Довольно много рамок картин было изображено на обложке конверта этого альбома.

Они были подписаны «Гном», «Старец», «Старый замок» и все внутри пустовали. Название альбома было напечатано левее их, внизу. «Картинки с выставки».

Со вздохом сняв наушники, я вернул диск обратно в бокс и водрузил его на верх горки из «Картинок с выставки».

Мне хотелось кричать от отчаяния. Почему у одной песни столько вариантов?

— Позволь мне объяснить. Мусоргский Модест Петрович был одним из многих музыкантов, что стремились выделить русское музыкальное сообщество. При этом он всегда бросал работу над композицией, когда она была готова лишь наполовину. К примеру, почти все его оперы — это незавершенные работы. Однако сами идеи его музыки были передовыми и насыщенными. Мало того, многих людей привлекает именно их «неполноценность». Его шедевр — «Картинки с выставки» — взбудоражил воображение бесчисленного количества музыкантов прошлого и настоящего, и это привело к рождению множества вариаций!

— Тэцуро, почему ты вламываешься в мою комнату без разрешения?

— Не, я просто подумал… если я не буду изредка отпускать комментарии, как это полагается музыкальным критикам, может, я забуду это всё в один прекрасный день?

— В любом случае, выметайся.

— Не гнушайся обращаться ко мне, если запарки с музыкой, ага? Ведь я не помогаю с работой по дому вовсе.

— Хотя бы стирай одежду, если осознаешь это!

— Я не вижу разницы между стиральным порошком и пшеничной мукой — не боишься за результат?

Я прогнал Тэцуро, запустив в него подушкой. Затем я повернулся к столу и начал по одной ревизировать песни на дисках.

Фортепианная версия Римского-Корсакова. Самая известная оркестровка Равеля. Более ранний вариант Генри Вуда. Синтезаторное переложение Томиты Исао. Все они являются различными версиями «Картинок с выставки».

Всё же, я вернулся к той, что слушал — записи живого исполнения группой «Emerson, Lake & Palmer». Бог знает, сколько раз я слушал её прежде.

Первой заговорила Мафую. Это случилось во время сегодняшней встречи кружка. Она вытащила нотную тетрадь из громоздящейся стопки и раскрыла её.

— Одна из основных тем «Картинок с выставки» — «Променад»*. Мы можем составить настоящее попурри, если вставим её меж своих песен.

— «Про…», как звучит это «про-что-то-там»? — Чиаки подняла голову и задала вопрос Мафую. Та молча взяла гитару и наиграла фрагмент главной темы в си-бемоль мажор.

— А, слышала раньше.

— Товарищ Эбисава не выпускала «Картинки с выставки», верно? — спросила Кагуразака-сэмпай. Очевидно, она имеет в виду фортепианную версию. Мафую сдержанно кивнула после недолгого момента тишины.

— С нетерпением ожидаю. Я должна послушать интерпретацию товарища Эбисавы, даже если исполнение будет на ином инструменте. Что ж, молодой человек. Следовательно…

— Э?

— Оставляю аранжировку на тебя.

— За что?

— Не могу поверить, что ты спрашиваешь: «За что?»

Сэмпай медленно приблизилась ко мне и приподняла своим пальцем мой подбородок. Передо мной предстали черные глаза, которые походили на беззвездное ночное небо. Я не мог двинуть ни одним мускулом тела, не говоря уже о лице.

— Ты моя вторая половина, мой дорогой Пол. Разве нужны какие-либо другие причины?

— Э… эм-м…

— Я подумать не могла, что ты не догадывался об этом. Судя по всему, у меня нет другого выхода, кроме как запереть тебя в номере отеля и дать тебе познать, насколько ты мне дорог.

— Блин… сэмпай!

— Нельзя!

Чиаки применила захват «треугольник» на сэмпай и оттащила её от меня; что до Мафую, та придушила меня со спины и поволокла в сторону входа. Как же больно. Почему всем и каждому есть дело до моей шеи…

— Сейчас не время заниматься такой фигней! Нас разделяет лишь месяц от школьного фестиваля!

Сэмпай немножко погрустнела после такого нравоучения от Чиаки. Однако она немедленно взяла себя в руки.

— Простите, я слишком увлеклась. Давайте пойдем в отель все вместе.

— Ты использовала этот прикол в прошлом месяце, нет?

— М-м-м, м-м-м.

Похоже, что Чиаки значительно улучшила навыки… прошу, продолжай урезонивать сэмпай вместо меня.

— Но ведь ты не испытываешь неприязни к «Картинкам с выставки», не так ли, молодой человек?

— Хм-м? Не то, что бы… — не возвращайся к изначальной теме так внезапно. — Я не испытываю к ним ненависти.

Я буду тем, кто аранжирует их? Я взял из рук Мафую ноты и уставился в пол.

— Значит решено. Аранжируй эту раздражающе длинную, но захватывающую тему так, чтобы у наших слушателей перехватило дыхание.

Я обхватил голову в ответ на безрассудный запрос сэмпай.

Когда я вернулся домой, то отрыл все версии «Картинок с выставки», что смог найти в коллекции Тэцуро, а также вытащил синтезатор. Тот самый, что Томо передал сэмпай, а та на неопределенный срок одолжила его мне. Я пытался сыграть «Прогулку» с различными вариантами звучания.

«Прогулка».

Эта тема, обрисовывавшая вид, как некто неторопливо идет по выставке, появлялась шесть раз во всем произведении в различных вариациях. Это привносило странное чувство однородности всех частей.

В общем, это Мафую и имела в виду. Любые наши песни могут быть добавлены в программу, пока «Прогулка» будет звучать между ними.

Ее аргументы, может, звучат несколько надуманно, но в главном я с ней согласен — причиной было стойкое впечатление, которое мелодия привносит в уши. Понятия не имею, почему она воспринимается так непринужденно, несмотря на чередующееся размеры такта 5/4 и 6/4 и чрезмерно непостоянный темп.

Однако я не особо жалую фортепианную версию Мусоргского. Там очень много неуместно перегруженных тонов, что звучат, как будто он насильно переложил симфонию в фортепианный концерт. Особенно в финале.

Поэтому, если бы мне пришлось быть на месте композитора, я бы использовал орган или схожий инструмент, чтобы получить гулкий вой — такой же, что играл в унисон с барабанами и бас-гитарой в «Гноме»…

Затем я осознал кое-что — мои наушники передавали желанные ритмы в голову. Я неосознанно воспроизвел альбом EL&P.

Я вздохнул и выключил звук, швырнув компакт-диск на стол. Гора из «Картинок» пошатнулась и рухнула на мою кровать.

Так не пойдет. Если всё продолжится так, как оно идет, я просто получу копию их выступления.

Я схватил мой мобильник, собираясь сделать звонок сэмпай, но, в итоге, передумал.

Я был близок к тому, чтобы уверить её в том, что придумаю что-нибудь — было бы очень неловко, решись я на это.

Все песни под авторством «Feketerigó» были сочинены сэмпай. Почему она не взяла на себя роль композитора в этот раз? Почему она поручила это мне? Может, она полагает, что я эксперт по классике, если уродился сыном музыкального критика? Мафую была бы гораздо лучшим выбором, если следовать её логике.

Что же мне делать? Музыка EL&P продолжала резонировать в моих ушах.

В среду нам довелось потчевать редкого гостя в нашем доме. Дело было ближе к ночи, когда я закончил репетицию в магазине музыкальных инструментов Нагасимы. Вымученный, я прибыл домой и увидел здоровенную иномарку, припаркованную на площадке у наших апартаментов.

— Ого…

Я сразу вспомнил эту машину, потому что это был четвертый раз её лицезрения. На краткий миг я всерьез задумался о варианте переночевать у Чиаки.

Я бесшумно открыл дверь, и был встречен громко гремящим Шостаковичем вперемешку с редкими репликами грязной перебранки между двумя мужчинами среднего возраста.

— … Поэтому я и сказал, что фуга должна продолжаться на всем протяжении до самой экспозиции! Как долго ты собираешься акцентировать голоса? Ты слепо следуешь оркестровке Шостаковича — инструменты вразброс тут и там! Это слишком далеко от стандартов оригинала.

— Все, что требовалось от Лондонского симфонического, это заставить произведение сверкать! И нельзя сказать, что делают они так из-за Шостаковича. Более важен конфликт внутренних голосов в главнейшей части последнего акта…

— Тогда не удивляйся, если концертмейстер категорически откажется появляться на сцене после вашего спора. И всё из-за твоего упрямства следовать звучанию американских оркестров.

— Прекрати заявлять, будто ты все знаешь!

— Могу я поинтересоваться, о чём спор?..

Эбичири и Тэцуро, готовые вцепиться друг другу в глотки, пришли в замешательство, когда я ступил в гостиную. Они быстренько привели себя в порядок и уселись на диван. Чистое и насыщенное адажио играло из колонок. Я тут же понял, что это запись концерта под дирижёрством Эбичири.

— Простите за вторжение в такой поздний час.

Эбичири поприветствовал меня с перекошенной гримасой на лице. Я слабо кивнул в ответ.

— …Эм-м, чашечку кофе?

Я был уверен, что Тэцуро не удосужился предложить гостю какой-нибудь напиток.

— А, в этом нет необходимости. Вообще-то я здесь, чтобы переговорить с тобой.

— …Опять?

— Эм-м, но, будет грубо с нашей стороны не обслужить вас. Будет лучше если я принесу вам попить.

Я прошмыгнул в кухню и попытался успокоиться, пока мыл руки. Ну, не думаю, что Эбичири здесь для перепалки с Тэцуро — он очень занятой человек. Это означает, что говорить он будет о чем-то, связанном с Мафую. Но о чем именно? Я что-то не так сделал? Я попытался разворошить воспоминания, пока зажигал огонь для чайника.

— …По-настоящему обходительный мальчик. Ты уверен, что он твой сын? Может, он сын Мисако и другого человека?

Эбичири, я все отчетливо слышу. В некоторые моменты он на удивление недалекий — то же самое отчётливо проявляется у Мафую.

— Извиняюсь, что разочаровываю тебя, но он состоит на пятьдесят процентов из моих генов.

