Сегодня замечательный день для прогулок — на небе ни облачка.

Помимо ставшего уже привычным серебряного плаща с капюшоном, Шелерия взяла с собой небольшую корзинку и пошла к выходу из замка.

— Мы идем в замковый город?

— Да. Сегодня я хочу рассказать тебе про мой мир, Мидзуки.

— Хорошо. Если честно, мне и самому интересно услышать про него.

К замку и дому придворных магов я уже попривык за эти несколько дней, но возможности вновь посетить город у меня пока не появлялось.

Кроме того, разгуливать в полном одиночестве по улицам города страшновато.

Страх — совсем не то чувство, с которым я хочу покинуть этот мир.

Ведь когда-то здесь жила Шелерия, и когда-то он был полон жизни.

Я шел рядом с ней и осматривал город.

Стояла теплая безветренная погода, на улицах царила тишина.

Раздавались лишь звуки наших шагов по поросшей сорняками мостовой.

Шелерия остановилась возле дома... судя по небольшой вывеске на фронте — магазина.

Даже снаружи видно, что внутри пыльно.

В глубине виднелись печки, не уступавшие по качеству замковым. Видимо, это продовольственный магазин.

— Я очень любила ходить сюда. Каждый день здесь пекли много ряна.

Судя по тому, что леденец не смог перевести это слово, «рян» — название еды.

— Ряна?

— Помнишь, мы ели его в день нашей встречи?

— А, та еда, похожая на нан.

— В твоем мире он тоже есть?

— Да. В моей стране он не особо известен, но мне доводилось его есть.

Похоже, в стране Шелерии нан (точнее, рян) — одно из главных блюд.

Я, как японец, привык в основном к рисовым блюдам, но эта лепешка и правда была очень вкусной.

— Здесь работал дядя с шишками и жутковатым лицом, но еда у него была очень вкусная...

— Ясно...

Шелерия смотрела куда-то в пространство.

Она словно видела неизвестную мне картину прошлого, когда в этом магазине еще были люди.

Я не мог этого увидеть. И почему мне стало от этого грустно?

— ...Пойдем дальше?

— Ага.

Мы продолжили идти, оставляя магазин ряна позади.

Улицы города петляли, словно лабиринт. Не веди меня Шелерия, я бы давно потерялся.

Я посмотрел на нее, затем на ее тень.

Затем на свою правую руку.

Мысль о том, что в этом мире не осталось жизни, тяготила мое сердце каким-то неописуемым чувством.

Наконец, мы пришли к белому зданию.

За долгие годы оно обветшало, и каменная кладка в некоторых местах осыпалась.

— Это гильдия магов школы Пустоты, где я работала с 8 до 15 лет.

— С восьми? Неужели в вашей стране работают даже такие маленькие дети?

— Да, разве у вас не так?

— У нас подрабатывать разрешают, только начиная со старшей школы... с 16 где-то.

Я не смог скрыть свое удивление.

Конечно, из уроков истории я помню, что и у нас были такие времена.

Но я всегда считал их делом далекого прошлого. То, что Шелерия знакома с этим лично, меня сильно изумило.

Я в 8 лет был младшеклассником и играл с Юдзи.

Даже представить не могу себя, работающего в таком возрасте.

— Наверняка у тебя очень хороший мир, раз вы считаете, что детям работать не нужно.

— Пожалуй... хочется верить.

В голову сразу пришли недостатки моего мира. Впрочем, и хорошего в нем много.

Во всяком случае, добрых людей вокруг меня было немало.

— И что это было за место?

— Я терпеть не могла людей, на которых работала. Каждый день они заставляли меня трудиться до полного изнеможения. И платили сущие гроши, большую часть которых приходилось отдавать.

— Суровая у тебя была жизнь.

— Вовсе нет.

Я попытался представить себе маленькую Шелерию, которой отдает приказы жуткого вида дама.

Она сразу напомнила меня героиню какой-нибудь сказки.

