В конечном итоге я попросил Тэцуро помочь отыскать подарок для Мафую.

— Альбом «Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пеппера»? Разве у нас не завалялся такой в кладовке? Ты же у нас рокер, вот и поройся там хорошенько.

Мы только что поужинали и Тэцуро возлежал на диване, словно главарь мафиози, взбалтывал виски в стакане и жевал сушеных кальмаров.

— А, эм-м. Вообще-то я уже отдал запись кое-кому.

Я поднял взгляд, чтобы оценить настроение Тэцуро, изо всех сил пытаясь лицом выразить извинение.

— Тогда топай в музыкальный магазин или что-нибудь такое. Ты наверняка найдешь там еще один альбом.

— Эм-м, нужна именно виниловая пластинка. Тут дело непростое, долго объяснять. К тому же американское или японское издание не подойдет. Это непременно должен быть оригинал из Великобритании.

Я еще раз украдкой взглянул на лицо Тэцуро.

— Поэтому я подумал, что сам не смогу найти такую редкость, даже если поищу на барахолках. Но будь ты на моём месте, то мог бы что-нибудь придумать, верно?

— Слушай, такая штука может обойтись до десяти тысяч йен, в курсе?

— Да. Прошу, сейчас я могу уповать лишь на силу медийного проныры!

— О, так ты, наконец, осознал, как здорово быть медийным пронырой? Теперь ты понял, что должен уважать меня? Отлично, я покажу тебе несколько упражнений, которые выведут тебя на стезю медийного проныры прямо сейчас!

— Не-не, я отказываюсь от этого.

— Давай я чуть подробнее остановлюсь на деталях. Вот два основных движения. Разводишь руки широко в стороны…

— Не нужно демонстрировать их мне! — я тыкнул выключатель, чтобы вырубить «Турецкий марш».

— Ты уверен, что вправе так разговаривать со мной? Я могу отказаться искать твою пластинку, понимаешь?

— Аргх-х… — черт меня дернул стать должником худшего из людей.

— Ну и пусть. Главное, чтобы ты преклонялся перед могуществом моего личного локатора.

После нашего разговора Тэцуро действительно удалось наложить лапы на «Оркестр» уже на следующий день. Успел ко дню рождения Мафую. Теперь можно не переживать.

— Ну и, как теперь ты выразишь мне свое уважение? Ох, я прямо жду не дождусь… — ухмылялся Тэцуро, пританцовывая с пластинкой в руке.

Ты что, из детского садика сбежал? Я прогнал эту мысль и попытался найти в себе хоть какую-нибудь благодарность. Я произнес:

— Полагаю, у нас сегодня будут сукияки.

— С говядиной «Мацусака»? Или «Кобэ»*?

— Оторви жопу от дивана и иди работать, если хочешь мяса с таким ценником!

Но хватило даже австралийской говядины, чтобы Тэцуро прослезился. Я запросто управляюсь с отцом, которого легко ублажить. Я имею в виду, если дело касается пищи, то все решает повар.

Я скрылся в своей комнате после ужина. Может, чересчур заблаговременно, но я не медля бережно завернул пластинку в оберточную бумагу и даже перевязал её ленточкой. Закончив, я лег на кровать и уткнулся лицом в подушку, смущенный картиной в мыслях, где я вручал Мафую подарок. Черт. Смогу ли я когда-нибудь сохранять спокойствие? А еще мне предстоит побывать дома у Мафую.

Девушка приглашает меня к себе… Я уже раньше бывал в комнате Чиаки, но если не принимать этого во внимание, то я впервые испытаю подобное. Что делать?

— Хочешь, я изображу Эбисаву Мафую, чтобы ты поупражнялся? Я хорошо подражаю чужим голосам, — спросил Тэцуро, просунув голову через дверь.

— Убирайся к чертям!

Я запустил в него подушкой, выпроваживая прочь.

Кагуразака-сэмпай не появилась на утренней практике следующего дня. Это был её первый прогул репетиции с проведения школьного фестиваля. Нам троим ничего не оставалось, кроме как поупражняться до начала уроков, но она не появилась, даже когда раздался предварительный звонок.

— Прослушивание уже скоро. Возможно, она занята приготовлениями к нему, — предположила Чиаки. Понятно. Сэмпай наверно снова что-то замышляет.

— Мы не подберем гитарную обработку без сэмпай…

— Но, Мафу-Мафу, от твоего нового соло у меня мурашки по коже. Сыграй так же и на предстоящем выступлении, — сказала Чиаки, повернувшись к Мафую, пока та укладывала свой Стратокастер в кейс.

