Когда я открыл дверь на крышу, робкий мартовский луч слегка меня ослепил.

Обычно в полдень слышны оркестровые трубы или тромбоны, болтовня обедающих в скверике девчонок или гомон парней, гоняющих мяч на баскетбольном поле. Другими словами, бурлит жизнь. Но сегодня школа охвачена торжественной тишиной. Нарушали её лишь школьный гимн и фортепианный аккомпанемент, которые доносились из спортзала.

Едва я ступил на шершавый бетонный пол и огляделся, как сразу же заметил фигуру в школьной форме, сидящую на ограждении. Две косички подергивались от весеннего бриза, в то время как несколько прядей покоились на черной гитаре на её бедрах. Глаза были закрыты — она слушает школьный гимн?

Стоп, она закрыла глаза?

Я тут же бросился вперед.

— Это опасно, сэмпай! Да ещё с гитарой…

Кагуразака-сэмпай приоткрыла глаза, глянула на меня и улыбнулась.

— За последние три года я гораздо больше просидела здесь в обнимку с гитарой, чем на своем стуле в классе. Так что не стоит волноваться.

Даже не пытайся отмазаться. Можно с легкостью сверзиться вниз, если сидеть на краю с закрытыми глазами. Почему ты об этом не думаешь?

Сэмпай наверняка растрогалась моим обеспокоенным лицом, поэтому она спрыгнула с сетки и похлопала меня по плечу.

— Я поняла — мы должны беречь себя для выступления. Я не буду делать ничего опрометчивого. Я о том, что завтра состоится церемония вручения аттестата специально для меня. Я хочу совершить невозможное, сделав это событие незабываемым.

— Эм, почему бы тебе вместо этого не принять участие в церемонии, которая идет прямо сейчас?

Я указал в сторону спортзала.

— Ты знал, есть школьная традиция, когда ученик с лучшими оценками за все три года обучения становится представителем от лица учащихся?

— О, вот как?

Я понятия не имел.

— Но учителя не позволили бы ученику, едва превысившему порог посещаемости, быть представителем, и я тоже не горела желанием читать манифест, вышколенный учителями. В этом наши интересы совпали, так что я решила пропустить церемонию и поднялась на крышу. Вот так взрослые решают дела. И сейчас некий человечек читает вместо меня ту откровенно скучную белиберду о «будущем, полном надежд».

Мы с Чиаки переживали, сумеет ли сэмпай успешно выпуститься. Однако, эта персона с легкостью расправилась с выпускными и её уже зачислили в весьма престижный университет. Я, конечно, знал, что она неглупая, но таких заоблачных результатов совсем не ожидал.

— Ты бы сто пудов сказала что-нибудь взрывное, если бы произносила речь.

— Если хочешь, могу такое устроить завтра во время выступления, — улыбнулась сэмпай, нежно погладив свой Les Paul.

Завтра мы устраиваем концерт в честь окончания школы в «Ярком», и сэмпай будет главной звездой.

— Ах, да. Откуда ты узнал, что я здесь, молодой человек?

— Ну, мы сначала искали тебя на выпускной церемонии. Я ждал снаружи, а Чиаки заглянула в спортзал. Она сказала, что там тебя нет.

Учащихся было слишком много, поэтому на выпускную церемонию пускали лишь немногих учеников, участвующих в делах школьного совета.

— А, вот вы где! Наконец-то нашла!

Ошеломленный резким возгласом, я повернул голову к двери на крышу и увидел, что к нам бежит Чиаки.

— Нао снова меня опередил. Вот отстой.

Чиаки злобно уставилась на меня, обняв руку Кагуразаки-сэмпай.

— Вы разделились, чтобы разыскать меня?

— Я подумала, ты будешь в комнате репетиций. Кстати, почему ты пропустила выпускную церемонию?

— Кончилась та эпоха, когда над моим выпускным властны другие. Или ты хотела, чтобы я поучаствовала?