Тэцуро, прошу, не надо ставить меня в неудобное положение такими ответами.

Я принес им две чашки невероятно терпкого кофе как маленькую месть, но оба отпили из них как ни в чем не бывало. Так нечестно!

Отставив чашку в сторону, Эбичири смерил меня своим чопорным лицом заядлого игрока в покер и произнес:

— Спасибо за недавнее. Я очень благодарен за это.

— Э-э? Ха? За что вы меня благодарите?

Я не помнил ничего такого, что заслуживало похвалы.

— Ты привел Мафую на концерт, не так ли? Такое произошло впервые. Она последовала за тобой, не так ли?

— А, эм, ну…

Так вот он о чем. Но так вышло из-за того, что Мафую сама приобрела билеты по собственным неизвестным причинам. Это не я дал их ей.

— Еще я, в некотором смысле, вынудил Флобера выступить на концерте, но Мафую, выглядела довольно-таки счастливой благодаря этому… Кстати о нем — я встречался с ним несколько раз после этого.

— Э? А, ага.

— Он тоже болтал о тебе без умолку. Ты… очень загадочный человек.

Во-от как?

— Эй, погоди секундочку. Флобер, о котором ты говоришь — это Жюльен Флобер? Что за черт? Нао, ты действительно с ним встречался? Где он сейчас?

Тэцуро внезапно придвинулся вплотную ко мне, в его глазах мелькнули отблески банкнот.

— Не мог бы ты устроить с ним эксклюзивное интервью? Главный редактор донимает меня этим — даже фотографий будет достаточно! Черт, не стоило хвастаться и говорить, что я мог бы устроить интервью через свои связи.

— Заткнись, Тэцуро!

— Не примешивай свои грязные делишки в наш разговор!

Тэцуро получил отпор от нас обоих, но в этот раз не спешил сдаваться.

— Эй! Не шутите со мной! Что, по вашему, позволило мне вырастить из Нао такого замечательного человека, которым он сейчас…

— Ты же сказал, что ты — медийный проныра, не так ли?

— Это потому, что ты — медийный проныра!

— Медийный проныра, но не связан со скользкими делами, понятно?! Мы не манипулируем струнными за чужими спинами и не делаем дурных вещей, вроде давления на посредника, который заведует участниками оркестров, а также мы не шпионим для Музыкального колледжа. Это правда! Нао, что означает твой взгляд, наполненный таким холодом?!

Это бессмыслица, Тэцуро. Твой голос странно изменился. Просто успокойся и расслабься…

— Гх-х, как жестоко, что ты думаешь обо мне как о темной личности!

С этими словами Тэцуро подцепил свою кружку и весь в слезах убежал на кухню. Эбичири издал тяжелый вздох при виде удрученного Тэцуро и прихлебнул кофе.

— Что ж, обычной фотографии Флобера достаточно, чтобы журналы разбирались словно горячие пирожки, поэтому я могу понять их отчаянное стремление быть в курсе его перемещений… Полагаю, ты итак знаешь, но прошу, не распространяйся о нем.

Я кивнул. Юри наверное не нравится быть преследуемым японскими медиа и становится героем некоторых бездоказательных статей.

— Ты должен был уже услышать это от Флобера или от Мафую. Думаю, скажу на всякий случай… Мафую готовится к возвращению.

Мой взгляд так и остался на кружке у Эбичири в руках.

Возвращение.

Мафую неторопливо возвращалась в тот гламурный но холодный мир.

— Прошу, оставь это при себе. Мафую ненавидит СМИ — то, во что она была вовлечена, было не слишком приятным, и у меня тоже нет никакого желания натравливать на неё репортеров. Но мир музыки мал, поэтому нет никакой возможности хранить эту тайну вечно. Есть люди, которые уже разнюхивают это.

— … Верно.

— Понятия не имею, что произошло, но её пальцы практически полностью восстановились, как по волшебству. В начале прошлого месяца онемение спало. Доктора тоже были удивлены, но, так как паралич пальцев был вызван чем-то психологическим… есть высокая вероятность, что исцеление обусловлено тем же.

То же самое сказала Маки-сэнсэй в начале октября.

И я думаю, встреча с Юри самая главная причина этих изменений.

— Хотя она не может дать тур, альбом выпустит. Звукозаписывающая компания всё подготовила для этого. Её альбом-комбэк, наверное, будет скрипичной сонатой Бетховена.

Мои плечи вздрогнули.

Обычно под скрипичной сонатой понимают произведение для фортепиано и скрипки, состоящее из различных частей.

Но я все равно не мог не задать вопрос, ответ на который я уже знал.

— …Она исполнит его совместно с Юри, верно?

Я был удивлен, насколько холодно прозвучал мой голос. Я не мог заставить себя посмотреть в глаза Эбичири.

— Разумеется, идея ведь не воплотилась тогда, в Америке. Продюсеры были твердо нацелены на успех, а двое из их числа особенно горели энтузиазмом насчет этого.

Такой дуэт должен получится одним из популярнейших. На это указывает многое, и даже я хочу послушать их выступление. Это довольно приятная новость. Ну и?

Какова же цель визита?

— Поэтому я хотел бы попросить… видишь ли, я ни разу не видел, как Мафую репетирует на фортепиано дома.

— … О.

Вот почему он здесь? Это можно узнать, даже не спрашивая у меня, верно?

— Полагаю, она практикуется в школьной препараторской или подобном месте.

Хотя не думаю, что этой практики достаточно. Говорят, что профессиональный пианист должен проводить минимум шесть часов в день за инструментом, иначе умрет, как рыба без воды. Поэтому она может дополнительно заниматься в других местах, неизвестных мне и Эбичири.

— Я-ясно.

Эбичири издал вздох и расслабил мышцы на лице.

— Это замечательно. Нет, ты можешь найти странными мои действия, но… поверить не могу. В тот факт, что Мафую намеревается вновь сесть за фортепиано.

Ну, это и ко мне относится.

— Полагаю, во всем стоит благодарить Юри?

— Нет…

Эбичири тяжелым взглядом уставился на меня по непонятной причине. Казалось, он словно сомневался, что же сказать. После продолжительного периода тишины он наконец опустил взгляд на колени.

— … Не знаю. Девочка никогда не говорит мне, о чем она думает.

Она открыла мне довольно много, хотя это лишь крошечная часть всей картины. Я все ещё не вполне хорошо понимаю её. Полагаю, это потому что я слишком глуп.

— Однако она стала со мной разговаривать после того, как перевелась в эту школу.

Губы Эбичири образовали слабую улыбку, потом он продолжил бормотать:

— Изначально я планировал перевод в старшую школу при музыкальном колледже в надежде, что её мотивируют все те фортепиано, которыми она была бы окружена. Однако Мафую была категорически против этого замысла. Думая об этом сейчас, это благословение, что я не принудил её. Чувствую… что действительно рад тому, что зачислил её в твою школу.

Я молча кивнул. Мои чувства успокоились, когда я услышал эти слова от него.

— Но в ближайшем будущем она, наверно, будет время от времени отлучаться из школы.

Я удивленно поднял голову, когда услышал это.

— Она будет всё более и более занятой из-за фортепианных занятий, а также звукозаписи. И хотя сейчас она отказывается от интервью, это не то, чего можно избегать вечно. Не получится ли такого же, как прежде, если она продолжит отвергать журналистов…

Озабоченное выражение появилось на лице Эбичири. На моём, наверное, было такое же.

В этот раз она сама хочет этого, но я понятия не имею, хорошо это или плохо. У нее может даже не найтись времени на посещение уроков.

Почему-то мне представилась иллюзия моего бьющегося у ног сердца.

Мафую перестанет ходить в школу. Это не то же самое, что было раньше — в этот раз она сама вправе выбрать.

Несмотря на высокую вероятность события, сама мысль никогда не приходила мне в голову. И когда она вернется в тот мир, то исчезнет из моего.

Мафую на грани ухода.

Дальше я просто односложно отвечал на вопросы Эбичири. Понятия не имею, когда он уехал. Когда я осознал это, то уже сидел в гостиной один, ссутулившись на диване. Запись струнных, доносившаяся из кабинета Тэцуро, звучала словно издалека.

На следующий день я направился в препараторскую после окончания уроков. Маки-сэнсэй не только одолжила мне ключи, но и разрешила просмотреть все нотные тетради на полках.

Что ж, в кабинете Тэцуро жанры были представлены куда как богаче по сравнению с местным каталогом, но никто не знает месторасположение определенных нотных тетрадей (исключая самого хозяина), так как он никогда не прибирался там как следует.

Я разложил ноты на столе, положил гитару на колени и начал просматривать кипу макулатуры. Однако не было никакого желания двигать правой рукой с зажатым в ней механическим карандашом.

Я швырнул карандаш прочь.

Классные приготовления к школьному фестивалю начнутся в четыре тридцать, но я не пойду в любом случае. Все потому, что кружок изучения народной музыки начинает репетицию в половине пятого в студии. Изначально я планировал придумать что-нибудь до практики, но голова была забита лишь мыслями играющей на фортепиано Мафую.

Я вдруг подумал: что, если я попрошу Мафую подыграть мне на сцене на фортепиано или синтезаторе…

Поможет ли это удержать Мафую рядом? Что, если я предложу ей играть на фортепиано в группе?

Я вытряхнул все свои идеи на бумагу, когда музицировал дома на синтезаторе. Инструмент был прокачан Томо собственноручно, поэтому в нём были напичканы всевозможные виды звуковых эффектов. В нем одном содержались почти все эффекты, которые используются в фильмах.

Если использовать синтезатор на выступлении, если Мафую захочет сыграть для меня… тогда любые песни… или даже нечто неординарное, как гитарная версия «Картинок с выставки» EL&P…

Я затряс головой, разорвал бумагу в клочья и, слепив из огрызков ком, швырнул его в сторону.

Уже почти настал момент, когда я двинусь прочь от EL&P и фортепиано Мафую.

Даже если она намерена сесть за клавиши вновь, нет и шанса, что ей захочется играть под светом прожекторов просто ради меня. Это я знал уже давно, не так ли? Мне не следует даже думать об удержании её подле себя… Хотя я не спрашивал Мафую насчет её планов.

