагиса тоже та ещё транжира, но в её случае все покупки были сделаны в интернете и включали доставку на дом, так что увидеть своими глазами кого-то пускающего на ветер такую сумму денег было для меня достаточно необычным опытом.

— Что ж, тогда… перекусим где-нибудь и пойдём по домам?

— Ура!! Ура! Вааау!

— Чего?

— Я так счастлива, что ты меня пригласил! — сказала она с ухмылкой во всё лицо.

Она действительно слишком гиперактивна сегодня. Почему она настолько чертовски счастлива?

После этого мы отправились в одно место в Кийамачи, представлявшее из себя нечто вроде смеси классического японского бара и кофейни. Интерьер был стилизован под тюрьму, а обслуга была одета как заключённые или же женщины-полицейские, но, не смотря на эти особенности, еда и цены здесь были вполне приличными. Я уже был здесь разок вместе с Миико-сан, и в тот раз мы сочли это место одним из трех лучших ресторанов в городе, но, скорее всего, мне не стоит сообщать об этом Микоко-тян. Айкава-сан берет меня только в японские бары, где подают только японский ликёр, Кунагиса ест только всякую гадость, а почти все остальные, с кем я знаком, порядочные привереды. Если всерьёз подумать об этом, то иметь кого-то, с кем можно прийти в подобное место, по-настоящему ценно.

Полицейская (поддельная) провела нас в нашу камеру, где мы, наконец, присели.

— Не желаете ли чего-нибудь выпить? — сказала она. Микоко-тян заказала коктейль, а я стакан чая улун.

— Ты и вправду не пьёшь, а?

— Это своего рода правило. Примерно, как Муими-тян не курит в присутствии некурящих.

— Хаха, а ведь и вправду! Ты знаешь, на самом деле это Томо-тян попросила её прекратить. Томо-тян редко просит чего-то от своих друзей, так что даже Муими-тян прислушалась к ней.

— Если подумать, она не очень похожа на человека, который особо волнуется о том, не раздражает ли она окружающих.

— Ага, но ты знаешь, она сказала, что бросает.

— Хах.

— Это будет полезно для её здоровья! — сказала она, сметая ту темноту что было начала собираться. В то же время напитки, наконец, прибыли. Официантка поставила коктейль напротив меня и чай улун напротив Микоко-тян. Мы проигнорировали это, а затем поменялись друг с другом.

— Так значит, ты и Муими-тян дружите с младшей школы, да? — спросил я.

— Ага. И она курила уже тогда.

— И при этом она всё ещё довольно высокая.

— Ага. Но я готова поспорить, она была бы ещё выше, если бы не курила, — я и представить себе не мог нечто подобное, — Ты знаешь, она была хулиганкой. Она сильно переменилась за время в старшей школе.

— Довольно поздно.

— Она встретила Томо-тян, и, да, кое-что произошло. Ну, знаешь, бла-бла-бла.

Кое-что…

Ага, готов поклясться, что кое-что произошло. Они определенно провели достаточно времени вместе.

— А что насчёт тебя? — спросил я.

— Хм?

— Ты говоришь так, будто Томо-тян сильно повлияла на Муими-тян, но как насчёт тебя? И Акихару-куна?

Она помолчала секунду, затем глубоко вздохнула.

— Знаешь, я всегда думала, что зарождение отношений между людьми требует много времени, — сказала она. — Ты проводишь много времени с человеком, чтобы узнать его, а затем вы становитесь близки. Вот как я считала. Но я ошибалась. Я ошибалась, Иккун. Совсем не нужно знать кого-то так долго или становиться близким человеком, чтобы тебя начало к нему тянуть».

— Как думаешь, почему убили Томо-тян?

— Ка… как я могу знать что-то подобное? — она склонила голову вниз. — Для смерти Томо-тян не было никаких причин. И не было ни одной реальной причины её убивать.

— Я думаю, причина, по которой люди убивают друг друга, на самом деле очень проста, — не обращая внимания на неё, сказал я. — Вмешательство. Если какой-нибудь фактор вмешивается в твою жизнь, с точки зрения логики твой следующий шаг — попытаться его устранить. Это как скинуть ногой камешек, лежащий на рельсах.