— Мне еще повезло. Я с самого рождения обладала талантом к магии.

— Ясно. Кстати, а чем гильдия магов отличается от придворных магов?

Судя по названию, разница могла быть в уровне магов или же в источнике финансирования. В моем мире такая профессия отсутствовала, так что привести аналогию трудновато.

— Наверное, лучше всего сказать, что гильдия занимается практикой, а придворные маги — исследованиями.

— Понятно.

На ум, наконец, пришло сравнение с химиками и фармацевтами, хоть это и немного другое.

Химики делают лекарства, фармацевты их продают.

Обе профессии — важные и уважаемые.

Наверняка они получают государственную поддержку, и зарплата у них хорошая.

— Мне до сих пор кое-что кажется странным.

— Странным?

— Да. Есть множество видов магии, но государство требует, чтобы каждый человек использовал не более одного. Нарушителей лишали всех прав и преследовали.

— Ого... сурово.

— Когда проводились исследования с участием нескольких школ, нам приходилось вызывать людей других школ и ждать их месяцами, ничего не делая и лишь совещаясь. Не будь этого ограничения, работа шла куда бы быстрее.

Правило одной школы напомнило мне о торговле.

В Японии времен Эдо считалось, что ремесленник может относиться лишь к одной гильдии.

Видимо, и со школами магии ситуация такая же.

Хотя, стоп. Я лично видел, что Шелерия использовала огонь, воду и ветер. И еще пустоту. Выходит, она владеет 4 школами.

Видимо, она надеялась, что кто-то придет и накажет ее, если она будет так делать.

— И чем ты тут занималась, Шелерия?

— Делала проводящую бумагу. Конечно, далеко не такую качественную, как в замке.

Значит, у бумаги еще и качество есть.

Хоть я ничего не понимаю в магии, похоже, в ней много нюансов.

— Но здесь работала и моя старшая сестра... не родная, но очень добрая. Без нее я бы и мечтать не могла о том, чтобы стать придворным магом.

Шелерия рассказывала о ней с нескрываемым удовольствием. Видимо, ее сестра и правда была прекрасным человеком.

— Вижу, ты очень любила ее, Шелерия.

— Да. Она была очень доброй... я никогда ее не забуду.

Выражение лица Шелерии напомнило мне о том учителе из младшей школы, который заботился обо мне.

Он брал руководство над нами несколько лет и был поистине хорошим учителем.

Год за годом он присматривал за мной после того, как я потерял родителей. Хоть я и должен был казаться ему трудным ребенком, он всегда обращался со мной ласково.

Трудно забыть, как он разозлился из-за цветов на парте. Ни я, ни мой друг не знали тогда, что означает этот жест.

Да, в тот раз я испугался, но когда думаю об этом сейчас, то понимаю, что даже эту злость в нем вызвала забота обо мне.

Я ни за что не забуду его чувства.

— Прости, Мидзуки. Наверное, не стоило об этом говорить.

— Ничего, я понимаю... может, это высокомерно с моей стороны, но я немного понимаю твои чувства.

— Спасибо... идем дальше.

Мы с Шелерией продолжили бродить по пустынному городу.

Мы словно ходили среди памятников исчезнувшей жизни.

Город оказался даже больше, чем я представлял.

Тут и там попадались осколки и обрывки чьих-то жизней, показывавших, сколько здесь когда-то жило людей.

Брошенные мячи, оставленные на столе тарелки, остановившиеся посреди дороги повозки, выставленные на витринах товары.

Люди исчезли не потому, что захотели этого.

Неизвестно, по какой причине, но что-то стерло людей из мира против их воли.

Что-то... возможно, не человек.

Но почему, с какой целью?..

Может, это природное явление или неизвестная мне магия.

Однако если судить по словам Шелерии, стереть всех людей разом невозможно.

Тем более, что исчезла вся жизнь, не только человеческая.

Что же за катаклизм случился в этом мире?..

— Мидзуки, ты еще не устал от такой долгой прогулки? Может, пообеда... фуса?