В тот миг эшелон моих мыслей остановился. Я не мог больше думать.

Затем я услышал звук открывающейся двери. Повернув в ту сторону голову, я столкнулся взглядом с парой темно-синих глаз.

— А…

Я быстро встал. Мафую тихонько вошла и оглядела мешанину нот, тетрадь и ручки на столе. Затем спросила:

— … Извини, я тебе помешала?

— Не-а, прогресса все равно чуть. Ты собираешься позаниматься на фортепиано?

Мафую сдержанно кивнула. Стул от фортепиано был занят мной. Прибрав ноты и встав, я решил наведаться куда-нибудь. Слегка не по себе быть сейчас с Мафую.

Она ухватила край моей футболки, когда я собрался выйти.

— … Эм, зачем ты останавливаешь меня?

— Тебе не нужно уходить.

— Но!

— Послушай, я не совсем специально пыталась скрыть тот факт от тебя, что я вновь начала играть.

Мафую спрятала нижнюю половину залившегося краской лица за нотами и, глядя исподлобья, оценивала мою реакцию.

— Я собиралась сказать тебе лишь после того, как полностью восстановлюсь. По возможности, я бы хотела сообщить лишь после окончания записи.

— … С Юри? — интересно, почему я задал ей этот вопрос.

— Угу, эм-м, но…

— Да всё в порядке. Я, в общем-то, не против, — соврал я. — Это единственное место в школе, где ты можешь заниматься, да? Я вернусь в класс, как закончу подборку нот.

— Ты можешь послушать в сторонке.

Я не смог уйти после того, как услышал это от нее. Едва только я сел за стол, Мафую начала играть этюды Ганона в различных октавах. Я упер пристальный взгляд в спину Мафую, сидящую за фортепиано. Меня охватило странное ощущение, когда я наблюдал за каштанового цвета волосами, качавшимися в такт.

Говоря о Мафую-пианистке, первое, что приходит на ум, это равномерная сила, которую она вкладывает в пальцы обеих рук. Один критик отметил некую схожесть с «разведением жемчужин одного и того же размера». Меня не полностью устраивает сказанное, но я понимаю, что он хотел описать.

Послушав её на такой близкой дистанции, однако, я понял, что её правая рука слегка сдает, когда дело доходит до высоких нот. Виной были три пальца, что Мафую однажды потеряла.

Думаю, мне удалось это заметить лишь потому, что я целенаправленно вслушивался. Если бы я погрузился в музыку, как сложный гидравлический механизм, приводимый в движение потоком, то меня тоже сносило бы быстрым течением октав, и я абсолютно не заметил бы двухгодичный перерыв в её занятиях.

Ни с того ни с сего её репетиция прервалась.

— Бу-будет лучше… — Мафую обернулась и посмотрела на меня, — если ты не будешь на меня смотреть. Мне так играть тяжелее.

— Э-э-э…

Тогда… я выйду. Озвучив ей это, я прошел мимо Мафую и обнаружил, что она вновь вцепилась в мою футболку.

— Тебе не нужно уходить.

Что за хрень? Понятия не имею, чего ты добиваешься. Я вздохнул, вернулся обратно к столу и развернул стул в противоположную от Мафую сторону. Как раз в этот момент она играла фрагмент, где требовалось растяжка, чтобы брать дециму. Выглядело очень впечатляюще.

Ее игра звучала почти так же прекрасно, как и прежде. В этюде-другом все еще заметно, что она не играла какое-то время. Однако…

Мафую скоро уйдет.

Осознание этого было более реальным и давящим, чем все её ранее сказанные слова. В этот раз она не побежит туда в одиночку — она упорхнет на исцеленных крыльях обратно в тот мир, где уже обитала.

Таким образом, у меня больше нет причин останавливать её.

Нет? Совсем нет? Это действительно так?

Если Мафую уйдет… Хотя я хотел бы быть рядом с Мафую, но если она в самом деле уйдет, тогда я…

— …Наоми?

Я вздрогнул от неожиданности и рефлекторно вскочил. Обернувшись, я обнаружил Мафую незаметно стоящей у меня за спиной, которая, вытянув шею, изучала нотные листы у меня в руках.

— Э-э. А-а… да? — выдавил я неестественным голосом на автомате.

— В твоей композиции никакого прогресса?

Я поспешно прикрыл пустые листочки, хотя уже было поздно.

— … М-м-м.

— Могу я чем-то помочь? Могу сыграть любую песню, какую захочешь.

— Э-а, не…

Я был очень счастлив, как узнал, что она сделает это для меня, но радость поугасла, когда я в очередной раз вспомнил, как она могла играть раньше.

Кстати об этом, мне нужно лишь попросить, да? Если она возвращает статус профессионального пианиста, то должна возобновить выступления…

Что она планирует делать с группой?

Но я не смог заставить себя спросить. Я боялся ответа Мафую.

— Могу сыграть оригинал или интерпретацию Римского-Корсакова, если захочешь. Не буду возражать даже против экспромта.

— Не… — выдохнул я. Просто сейчас не получалось сфокусироваться на «Картинах с выставки», но не могу же я и дальше тормозить.

— Мои мысли ещё не упорядочены. Понятия не имею, за что браться.

— Кёко упомянула о том, как одна рок группа прежде исполнила «Картинки с выставки». Полагаю, ты тоже знаешь об этом?

— Ты говоришь об Emerson, Lake & Palmer? Они и есть причина, по которой я торможу!

— Тормозишь?

— Всё заканчивается копией их версии вне зависимости от моих действий.

— И это тебя не устраивает?

Я удивленно посмотрел на Мафую.

— Думаю… нет? — я схватил ноты оригинала «Картинок с выставки». — Потому что я не понимаю русский музыкальный дух. Я потратил на его изучение лишь только ночь, и то потому что получил задание написать об этом, и не могу сказать, что серьезно изучил композицию. Это… это нечто, родившееся из подражания тому, что я слышал где-то еще. Как я могу сочинить из этого что-то хорошее?

— Как узнаешь, если не попробуешь?

Я замотал понуренной головой.

— Это не более чем низкопробная копия. Понятия не имею, почему сэмпай поручила мне эту работу. Не хочешь сама попробовать, Мафую? Ты не только играла их прежде, но еще и более подкована, если говорить о Мусоргском, не так ли?

Я выплеснул свои мысли, глядя на собственные руки, но вскоре заметил, как Мафую сжала кулаки. Когда я поднял глаза, то встретился с лицом, полным гнева. Она произнесла:

— С тем, что у тебя в руках, это не имеет ничего общего! Тем, кто всё скомпонует, должен быть ты!

— Разве я уже не объяснил? Всё, что я сочиняю, оборачивается ничем, кроме как рок-версией оригинальной мелодии. Я имею в виду, это то, что я слушал до этого момента. Я знаком лишь с малой толикой классики.

— Разве этого мало?

Мафую сильно хлопнула рукой по стопке пустых листов, и это едва не заставило меня шокированным рухнуть на стул. Я выпрямился и посмотрел на неё.

— Ты вправду не знаешь, почему Кёко поручила эту работу тебе?

Иссиня-темные глаза смотрели прямо на меня, и всё, что я мог — мотнуть пустой головой и ответить:

— Я вправду… не знаю…

Потому что не вижу различий между шутками и серьезными словами сэмпай. Мафую опустила взгляд, и её плечи непрерывно тряслись.

— Это… Это из-за тебя я…

Мою грудь внезапно пронзила вспышка боли. Пока я пытался вдохнуть глоток воздуха, неспособный членораздельно извлечь слова, совсем внезапно открылась дверь, как будто кто-то ударил по ней с той стороны.

— Ага, они тут! Оба!

В дверях стояли двое — это были Чиаки и староста Тэрада. При виде них я позабыл обо всем, включая слова, которые я собирался сказать, и причину, по которой я был здесь.

— …Что это с вашей одеждой?

Чиаки и Терада были одеты в очень откровенные черные платья с большим количеством рюшек и завитушек — очень похожие на то, что Юри надел на выступление вживую. Они даже банданы нацепили.

— Вы не имеете представления из-за того, что всегда пропускали предфестивальную подготовку, не так ли? Всё говорит о том, что наш класс готовит кафе в готическом стиле.

— Простите, ни разу не слышал об этом.

— И Нао будет официантом, — добавила Терада.

— Это что-то новенькое!

— Сам виноват, что не участвовал в голосовании! Иди сюда, будем примерять. Надень сейчас же!

Она сунула черный предмет мне в лицо. Раскрыв, я понял, что это фартук и жилетка. Значит они держат костюмы наготове, хах…

— Также, Принцесса, которая делает вид, будто ее не касается происходящее вокруг — ты тоже официантка.

— Э-э?

Мафую также была ошарашена, когда Терада впихнула ей в руки платье готик-лолиты.

— Нао, ты переоденешься в коридоре. Мы поможем переодеться Принцессе.

— Это платье не из тех, что можно одеть самой в первый раз, так что позволь мне научить тебя, как это делается.

Глаза Чиаки внезапно блеснули. Меня выперли в коридор, не дав вставить и слова.

Благодаря дополнительной нагрузке мы были вынуждены пропустить практику группы. Мы были заняты работой над декорациями интерьера кафе, а также дорабатывали меню после занятий. Когда у меня было время, я раскладывал нотные листы и, глядя на них, погружался в отчаяние. С другой стороны, я мог репетировать лишь сам по себе, даже если бы скрылся в репетиционной. Причина отсутствия практики заключалась в том, что я ещё не сделал аранжировку.

Я нахожу себя жалким из-за слабого чувства облегчения внутри меня. Я бы определенно не задумывался над этим так сильно, если бы никогда не поговорил с Мафую, и сбежал бы от попыток разобраться во всем.

Судя по всему, первый класс второго года будет ставить «Ромео и Джульетту» в спорткомплексе. Сэмпай, будучи главным действующим лицом, была занята на репетициях, поэтому на групповую практику в репетиционной она придет лишь после шести. Однако, Мафую и Чиаки были заняты классными приготовлениями, поэтому они могут не спуститься на практику.