— Но ведь Томо-тян…

— Ага, Томо-тян сделала своим кредо никогда не переступать границы личного пространства людей и никогда не присваивать что-то чужое. Другими словами, не было ни малейших причин считать, что она может мешать кому-либо. Она была слишком уж далеко ото всех с самого начала.

— Ах-хах…

— Если сказать иначе, она даже не была способна стать объектом чьей-либо недоброжелательности или же враждебности или злости. Так что не было ни одной причины её убивать. Она никому не мешала.

Ты просто живёшь

И уже только этим

Другим ты мешаешь.

— Но всё не так уж и просто. Я имею в виду, что Томо-тян не была кем-то вроде отшельника, живущего в лесах на горе Фудзи. Она была обычной студенткой университета, жила обычной студенческой жизнью. А значит, ей приходилось строить личные взаимоотношения с людьми, нравилось ей это или же нет. А теперь позволь мне задать тебе вопрос, Микоко-тян, и, пожалуйста, ответь так, как сама считаешь. Что по-твоему означает «строить личные взаимоотношения»?

— Уммм… — пробормотала она, выглядя слегка озадаченной. — Хорошо, я не могу сказать с уверенностью, но это что-то вроде того, когда ты становишься близок с кем-то, я полагаю.

— Да, это так. Это совершенно верно, Микоко-тян. Теперь, если перефразировать то, что ты сказала, то, это, в сущности, означает «выбрать кого-то». Но давай поразмыслим об этом минутку-другую. Выбрать кого-то означает не выбрать кого-то ещё. Решение «выбрать» или «не выбрать» просто две стороны одной и той же монеты. Я не говорю о том, что можно иметь только одного лучшего друга или одного любимого человека. Такие дилеммы здесь не причём. Я говорю о том, что для человека физически невозможно нравиться всем, быть способным сблизиться со всеми, кто не был им или ею выбран.

— Хмм... Думаю, это может быть трудно — нравиться всем, я имею в виду, но я не думаю, что это невозможно. Может быть не всем во всем мире, но, думаю, это возможно хотя бы с теми людьми, кто непосредственно тебя окружает.

— Я так не считаю. Вот во что я верю. Люди совсем не так добры, как ты думаешь. Есть среди них монстры, кто видят в людях лишь объект, который они могли бы расчленить. Есть кое-кто голубоволосый, кто воспринимает мир исключительно в виде нулей и единиц. Есть Величайшая в Мире леди, цинично отзывающаяся обо всём в этом мире, не говоря уже о других людях. Есть предсказатель будущего, кто видит все надежды и всё отчаяние во всём этом мире, но всё равно отпускает насмешки. Есть художник, кто считает саму свою личность, не говоря уже о личностях других людей, всего лишь элементом своего собственного стиля. Есть даже люди способные воспринимать людей только лишь как злых или добрых.

— …

— Теперь подумай, не было ли знание Томо-тян обо всём этом причиной, по которой она решила избегать близких отношений с людьми? Она пыталась иметь настолько мало врагов, насколько это возможно.

— Томо-тян… не была такой девушкой, — сказала Микоко-тян, осёкшись и затихая, так что я даже почти её не слышал. Похоже, она сама поняла, что её заявление не имеет под собой оснований.

— Но даже если это всё правда, остаётся факт, что она всё-таки была убита. Ты права. Томо-тян старалась никогда ни с кем сильно не связываться, и при этом у неё была невероятная способность не показывать это намерение.

Это была та самая вещь, на которую я был неспособен.

Как бы я ни пытался.

— Но, несмотря на всё это, её всё равно убили. Томо-тян была убита. Теперь же, Микоко-тян, давай поговорим об этом серийном убийце, что стал настоящей сенсацией последних дней. Этот парень крайне неразборчивый убийца. Просто напросто попасть в его поле зрения, или же не попасть в его поле зрение, просто случайно толкнуть его плечом или даже не толкнуть его плечом — уже только это может стать для него достаточной причиной, чтобы тебя убить. Он убивает механически. Автоматически. Для такого убийцы даже Томо-тян подходящая цель. Даже я.

— Так значит, Томо-тян была убита Потрошителем?