— ...Кажется, действие опять закончилось. Что будем делать?

Удивительные леденцы, дававшие нам понимать друг друга, действовали лишь несколько часов.

Мы съели их утром, и они протянули почти до самого обеда — дольше, чем в прошлый раз.

Осталось еще два.

Как говорила Шелерия, это очень дорогие леденцы. Достать их крайне тяжело, поэтому пользоваться ими нужно бережно.

Потому что без них мы с Шелерией не сможем разговаривать.

— Мидзуки, — произнесла Шелерия мое имя и положила в рот один из двух последних леденцов.

— Шелерия?..

А затем она почему-то закрыла коробку с леденцами.

Насколько я знаю, чтобы эти леденцы работали, мы оба должны съесть их.

— Шелерия, что ты?!

Только я понял, что она обняла меня, как ее губы сомкнулись на моих.

А затем она протянула язычок с покоящимся на нем леденцом...

Не могу ни о чем думать. В голове пустота.

Мое лицо пылает от жара. Такое чувство, будто вся кровь моего тела собралась в голове.

— Прости...

Шелерия тут же натянула капюшон, скрыв свое лицо.

Но я видел, что она покраснела до кончиков ушей.

Впрочем, я не лучше.

— Нам понадобится последний, чтобы вернуть тебя в твой мир. Поэтому, в целях экономии...

— Я… ясно. Мы по времени успеем?

— Да. Действовать будет недолго, но нам должно хватить.

— ...

— ...

У-ух... неловко-то как.

Совсем недавно мы с ней общались свободно, но как только начинаешь задумываться над словами, как они встают поперек горла.

— Так что, пообедаем?

— А-ага.

Шелерия достала из корзинки еду.

Небольшие треугольные пирожки, судя по всему, обжаренные в масле.

Я попробовал один на вкус. Внутри оказалась начинка из незнакомых мне овощей и фарша.

Однако эмоции от случившегося перебивали весь вкус.

Я запомнил лишь то, что пирожки были вкусными.

— Ну что, Мидзуки, осталось еще одно место. Пойдешь?

— Пойду.

Мы направились на самую окраину городка, на небольшой холм.

Пройдя через заросли травы, выросшей за три месяца, я увидел ветряную мельницу.

На широкой каменной башне неспешно вращались огромные лопасти.

Ветер приносил ей на редкость чистый воздух этого мира.

Вместе с ним пролетел лепесток.

Он принадлежал синим цветам, которые росли за мельницей.

Мои отец и мать годами учили меня разбираться в цветах, но я не узнал их.

Ветер донес до нас их неповторимый запах.

Да... это очень приятное место.

— М-м! Это мое самое любимое место, — сказала Шелерия, потягиваясь.

— Тут и правда хорошо.

— Вот-вот. Даже когда я выросла, мне не разонравилось приходить сюда.

Шелерия с меланхоличным видом указала пальцем на город.

На тот самый город, по которому мы с ней бродили целый день.

На безлюдный город, все еще сохранивший следы человеческого дыхания.

— Мидзуки, можно тебя напоследок попросить о двух вещах?

— О двух?

— Да. Первая — можешь называть меня не Шелерия, а Шели?

Видимо, даже в их мире принято давать друг другу клички или прозвища.

Обычно они выражают близость.

— Хорошо, как скажешь, Шеле... Шели.

— А! Я слышала, ты осекся.

— Прости.

— Хе-хе. Спасибо, Мидзуки. А у тебя какое-нибудь прозвище было?

— Хм-м, знакомые зовут меня Мидзуки, так что я никогда об этом не думал.

Шели кивнула и вновь посмотрела на город.

Ее прозрачные волосы начали развеваться на ветру.

Шели придержала их рукой и продолжила смотреть вдаль.

Впрочем, прозрачные волосы не мешали ей видеть.

— И второе.

— Да?

— Не забывай этот мир. Не забывай... меня, — произнесла Шели после глубокого вдоха.