— Я собиралась выцепить тебя на выходе из спортзала и получить вторую пуговицу*.

Но ведь пиджаки только у парней, нет? Однако сэмпай издала смешок и прислонилась к ограждению, сняв с плеча Les Paul.

— Так получилось, что на моем блейзере четыре пуговицы. Вот тебе, товарищ Аихара. Как и просила, вторая сверху.

Она оторвала нижнюю левую пуговицу и передала её Чиаки, лицо которой расплылось в блаженстве.

— А вот тебе, молодой человек.

Она дала мне нижнюю декоративную пуговицу с правой стороны.

— А эта мне.

Она выдернула верхнюю левую и положила её в карман.

Затем она оторвала последнюю, поцеловала и повернулась ко мне.

— …Где она сейчас? В Европе?

Я был застигнут врасплох, но тут же сообразил, о чем она говорит.

— Она, должно быть, дает тур по России. По крайней мере, так писали в журналах.

— Гм, Россия, значит?

Сэмпай пошла к сетке на противоположной стороне. Мы с Чиаки шли следом, влекомые неведомой силой. Снизу нашим глазам предстал школьный пейзаж. Белые круги из лепестков обрамляли землю под каждой сакурой, хотя отцвели они едва ли на треть.

Кагуразака-сэмпай как следует размахнулась и со всей силы швырнула пуговицу в воздух. Чиаки и я не следили за полетом пуговицы. Мы просто смотрели на широкий простор голубого неба.

Возможно, пуговица перелетела океан.

— Теперь уже нет в нем надобности.

Сэмпай сняла свой блейзер, лишенный пуговиц. Темно-синее оперение, брошенное к другой стороне ограды, прокатилось на ветру и устремилось вниз к цветам сакуры вдалеке от нас.

«Почему всё обернулась так?» — мелькнула у меня мысль.

Мы ведь расстаемся не навсегда. Завтра мы встретимся на одной сцене, но мои слезы было не остановить.

Мафую не вернулась, даже когда минул год.

Моё первое с ней воссоединение состоялось через обложку музыкального журнала. Примерно летом прошлого года, кажется. В статье говорилось об успешной реабилитации, а также о её намерениях вернуться на музыкальную сцену.

Её первый альбом-камбэк включал три диска — нечто совершенно из ряда вон выходящее. Он состоял из полного собрания фортепианных концертов Бетховена. Запись велась с Бостонским симфоническим оркестром, дирижировал Эбичири. Дуэт дочери и отца стал главной темой для обсуждений. Успех был ошеломительный. Однако, похоже, что изначальную идею — выпустить скрипичные сонаты с Юри — отложили в долгий ящик. В итоге Кагуразака-сэмпай невероятно сильно завидовала мне, владельцу демо-записи, и даже просила сделать копию. Однако я всегда отвечал отказом, так как не хотел, чтобы эту музыку услышал кто-нибудь другой.

Возможно, потому что это моё сокровище.

Как она сама ранее заявила, Мафую также возобновила концерты. Всё началось с выступлений в крупных городах Америки совместно с Эбичири, но вскоре она доросла до сольного турне по Европе. Она стала чаще мелькать по телевидению. И не только — казалось, что даже далекие от музыки журналы ходили за ней по пятам. Я с трудом узнавал в ней ту самую девочку, с которой мы выступали на одной сцене и вместе учились. Та самая девочка, которая быстро выходила из себя, выводила из себя других, заставляла плакать и даже являла свои слезы другим.

Однако я знал по её игре, будь то запись с диска или прямой эфир по четвертому каналу, что Мафую продолжает жить. В стране по ту сторону океана и вне моей досягаемости, где-то там, в блистательном и ледяном мире света.