— На самом деле нет. Если верить Сасаки-сан — ну той детективше, я имею в виду. На самом деле, только лишь в этом они уверены наверняка. Теперь, если мне будет позволено слегка изменить тему, я хотел задать тебе такой вопрос: ты никогда не задумывалась, что людей на этом свете слишком уж много?

Ошеломлённая внезапностью моего вопроса она отвернулась.

Несмотря на это, я молча ждал её ответа.

— Но это же не значит, что можно просто взять и убивать людей, — сказала она. — Иккун, а смог бы ты когда-нибудь простить убийство?

— Нет, — отрезал я без колебаний. — Дело не в том, прощать или не прощать. Это гораздо более фундаментальный вопрос. Просто сам факт убийства — это самое худшее, что вообще может быть на свете. Это я могу сказать с уверенностью. Само желание забрать чью-то жизнь — это самая презренная человеческая эмоция. Даже само желание чьей-то смерти, мольба о ней, надежда на неё — уже безнадёжно злой поступок. Грех без надежды на какое-то искупление. Это злодеяние, к которому не применимы какие-либо извинения, и будь я проклят, если оно хоть каким-либо образом может быть прощено.

Мой голос был настолько жесток и беспощаден, что даже звучал по-другому.

Полнейшая чушь.

Кто здесь по-настоящему безнадёжен?

— Каждый, кто заберёт чью-то жизнь отправиться в Ад, без исключений.

— Н… но… — она судорожно сглатывала в ужасе от моих резких заявлений, но всё-таки нашла в себе силы возразить. — А что если кому-то угрожает опасность? А что если бы мы гуляли по парку Камогава ночью, и тот самый Киотский Потрошитель бросился бы на тебя с ножом? Ты бы просто стоял бы на месте и позволил бы ему себя убить?

— Нет, думаю, я бы стал сопротивляться.

— Правда?

— Да, ты права. И я мог бы даже приложить слишком много усилий и случайно убить его. Всё, что применимо к другим, применимо и ко мне. Но, тем не менее, в тот момент я осознаю… в момент, когда я заберу чью-нибудь жизнь ради того, чтобы сохранить свою собственную… я осознаю свою собственную греховность. Я приму то, что я виновен в прегрешении настолько тяжком, что оно не может быть прощено даже после моей смерти.

— Но ведь тебя же пытались убить! Разве не естественно защищать себя в подобных ситуациях?

— Если ты начинаешь так думать, то ты уже совершила грех. Давай проясним один момент прямо сейчас, — сурово произнёс я. — Я способен на убийство.

— …

— Ради себя или же ради кого-то ещё, я могу прервать существование другого человека. Я могу с корнем вырвать чужую жизнь, будь то мой друг или даже кто-то из членов семьи. Как ты думаешь, почему?

— Почему? Я не знаю, — сказала она с тревогой в голосе. — Я не верю, что это правда. Ты хороший парень. Я не думаю, что ты способен на что-то подобное.

— Я способен. Без сомнения. И причина в том, что я не в силах понять чужую боль.

— …

— Например, у меня есть одна подруга, которая лишена практически всех основных человеческих эмоций. Она всегда ужасно счастлива, всегда веселится, что бы она ни делала, но лишь потому, что она просто не знает больше никаких эмоций. И в результате она едва ли может понять, почему остальные люди грустят или злятся.

Существует лишь один способ, которым она способна воспринимать мир. Она в принципе не способна отличить рай истинный от рая потерянного.

— И я такой же. Нет, я гораздо хуже. Я не способен понять чужую боль, даже в самой малости. Почему? Потому что я сам не могу адекватно воспринимать своё собственное ощущение «боли» и «страдания». Мысли о смерти ничуть не беспокоят меня. Не то чтобы я хотел умереть, но моё стремление сопротивляться смерти аномально слабо. И всё это приводит к тому, что я озвучил. Есть множество «блоков», которые не дают людям убивать друг друга. Один из наиболее жизненно важных, это мысли в духе «Ооо, это, наверное, больно» или «Приятель, мне жаль этого парня». Разве не так? Всё так. Например, уверен, тебе и раньше доводилось испытывать желание причинить кому-нибудь боль, ведь так? Но ты, скорее всего, не стала тут же выбивать из него дурь и так далее, ведь так?