Мафую широко распахнула глаза:

— …Это потому, что Кёко не было, вот я и сыграла вокальную партию вместо неё… — робко пробормотала Мафую.

Я был одного с Чиаки мнения. Мы уже определились с последней частью выступления — это будет «С Рождеством» Джона Леннона. Так как сэмпай отсутствовала, Мафую вместо неё исполнила мелодию вокала. Получилось живое и сильное соло. Исполнение, которое мы с Чиаки никогда не забудем.

— Вот здорово получится, если ты внезапно подключишься со своим соло к первому припеву! Все что нужно, это твоя гитара и синтезатор.

— Но у меня только две руки.

— А, точно.

Я тоже задумался о предложении Чиаки.

Джон Леннон пел: «С Рождеством», — эта мелодия, как следовало из названия, знаменовала Рождество; но в то же время дети пели: «Война закончится», — мелодию, молившую о мире. Это была песня с двумя мелодиями, звучащими одновременно.

Мафую воспроизвела вокальную партию Джона Леннона гитарным соло, чем словно подбросила песню в воздух. Было бы чудесно, если бы нашелся кто-то для партии детей: «Война закончится». Осталось бы лишь сэмулировать орган на синтезаторе.

Идея в моей голове потихоньку приобретала очертания, пока я складывал инструменты.

Когда мы собирались выйти из комнаты, казалось, что за плотно закрытой дверью играет мелодия рождественской песни. Чиаки, когда мы покинули репетиционную, заперла дверь и посмотрела на небо, задержав руку на дверной ручке.

— … Если бы только мы могли быть вместе навек.

Мафую и я обернулись, когда услышали слова Чиаки. Слабая улыбка появилась на её лице, которая исчезла в мгновение ока. Она продолжила:

— Было бы здорово с оглушительным успехом прорваться через прослушивание и вместе провести Рождество.

Мафую нерешительно посмотрела на меня. Она первой разорвала зрительный контакт, когда наши глаза встретились, и устремила свой взор на Чиаки:

— … Давайте постараемся изо всех сил, — кивнув, мягко пробормотала Мафую.

— М-м-м… По крайней мере, мы вчетвером будем вместе.

Улыбка Чиаки веяла тоской одиночества сильнее, чем позднее осеннее небо, но я ничего не смог произнести. Чиаки тихо сказала, что пора идти на уроки, и бегом сорвалась с места.

Четвертый урок — физкультура — закончился. Ученики переоделись и шли из спорткомплекса в класс. В этот момент в школьных воротах с невероятной скоростью промелькнул велосипед, чем привлек внимание многих. Заплетенные косы танцевали в воздухе, словно хвостовые перья птицы. Затем девушка затерялась промеж зданий.

— …Она ужасно опоздала.

— И она одета как на прогулку. И в мини-юбке, в придачу, хотя на улице давно не лето.

— Вид со спины её длинных стройных ног, когда она ехала стоя, был просто потрясающим.

Кагуразака-сэмпай только сейчас прибыла в школу?.. Чем, черт возьми, она занималась? Я рванул в класс, поставил бэнто на парту Чиаки и поспешил к репетиционной. Обеденный звонок достиг меня, когда я добрался до лужайки позади здания.

Я застыл на месте, когда открыл дверь в комнату кружка.

— О, привет, молодой человек. Ты рано.

— Уа-а-а!

Я пересекся взглядами с сэмпай, которая в этот момент просовывала руки через рукава блузки, и попятился назад. Мало того, что я смог до мелочей разглядеть её лифчик — юбка тоже была расстегнута.

— Извини! — крикнул я и отвернулся.

— Я не смогу закрыть дверь, если ты не войдешь, понимаешь?

— Перестань молоть чушь и сейчас же оденься! — заорал я сердито, стоя к ней спиной. Хихиканье сэмпай оборвалось хлопком закрывшейся двери. Я сделал несколько глубоких вдохов, опершись руками на колени.

— Можешь войти, молодой человек.

Эти слова просочились сквозь щель чуть приоткрытой двери. Я доверчиво зашел; моим глазам предстали кремовые плечи и гладкая кожа обнаженной спины сэмпай.

— …По-почему ты раздета?

Пораженный, я выскочил из комнаты.

— Я собиралась переодеться в победоносное нижнее белье, так что я подумала, ты поможешь мне с застежками.

— Застегивайся сама!