— У меня такое чувство, сэмпай, что роли Джульетты ты малость не соответствуешь…

— Всё потому, что наш сценарий — переделка «Вестсайдской истории». По этой же причине Джульетта, которую я играю, не умрет в конце. Напротив, она персонаж, который положит конец распрям между семьями Монтекки и Капулетти.

Ясно. Теперь я все понял яснее некуда. Что за пугающая получается Джульетта.

— И я получила возможность найти помощь в лице своих одноклассников для управления прожекторами во время нашего концерта. Ведь кружок изучения народной музыки будет выступать сразу после моего класса.

Я очень благодарен за это.

— Таким образом, все что осталось, это дождаться тебя со своей композицией. Закончишь на этой неделе?

— Уг-хах!

Сэмпай ухватила меня за воротник, когда я был близок к тому, чтобы слинять из комнаты.

— Ах да, эффект будет потрясающий, если ты сможешь подобрать величественные слова для наполнения лирикой «Прогулки» или «Богатырских ворот». Что насчет религиозных псалмов Русской Православной Церкви?

— Зачем ты всё усложняешь…

— Потому что, ноя и канюча, ты всегда удовлетворишь мои ожидания к концу дня. Так было всегда, что на соревнованиях хоров, что в день спорта. Вот что мне в тебе нравится, молодой человек.

Пожалуйста, не обнимай мою голову своими руками и не произноси таких слов на такой близкой дистанции!

— …Почему…

Мне хотелось спросить у сэмпай, что подразумевала Мафую, когда спросила: «Ты правда не знаешь, почему?» Однако, я проглотил язык, глянув на сэмпай, которая выглядела готовой покусать меня с этим оскалом свирепого зверя. В любом случае, какая цель у вопроса?

Смогу я соответствовать её запросам или провалюсь? Ответ должен быть одним из двух.

В общем, я завернул в библиотеку по пути домой. В конце концов, мы вчетвером не можем растрачивать время на совместную практику. Но будет как-то грустно направиться домой, не достигнув никакого прогресса.

Но где на этой грешной земле искать псалмы Русской Православной Церкви? Они относятся к религии или зарубежной литературе? Подумав, я понял, что мало смысла искать подобные книги в школьной библиотеке в первую очередь. Вокруг было не так много людей, поэтому я бесцельно побродил между полками, пока мой взгляд блуждал по бесконечным рядам книг.

Я хотел оправдать ожидания сэмпай на мой счёт, но времени было в обрез. Если все, что я могу, лишь топтаться на одном месте, ломая голову над неразрешимой, по моему мнению, проблемой, тогда я должен принести извинения сэмпай прямо сейчас!

Я просто обычный ученик-старшеклассник, который лишь поверхностно знаком с историей музыки и музыкальной теорией и взял в руки бас-гитару каких-то четыре месяца назад.

Случайно я наткнулся на невысокую фигуру, стоящую перед стойкой с зарубежной литературой, из-за которой я едва не издал удивленный возглас. Мафую тоже замерла на короткий миг с рукой, протянутой к книге на полке.

— Что…

«Что ты делаешь в библиотеке?» — собрался спросить я, но тут же захлопнул рот. Разговаривать в библиотеке было категорически запрещено.

Мафую быстро вернула книгу обратно на полку и рьяно замотала головой. Затем она мигом проскочила мимо меня и покинула библиотеку. У меня не было ни малейшей возможности остановить её.

Кажется, она всё время избегает меня с того дня. Если подумать, я наговорил много безрадостного ранее в препараторской. Не только перевел вину за отсутствие прогресса в музыкальной композиции на посторонние причины, но и наплел кучу оправданий…

Более того, я не задал самый главный вопрос.

Она перестанет ходить в школу? Как и сказал Эбичири, Мафую часто отпрашивалась в последние дни. Возможно, она занята звукозаписью.

Такое ощущение, словно Мафую медленно ускользает от меня прежде, чем я успеваю донести то, что хочу сказать.

Я бросил взгляд на стойку, которую она до этого осматривала ранее. Понятия не имею, было ли это чем-то вроде совпадения или нет, но она тоже искала русскую литературу. Книги были отсортированы от «П» до «Я». Так, Пастернак… Пушкин…Салтыков-Щедрин… Толстой? Нет, постойте, не все книги на стеллажах — художественная литература. Тут было несколько книг любимого революционера Кагуразаки-сэмпай — Троцкого. Мафую собиралась почитать что-то подобное? Не помню, чтобы видел ее за чтением подобных книг.

Полагаю, я вправду не понимаю Мафую ни на грамм после всего. То всегда была музыка, если мы говорили о чем-то.

Однако, мы не сможем больше общаться по-старинке в ближайшем будущем.

Мафую уже заняла невообразимо большую часть моего сердца.

Продолжит ли Мафую оставаться гитаристом Feketerigó? Мне нужно было лишь спросить. Но я боялся её ответа. Ни за что не смогу задать вопрос.

Сможешь… остаться здесь рядом со мной?

Так неделя подошла к уикенду. Я не стал заворачивать в сторону репетиционной после уроков в пятницу — вместо этого направился домой. Всё потому, что я так и не добился прогресса — нотная тетрадь была пуста, как и прежде. Это вызывало стыд. Я не мог заставить себя показаться Мафую, сэмпай или Чиаки.

Хотя я колебался довольно долго, всё же отправил сообщение на телефон Чиаки с малоправдивым текстом: «Простите, живот болит. Сразу пойду домой». Я присел на корточки возле входа, обхватив голову, когда она прислала мне ответ: «У тебя никогда не получалось прикидываться больным, знаешь?»

Я был достаточно сильно обеспокоен тем, как стоит ответить, если какая-либо из трех девиц позвонит, но всё же спрятался под одеялом, нацепил наушники и атаковал перепонки песней «London Calling» группы The Clash, после чего провалился в сон.

Я проснулся от трезвонящего мобильника и вяло глянул, который час. Девять. Но я понятия не имел, то ли утра, то ли вечера. Нет, погодите, свет просачивался сквозь занавески, получается, сейчас утро. Меня атаковал странный шум, из-за которого я едва не пропустил звонок. И почему голова гудит? Прошло какое-то время, прежде чем я осознал, что всё ещё в наушниках. Я спешно снял гарнитуру, которая продолжала и дальше издавать голос Джо Страммера.

Я бросил взгляд на входящий номер. Не из числа нашей группы, да и вообще неизвестный мне, к тому же начинающийся с 03… Из Токио?

Меня поприветствовал кристальный голосок, как только я нажал «ответить».

— Наоми? Это Наоми? Отлично, я наконец-то пробился!

— …Юри?

Ничто бы не заставило позабыть этот карамельный голосок. Если подумать, я действительно давал ему свой номер. Но зачем он звонит?

— Свободен сегодня, Наоми?

— … Э?

— Сегодня же выходной, не так ли? Сможешь прибыть к станции Сибуя к трем?

— Э? А, ну…

Я постучал себе по кумполу кулаком в попытке проснуться, пока, ошарашенный, отвечал ему. Сибуя? Сегодня, а что потом?

— Мы заключили соглашение друг с другом, не так ли? Это я буду тем, кто пригласит тебя на очередную встречу, так я смогу свершить месть.

— Ах, да.

Всё ещё ощущение, словно мои глаза затянуты какой-то пеленой. Юри меня разыскивал? Так он был серьезен, а не просто болтал в порыве секундной прихоти? Что он имел в виду под местью?

Моё уныние отчасти был связано с Юри, но это не его вина. И это редкость, когда он меня приглашает.

Возможно, это не такая плохая идея — встретиться с кем-то, с которым можно поговорить о музыке, не считая членов нашего кружка, — но все может пойти по сценарию, где он будет выслушивать мои стенания и жалобы. У меня нет желания показывать себя с такой стороны…

— Эм-м… где мне ждать тебя к трем?

— Ты собираешься приехать? Это меня очень радует! В Супейнзака расположена студия «Триэль», знаешь где это?

— Э… Все нормально, я поищу в интернете. — Никогда прежде не бывал в Сибуе.

— Встречаемся в три, не опаздывай.

— Что же там намечается? — так как место является студией, это нечто будет связано с группой?

— Секрет. Хочу устроить тебе сюрприз.

Я знал, что он так скажет. Это просто такой тип людей.

— О, точно, у меня к тебе вопрос. Я не против встретиться с тобой, но вот насчет твоей внешности…

— М-м-м, не волнуйся. Я надену что-нибудь миленькое — тебе обязательно понравится.

Я не это имел в виду! Вот только телефон дал знать, что на том конце повесили трубку. Убрав мобильник, я включил компьютер. Я получил исчерпывающую информацию, как только ввел в поисковую строку: «Студия Триэль». Я отправил карту на печать, так как не слишком знаком с Токио. Если взять в расчет то, что какое-то время я буду блуждать, получается, мне надо выдвигаться в полдень.

Стоило бы получше ознакомиться с результатами поиска. Сделай я это, то, возможно, узнал бы причину, по которой Юри попросил о встрече там.

Супейнзака была заполнена магазинами по обеим сторонам, преимущественно представленными популярными южно-европейскими стилями. Место было чрезвычайно людным, возможно из-за того, что суббота перевалила за полдень. Это была улица, застроенная раздражающе пресыщенным количеством кафешек, универмагов и бутиков. Я никогда не думал, что в октябре буду потеть, но благодаря теплу, которое создавала толпа, испробовал это на собственной шкуре.

Потратив какое-то время, я, наконец, обнаружил нетронутое строение с надписью «Студия ЛЛЛ», намалеванной вдоль стены заодно с логотипом звукозаписывающей компании. Сей факт заставил меня несколько опешить. Погодите, так это оказывается коммерческая студия?

За стойкой была женщина в униформе. Она провела меня внутрь, когда я робко назвал ей свою фамилию. Седьмая студия. Мы прошли через вестибюль с небольшим буфетом, затем открыли звуконепроницаемую дверь, которая находилась дальше слева.

— Господин Хикава прибыл.

С этими словами ресепшионистка настойчиво пригласила меня войти.