— Мм. Я никогда раньше никого не била.

— Но готов поспорить, что ты хотела этого, правда?

Она не ответила. И это было самое лучшее подтверждение, что она способна была дать. Но ведь это не преступление. Никто не может прожить свою жизнь, ни разу не испытав неприязни к кому-то, даже если живёт в раю.

— Думаю, на самом деле я говорю о способности испытывать эмпатию.

Ты понимаешь чувства другого человека, ты испытываешь к нему милосердие и поступаешь милосердно. И, конечно же, это не всегда хорошо. Ревность и злоба тоже произрастают из эмпатии. Понимание эмоций других людей. Это и достоинство и недостаток.

И если вы, подобно той женщине с острова, знаете эмоции вообще всех людей, единственное что вы можете сделать — сломаться.

— Но давай не будем вдаваться в философские споры о потерях и приобретениях, — продолжил я. — Суть в том, что у меня нет всех этих «блоков». Я, в принципе, не въезжаю в чужие эмоции*. В результате, я вынужден сдерживать себя. А это невероятно мучительно. Это даже не забавно. Но, каким-то чудом, мне удаётся сдерживать собственных демонов.

Несколько дерзко продолжать жить, скрывая такого монстра внутри себя.

— Иккун…

— Сейчас я в любой момент могу достигнуть своего предела. И поэтому я не могу простить убийцу. Как я могу это сделать? Само существование убийц отвратительно. Мерзко. Я всем сердцем ненавижу всех убийц. Всеми силами души. Думаю, я хотел раздавить бы их всех.

— …

— Просто шучу, я совсем так не думаю, — сказал я.

Принесли нашу еду. Микоко-тян заказала ещё алкоголь, а я — стакан воды.

Мы немного посидели в тишине и поели.

— Скажи, Иккун…

— Да?

— Почему ты говоришь мне всё это? — сказала она с подозрением. Это был такой интересный день.

Я тряхнул головой, ни говоря ни слова. Это, без сомнения, был ужасно холодный жест.

— Мне просто показалось, что ты хотела бы это услышать. Я был не прав? Нет ведь, верно? И, ну, я хотел бы, чтобы ты знала, насколько же я бракованная вещь.

— Бракованная вещь? Да как ты можешь говорить что-то настолько ужасное? И, к тому же, говорить это о самом себе!

— Именно потому, что я говорю это о самом себе, я и способен это сказать. Если же я не бракованная вещь, то, по крайней мере, упустивший человечность. Ты так не считаешь? Вообще-то, люди часто мне об этом говорят. Каждый, кто хоть на самую малость становится ко мне ближе, говорит так. «Да ты не в своём уме» — говорят они. «Ненормальный». «Еретик». «Кадавр». «Фальшивка». И всё это верно.

— Иккун… — сказала Микоко-тян нервно. — Это звучит так, будто бы ты собрался совершить самоубийство.

— Я не буду совершать самоубийство. Я обещал.

— Ты… обещал?

— Ага. Первому человеку, которого убил.

Пауза.

Я положил кусочек стейка себе в рот.

— Шучу, — сказал я. — К сожалению, моя жизнь не настолько волнительна. И я недостаточно романтичен, чтобы давать такие невероятные обещания. Я просто обычный парень, у которого отсутствуют несколько жизненно важных компонентов. Настоящая причина, по которой я не совершу самоубийство, это… ну, просто это плохо выглядит. Знаешь, как попытка убежать от своих собственных ошибок. Конечно же, я и так убегаю от собственных ошибок, но, по крайней мере, это так не выглядит.

— Иккун, я знаю, что ты не такой как все остальные, но… если ты убьёшь себя, я буду плакать. Я знаю, что буду плакать. Забудь о том, чего ты лишён. Ты же живёшь обычной жизнью, разве не так?

— То, что было сломано, можно починить. А вот то, что просто неадекватно, уже не исправишь.

Микоко-тян глубоко вздохнула.

— Такое чувство, будто бы я говорю с Томо-тян.

— Хмм? А она часто говорила о чём-то таком?