Юри, кстати, постоянно писал мне на электронную почту и звонил. Бывали случаи, когда он отправлял письма, находясь в турне. И он даже совершал международные вызовы, чтобы просто поделиться такой информацией:

— Я видел Мафую, когда Эбичири пригласил меня в Бостон. Ревнуешь?

— …У неё всё хорошо?

— Я спросил, ты ревнуешь?

Почему ты так сердишься? Хотя я определенно ревную.

— Ты всё тот же, Наоми. По этой причине Мафую отказалась со мной говорить, когда я завел о тебе речь.

— Эм-м… Ясно…

Я вздохнул. Непросто услышать такое от того, кто часто с ней видится.

— Почему ты с ней не увидишься?

— Ну, как бы… она не бывает в Японии.

Я понимал, это не более чем отговорка, и Юри, возможно, тоже догадывался. Если бы я захотел, то через Тэцуро связался бы с Эбичири или попросил Юри о помощи. Я бы долетел самолетом хоть до Америки, Франции или Германии. Но меня пробирала дрожь каждый раз, когда я задумывался над тем, что она может отказаться от встречи со мной.

Мафую, может, всё еще держит на меня обиду. Потому что я очень плохо с ней поступил.

— Мафую, наверно, сейчас меня ненавидит. Она, возможно, не захочет больше говорить со мной, — озвучил такие же мысли Юри плаксивым голосом.

— …Не, я не думаю, что это так.

— А что, если она не захочет больше меня видеть? Наоми, ты ведь возьмешь на себя ответственность в этом случае, верно?

Какую еще ответственность?

Юри собирался приехать в Японию в мае. Сэмпай тоже по нему скучала, поэтому я предложил устроить джем-сейшн в студии или лайв-кафе. Обсудив детали, мы закончили разговор.

Положив трубку, я подавил слезы, которые собрались в уголках глаз.

Она, наверно, слишком занята записью и концертами, — утешил я себя. Это вошло в привычку с прошлой зимы, когда с отбытия Мафую в Америку минул год. И каждый раз я твержу себе об этом, когда вижу её по телевизору или в журналах, или когда кто-нибудь вдруг о ней упоминает.

Однако, когда желание плакать пропадало, в памяти всплывала улыбка Мафую, её заплаканное лицо, её незрелый лепет, её сердитый голос, её влажное дыхание.

Группа Feketerigó продолжила свою деятельность даже без Мафую. Со значительным изменением, однако — сэмпай начала приглашать в группу гостевых исполнителей.

— Потому что мы учимся летать со сломанным крылом.

Что касается концерта в честь выпускного, то тесная сцена «Яркого», вмещавшая единовременно максимум восьмерых, почти полностью была заполнена гитаристами. Во второй половине концерта я даже не знал что за песни мы исполнили — каждый играл во что горазд. Чиаки хохотала как сумасшедшая, наделав в выступлении кучу ошибок.

Однако главным событием стало застолье, состоявшееся после концерта. Мы заняли второй этаж китайского ресторанчика, который часто посещали. Не считая членов нашей группы, пришли Хироши, Фурукава и остальные члены «Меланхоличного хамелеона», Томо c диджеями-приятелями, персонал «Яркого», управляющий из магазина, где работала сэмпай… Тут собрались разношерстные люди и напивались в хлам.

— Кёко, мы отпразднуем твой выпускной тридцатью залпами. Готовься и готовь стаканы! — сказал Хироши, подойдя прямо к ней с бутылью вина в руке, и целой очередью парней позади.

Эй, не соглашайся на этот тост! Но у меня не было даже малейшей возможности остановить её. Налили-осушили, налили-осушили. С каждым разом очередь таяла. Словно она соревновалась с парнями кто кого перепьет.

— Что, уже всё?

Даже выпив все предложенные «залпы», сэмпай всё еще оставалась трезвой, когда поставила стакан на стол. В ответ на её героическую выносливость парни всерьез собирались пойти по второму кругу, но их вовремя остановили.