Я прокрутил в памяти сегодняшний день.

Весь это город наполняли воспоминания Шели.

А за эти несколько часов приятные воспоминания появились и у меня.

Поэтому ей не нужно было меня упрашивать.

— Хорошо.

— Спасибо, Мидзуки... — Шели кивнула.

От моего ответа в ее глазах появились слезы.

— Слушай, Шели. Если ты не против, то почему бы нам не отправиться в мой мир вместе?

— Хорошая идея...

— Тогда...

— Но неосуществимая, — отрезала Шели.

Ее лицо стало печальным — тем самым, которое я больше не хотел видеть.

— Все записи в материалах относились лишь к возвращению.

— Возвращению...

— Да. Понимаешь, во всех техниках этого мира, связанных с призывом, призыв и возврат всегда идут рука об руку, так что любой призыв совершается с задатком на будущее возвращение.

— Так?

— Но призывы с участием параллельного мира принципиально отличаются. Поскольку речь идет о призыве чего-то, о существовании которого ты даже не подозреваешь, автор теории смог описать лишь процесс возврата. Если я хочу осуществить сам призыв, мне не остается ничего другого, кроме как вплетать в заклинание воспоминания, оказавшие важное влияние на того, к кому применяется заклинание.

Я плохо ее понял, но, похоже, я и сам — важная часть заклинания.

Но почему Шели не может...

— Мидзуки, ты ведь помнишь свой мир? Помнишь дорогих тебе людей?

— А-ага.

— Но я так не могу.

— А...

Шели не может представить себе те вещи, которые кажутся мне очевидными.

Я плохо понимал принцип действия магии.

Так же, как Шели плохо знала мой мир — аромат воздуха, пейзажи, людей, животных, растения... она не могла знать всех этих деталей, казавшихся мне родными.

Сколько бы я ей ни рассказывал, я не могу научить ее представлять все это.

— Не огорчайся так! Я смогу прожить и одна.

— Но...

— Мидзуки, ты дал мне надежду. Бог не простит меня, если я попрошу у тебя чего-то еще.

— ...

Разве?

Разве может бог не простить такого?..

— Идем обратно в комнату. Я верну тебя в твой мир, — решительно заявила Шели, и я не смог ей ничего ответить.

Всю обратную дорогу мы молчали.

Я хотел что-то сказать Шели, но не знал, что.

Час расставания неумолимо приближался.

Это чувство... такое же, как после смерти моих настоящих родителей.

Я не знаю, чего боюсь, и не знаю, что делать.

— Фяба, Мидзуки...

Когда мы дошли до комнаты, Шели что-то сказала, но действие леденца уже кончилось.

Время истекало.

У меня почти не осталось возможности сказать ей то, что я должен.

Шели взяла в рот леденец, и мы поцеловались так же, как и днем.

Но почему-то в этот раз я не ощутил того жара.

Вместо этого моим сердцем овладело странное чувство пустоты.

— Мидзуки, заботься о дорогих тебе вещах — о людях и о твоем мире, хорошо?

— Ага...

Нет, я хотел сказать не это.

Так чего же я хочу?

Мать... отец... Юдзи...

О чем они думали, когда помогали мне?.. Не знаю.

— Мидзуки!

— А, что?!

Шели произнесла мое имя так громко и неожиданно, что я откликнулся чисто рефлекторно.

— Неужели дорогие тебе вещи — такая мелочь, что ты так отвечаешь?!

— Э?..

Нет.

То, что я оставил в другом мире — вовсе не мелочь.

Это нечто совершенно незаменимое — это дорогие мне люди.

— Нет!

— Тогда докажи мне!

— Как?

— Докажи самим собой. Вернись в свой мир и будь счастлив, слышишь?!

— ...

Ясно...

Шели — такая же, как остальные.

Человек, помогающий мне, потому что я бессилен.

Человек, ободряющий меня.

— Хорошо!

— А теперь иди. Соберись с силами и представь свой старый мир.