— Ну, на самом деле нет. Я имею в виду, она никогда не открывалась людям так сильно. Но если бы мы когда-нибудь могли бы поговорить с ней «по-настоящему», я уверена, что это звучало бы так же.

— В таком случае…

В таком случае это по-настоящему прискорбно. Я ещё сильнее ощутил, что должен был серьёзно поговорить с Эмото Томоэ.

Если бы только мне удалось… если бы только?

Ну и что было бы, если бы мне удалось?

Кто был бы спасён? Неужели я всерьёз думаю, что её можно было спасти?

Если бы.

Скорее наоборот, разве не из-за того, что мы поговорили, её…

— Знаешь, насчёт Томо-тян, — сказал я, не глядя на Микоко-тян. — Я не думаю, что она стала бы злиться на человека, который её убил. Уверен, что совсем бы не стала, даже самую малость.

— …Почему ты так решил?

— Эм, просто догадка. Никаких особых причин. Но я так считаю. Я уверен, она не из тех, кто злится на других.

Я даже имел наглость использовать настоящее время вместо прошедшего.

Настоящее время.

— Конечно же, говорят, что её задушили сзади, так что она, наверное, даже не видела лица своего убийцы. Но я не думаю, что она смогла бы ненавидеть своего убийцу, даже если бы захотела, — закончил я.

— Лицо… убийцы… — повторила Микоко-тян. — Человека, который её убил…

— Но Томо-тян, скорее всего, всё равно не интересовало что-то подобное. Я имею в виду, неважно кто тебя убил, исход всё равно тот же самый. В конце концов, быть убитым значит лишь быть убитым. Тот факт, что ты умер, не изменится, не зависимо от того, кто виновен в этом. Плюс, Томо-тян была совсем как я — в первую очередь у неё не было особого желания сопротивляться смерти. Я могу сказать это с большой степенью уверенности. Не похоже, чтобы она особо любила себя. Она сказала мне в тот день. Она хотела бы переродиться тобой.

Услышав это, Микоко-тян, похоже, была готова расплакаться. Ей удалось сдержать слезы, но она продолжила произносить имя Томо-тян тихонько себе под нос ещё некоторое время.

— Томо-тян… Томо-тян… Томо-тян.

Я наблюдал за этим, не шелохнувшись. Честно говоря, по-настоящему, полностью без эмоций.

— Микоко-тян, кто, по-твоему, сделал это?

— Знаешь, ты точно на этом зациклился, — сказала она лишь с каплей подозрительности в голосе. — Ты проводишь расследование или что?

— Да, — честно признался я. — Хорошо, не столько расследование, просто я хотел знать. Я хотел бы встретиться с тем, кто это сделал. Задать несколько вопросов. Или, скорее, я хотел бы допросить этого человека. Знаешь, в духе: «как ты можешь оправдать собственное существование?»

— Иккун, — сказала Микоко-тян. — Ты и вправду пугаешь.

— Я? Ну лично я так не думаю, но может быть и так.

— Ты применяешь свои собственные правила ко всем остальным людям. Я не знаю, как это описать. Будто бы ты видишь себя частью мира, и при этом считаешь всех остальных людей… шестерёнками мира. Нет, не шестерёнками. Если парочка шестерёнок исчезнет, вся машина сломается, но тебя не заботит, если исчезнет человек-другой.

—Я бы не заходил так далеко.

— Я и вправду не думаю, что ты из тех людей, кто просто может взять и убить кого-то, Иккун. Но я готова поспорить, что ты при этом не против сказать кому-нибудь, чтобы он умер.

— …

— Я права? Я имею в виду, задавать такие вопросы тому, кто убил Томо-тян, это всё равно, что сказать «Ты не заслуживаешь жизни». Это жестоко. Это так жестоко. Иккун, ты понимаешь это?

— Да, — выпалил я. — Я полностью осознаю это. Я осознаю свои собственные грехи и то, что я, в сущности, попросту несу бред, так же, как и тот факт, что это я — тот, кто должен гореть в самой бездне ада. Кое-кто как-то сказал мне, что большинство убийств совершились лишь потому, что кто-то «заходит слишком далеко» или «применяет слишком много силы», но в моём случае, я — тот, кто точно способен на полностью преднамеренное убийство. Я один из тех редких людей, той жалкой породы людей, которым для того, чтобы забрать жизнь нет нужды в самоотрицании или самоудовлетворении, как нет нужды обманывать себя или оправдывать себя.

