Ночью я услышал стук с той стороны занавешенных штор, когда сидел на своей кровати в темноте, обняв колени.

Кто-то стучался в окно.

— Чиаки?

Я свернулся в клубок. На краткий миг я подумал, что это Мафую. Однако, по манере стука я могу заключить, что это Чиаки. Или, возможно, я пришел к такому выводу, потому что не хотел разочароваться в своих ожиданиях.

Сильный и резкий удар вынудил меня ответить.

— Заходи, окно не закрыто.

Мне было слишком лень вставать с кровати. Сначала раздался звук открывающегося окна, потом раздвигающихся штор.

Чиаки встала прямо там — окаймленная алюминиевой оконной рамой с ночным небом на фоне. Она вскарабкалась на второй этаж по дереву в саду. Её отливающие оранжевым волосы были распущены и развевались от холодного зимнего ветра, хлестая её по щекам. Она всё еще была в школьной форме, кстати.

Её рука покоилась на раме, но она не входила. Мои глаза, привыкшие к темноте, различили её угрожающий взгляд и что-то зажатое в руке.

Я сглотнул слюну пересохшим горлом и предпринял попытку встать с кровати. Следом я осознал, что тоже все еще не переоделся со школы.

— Что с Мафую?.. Ты её нашла?

Она не вернулась на послеобеденные занятия.

Купаясь в свете сумерек, Чиаки голосом, который мог быть унесен порывом ветра, пробормотала:

— Всё, о чем думает Нао, это Мафую.

Я тяжело вздохнул.

— …Э-э, извини, я ничего не… Я не смогла догнать Мафую. Упустила. Я наведывалась к ней домой проверить, но там сказали, что её нет и выставили меня. Я пропустила занятия, так как добираться обратно было очень неудобно.

— Чиаки, эм…

— Так что насчет концерта?

«Да что ты там стоишь-то? Это же очень опасно, знаешь?» — подумал я про себя.

— Ну, сэмпай вроде…

— Я не про сэмпай спрашиваю! — Чиаки вдруг резко повысила голос. — Я спрашиваю о том, что ты сам думаешь!

К-кто, я?

Я был полностью опустошен, чтобы думать о группе или предстоящем выступлении. Даже сейчас я прилагал значительные усилия, чтобы просто стоять, опираясь на спинку кровати.

— Я…

Мой голос мазнул по ушам Чиаки и исчез во тьме за окном.

Больше я ничего не сказал.

— Как бы то ни было, я поняла.

Чиаки впервые улыбнулась. Затем она слегка отклонила голову. Уличные фонари осветили щеки Чиаки, и я заметил на них различимые следы влаги. Заметив странное выражение на моем лице, Чиаки быстро вытерла щеки обратной стороной кисти.

— Вот, я возвращаю это тебе.

Чиаки вытянула левую руку через проём. В ней был зажат большой, но плоский квадрат…

Это был конверт пластинки. «Оркестр одиноких седец сержанта Пеппера».

Но у меня не было возможности взять его, вытянув руку. Мне нужно было передвинуться на два метра, и я бы достал. Но я не мог даже покинуть пределы своей кровати.

— Быстро забрал! Тупица Нао!

Она бросила его. Конверт ударил меня в колено и упал на пол, словно мертвый мотылек.

Я медленно его поднял. В тот момент я понял, что он неестественно легкий.

— Просто обложка? А где сам винил?

Вообще-то, это не так важно. То, что она не вернула его, это пустяк…

— Да, просто обложка. Потому что мне сразу представляется слезливое лицо Мафую, когда я вижу этот конверт, и это меня бесит. Но пластинку я оставила.

— По-почему?..

— Что значит «почему»?! — закричала Чиаки, вцепившись в оконную раму. — Да с чего я вообще должна её тебе возвращать? Это мое сокровище, понимаешь?! Уж об этом-то не так и сложно догадаться, тупица!

Чиаки хлопнула створкой окна с такой силой, будто хотела её сломать.

— Хватит с меня на сегодня! Просто умри, Нао! — донесся её голос из-за стекла.

Затем она вмиг исчезла из моего поля зрения. Раздался топот по крыше, скрип ветвей и их шарканье о стену дома.

Но все эти звуки тут же потонули во мраке.

Сжимая пустой конверт, я опять сел на свою кровать. Её сокровище.

Посреди ночи зазвонил мобильник. Под рингтон «Blackbird» я свалился с кровати на пол.

Я проверял и перепроверял вибрирующий экран множество раз. Это была Мафую. Это действительно была Мафую.

— Мафую? Это Мафую?

Я озвучил глупый вопрос сразу, как только ответил на звонок. Какое-то время из динамика ничего не доносилось. В моей груди бушевало беспокойство.

— …Извини за поздний звонок.

Голос принадлежал Мафую. Но она говорила словно с чужаком — и я приуныл.

— Э-э-эм, о сегодняшнем случае с винилом, э-э…

Что теперь? Как мне следует извиниться? Стоит ли вообще извиняться? За что? Мои мысли зашли в тупик и бродили где-то области затылка. Меня замутило…

— Теперь это не важно.

— …Нет важно! В общем, я…

— Нет. Я сегодня обстоятельно поговорила с папой. Я уже решила опять вернуться в Америку. Там есть очень хорошие доктора.

Я издал сиплый стон.

— Так как я пробуду там год, то больше не приду в школу.