— Вот досада. Я переоделась. Не волнуйся, теперь ты можешь войти.

Правда? Без всяких шуток? Я открыл дверь на миллиметр, чтобы через малюсенькую дырочку удостовериться в этом. Сэмпай даже школьный пиджак накинула, поэтому я зашел внутрь.

— Я думала, это неплохая идея — открыто совратить тебя разок, но все закончилось ничем, полагаю.

Чего? Понятия не имею, о чем ты толкуешь. Чтобы выкинуть картинку нежной кожи сэмпай из головы, я отвел от неё взгляд, и всё внимание уделил настройке баса. Я уже видел её в купальнике, но казалось, что это совершенно разные вещи.

— Меня терзают смутные сомненья. Разве у тебя нет сексуального влечения, молодой человек?

— Что ты по-подразумеваешь под этим?

— Мне хорошо известна притягательность моей спины. Ты ведь уже видел её раз пять? Разве ты хоть чуточку не возбудился?

— Я видел её лишь два раза! — что, черт побери, несет эта девица?

— Так ты даже ведешь этому счет. От этого меня переполняет счастье.

Сэмпай сверкнула звериным оскалом, которого я не видел довольно давно. Я попытался отступить в угол, но сэмпай уперла руки в стену, и моя голова осталась зажатой ими с обеих сторон, отчего я не мог шевельнуться.

— …Сэ-сэмпай? Ты сегодня странно себя ведешь. Что-то случилось?

— М-м-м, кое-что меня печалит не на шутку. Я вообще-то сейчас навещала организаторов рождественского концерта.

— О.

— Они определились с датой нашего прослушивания. Оно будет в следующую субботу.

Суббота… Я порылся в памяти и вздохнул с облегчением. Как раз перед днем рождения Мафую.

— Я надеялась, они пересмотрят дату. Я даже лично переговорила с распорядителем, но всю впустую.

— Эм-м… суббота не подходит?

— Больше всего подошло бы воскресенье.

— Э? Почему?

— День рождения товарища Эбисавы попадает на этот день, не так ли?

Я был ошарашен. Я не мог разгадать смысл, таящийся в словах сэмпай, поэтому какое-то время стоял сбитый с толку, зажатый в её хватке.

— Так как я хотела, чтобы наше прослушивание столкнулось с её днём рождения.

— … За-зачем?

— Ты спрашиваешь меня «зачем»? — сэмпай вдруг приблизила свое лицо к моему. Кончики наших носов едва не соприкоснулись. — Для чего же еще, кроме как не дать вам двоим отметить праздник?

— Чего…

— Мне удалось помешать вашей встречи в Сочельник, но, похоже, я зря тратила время.

Сочельник? Она сейчас сказала Сочельник? Получается, наше участие в концерте… Понятно, значит, сэмпай знала о моих планах пригласить Мафую.

Но зачем? Что она задумала?

— Ты правда не понимаешь, почему? Ты настолько непроходимо туп, что даже трогательно, — улыбнулась сэмпай, наконец, отпустив меня.

Мое лицо пылало, будто его сунули в печь.

— Хорошо. Причина действительно простая, но, полагаю, мне нужно начать с начала — так мои чувства достигнут твоего сердца.

Сэмпай оперлась на стену и вытащила свой Les Paul из кейса. Я же прислонился к стене спиной и сполз на пол.

— Я рассказывала тебе о причине, ради которой была рождена в этом мире. Ты еще помнишь?

Я кивнул. Что вообще происходит? Я ощутил, как непостижимая и пугающая привлекательность исходит от революционерки любви передо мной. Черная как смоль гитара, перекинутая через её плечо, напоминала орудие смерти, которое могло пронзить чьё-либо сердце, не оставив на теле ни одной царапины.

— Понятия не имею, о чем ты думаешь, но я собираюсь устроить революцию в этом мире. Со времен зарождения капитализма бесчисленное количество неудачников умерло на своем пути стать последним революционером. А теперь…

Сэмпай уселась на стол и моргнула.

— Почему, как ты думаешь, эти революционеры один за другим терпели неудачу?

Я повернул голову где-то на два миллиметра влево, потом вправо.

— Причина проста. Они перепутали порядок действий. Нельзя с самого начала звать себя революционером. Причина в том, что боец умрет на самом пике славы. Не будет смысла, если он станет пеплом, после того как распространит свою идею по миру. Однако…

Сэмпай воткнула провод в усилитель. Раздался характерный звук, когда она подала питание — словно толстая жила порвалась.