— Уверена, ты, тем не менее, ненавидишь себя.

— Я мазохист, — сказал я небрежно. — Причём, невероятно мерзкий, к тому же. Но это мой путь, мой стиль, моя стезя. И у меня нет ни малейшего намерения отказываться от этого.

— Ага, не думаю, что ты стал бы.

Она выглядела немного расстроенной.

Как будто бы она взглянула на кого-то со стороны.

На кого-то, кто уже ушёл.

Потерянный, болезненный взгляд.

Её выражение.

Её аура.

Уверен, это потому, что она никогда не скрывала свои эмоции, да и даже никогда не пыталась.

Я могу понять.

Я могу принять.

Я почти ощутил, что я взял и понял чьи-то чувства.

— Но это… — сказала она.

Это было среди всего остального:

Чувства симпатии.

Приятного ощущения присутствия.

Произнесённых сантиментов.

Настоящей отчуждённости в воздухе.

По-настоящему естественной ауры вокруг.

Исключительной невероятности.

Невозможности оставаться безразличным.

Сверкающего кошмара.

Чувства, будто реальность разваливается на части и рушится внутрь себя.

Я желал себе спутника. Я встретил своего спутника.

Среди удовольствия быть избитым.

Удовольствия быть пронзённым насквозь.

Среди экстаза расчленения.

Экстаза от того, что ты разрезан на мелкие кусочки и части.

Отбирающая часть жизни,

Сжимающая сердце,

Ввинчивающаяся в мозг.

Улыбка.

— Это Иккун, которого я полюбила, — сказала она.

3

Прямо перед моим домом на корточках сидела бандитского вида персона. Я подошёл поближе, гадая, кто бы это мог быть, только чтобы обнаружить (вполне ожидаемо, я полагаю), что это была Айкава-сан. Её причёска с той среды несколько изменилась, намекая, что её подстригли. Это был очень гладкий стиль, который носят некоторые знаменитости, когда чёлка идеально обрезана прямо над бровями. С учётом той неординарной фигурой, которой она обладала к тому же, новая причёска делала её похожей на модель ещё сильнее. Если бы она только не сидела на корточках, как какое-нибудь хулиганьё из старшей школы.

— Йо, — сказала она, заметив меня. Она встала и подошла меня поприветствовать. На её лице была бессердечная, в чем-то кошачья, ухмылка. — Ну как там твоё свидание?

— Ты за нами следила?

— Я просто приметила тебя в Синкёгоку. Так что я пришла сюда, чтобы над тобой позабавиться.

— Понятно.

Сколько же свободного времени у этой женщины? Я был поражён. Она совершенно непостижима. Нет не малейшей возможности предугадать, что она сейчас сделает. Коварный фантом, а не женщина.

— Что ж, а ты подстриглась, хах? Хочешь изменить что-то в жизни?

—Точнее, меня подстригли, — сказала она, пощипывая свою чёлку.

— Ага, наверное, полагаю.

— Угу. Прямо так «чик!» — охотничьим ножом. Если бы я уклонилась секундой позже, у меня бы больше не было левого глаза. Должна признать, даже я испугалась, — должно быть, она обратилась к худшему парикмахеру в мире. — Думаю, придётся пока походить с короткими. Как думаешь? Мне будет идти?

— Айкава-сан, любая причёска тебе идёт. Ты просто красавица.

— Ах, это слишком мило. Но сколько грёбаных раз я должна говорить тебе, чтобы ты не называл меня по фамилии?

Она зажала мою шею в локте и как следует натёрла мне голову кулаком, так, что мозги полезли наружу, и лишь потом меня отпустила. Затем она сверкнула на меня злобной улыбкой.

Невозможно укрыть что-либо от этой женщины. А если всё-таки сможешь, никогда не сможешь с этим скрыться.

— Так что? Как твоё свидание? Что там происходит с этой молоденькой девочкой? Хмм? Хмм? Давай, расскажи мне. Если у тебя проблемы, я могу дать тебе хороший совет.