Внутри стоял невообразимо большущий микшер — самый большой из виденных мною ранее — он занимал половину пространства комнаты. Всё походило на кабину пилота гигантского робота, сбежавшего прямиком из аниме. Сидящим в кресле перед микшером был парень в солнцезащитных очках и с редкой бородкой. Он излучал в некотором роде дикую ауру, поэтому я решил, что он наверняка музыкальный продюсер или кто-то вроде. Человек бросил на меня беглый взгляд. Хотя на нем темные очки, могу сказать, он не слишком рад.

Стоял рядом с ним полный мужчина среднего возраста, футболка поло на котором едва не трещала по швам. Наверное, звукоинженер или некто подобный. Он ухмыльнулся и направился ко мне, заметив моё присутствие.

— Ты, должно быть, сынишка Тэцуро? Рад познакомиться.

— Эм-м… Как вы догадались?

— Хм-м, я получал от него много помощи в прежние времена. Но в чём она заключалась, не очень-то могу раскрыть.

Как и ожидалось от медийного проныры. Но погодите, а где Юри?

Как только я принялся шарить по округе взглядом, дверь в комнату звукоинженера внезапно распахнулась, и невысокий силуэт ворвался внутрь.

— Наоми!

Юри был готов кинуться ко мне для объятий, но продюсер быстро встал и ухватил его за воротник, разделяя нас.

— Не глупи, сейчас же вернись в комнату записи! Пусть это пробный дубль, но у меня нет времени на твои глупости! Ты не один ведешь здесь запись!

— Ну-у-у… — Юри замахал руками, из его глаз готовы были брызнуть слёзы. Он не один, кто ведет запись?

Я перевел взгляд на звуконепроницаемое стекло, разместившееся в сторонке от зеркала. По ту сторону окошка располагалась просторная комната записи, напичканная множеством микрофонов, а в центре комнаты стоял рояль с поднятой крышкой…

Её каштановые волосы слабо развеивались. Затем она посмотрела в мою сторону.

— … Мафую?

Это была Мафую. Это действительно Мафую сидела перед фортепиано в бледно-желтом платье. Она пересеклась со мной взглядом. Множество различных выражений промелькнуло на её лице, прежде чем она вернулась в спокойное состояние. Потом она внезапно отвернулась.

— Мафую сказала, что хочет твоего присутствия.

Я не мог поверить в сказанное Юри. Я переводил взгляд с одного профиля лица на другой по обе стороны стекла.

— Она хочет, чтобы ты смог послушать ту песню, которую мы сейчас будем записывать.

Мафую… правда хочет, чтобы я послушал её дуэт с Юри?

Её темно-синие глаза посмотрели на меня сквозь толстое стекло вновь, и её взгляд, казалось, что-то спрашивает у меня. Однако, Юри скрыл его своей спиной, вернувшись обратно в комнату звукозаписи.

Мафую обратила лицо к фортепиано, сделав кивок в мою сторону. Юри взял скрипку наизготовку и, сверкнув мимолетной улыбкой, поднял смычок.

Пока в голове была каша, вот что пришло мне на ум: «Понятно, так об этой мести говорил Юри?»

Ранее я просил Юри о встрече, где устроил ему прослушивание смиксованного концерта его собственного выступления и записи Мафую. В этот раз очередь Юри нанести удар.

Я создал музыку в искусственном мире синтезатора, причем с немалой помощью сторонних людей.

Однако Юри может создать «оригинал» той мелодии вместе с Мафую.

— Эй, юный Хикава.

Бородатый продюсер вежливо обратился ко мне.

— Не стой просто так, присядь. Ты ведь пришел посмотреть, не так ли? Пожалуйста, не доставляй нам лишних хлопот.

Я опустился в кресло, подготовленное звукоинженером.

— Начали.

Глаза Юри и Мафую, которые были одинакового голубого цвета, вмиг похолодели, стоило голосу прозвучать в комнате звукозаписи — никогда прежде не видел у них такого взгляда. Оба были ни подавлены, ни поджарены лучами, светящими с небес над головой. Всё, что они делали, это смотрели на бескрайне простершееся море перед ними.

Юри вонзил в небеса кончик зажатого в руке смычка. Вся громкость звука пропала вмиг после скоротечного пассажа с торжественными акцентами. В тот же миг Мафую ответила противоборствующими мраком и страстью, создавая гармонию из звуков, сочащихся из фортепиано. Перемежающиеся между ними вопросы и ответы твердо обосновались в ля минор. Первая часть была пассажем, что напоминал человека, ощупью пробирающегося в темноте. Руки Юри тянули эту композицию к свету.

Это…

Сорок седьмой опус Бетховена — скрипичная соната № 9 в ля мажор, «Крейцерова».

Поглощенный мелодией, которая обжигала своим присутствием, я вдруг вспомнил одну старую статью, написанную Тэцуро.

«Бесчисленное количество концертов написано для дуэта фортепиано и скрипки — короля и королевы классических музыкальных инструментов. До Бетховена все они были написаны, фокусируя внимание на фортепиано, тогда как скрипка служила в качестве украшающего узора, так называемого «аккомпанемента для фортепианного концерта».

Вот что написал Тэцуро. Полагаю, всем композиторам уже это известно, но тембр этих двух инструментов по определению не совместим друг с другом, поэтому нет никакой возможности получить гармоничность, оперируя лишь ими двумя. Даже гений Моцарта не смог уровнять королеву и короля в его скрипичных концертах.

Идея их гармонизации была окончательно заброшена в эпоху Бетховена. И в «Крейцеровой», последней форме скрипичного концерта, созданного Бетховеном, рисуется портрет «сражения» между скрипкой и фортепиано.

И теперь я наконец осознал значение тех слов.

Чувство безысходности нагнеталось гнетущей атмосферой, изводящими аккордами фортепиано. Скрипичный пассаж затем начинал танцевать, словно охваченный языками пламени. Та же мелодия продолжала поступать мне в уши, однако, то ли разделенная по частям, то ли втоптанная в пыль; порой появляясь где-то над, иногда подо мной. Постепенно нарастающий жар просачивался сквозь уши, разорвавшись трогательным действием. Было чувство, словно кто-то забрал мою способность слуха в пределах сознания в ответ на музыку; но, несмотря на это, я не мог оторвать взгляд от противоположной стороны окна — сцены Юри и Мафую, полностью отдавшихся игре.

Они оба стояли на той же земле, но уровнем выше.

Это было место, куда я не мог дотянуться своими руками, место, от которого я был огражден стеной миражей.

Сколько уже минуло с тех пор, когда я последний раз плакал от прослушивания музыки? Обжигающее ощущение пересекло мою щеку, но в то же время возражающая личность внутри меня размышляла спокойно, как идиот. Даже когда Мисако ушла из дома, мои эмоции были несравнимо менее яркими, чем те, что я испытывал сейчас.

Почему Мафую хотела, чтобы я послушал это?

В данный момент тот, кто рядом с ней… теперь не тот же самый человек, что взвалил её на свои плечи и поддерживал своим изнеможённым телом. Это значит, что она нашла кого-то, кто сможет сражаться вместе с ней под одним небом. Что она хочет от меня, после того как я прослушал это произведение? Понятия не имею.

Но была одна вещь, которая была до боли ясна — я не смогу когда-либо вновь дотянуться до Мафую, стоящую по ту сторону стеклянного окна. Мне стало очень грустно. От слез стоял ком в горле.

К концу первой части мелодия двух взмыла сквозь шторм в просвет между облаками. Взлетая все выше, они гнались и кусали друг друга, пока, наконец, не рухнули врозь.

Юри робко опустил смычок на фоне медленно исчезающей мелодии, которая потрясла даже звуконепроницаемые стены. Мафую также убрала руки с клавиш фортепиано. Я встал, не осознавая того. Я догадывался, что Мафую собирается посмотреть в мою сторону, но я не был уверен, что готов встретиться с ней взглядом.

Я отстранил в сторону спину звукоинженера и направился к двери. Двое за моей спиной, казалось, собирались сказать что-то. Открыв дверь, навалившись на неё всем телом, я на ватных ногах направился к фойе.

Как только меня окружил сухой воздух реального мира, я наконец осознал, что влага на моих щеках не иллюзорная. Выскочив из здания, я бросился сквозь толпу Cупейнзаки. Заглатывая большими глотками воздух, единственное, что я ощущал, это мокрую от пота футболку, которая прилипла к моей спине. Походило на то, словно мое тело готово растаять от жары.

Но я не мог остановиться.

Если я остановлюсь… Если я выровняю дыхание и уйму сердцебиение, «Крейцерова» соната, исполненная двумя, продолжит бесконечно проигрываться в моих ушах опять — не только она, но и вариации второй части, и тарантелла в третьей наводнят мой мозг, невзирая на тот факт, что я их не слышал. И они разорвут меня на части.

Должно быть, я был разбит, когда вернулся домой. Тэцуро вышел поприветствовать меня воплями: «Нао, я голоден», — но вернулся обратно в гостиную, не сказав ни слова, когда увидел мое лицо.

После того, как я заперся в комнате и рухнул на кровать с глухим ударом, меня переполнило сильное чувство сожаления. Какого черта я творю? Выскочил оттуда не сказав ни слова и не задав вопросов. Я даже дал несколько кругов по железнодорожной ветке Яманотэ. Мафую сделала мне множество звонков, но у меня не было решимости поднять трубку. Хотя мысль отключить телефон или переключить на беззвучный даже не пересекала границы сознания; телефон оттрезвонил «Blackbird» несколько раз на весь вагон. Это заставило других пассажиров раздраженно глазеть на меня, что делало ситуацию еще хуже.

Что я за балбес.

Хвала небесам, завтра выходной. Не знаю, как бы я встретился лицом к лицу с Мафую, столкнись мы где.

Я объяснюсь начистоту с Мафую. Поговорю с ней об этом, извинюсь…

А потом?

Открыв и закрыв несколько раз свой телефон-раскладушку, я немного помешкал, но не смог нажать на кнопку.

Затем раздался стук в дверь. Тэцуро произнес:

— … Нао, не желаешь лапши?

Я слабо кивнул, лежа пластом на столе. Он никак не мог увидеть мой жест, но я услышал звук открывающейся двери. Тарелка свежей горячей лапши появилась у меня перед носом.