— Всё-таки, на кой черт тебе сдалось это высшее образование, Кёко? Разве я не сказал, что порекомендую тебя звукозаписывающей компании? Сделала бы стремительную карьеру.

Краснощекий Хироши приткнулся к ней.

— Люди, с которыми ты знаком, Хироши, наверняка твоего же пошиба, так что позволь отклонить твое предложение. Я ценю своё будущее, понимаешь?

— Эй, Тайсэй, ты слышал как она нас сейчас обозвала?

— Но это правда, — Фурукава немного опешил, когда разговор вдруг переключился на него. — Я думаю, ей лучше податься в инди.

Я, однако, тоже не ожидал, что сэмпай продолжит учиться. И хотелось бы знать, для чего.

— Хм-м? Зачем? Зачем же еще, если не для знаний? — прямо ответила сэмпай, наполнив стакан сётю.*

— Я революционер. Если у меня не будет знаний, я потеряю право именовать себя так.

— Вот уж не ожидала, что сэмпай так серьезно всё обдумала, — Чиаки, сидевшая рядом с сэмпай, искренне удивилась. — Мне казалось, ты поступила только чтобы пофлиртовать с девчонками.

— Это тоже одна из причин. В последнее время меня тянет к девушкам постарше. Там наверняка много обеспеченных дамочек. Я прям жду не дождусь.

— Дурочка ты, сэмпай!

Чиаки потянула сэмпай за ухо. Да уж, девчонки ничуть не изменились.

— Но не волнуйся, молодой человек.

Она прильнула к моей руке.

— Я выбрала женский университет, чтобы ты не беспокоился.

Я едва не прыснул улуном изо рта.

— Ч-ч-что ты имеешь в виду?

— Ну, она не вернулась, даже когда я выпустилась… Это значит, я автоматически становлюсь победителем, и ты наконец-то можешь уделить всё внимание мне, смекаешь?

Нет-нет-нет.

Когда я наконец сбежал из того места, у меня оставалось достаточно времени, чтобы успеть на последнюю электричку. Чиаки тоже увязалась за мной (нам завтра только предстояла собственная церемония последнего звонка). Вечеринка выпивох меня измотала, поэтому я, используя гитару как костыль, уселся на скамью железнодорожной станции и согнулся пополам.

— Ты в порядке? Подать воды? — обеспокоенно поинтересовалась Чиаки.

Полагаю, по этой сцене никто не определит верно, кто из нас действительно пьян.

Где-то к полуночи поезд добрался до нашей станции. Я немного отошел после вечеринки, да и лицо больше не пылало. Сойдя с поезда, я поежился от холода. Чиаки вышла вслед за мной, и опустевшая электричка загромыхала по темным рельсам.

Мы вдвоем побрели бок о бок, ведь нам было по пути.

— Что ж, если говорить начистоту, — вдруг нарушила тишину Чиаки, когда мы пересекали зебру, — я так надеялась, что сэмпай останется на второй год.

Да уж, начистоту. Но почему ты решила рассказать об этом так внезапно?

— Её университет в Токио, верно? Нам скоро будет довольно трудно встречаться, и я даже не уверена, останемся ли мы группой.

— Почему бы тебе не попробовать поступить туда же?

Со старшей школой ведь прокатило.

— Меня туда не возьмут с моими-то мозгами!

В следующую секунду я получил удар. Сперва я подумал, что это очередная шутка, но когда она посмотрела на меня, в уголках её глаз я заметил мерцание. У меня кольнуло в сердце.

— Нас остается всё меньше и меньше.

Не волнуйся. Люди так просто не исчезают.

Даже если нас разделяет расстояние, мы не будем одиноки, пока знаем, что встретимся вновь.

Даже если мы не можем встретиться, нас не будет снедать печаль, пока мы не забываем друг друга.

Несколько бессмысленных слов утешения появились в моей голове. Но я не собирался ей говорить ни одного. Потому что они все лживы. Я понимал это очень хорошо.