— Джон Леннон был другим; он самый успешный революционер в истории. Став сперва музыкантом, он таким образом привлек себе мировое внимание до своей битвы. Даже если мир забудет Михаила Бакунина или Льва Троцкого, имя Джона навсегда останется в сердце каждого. Почему так? Строго говоря, нельзя донести своих чувств другому лишь словами. Есть лишь два способа тронуть до глубины души: кровью или песней.

Сэмпай щелкнула переключателем на своем Les Paul. Гул наполнил репетиционную. Казалось, что я сейчас в чьем-то сердце.

— Если революционеры будут нести слова, положа на кон свою жизнь, то они умрут прежде, чем их идеи увидят рассвет. Я не могу совершить такую же глупость. Зачем приносить себя в жертву ради двух-трех цитат, которые запишут в большой сборник знаменитых изречений? Нужно петь, если ты действительно хочешь изменить мир. Песня донесет меня на вершину, и оттуда я произнесу свою речь. Я изменю этот мир, вылеплю, словно восковую фигуру, своим теплом.

Я едва улавливал смысл слов сэмпай. Но я понял вот что.

Сердце сэмпай прямо сейчас обливается кровью.

Не слова достигли меня, а её боль, сочившаяся отовсюду, ударила в самое сердце. Почему всё пришло к этому? Почему у неё такой печальный облик?

— Но я думаю, что, наверное, умру, не воплотив свою мечту, прямо как Джон Леннон, сраженный четырьмя пулями. Король беспомощен против зла и смерти, даже если он на вершине… Или даже именно потому, что он на вершине мира. Однако у меня есть преимущество, которого не было у Джона. Как ты думаешь, что это?

Это был не совсем вопрос. Это просто необходимая пауза, чтобы перевести дыхание, заворожить меня взглядом и облизать губы.

— Я женщина. Влюбленная женщина, понимаешь? Я могу родить ребенка. Я могу увериться, что новая жизнь не пострадает от пуль, и посвятить всю себя его воспитанию. Я не позволю собственной революции закончиться с моей смертью. Когда моя жизнь подойдет к концу, мой ребенок сможет продолжить шествие к рассвету нового мира.

Сэмпай положила руку на струны и взглянула на потолок, прежде чем вздохнуть. Гнетущая атмосфера заморозила воздух в репетиционной. Пальцы сэмпай вдруг пришли в движение. Это была «Марсельеза». Песня французской революции, омытая человеческой кровью.

— … Ну, это только пролог.

— Только пролог?! Чертовски долго!

Возразил — первое, что я сделал, когда, наконец, смог вдохнуть. Сэмпай громко рассмеялась.

— Итак, после сказанной речи самое время развеять твои сомнения.

— Под моими сомнениями ты подразумеваешь… — я напрочь забыл об этом, расслабленно слушая её длинную речь.

— Причину, по которой я расстроила твои планы отметить Рождество вместе с Мафую.

А-а, да, верно. Возвращение темы разговора к первоначальной выбила меня из колеи, но я приложил все силы, чтобы устоять на ногах и оперся об стену.

— С другой стороны, было бы замечательно, если бы ты сам смог понять всё без моих дальнейших объяснений.

— Не-а. Все равно ничего не понимаю.

— Все это означает, мне нужен ребенок, который унаследует мои амбиции. А чтобы сделать ребенка, потребуется отец.

— Ха-а?

— Мне что действительно нужно сказать что-то вроде «женись на мне» или «я не прочь заполучить твои гены», чтобы ты меня понял?

У меня не нашлось слов. Я сполз на пол. Сэмпай же сняла Les Paul c плеча и приблизилась ко мне с одурманивающей улыбкой на лице…

— Э? А-а, нет, э-э-э?

— Ты все еще думаешь, что я играюсь, молодой человек?

— Нет, ведь ты!..

Сэмпай села передо мной на корточки и приблизила лицо к моему. Она прошептала мне в ухо:

— Я уже не раз с нашей встречи объяснялась тебе в любви.

Такое ощущение, что мои внутренности облили жидким азотом. Я пошарил в воспоминаниях и вспомнил ранее сказанные слова сэмпай. Но зачем? Это было…

— Знаешь, молодой человек. Сейчас я впервые опробовала вкус такого сокрушительного поражения. Юноша, которого я люблю, украден девушкой, которую я люблю, и девушка, которую я люблю, вот-вот украдет юношу, которого я люблю. Ты не должен ничего говорить, молодой человек. Я наверное просто прижму твои губы, если ты заговоришь.