— Можешь поговорить со мной, если это касается музыки, — пробормотал Тэцуро. — Прости, что я такой бесполезный отец. Большим помочь не могу.

«Нет, ты куда лучше меня», — подумал я про себя.

Потому что ты всегда замечаешь, когда я подавлен.

Тэцуро удалился, не произнеся более ни слова. Я молча обхватил тарелку обеими ладонями. Так тепло! Но я был не в настроении есть это.

«Почему все вышло именно так», — подумал я.

Я вспомнил вопрос, который задал мне Юри раньше.

«Почему ты хочешь быть вместе с Мафую?»

«Наоми, какие у вас отношения с Мафую?»

Так что же отношения между нами? И еще, Мафую и я…

Я почти полностью погрузился в пучину, но постепенно вытянувшим и вернувшим меня в реальность стало событие, которое раньше уже имело место быть — стук в окошко моей комнаты.

Было воскресное утро. Силуэт перекрывал свет солнца, что пробивался через занавески, и до меня доносился глухой стук ударов по стеклу. Я шмыгнул под одеяло и некоторое время считал удары. Кто это? Мафую? Не-а, это не может быть она.

Неуверенно подбредя к окошку, я открыл его заодно с занавесками. Моим глазам предстала пара джинсовых подтяжек и горчично-желтая кофточка. Подняв глаза кверху, я увидел пару глаз, которые лучились своевольным взглядом.

Так это в самом деле Чиаки…

— … А ты думал, что будет Мафую? — очень серьезно спросила Чиаки.

Я быстро отвел глаза в сторону.

— Не-а.

— Тогда я вхожу?

Я сделал шаг назад, опешив от её импозантных манер. Чиаки пролезла через оконный проем, как только сняла обувь. Потом она захлопнула окно и сползла на пол у подоконника. Её голова была опущена, и она не проронила ни слова.

Я пошел обратно к кровати и присел. Какой бес принес сюда Чиаки?

— Эм-м, ты сердишься за тот случай в пятницу? Мне жаль, я был…

Предполагаю, она видит мою ложь насквозь. Однако, Чиаки помотала головой.

— Это не та причина, по которой я сердита.

Не та…

Так она действительно злится, да?

— Слышала от Мафую, — начала Чиаки.

У меня было чувство, что снег пошел в легких. Она, наконец, подняла голову и уставилась на меня, словно хотела заглянуть прямиком в мое сердце.

— Мафую… она волнуется о тебе. Она понятия не имеет, почему ты вернулся домой, не сказав ни слова, она уже тьму дичайших мыслей передумала. Сперва она хотела прийти к тебе домой, но потом вместо этого пришла ко мне, так как не осмелилась.

— Так Мафую…

Она сначала планировала прийти ко мне? Вчера? Должно быть, время уже действительно было позднее.

— … Что произошло?

Чиаки практически устроила мне допрос.

Я выдохнул и глубоко вдохнул, уставившись на собственные ладони, опустив голову. Я даже не думал, что Мафую будет искать меня, несмотря на мой побег.

— Почему ты убежал?

Голос Чиаки звучал словно издалека.

Я должен ответить на её вопрос. Я не могу бегать вечно.

— Юри сказал…

Мой голос застрял в пересохшей глотке. Больно.

— Юри сказал, что это его месть. Он исключительный скрипач, и он вместе с Мафую, поэтому… они наверняка продолжат создавать множество впечатляющих записей с этого момента. Вместе с тем, Мафую больше не будет иметь времени для группы. Что до такого, как я…

Я понятия не имею, о чем говорю, вообще-то. Однако, выражение лица Чиаки становилось мягче с моим рассказом, отчего мне захотелось плакать.

— Такой как я, который не настолько хорош, когда дело заходит до совместной игры, застрянет на одном месте навек. Поэтому, Мафую и я, наверное…

Не будем вместе.

Хотя я лишь бормотал, что было у меня на уме, полагаю, это стало решающей причиной, после всего, что было: я могу никогда не оказаться рядом с Мафую вновь — я готов был реветь даже при одной мысли об этом.

Когда я успел увлечься ей так сильно?

Я был рядом с ней с самого начала, вовлеченный во все её печали и радости, преимущественно благодаря близкой дистанции между нами. Потому что я хотел сделать что-нибудь для неё… потому хотел следовать за ней.

Почему я осознал это лишь в такое важное время, как сейчас?

— … Ты действительно ужасен, Нао, — вымолвила Чиаки.

Это предложение просочилось через почти затянувшиеся шрамы на моем лице.

— М-м-м, я это знаю.

— Нет, ты не понимаешь.

Я поднял голову — лицо Чиаки напоминало осеннее небо. В конце концов она нацепила улыбку, но заодно с ней прикрепилась толика грусти.

— Вы оба ужасные люди, но Мафую даже хуже. Она явилась ко мне, хотя знала про то самое.

С этими словами Чиаки вытащила нечто из кармана и сунула его мне в руки.

Это была бумага, сложенная в несколько раз. Я развернул лист и понял, что это партитура. Аккуратные рукописные ноты вызывали ностальгию, сладкое и чуть горьковатое чувство внутри меня. Такое уже было однажды. В тот раз я получил ноты от сэмпай через Чиаки — время, когда сердце пинком отправилось в полет.

А теперь, это…

— Мафую велела передать, чтобы ты репетировал до самого прихода в школу. И почему я должна взваливать на себя подобные хлопоты?..

Чиаки стянула волосы в неопрятную кучу, пока высказывалась с грустной улыбкой на лице.

— Но, думаю, тут ничего не попишешь… «Любовь» — болезненная штука, не правда ли?

— Э-э…А-а-а…М-м-м.

Чиаки открыла окно и уселась на подоконник. Её волосы, убранные заколкой, колыхались от задувающего ветра. Я бросил взгляд над её плечами на хмурое небо. Чиаки продолжила бормотание:

— Думаю, куда проще «ненавидеть», ведь все, что нам надо сделать — это отдалиться от этого человека. Но «любовь» — это просто боль, потому что расстояние между нами не может быть меньше нуля. И я понятия не имею, что делать.

Я удивленно смотрел на лицо Чиаки в профиль, держа ноты в руке.

— Расстояние… меньше нуля? — она говорит о Мафую и обо мне?

— Да, потому что вы двое не высказываете самое главное друг другу, несмотря на тот факт, что вы рядом с самого начала. Вы оба никогда не выражали свои чувства друг другу. Вот почему!

Её вид был печален, пока она продолжала смотреть вверх, на осеннее небо.

— Вот почему ты не становишься ближе, и вот почему так больно от незнания, что делать.

Так вот что она имела в виду под неспособностью уменьшить расстояние меньше нуля.

Как Чиаки поняла те чувства, что были в моей голове?

— Ах да…

Когда она обернулась, улыбка на её лице, наконец, вернулась обратно к той веселой, которая обычно всегда там.

— Причина, по которой я тебя пожалела, заключается в том, что ты не смог бы играть на басу, если бы переломила тебе руку «рычагом локтя», понял?

… Чиаки-сама, улыбка на вашем лице действительно ужасает, знаете?

— Что ж, увидимся завтра в школе. Попробуй только распустить нюни и не прийти, тогда, может, опробуешь мой залом четверки? Я имею в виду, ты ведь все равно сможешь играть на басу в том случае, если твои колени будут сгибаться в обе стороны?

Чиаки живенько спрыгнула с подоконника, закончив с угрозами в мою сторону. Я проследил за её беспроблемным спуском по дереву, после чего перевел взгляд обратно к нотам.

Это нечто написано Мафую для меня. Для меня?

Это была басовая партия, изъятая из определенной композиции. Судя по построению фраз, полагаю, это могла быть партитура виолончели или контрабаса. Мы действительно плохи в выражении наших чувств — слова не только не могут пробиться в душу, они даже не могут достичь её. Наши чувства навечно связаны музыкой.

Вот причина, по которой я должен взять бас-гитару подле кровати.

Это единственное место, куда я могу вернуться независимо от того, насколько плохо все обернется.

— Нао, такое ощущение, что ты не осознаешь тот факт, что ты часть третьего класса первого года.

— Ты не слушал на классном часе? Разве мы не обсуждали, что собираемся здесь с раннего утра для работы над декорациями кабинета?

Я попытался добраться до школы пораньше в понедельник, но был отчитан одноклассниками, которые уже собрались для украшения аудитории.

— Простите…

— Ты также нерегулярно присутствовал на тренировках к спортивному фестивалю.

— Послушай, Нао. Только лишь один может пойти против злодейства нашей старосты и коллектива девушек, и это не кто иной, как ты, благодаря всем тренировкам, что прошел в «Кружке изучения народной музыки». Мы оставим приготовление пищи на тебя непосредственно в день фестиваля.

— … Тогда что останется вам, ребята?

— Мы будем заняты другой важной работой!

— Фоткать официанток, продавать снимки, оценивать их.

— А ну-ка, парни, хорошенького помаленьку! — глянув на свирепую Тэраду, ребята быстро похватали инструменты и вернулись на рабочие места, рассосавшись по всему кабинету.

— Слушай, Нао! — сильно ткнула мне в грудь Тэрада. — Ты будешь на кухне весь день, раз уж все знают о твоих кулинарных способностях. Попрактикуешься за день до этого в кабинете домохозяйства. Не думаю, что у тебя будет время прохлаждаться.

— Так, погоди, я не официант? — они разве не заставляли меня тогда примерять одежду прислуги?

— Твоя задача — надеть официантский костюм и фотографироваться с нашими гостями. Выскакивай в класс, как только кто-нибудь запросит фото.

— Какой смысл в таком…

— Какие-то жалобы?

— Никаких… — проскулил я. Не имею права жаловаться, ведь я действительно не вовлечен в какую-либо активность класса.

Но я должен вознести хвальбу за такой плотный график. Уголком глаза я видел Мафую, работавшую над новаторским дизайном папки с Чиаки и остальными девочками, которая затем будет использована для нашего меню.

У нас не было возможности перекинуться взглядами, не то что поговорить друг с другом. Понятия не имею, как вести себя при разговоре с ней. Для нас невозможно вечно продолжать вести себя по-старому, так как её стул соседствует с моим.