Не волнуйся, я не исчезну.

Это худшее, что я мог бы сказать ей. У меня нет права говорить такое Чиаки.

Мы молча прошли мимо нескольких фонарных столбов, свернули возле семейного ресторана, который почему-то еще оставался открытым в ночное время; затем слева от нас выскользнули тени жилого комплекса. Когда мы спустились по склону, впереди замаячили высоковольтные линии — дом Чиаки был совсем рядом.

— …Мы все равно проведем утреннюю репетицию, хоть завтра последний звонок?

В конце концов, я мог думать лишь об одном.

Чиаки остановилась и с укором уставилась на меня.

— Эй, мы ведь ритм-секция. Если мы будем совершенствовать нашу игру, то всё будет хорошо, даже если кто-нибудь вдруг к нам присоединится.

Даже если кое-кто вдруг вернется в группу.

Никаких проблем не возникнет, пока ритм-секция будет выдерживать темп.

Мы сможем заставить Feketerigó вспорхнуть в любой момент.

Чиаки затем внезапно начала бить по моей руке, молча отвесив немало ударов. Эй, что ты делаешь? Больно же. Я убрал руку в сторону и когда собрался взглянуть ей в лицо, её ладонь повернула мою голову в другую сторону.

— Что?

— Ничего.

— Но…

— Раз сказала ничего, значит ничего! Блин, почему у тебя нет ни капельки такта и ни капельки чуткости?

В этот раз от нескольких хлопков пострадали мои плечи. Я собирался заговорить, но Чиаки выполнила подсечку и сбежала.

— Бывай, глупый Нао! До завтра!

Её чайного цвета волосы колыхались под уличным светом, прежде чем исчезли за углом. На миг я был обездвижен, но затем поднял свою гитару и продолжил путь.

Я остановился в центре навесного моста. Изнутри все сильнее и сильнее жгли горькие чувства. Я заскользил взглядом вдоль широкой автострады до точки пересечения фонарных огней… Почему-то всё, что я видел, казалось таким приятным. Белые шлейфы пролетавших автомобилей, постепенно удаляющиеся задние огни такси и грузовиков, ночной ветерок, наполненный слабым ароматом цветов, и, возможно, пением сэмпай, отзвуки которого всё еще таились в моих ушах.

Когда-нибудь всё пройдет, не оставив и следа.

Тэцуро дома не оказалось, когда я вошел. На столе вперемешку лежали несколько листов и дисков. Судя по всему, он вышел прогуляться, когда работа была в самом разгаре. Наверняка попивает кофе в семейном ресторане или еще где-нибудь. Звучит неправдоподобно, но Тэцуро без моей помощи не может приготовить даже кружку растворимого кофе.

Я прислонил бас-гитару к стене и начал раскладывать DVD и журналы, разбросанные по полу. Меня здесь не было лишь день, и вот до чего дошло. Когда я уложил все документы в аккуратную стопку на столе, то кое-что заметил.

На самом верху кучи лежал компакт-диск. На обложке была изображена девушка в профиль. Очень простая иллюстрация, где она смотрит на клавиши чуть приоткрытыми глазами. Садясь за рояль, она всегда собирает свои каштановые волосы вот так, оголяя очень худую и бледную шею.

Это последний вышедший альбом Эбисавы Мафую. Она немножко повзрослела… думаю. Она всё та же Мафую, что я знал прежде? Я медленно приподнял диск.

После возвращения на сцену Мафую выпустила три альбома подряд. Мне становилось больно лишь при одном виде обложек, поэтому я не покупал их. Но благодаря специфике работы Тэцуро мы получили диски от компании в подарок.

Это уже четвертый альбом после её возвращения. Наконец-то, Бах. Полная коллекция Французских сюит. Я хотел послушать их так сильно, хотя знал, что обязательно расплачусь.