На расстоянии, когда неловкое движение приведет к контакту, губы сэмпай вывели эти слова.

— Я давно знаю, для кого ты бережешь уголок в своем сердце. Но даже в этом случае у меня нет выбора, кроме как стоять до последнего. Лучше совсем не рождаться, чем сдаваться в битве за любовь.

— Эм-м…

— Поэтому я изо всех сил старалась не дать тебе с товарищем Эбисавой вместе проводить время. Я добивалась успеха в одном, но терпела неудачу в другом. Просто, не так ли? Так теперь ты понимаешь, что я изо всех сил старалась остановить развитие ваших отношений?

Сэмпай сверкнула еще одной спокойной улыбкой. Это я должен был изо всех сил постараться тебя остановить.

Она была серьезна. Она не лгала. Её чувства ко мне были настоящими.

— После этого дружба и доверие, что были между нами прежде — наша обычная дружба — сгорит и исчезнет, превратившись в ничто. Прискорбно, но ничего нельзя сделать.

Превратится в ничто.

Я и сэмпай больше не сможем общаться как раньше, словно ничего не случилось.

Неужели это и правда… конец?

— Верно, вот что значит признаться в любви. Какая страшная штука. Любовь мягко разрушит все мыслимые фантазии об отношениях, и явит свои острые грани. Эй, молодой человек. Ты никогда не задавался вопросом, почему я ни разу не назвала тебя «товарищ», хотя сама втянула в революционную армию?

Я затаил дыхание.

Ты спрашиваешь об этом именно сейчас?

— Наступит день, когда ты превратишься в моего дражайшего врага. Я поняла это, когда впервые тебя увидела.

Наша первая встреча. Тогда Кагуразака-сэмпай сидела на крыше репетиционной. Смотрела на меня, пленяла меня. А я пленил сердце сэмпай задолго до этого.

— Тебе не нужно отвечать на мои чувства, молодой человек. Я не хочу знать.

— Почему…

— Ты спрашиваешь почему? Сняв маску, я обнажила перед тобой своё сердце и не желаю услышать ответ, который меня ранит. Я сейчас сдерживаю желание обнять тебя крепко и выплакать скопившуюся печаль

Я не видел лжи в её глазах, которые пристально на меня смотрели.

— …Н-но… почему… я?

Сэмпай прижала указательный палец к моим губам, не дав договорить.

— Девяносто процентов мирового счастья и несчастий исчезли бы, если бы мы могли сами выбирать, в кого нам влюбляться. И не было бы ни одной парочки. Не так ли, товарищ Аихара?

Я услышал скребущий звук о стену. Пока я вертел головой, сэмпай быстро поднялась, открыла дверь и протянула руки наружу.

— Не нужно никуда бежать. Входи, — произнесла довольная сэмпай, таща за руку кое-кого.

Это была Чиаки. Её лицо стало еще краснее, когда мы пересеклись с ней взглядами.

Услышала ли она наш разговор? Я попытался вспомнить, запер ли дверь, войдя в комнату… однако все расплывалось. Нет, но…

Я не мог произнести ни слова. Я присел возле стенки и наблюдал за сэмпай, которая обнимала Чиаки и что-то ей говорила. Где Мафую? Её здесь нет, верно? Об этом я переживал — единственное, что было ясным среди всего хаоса в моей голове.

Мафую наконец появилась спустя половину обеденного перерыва. Судя по всему, она сначала заглянула в медицинский кабинет. Она говорила мало, возможно из-за того, что почуяла взрывоопасное напряжение, царившее в комнате.

Мои руки совсем не слушалась во время обеденной репетиции. Разумеется, я был не в состоянии запомнить, на кого я смотрел и с кем переглядывался. Я просто взмолился, чтобы звонок прозвенел как можно скорее, когда взял несколько раз не те ноты. Удивительно, однако, что остальные при этом сдерживались.

— Нао, хватит уже!

— Не принуждай себя, молодой человек…

— Прекрати играть, если не хочешь, Наоми!

После шквала упреков последовало мгновение тишины. Я не смог никому ответить или посмотреть им в глаза. Я отложил гитару в сторону.

Когда уроки кончились, я смог сказать Мафую и Чиаки лишь: «Извините, эм-м, я немного… я не приду сегодня на репетицию». После этого я закинул бас на спину и ушел. Голова была готова лопнуть.

1. ↑Дорогие сорта «мраморного» мяса