— Ага.

— И не смей оборачиваться, понял?

Я кивнул в ответ на ее слова.

Продолжая стоять с опущенной головой, я увидел, как Шели с улыбкой открыла дверь комнаты.

Вся комната словно растворилась в прозрачном свете, в котором виднелись проблески красного, синего, зеленого, желтого, белого и черного. Весь цвет затягивало в центр.

Удивительная картина напоминала сцену из фильма.

— Думай о дорогих тебе людях и иди вперед.

После этих слов я зашел в комнату.

Стоило сделать первый шаг, как мне сразу стало немного дурно. Казалось, будто какая-то сила пытается оторвать меня от пола.

Но я пошел дальше.

— Мидзуки.

Я не обернулся.

Потому что меня попросил об этом дорогой мне человек.

— Спа... си... бо...

— ...

Японский.

Несмотря на перевод леденца, я отчетливо услышал, что Шели сказала «спасибо» своим голосом.

Я шел дальше, не оборачиваясь.

Я шел обратно к остальным.

Шели сказала мне, чтобы я думал о дорогих мне вещах.

Об отце, о матери, о Юдзи.

Я думал обо всем, что осталось в том мире.

Я верил, что этим я отплачиваю доброту Шели.

Когда я был маленьким, мне помогали.

Каждый день меня утешали, каждую неделю меня куда-то водили.

Когда я был маленьким, мне показали.

То, насколько прекрасны цветы.

Когда я был маленьким, меня спасли.

Тем, что я не был один.

В один дождливый день я осознал это.

Я понял, что меня окружают не только вещи, которые я «ненавижу».

Я шел.

Шел дальше.

Как бы тяжело, горько и грустно мне ни было.

Передо мной появился лучик света.

Это мой путь домой.

Теплый свет, аромат цветов, сладкий запах сладостей.

Они там.

Их добрые сердца.

Я шел.

Свет становился все ближе.

— Вы...

Свет дрожал, будто готовый исчезнуть в любой момент.

А я все тянул к нему руку.

Тянул руку к своему дому.

И тогда что-то коснулось моей руки.

Желтые лепестки.

Герань — цветок, означающий дружбу.

И еще две вещи.

Первая: «любовь».

А вторая...

«Случайная встреча».

И этот смысл содержала только и исключительно желтая герань.

— Хорошо...

Лишь сейчас я понял, что хотел сказать Шелерии.

Я вспомнил тот день, когда мне протянули руку помощи.

Шел дождь, мое настроение было отвратительным.

Я заплакал, увидев цветы на своей парте.

Но не от грусти.

А от радости.

От того, что я не один в этом мире... от того, что есть человек, готовый протянуть мне руку.

— Я должен вернуться!..

Такими темпами я оставлю Шелерию одну.

Никто, кроме меня, не сможет протянуть ей руку.

— Шелерия...

Пространство исказилось.

«Не смей оборачиваться».

Это были ее слова.

А значит, я нарушил это обещание.

Я не знал, что пойдет не так в магии, если я сделаю это.

Но.

Но все же.

Я должен вернуться к Шели.

Но как?

Разве Шели не сказала мне, как?

«Думай о дорогих тебе людях и иди вперед».

Я прокрутил в своей голове воспоминания.

Как я спустился с горы и вышел к реке. Как я прошел вдоль нее к заброшенной деревне. Как я бродил по деревне и встретил Шели. Как я путешествовал с ней. Как я впервые увидел магию. Как мы пришли с ней в замок. Как я впервые поговорил с ней в подземной сокровищнице. Как рассказал ей о дорогих мне людях. Как дал ей отведать приготовленной мной еды. Как она показывала мне замковый город. Как она попросила меня называть ее Шели возле мельницы.

Как мы... поцеловались с ней.

Я вспоминал.

И грустные, и радостные моменты — я вспоминал все.

Вспоминал все дни, что мы провели вместе.

В центре исказившегося пространства появился луч света.

И я протянул к нему руку...