Я сел на диван и открыл бокс. Когда я собрался вытащить небольшой буклет с пояснениями, что-то выпало из него. Подняв, я понял, что это лист с детальным расписанием концертов Эбисавы Мафую.

Флаер содержал названия концертных залов и даты, где она будет выступать. С января по июнь напротив всех чисел стояла отметка [БИЛЕТЫ РАСПРОДАНЫ]. Она не планировала играть в Японии. Поэтому я вздохнул и решил сунуть листок обратно в бокс.

Но затем я кое-что заметил.

Одну немного странную строчку. Концерт четвертого апреля.

Это единственное выступление, напротив которого не было штампа [БИЛЕТЫ РАСПРОДАНЫ]. Наоборот, там стояло [ПРИВАТНЫЙ]. Что имеется в виду? Это в Париже. Название места было на французском, поэтому я не разобрал.

Место тоже странное. Никаких концертов во Франции в тот же период не запланировано. Только Париж.

Четвертое апреля.

Я крепче вцепился в листовку и снова перепроверил название. Затем я рванул в кабинет на втором этаже и сверился с франко-японским словарем. «Воровской рынок». Она будет выступать на «Воровском рынке» в Париже?

Через миг мои воспоминания озарились снопом искр и связались воедино.

Я потянул выдвижную полку, где вразнобой хранились романы с научной фантастикой. Смит Кордвейнер известен только одной работой.*

Я быстро пролистал роман. Нашел.

Я закрыл книгу и, задержав дыхание, взглянул на потолок, затянутый паутиной.

Это сообщение от Мафую для меня? Взаправду? Она попросила звукозаписывающую компанию напечатать это? А что, если бы я не увидел?

Зачем ей делать подобное? Не проще ли было сказать об этом прямо…

Книга выскользнула у меня из рук.

Разве я не делал то же самое? Не был честен с собой и откладывал решение день ото дня. Несмотря на то, что хотел увидеть её. До смерти желал увидеться. Мы находились в разных частях света, а я бездвижно стоял перед разделявшим нас океаном.

Даже после собственных слов, что найду её.

Я пообещал, что найду независимо от того, где она будет, не так ли?

Я поднял книгу, вложил флайер между страниц, в которых заключался ответ, и захлопнул её.

Пейзаж, возникший у меня перед глазами, состоял из шума волн, криков морских птиц и запаха влажной земли. И всё перекликалось с чьим-то зовом. Вперед. Я узнаю ответ, лишь оказавшись там.

Это волшебное место, так что оно, наверное, услышит моё сокровенное желание.

1. ↑В японских школах существует традиция дарить вторую сверху пуговицу от школьной формы человеку, который тебе нравится. Считается, что она находится ближе всего к сердцу и за 3 года вбирает в себя частичку души и энергетики хозяина. Это происходит во время выпуска старших классов. Обычно выпускник преподносит свою пуговицу любимой девушке на память и в качестве признания в своих чувствах. Или же младшеклассницы просят ее у своего сэмпая, показывая этим, что неравнодушны к нему.
2. ↑Сётю (яп. 焼酎 Сё: тю:? букв. «жжёное вино») — японский крепкий спиртной напиток. Более крепкий, чем саке; обычно его крепость составляет 25 градусов (слабее водки, но крепче вина).
3. ↑Здесь стоит пояснить: это относится только к Японии, т. к. там в 1988 году роман «Норстрилия»(Norstrilia), куда, если вы помните, входит цикл «Недолюди»(Underpeople), который в свою очередь является переработанной журнальной повестью «Магазин сокровенных желаний (иногда встречается название «Лавка сердечных желаний», «Department Store of Heart's Desires») выиграл Премию Сэйун / 星雲賞 / Seiunshō, 第19回 (1988) в номинации лучший переводной роман. У нас же наоборот, куда большую известность получили другие работы. Причем роман «Норстрилия» целиком на русский даже не переводился.