Когда прозвенел звонок, мои одноклассники начали поспешно запихивать недоделанную работу по шкафчикам. Объемные предметы были выдворены за пределы класса.

Мафую затем вернулась на свое место за моей спиной. Я не смел поднять голову и даже надеялся, что гомон в классе будет продолжаться вечность. Чиаки, сидящая сбоку, повернула голову, чтобы бросить недолгий взгляд на меня, затем пожала плечами, теряя интерес.

Гомон в нашем классе постепенно угас, и скрип стульев потихоньку перешел в тишину.

— Наоми…

Тоненький голосок достиг моих ушей, но я не слышал его отчетливо. Уставившись в парту, я выдавил ответ:

— …М-м-м.

— Ты репетировал?

Я перевел взгляд на кармашек кейса бас-гитары. Ноты, принесенные Чиаки вчера, лежали внутри.

— …Более или менее. Но еще не…

— Ясно, направляйся в репетиционную после школы, — произнесла Мафую тихо.

Что до меня, было такое чувство, что сердце плавится, кипит и готово вытечь через уши. Она должна быть сердитой. Она нормально переносит нашу беседу?

Могу я остаться рядом с Мафую?

Я сглотнул и кивнул.

Я выбежал из класса во время обеденного перерыва. Мафую, сидевшая позади меня, смотрела на меня время от времени своей парой глаз — глаз, что выглядели так, словно заключили в себе небо полуночи. Казалось, она хочет сказать мне множество вещей, но я почти задыхался под её взглядом.

Я шел по коридору, погруженный в уныние, и рассуждал сам с собой: «Все будет хорошо, если я поговорю с ней по душам. Я извинюсь перед ней, задам ей вопрос, прежде чем… признаюсь в своих чувствах к ней».

Все не сложилось бы так, если бы я просто мог на это решиться.

Итак, я выбежал из класса, но что теперь? Мафую может появится в репетиционной, если я уединюсь там убить время (хотя с недавних пор для неё редкость запираться в комнате во время обеда).

Все, что Мафую сказала мне, это направляться в репетиционную после занятий, и это единственное соглашение между нами. Вышло так, что сопляк внутри меня решил действовать согласно этим словам и повременить с разрешением дел. В таком случае, остается лишь одно место.

Крыша.

— В конце концов, я оказалась права. Единственно место, куда ты мог сбежать, здесь. Ты не появлялся тут в последнее время, но у меня было чувство, что еще будешь. Кажется, я выбрала верное место для натягивания паутины.

Кагуразака-сэмпай, растянувшаяся вдоль забора и слушавшая свой проигрыватель, вытащила наушники и сверкнула очаровательной улыбкой в мою сторону, заметив мое присутствие.

— О, нет-нет. Я не позволю твоему побегу случиться.

— Уа-а!

Когда я развернулся и был готов дать деру, сэмпай появилась со спины и обняла, не давая свершить задуманное.

— Ничего не хочешь мне сказать?

— Эм-м, ну… ха-а-а! — перестань выдыхать мне в ухо!

— Меня не злит твоя провальная попытка завершить композицию на прошлой неделе.

Я замер в руках сэмпай.

— Я подавлена, когда вижу, как ты безмолвно утопаешь в бездне собственного сердца, молодой человек. Черт возьми, ты и Мафую действуете одинаково. Больно смотреть.

Мафую и я одинаковы?..

— Оба столкнулись друг с другом по схожим причинам, и по схожим же причинам разошлись. Как сторонний наблюдатель, я нахожу вас необычайно миленькими.

Я не против того, что ты зовешь меня «миленьким», но я не в настроении выслушивать это.

— Ладно, я сейчас не в настроении говорить о таких вещах. День нашего выступления близится, а мы еще даже не сделали выборку песен. На вас обоих невозможно спокойно смотреть, и я не смогу ведь вечно лелеять вас обоих.

— Это потому что…

Я был готов соскользнуть на землю, поэтому я вцепился в руки сэмпай крепче.

— Действительно ли я должен стать композитором? Почему? Ведь сэмпай лучше…

— Я лучше?

— Ты лучше меня в придумывании замечательных мелодий, не так ли? Ты не такая, как я. Я не слишком хорошо разбираюсь в сочинительстве…

Сэмпай прислонила палец к моим губам, останавливая меня. Я извернулся верхней частью тела, благодаря чему мог вертеть головой по сторонам. Сэмпай ни с того ни с сего вставила один из вкладышей в мое ухо, другой — в своё. Затем впихнула старый проигрыватель в мои руки.

— … Что это?

— Моё сокровище, — пробормотала сэмпай, положив свою руку поверх моей и нажимая на клавишу «play».

Шум волн, шаги по песку, шум переносного мини-усилителя. Размытый, но нежный дуэт. Я рефлекторно задержал дыхание.

Затем я услышал слабое пение.

— Это…

Я поднял голову и едва не утонул в глазах сэмпай. Мы были на таком расстоянии, что почти касались друг друга. Единственное, что связывало нас вместе, это был тонкий и длинный шнур наушников.

— Вспомнил, не так ли?

Я кивнул, удивленный. Как я вообще мог такое забыть? Это был сэмпл записи, что я создал во время летних сборов — кассета, наполненная незрелой игрой моего баса и голоса.

— Песня, которую ты украл у меня.

Коготки сэмпай легонько царапнули по моей руке.

— Ты хоть представляешь, какое потрясение я тогда испытала, нет?

Печальное бормотание сэмпай перемешивалось с моим поющим голосом. Я не мог дышать.

— Это действительно просто, молодой человек. Вещи куда проще, чем ты представляешь их в своей голове. У тебя есть сила придать звуку форму. И эта твоя сила — то, чего у меня нет…

Сэмпай глубоко вонзила ногти в мою руку.

— Вот причина, по которой я поручила это задание тебе. Все так просто.

— Но, но я…

— Я знаю, что ты хочешь сказать. В этот раз твоим противником являюсь не только я, а заодно и Модест Петрович Мусоргский, Кейт Эмерсон, Грег Лейк и Карл Палмер. У тебя нет ни шанса на победу. Я права?

Я помедлил немого, прежде чем кивнуть. Все обстоит именно так, как сказала сэмпай. Но если бы спросили меня, я бы ответил просто: «Я не был уверен в своих композиторских силах».

— М-м-м. Понятно.

Сэмпай засмеялась и вытащила вкладыш из моего уха. Песня, звучавшая в половине моего мирка, исчезла. На краткий миг показалось, словно я остался один под беззвездным небом.

Чувство беспокойства атаковало и сковало всего меня, когда сэмпай сделала шаг назад. Она уже сдается? Сэмпай забирает назад свое поручение? Почему я чувствую себя таким подавленным? Разве не этого я хотел?

— Я никогда не сдамся.

Сэмпай сверкнула зловещим оскалом и вытащила кое-что из своего кармана куртки, сунув затем это мне в руки.

Я осмотрел предмет и не нашел слов.

— Что … это?

— Хм-м? Разве не очевидно? Бутерброд с котлетой под соусом, разумеется. Знаешь, для победы. Хотя я не молюсь за твою победу.

— А, точно…

Это определенно был бутерброд с котлетой под соусом, завернутый в полиэтиленовый пакет. Но что там с молитвой для победы?

— Товарищ Эбисава просила тебя о встрече сегодня после занятий, верно? Так же, как и ты до этого. Ты говорил о том, что хочешь преподать ей урок, потому что она ни в грош не ставила твои слова.

— А…

— Вы двое действительно похожи. И вот почему, молодой человек…

Сэмпай вдруг придала лицу нежное выражение и приложила ладонь к области рядом с моим сердцем.

— Надеюсь она преподаст тебе действительно хороший урок.

Послеобеденные занятия включали в себя два часа физкультуры, таким образом, уроки закончились без столкновений с Мафую. Когда я направлялся в раздевалку в истощенном состоянии, девочки, закончившие менять форму, уже начали работу над кройкой скатертей и оформлением брошюр. Я не заметил среди них Мафую, однако.

— Она уже отправилась в репетиционную, — сказала Чиаки. — Поторопись, глупый Нао! Для тебя будет лучше получить свой пинок под зад от Мафую!

— …М-м-м, понятно. Пойду и получу свой пендаль прямо сейчас.

Чиаки удивленно склонила голову, услышав мой ответ. Затем она вернула себе сердитый облик и отвернулась.

«Стоит как следует извиниться перед Чиаки когда-нибудь», — подумал я про себя.

Но сейчас…

Когда я добрался до дворика, старое музыкальное здание выглядело мрачнее, чем обычно. До меня доносилась едва слышимая багатель Бетховена в гитарном исполнении через звуконепроницаемую дверь. Шумоизоляция все еще не идеальна, несмотря на все мои доработки. Звуки продолжают просачиваться наружу.

Все так же, как и в тот день.

— …Мафую? — прокричал я.

Багатель прервалась в тот же миг.

Ответа не последовало. Я попытался толкнуть дверь, но она была заперта.

Взгляд упал к ступням, когда я растерялся, не зная, что делать. Следом я заметил маленькую черную дырочку, просверленную под крепежной петлей звукопроницаемой двери. Здесь был проложен штекер для сражения за право владения репетиционной. Да, пять месяцев минуло с того противостояния. До сих пор не верится.

Однако, такое чувство, словно время, проведенное с Мафую, длилось куда дольше… но я склоняюсь к тому, что такая иллюзия вызвана отсутствием общения между мной и Мафую.

Бог музыки будет сердит, если я свалю вину на него, не так ли?

Но бог, прошу мне, слабому в самовыражении, дать шанс.

Я открыл кейс и вытащил кабель. Один конец я воткнул в бас, другой — под крепление. Словно слабая электрическая волна прошла сквозь мое тело в тот момент, когда я подсоединил штекер к разъему.

— …Ты готов?

Я наконец услышал голос Мафую через звуконепроницаемую дверь. Я прислонился к двери и ответил:

— Угу.

У меня была нулевая уверенность в том, что я угонюсь за её скоростью, потратив лишь ночь на подготовку. Более значимо то, что я понятия не имел, какую композицию мы будем исполнять. Кто должен начать?