— Думаю, ты меня неправильно поняла, кхм, Джун-сан. Она просто одна из людей, вовлечённых в это дело об убийстве.

— Хмм? Ох. И вправду. Тогда… может так быть, что это была Аои Микоко? — я кивнул. Её лицо помрачнело. — Хмм, — сказала она. — Понятно. Хорошо, так или иначе, полагаю, раз ты уже вернулся в такое детское время, у тебя было не так много шансов.

Кстати, было уже одиннадцать.

Микоко-тян насосалась просто немыслимым количеством алкоголя, со всеми неизбежными последствиями. Она вырубилась прямо посреди ресторана. Я взвалил её на свою спину и пронёс всю дорогу до Хорикава Ойке, вошёл к ней домой, положил на кровать, закрыл её дверь и добрался домой на автобусе. В этот раз было непохоже, что она притворяется спящей.

— Ооочень плохо, малыш. Хочешь, я тебя утешу? — с искренним весельем дразнила она меня.

— Я же говорил тебе, всё совсем не так… и гораздо важнее, — я решил сменить тему до того, как мне придётся встретиться с очередной подначкой. — Что насчёт парикмахера, который сотворил всё это с твоей чёлкой — это, часом, не Зерозаки?

— …

Выражение её лица исказилось.

И начало просто светиться восторгом.

— Ага. Настоящий дьяволёнок, скажу я тебе. Убийца он второсортный, но владеет ножом он настолько хорошо, насколько это возможно. Он знает, как точно человек должен напрягать мускулы, чтобы двигаться с максимальной скоростью. И взгляни-ка сюда, — сказала она, закатав свой правый рукав. Её рука была замотана в белые бинты, окрашенные изнутри алой кровью. — И он даже смылся каким-то чудом. Серьёзно, он настоящий дьяволёнок. Думаю, он заслуживает имени «Зерозаки».

— …Неужто он круче тебя?

— Не важно, круче или слабее. Если рассматривать силу, то я с гордостью могу сказать, что я превосхожу его на несколько уровней. Я признаю, что он пугающе быстр, но он всё ещё на сотню лет медленней, чтобы тягаться со мной.

Айкава-сан как всегда нарциссична. Обладательница непревзойдённой самоуверенности.

— Тем не менее, когда он поставил всё на то, чтобы сбежать, он был по-настоящему крут. И невероятно спокоен к тому же. Для одержимого убийствами монстра, я полагаю, он должен быть чуточку более горяч. Но он был в точности такой, как ты описал.

— Что ты имеешь ввиду?

— Он идентичен тебе. Я не могу ткнуть пальцем в какую-то конкретную схожесть, но он просто такой как ты, — сказала она, голосом полным цинизма. — Он грёбанный придурок-мазохист и при этом грёбанный придурок-садист. Этот брак, наверняка, заключили аж на грёбанных Небесах.

— Значит, иначе говоря… — сказал я, подбирая слова так осторожно, насколько человек вообще на это способен. — Кхм, иначе говоря, ты нашла Зерозаки и ты позволила ему смыться?

— Хммм? — она жутко усмехнулась и ухватилась разом за обе мои щеки. — Прости, мне просто показалось, что только что что-то вылетело из этого рта? Хах? Что это было? Ты сказал, что Айкава Джун — просто какая-то девушка, которой нравится всюду о себе хвастать?

— Нет, я имел в виду не это. Прежде всего, ты никак не подходишь под определение «девушка».

Давление усилилось.

Хах. Кто бы мог подумать, что эластичность человеческих щёк так высока?

— Что ж, думаю, ты прав, — сказала она, внезапно отпустив моё лицо. Она почесала макушку со скучающим выражением на лице. — Думаю, всё ещё осталось несколько вещей, которым мне стоит поучиться. Я надеюсь, что этот парень с татухой на всё лицо, всё ещё в Киото.

— На месте Зерозаки, я бы определенно утёк аж в соседнюю префектуру.

— Ага, я знаю, — сказала она, пожимая плечами. — Ох, сколько хлопот. Не то чтобы я собиралась его упускать.