Я зажмурился, пытаясь обнаружить хоть малейший отголосок эмоций в голосе Мафую. Но ничего не услышал. Год? Она не появится в школе в течение года? Мало-помалу, словно заполняя водой засохшее русло, значение её слов наконец дошло до моего сознания.

— Но… твой отец говорил, что это займет лишь два месяца или около…

— Я уже изменила свое мнение. Я попросила папу пересмотреть планы.

Голос Мафую, мягкий, но не дрогнувший, перебил меня.

— Папа уже начал готовиться. Он перевезет меня так быстро, насколько это возможно, даже если будет очень хлопотно. Мы отправимся сразу после нового года. Возможно, даже получится отбыть в этом году.

Когда мы впервые встретились? Я попытался растормошить мой опустошенный разум. Это случилось ранней весной — в апреле. Но такое чувство, словно мы были вместе долгое, очень долгое время.

— Поэтому…

Поэтому? Поэтому что?

Однако ни я, ни Мафую не сказали больше ни слова.

Я даже не могу точно сказать, когда звонок оборвался.

Я бросил телефон на кровать, укрыл свое дрожащее тело одеялом и вновь свернулся калачиком. Я понятия не имел, который час, но сонливости не было ни в одном глазу. Я попытался удержаться от дальнейших дум, но моё сознание имело свое мнение на этот счет. Множество промашек, куча бессмысленных предложений — если бы я не сделал то, если бы я не сказал это… И так без конца. Всё это потихоньку забирало тепло моего тела.

Наконец, я осознал, что не могу уснуть вовсе не потому, что не закрыл глаза. Виноват был мозг. Кроме того, глаза ныли каждый раз, когда я закрывал их.

Я отпнул одеяло и сел. Холод впился в меня тысячей игл.

Свет из гостиной на первом этаже просачивался через щель в двери. До меня доносилась едва слышимая музыка.

— О, так ты еще не спишь? Уже почти два. Ступай в кроватку, как пописаешь, — сказал лежащий на диване Тэцуро, не повернув головы, и продолжил стучать по клавиатуре ноутбука.

Я же в свою очередь своим заторможенным мышлением пытался опознать знакомую мелодию, кружащуюся возле моих ушей.

Кассетный проигрыватель, расположенный в середине музыкального центра, крутил пленку. Это был скрипичный концерт. Тот, что Мафую дала мне.

— А-а, извини. Я поставил её без спроса. Кажется, дело серьезное.

Беспечная речь Тэцуро слегка утешила мое израненное сердце.

Я сел на колени перед проигрывателем. Слава богу, это «Весенняя». Я бы застыл на месте, если бы играла «Крейцерова». Теплый тембр Юри кружил вокруг тяжелой поступи Мафую, словно рой бабочек.

Я нажал клавишу стоп, чтобы вытащить кассету.

Пластмассовый предмет лежал на моей ладони.

Обеими руками схватившись в кассету, я начал давить на неё большими пальцами. Всё вышло само собой. Это всё кассета виновата. Если бы только я не прослушал её. Если бы я не заметил.

Если бы я не заметил… разве к этому бы всё пришло? Всё могло стать куда хуже, чем есть сейчас.

Но для меня это не имеет значения. Я больше не желаю слушать её фортепиано.

Было бы замечательно, если бы всё сломалось.

Прозрачная поверхность сменила цвет на мутно-белый. Послышался треск. Неприятное ощущение.

Однако мои пальцы в то же мгновенье ослабели.

Пам. Этот звук пришел от кассеты. Слеза упала на её поверхность. Это была слеза, которая наконец пробила свой путь наружу. Кассета еще хранила остатки тепла. Пусть даже это было тепло от техники, сам факт непоколебим.

Подарок, данный мне Мафую.

Я не мог ни выбросить, ни тем более сломать его. Потому что это мое сокровище. Не важно, что случится, и не важно, где будет Мафую, факт, что я люблю Мафую, никогда не изменится. Именно поэтому я не могу отказаться от своих чувств.

— А…А-а…

Приглушенный голос вырвался из моей глотки.

Я крепко прижал кассету к груди, словно пытался протолкнуть её меж ребер.

Сокровище. Слово, которое упомянула ранее Чиаки. Виниловая пластинка, которую я подарил ей. Полоска от слез, которую я разглядел благодаря уличному свету.

Разве это возможно? Но…

Понятно… почему…

Я сжался в комок перед музыкальным центром, издававшим едва уловимый фоновый шум. Кожа на шее, казалось, готова разорваться. Я действительно осознал кое-что в самый неподходящий момент. Такое просто невозможно, это, должно быть, мое воображение. Я наверное в чем-то неправ. Я изо всех сил пытался убедить себя в этом, вплоть до отдаленных уголков сознания. Но в глубине душе я знал, что прав.

По-прежнему сжимая в руке кассету, я выскочил из гостиной и устремился вверх по лестнице в свою комнату за телефоном. Пока я искал номер Чиаки, мои пальцы остановились. Какой смысл звонить ей сейчас? Что я мог ей сказать?

Мой поступок в отношении Чиаки был таким же гадким, как и в случае с Мафую… Нет, даже еще хуже.

Я упал на кровать. Моё тело тоже проявило иронию — я просто взял и отключился в такой момент. И вот так, с кассетой в одной и телефоном в другой руке, меня насильно затянуло в сон.