«Дзи-ин», — отдача вместе с дыханием Мафую пришла со стороны затылка.

Едва уловимые звуки потекли от струн гитары, заставив меня подсознательно задержать дыхание. Пока скрипка и альт брали долгую октаву, другая скрипка втиснулась в короткий интервал своей трелью.

Разумеется, то были не что иное, как звуки, издаваемые гитарой Мафую. Тембр был настолько чистым и приятным, и сложно было представить, что эти звуки извлекают девичьи руки. Я чуть не проморгал время вступления собственного фрагмента. Пробирающие до костей перекаты виолончели подходили ко мне шаг за шагом среди кристальных отзвуков высоких частот. Пассаж был наполнен беспокойством.

Это был струнный квартет, даже одной гармонией настолько сильно отличавшийся от тех, с которыми я был знаком. Мое тело трепетало заодно с необъяснимым созвучием, имевшим восточноевропейский стиль. Я знаю эту мелодию, слышал прежде. От виолончели к альту, затем от альта к первой скрипке. Я рылся в воспоминаниях под гнетом угнетающей мелодии. Наверняка это музыка чешская, но не Сметана и не Дворжак. В таком случае…

Наконец-то понял. Яначек.

В тот самый момент меня действительно словно прошиб разряд электричества, который не дал мне отыскать собственную мелодию. Соло Мафую из трех голосов скреблось по задней части моей шеи. Понятно.

Струнный квартет № 1 Яначека, «Крейцерова соната».

Несмотря на сходное название со скрипичной сонатой Бетховена, следов от «Крейцеровой» в этой композиции не отыскать. Это потому, что связующее звено, разделенное ста двадцатью годами, нечто совершенно не связанное с музыкой.

Я отчаянно вцепился в мою гитару в попытке найти место, где я должен вступить. Лишь только тогда я понял, что Мафую хотела, чтобы я не просто послушал фрагмент их совместного с Юри живого исполнения в той студии.

Гитаре Мафую не было никакого дела до моего баса — та продолжала рваться вперед, плетя мелодию. Я не мог угнаться — не было никакой возможности для меня приблизиться к ней. Спина Мафую становилась все меньше и меньше.

Я не могу оставаться неподвижным, однако.

Если я желаю оставаться рядом с Мафую, лишь одно я могу — бежать.

Я нащупывал бас, не имея особых подсказок. Перемежающиеся и нерегулярные темы квартета будоражили мое чувство отчаяния, заставляя бас ускользать из-за слабой хватки. Некоторое время спустя Мафую выстроила высокий мост из арпеджио, пересекающий бушующие волны повторяющихся мелодий. После чего просто оставила меня; мелодия продолжила развиваться. Она становилась все прозрачнее, пока, наконец, не растворилась в облачке тумана, а потом полностью исчезла.

Сделав глубокий вздох, я убрал потные ладони с бас-гитары и прислонился затылком к двери. Я ничего не добился. Все, что я делал, это пялился на стену школьного здания — иначе слезы хлынули бы из глаз, закрой я их.

Откуда-то я знал, что Мафую прислонилась к противоположной стороне двери.

Несмотря на близкие отношения, я забил себе голову бестолковыми мыслями и даже сбежал до того, как Мафую успела вставить слово. Как теперь извинятся перед ней? Что я должен сказать?..

Дверь за мной внезапно открылась, заставив меня потерять равновесие. Я ударился головой об землю.

— Черт, ты совсем не можешь держать темп…

Я направил глаза в сторону источника звука. Мафую, стоящая за дверью, пересеклась взглядом со мной, все еще лежащим на земле. Это заставило её прерваться. Вместо речи она кинулась ко мне и присела на колени, заглянув в мое лицо со слезящимися глазами.

— …Прости, ты в порядке?

— Э? А, да, я в порядке, — я чопорно отодвинулся назад, опираясь на землю задницей и руками. Потом я стряхнул землю с брюк и произнес: — Я в порядке, правда. Угу.

Я опять не мог подобрать слов, поэтому переместил взгляд прочь от лица Мафую. Я чувствовал себя бесполезным и жалким.

Что до Мафую, она осталась рядом со мной, плотно сжав губы — на таком расстоянии, что мы коснулись бы друг друга, если бы я немного приподнялся.

Некоторое время спустя тишина заставила слова вырваться из моей глотки:

— …Прости. Ты приложила столько усилий, а я всё испортил. А еще эта «Крейцерова». Ты подготовила её специально для меня, а я не сразу осознал это… Мне правда очень жаль.

Я все-таки высказался. Потребовалось три вдоха для нормализации моих эмоций, прежде чем я, наконец, медленно переместил взгляд на Мафую. В её темно-голубых глазах отчетливо отражалось мое смущенное лицо.

Мафую опустила взгляд и помотала головой.

— Ты не должен извиняться передо мной за это.

Её холодный голос приморозил мое горло.

— Ты должен за это перед Юри извиниться. Он действительно беспокоился. Что касается меня…

Мафую, голова которой все это время опускалась все ниже, положила свой лоб мне на грудь. Внутри появилось жжение, а сердце забилось, как у дикого зверя. Я не мог двинуться.

— Я давно поняла, что ты глупый, тугой и тормозной — такой, что в упор не видит мои чувства.

У меня всерьез появилось желание расплакаться, когда она указала на мои недостатки.

— Однако, все хорошо, раз ты понял, что этот отрывок из «Крейцеровой».

Мафую выдыхала подавленным голосом на мою грудь одно слово за другим.

Я даже не понял такой простой вещи. Мне в голову не могло прийти, что она ищет книгу Толстого, хотя мы столкнулись с ней в библиотеке.

В XIX веке русский писатель Лев Толстой написал роман под впечатлением от девятой скрипичной сонаты Бетховена. Произведение, имя которого совпадало с названием романа, вернулось в руки музыкантов век спустя. Яначек нашел вдохновение в рукописном сочинении и создал серию ранних работ, назвав их так же, как книгу. Многие из его произведений потерялись с течением времени, остался лишь «Струнный квартет № 1», унаследовавший злополучное имя.

«Крейцерова соната».

Разрыв в сто двадцать лет. Они связаны лишь названиями. Музыка — роман — музыка.

Такие чудеса часто случаются по всему миру. Это один из примеров, когда музыка связывает судьбы людей из разных эпох и разных стран. Сомневаюсь, что Яначек боялся остаться в тени Бетховена, когда сочинял собственную «Крейцерову». Все, что она сделал, это позаимствовал несколько мотивов, оказывая Бетховену величайшее уважение. Вот так музыка взаимосвязана, и почти все композиции, что мы имеем, это кончики ветвей, находящиеся на концах музыкального древа.

Таким образом…

— Нет никакой нужды тебе бояться Мусоргского.

Мафую приблизила лицо на такое расстояние, что кончики наших носов почти соприкоснулись.

— Все, что от тебя требуется, это добавить малую толику рока. Даже если работа копирует других, музыка все равно принадлежит тебе. Я…Чиаки, Кёко и я — мы все хотим сыграть музыку, сочиненную тобой.

— М-м-м.

Мою музыку.

Не важно, как сильно я копировал работу других, независимо от того, как я был скромен, даже если я отвернусь и убегу…

Я не смогу исчезнуть из этого места.

— Ты…

Мафую надавила обеими руками мне на грудь, заставив меня повалиться обратно. Я поймал устойчивость, упершись руками в землю позади.

— Ты играл так плохо! Репетируй как следует и заверши свое сочинение быстро, понял? Ты ведь совсем не мог поспеть за мной.

— М-м-м.

Меня поглотило уныние, когда она отчитала меня прямо в лицо.

— Ты обдумал все как следует? Или ты все еще тормозишь?

— Я думал об этом немного, но… — забормотал я невнятно. Я отвернул подбородок, когда Мафую приблизила свое лицо к моему. — Когда я возился с синтезатором дома в попытке музицировать, все сводилось к тому, что я получал некую аранжировку для клавишных. Однако, такое оформление не подойдет для живого выступления. Таким образом, не…

— Но у тебя есть я.

…Э?

Мафую приложила свою правую руку мне на грудь. В отличие от рук Кагуразаки-сэмпай, ладони Мафую не только мягче, но и само прикосновение ощущается нереальным.

— Ведь я вновь могу двигать правой рукой.

Какое-то время я не мог понять, что она хочет этим сказать. Я опустил голову взглянуть на её нежную правую руку. Затем я посмотрел на лицо Мафую и пробормотал с частичкой неверия:

— Ты имеешь в виду… ты хочешь сыграть? Но, ведь… это живое выступление, нет?

— Я не могу больше прикрываться таким предлогом. Я готова вернуться… обратно в то место.

Я чувствовал, как нечто сжимает мое горло. Ледяные языки пламени пылали в темно-голубых глазах Мафую.

Она готова вернуться на сцену вновь — впервые я действительно услышал прямой ответ от неё. Я все еще помню продолжительное чувство, когда её каштановые волосы скользнули по моему лицу, когда я попытался приподняться.

— В тот раз…

Мафую обняла себя и произнесла с оттенками муки:

— Ты много раз помогал мне по собственной воле. Все, что я делаю сейчас — то же, что делал ты, так почему ты жалуешься?

— Прости, — я не жалуюсь. Просто мне сложно сразу взять и поверить.

— Заверши свою композицию так быстро, как сможешь. Тот синтезатор тоже принеси в школу, ты меня расслышал?

Я кивнул несколько раз.

Мафую протянула мне правую руку, которой когда-то лишилась.

Я принял её, крепко вцепившись собственной. Я почувствовал как сила течет сквозь мои руки, когда встал прямо.

Может, я не могу встать на ноги сам, но Мафую рядом.

Вопрос, который я тщетно пытался задать множество раз, вновь просился вырваться — останется ли Мафую рядом со мной? Или она улетит в тот мир и никогда не вернется? Независимо от её ответа, теперь для меня это не важно.

Я сам буду рядом с Мафую. Даже если я не смогу угнаться за ней…

Все, что мне остается, это продолжать бежать вперед.

1. ↑франц. «Прогулка»