Видя леденящий холод в её глазах, когда она это произносила, я всё же не мог не почувствовать вину перед Зерозаки. Айкава-сан выглядела чертовски целеустремлённой.

— Что ж, я прекращаю к тебе приставать, — сказала она. Она потянулась и начала уходить. По какой-то причине сегодня она пришла пешком, а не на своей Кобре. — Или же, я закончила с неудачными попытками пристать к тебе. Что ж, как и всегда. Спокойной ночи. Пусть нам приснятся сладкие сны.

— Джун-сан. Можно я кое-что спрошу? — бросил я ей в спину.

— Что?

— Способна ли ты простить убийцу?

— Хах? Что это за вопрос? Это что — какая-то метафора?

— Кхм, хорошо, тогда спрошу прямо… как ты считаешь, это нормально что один человек убивает другого?

— Угу. Я так считаю, — ответила она мгновенно и твёрдо. — Люди, которые должны умереть, умрут. Хе хе, — засмеялась она цинично. — Как скажем, если бы ты убил меня. Черт, да расслабься. Планета просто продолжит вращаться, — продолжила она хладнокровно, затем помахала мне рукой и исчезла из поля зрения.

Блин.

— …

Если бы я мог так кичиться. Быть настолько переполненным цинизмом. Какой прекрасной была бы жизнь.

— Я и вправду ещё сопляк.

Я был себе мерзок.

Не просто мерзок — отвратителен.

— Но всё равно, Айкава-сан, это всё просто бессмыслица.

Я прошёл внутрь дома, в котором жил, и постарался дойти до двери, ни на кого не наткнувшись. Я полез в карман за ключом и обнаружил там посторонний предмет. Я вытащил его из кармана и хорошенько взглянул на него.

Это был ключ от квартиры Микоко-тян.

— …

Чтобы занести её внутрь, я вытащил его из её сумки без спроса. И я не мог просто оставить дверь открытой, так что я позаимствовал ключ, чтобы закрыть её. Сначала я думал бросить ключ в щель для писем, но он был соединён с тем же кольцом, к которому были прицеплены ключи от Веспы, так что, в итоге, я принёс их домой, решив, что просто завтра верну их вместе с Веспой. Нет, это было не просто жалкое оправдание для того, чтобы покататься на Веспе.

— Впрочем, Веспа и ключи — это ещё не все вещи, которые мне нужно ей занести.

Я могу быть асоциальным, безнадёжным и невероятным придурком, но проведя столько времени лицом к лицу с кем-то, ты не можешь просто так его игнорировать.

Аои Микоко.

— Я вспомнил, Микоко-тян.

Я вошёл в комнату и лёг прямо на пол, даже не думая о футоне.

Это был мой первый день в универе после того как я вернулся с того дурацкого острова. Тогда я даже понятия не имел где право, а где лево, в японской системе образования, и это Микоко-тян была первой, кто со мной заговорил.

«Приятно познакомиться! Похоже, ты чего-то не понимаешь?»

Она просто излучала дружелюбие. Заботливый жест девушки, присматривающей за своим одногруппником, который уже многое пропустил.

Я был ужасно раздражён. И лишь самую чуточку благодарен. И то лишь потому, что где-то в глубине этой яркой, невинной ауры слышалось эхо некоторой похожести на моего драгоценного друга.

— Это настоящий шедевр, — сказал я как Зерозаки Хитошики и закрыл глаза.

Не думать о завтрашнем дне.

Не думать о деле.

Не думать о крадущемся.

Не думать о частном подрядчике и моем первом и единственном друге.

Я не хочу больше ни о чём думать.

1. ↑Пластиковая ёмкость для еды от известного бренда.
2. ↑Пластиковая ёмкость для еды от известного бренда.
3. ↑Сама цитата: «Put your hand on a hot stove for a minute, and it seems like an hour. Sit with a pretty girl for an hour, and it seems like a minute. That’s relativity». Перевод: «Положи руку на раскаленную плиту на минуту и она покажется тебе часом. Проведи с красивой девушкой один час, и он покажется тебе минутой. Это и есть относительность».
4. ↑В оригинале: make head or tail of (идиома) — понимать что-либо, что-либо сказанное. Буквально: «делать голову или хвост».