До прощального концерта оставалось две недели.

Все члены нового школьного совета выглядели страшно довольными. Особенно Тасиро, у нее с лица не сходила блаженная улыбка.

— От одной мысли, что Тиаки выйдет на сцену, прямо такое нетерпение накрывает! Ночью не заснуть! — поделилась она, обдавая меня волнами своей розовой ауры.

— Как мало нужно человеку для счастья.

— От жизни нужно получать удовольствие!♪

— Смотря на тебя, я тоже начинаю так думать.

Еще бы заразить этим твоим хлещущим через край позитивом всех, кто чувствует себя одиноко, потому что у них нет друзей, всех, кто страдает из-за страхов о будущем или не знает, какую стезю выбрать.

— И раз уж зашел этот разговор, Инаба, скажи же, Тиаки-тяну очень пойдет?

С этими словами Тасиро раскрыла передо мной какой-то глянцевый журнал. Из всей одежды на модели были лишь ультракороткие кожаные шорты, что-то вроде длинного пальто из черных перьев и высокие, до самых бедер ботинки (причем в каких-то аляпистых пятнах, как у леопарда).

— Фу-у, гадость!

— Но Тиаки-тяну наверняка пойдет!

— Тиаки никогда не вырядится, как трансвестит!

— Чего сразу «трансвестит»?! Ну да, костюм — просто аут, но на Тиаки-тяне все будет выглядеть здорово! А только представить, как он в этом исполняет что-нибудь из «The Yellow Monkey»… А-ах, моэ-э-э!

— Можешь сколько угодно предаваться фантазиям, Тасиро, но ты не забыла, что речь идет о прощальном концерте? Думаешь, директор, завуч и прочие позволят ему выйти в этом?

Она насупилась.

— А Аоки так вообще взбесится.

— М-м-м… Думаешь, будет лучше черный кожаный костюм в стиле бондаж?

— И то и то не принимается.

Хотя на дворе февраль, день выдался теплым и безветренным, поэтому на большой перемене я отправился на крышу, на свое привычное место — бак для воды, успевший приятно нагреться под солнечными лучами. И обнаружил там лежащего Тиаки.

— Вы в порядке, сэнсэй?

— Голова болит…

По недовольному лицу можно было догадаться с первой попытки о причине его головной боли.

Я невольно фыркнул.

— Не смейся.

— Так как, вас ждать в перьевом плаще?

Вместо ответа он меня лягнул.

— Перед ним было черное кожаное убожество, а до этого какая-то жуть в рюшечках а-ля наряд принца из постановки Такарадзука… И кошачьи ушки… Каждый день прискакивает с очередной дикой идеей. Ей бы эту энергию на учебу направить, запросто бы в Токийский государственный поступила.

Тиаки, морщась, затянулся.

— Если бы всё в жизни было так просто, — вздохнул я, присаживаясь рядом.

Тиаки покосился на меня.

— Вечно тебя на философствование разбирает. Рядом с тобой что, взрослых много?

Я задумался.

— Не знаю… Наверное.

— Это не повод, чтобы тебе самому быстро взрослеть, — выдохнул дым Тиаки.

Когда-то Акинэ-тян мне тоже сказала нечто подобное.

— Смешать бы тебя с Тасиро и поделить — было бы в самый раз.

— Как-то не хочется мне смешиваться с Тасиро.

Тиаки хмыкнул.

— А я бы не отказался от ее неуемного позитива.

— Что да, то да. Такое чувство, что у нее не бывает плохого настроения. И не только у нее, я как ни посмотрю на тех же Сакурабу с Какиути, на их подружек, на членов нового школьного совета, то всякий раз думаю: вот кто умеет получать удовольствие от жизни… Особенно это заметно, когда они тянут это свое «моэ-э-э».

— В нем всё и дело, в этом «моэ-э-э». Какие бы глупости они ни болтали, как бы у окружающих не вяли от них уши, «моэ» — это всегда позитив. Не бывает негативного «моэ», это уже будет «похоть». Между этими двумя понятиями существует очень тонкая, но отчетливая грань.

— А вы в этом знаете толк, сэнсэй.

— У меня много друзей отаку.

— Отаку… Понятно.

В средней школе один мой одноклассник был страстным фанатом вселенной «Гандам».

Он вообще увлекался вообще жанром меха (отдавая особое предпочтение девушкам-воительницам) и постоянно читал тематические журналы. Я ни разу не видел, чтобы он в школе с кем-нибудь близко общался, но при этом по сравнению с тем же мной — а в то время у меня из друзей остался один Хасэ — он выглядел намного собраннее и увереннее. В учебе был одним из первых, физкультуру не прогуливал. Если его спрашивали, что он читает, спокойно и понятно рассказывал о гандамах. Если мне не изменяет память, он часто болтал с Хасэ. После средней школы он отправился в техникум, чтобы, как сам признался, со временем исполнить мечту и построить настоящий гандам.

— На первый взгляд он казался нелюдимым и замкнутым: друзей нет, девушки тоже, тащится от мехов и военной формы… Но на самом деле совершенно нормальный парень, — завершил я свой рассказ.

Тиаки кивнул.

— Нельзя путать отаку, которые, к примеру, собирают фигурки лоли и не вылезают из дома, с настоящими лоликонщиками и хикки. Отаку живут в своем собственном богатом мире, где чувствуют себя свободно. В этом их кардинальное отличие от тех, кто не в состоянии наладить отношения со взрослыми женщинами и поэтому переключается на девочек, или от тех, кто из-за проблем с общением закрывается от всего мира.

— Я тоже так думаю. Быть отаку — это личный выбор конкретного человека. Они, как бы это сказать… находят в этом удовлетворение… Нет, скорее, раскрываются.

— Взять тех же яойщиц, сколько непонимания и откровенного отторжения у окружающих они вызывают. Но они умеют получать удовольствие от своих фантазий, и это, на мой взгляд, куда лучше, чем вообще не давать воли воображению.

— Угу.

— Те, кого по-настоящему стоит опасаться, чаще всего ведут себя как самые обычные люди… — задумчиво, будто что-то вспоминая, и как-то очень серьезно добавил Тиаки.

Не сразу, но все же я решился спросить:

— С вами что-то случилось в прошлом? Вы поэтому не хотите петь со сцены?

Тиаки точно воды в рот набрал. Я еще никогда не видел у него на лице столь мрачного выражения.

От сигареты, зажатой между пальцами левой руки, поднимался прямой усик дыма. Бесшумно упал длинный столбик пепла.

Наконец Тиаки поднял перед собой левую руку, закрывая ею солнце. На запястье отчетливо виднелся шрам.

— Ученица зубами разодрала, — вдруг сказал он.

Я опешил.

— Руку?

Тиаки кивнул.

— Ее, конечно, вряд ли можно назвать «самой обычной», но… Пожалеть ее, думаю, стоит.

Назовем ту девушку Ёко.

Ёко поступила в старшую школу в тот год, когда Тиаки стал классным руководителем одного из вторых классов, поэтому на уроках они не пересекались. Но он уже тогда работал консультантом, его постоянно можно было видеть на «линейках» и собраниях в актовом зале, и среди второклассниц и третьеклассниц он был «первым красавчиком среди учителей». Тиаки в той школе ни разу не пел со сцены, но и без этого пользовался бешеной популярностью у учениц. Девушки из первых классов тоже немедленно стали о нем шептаться.

Кто-то довольствовался обсуждениями на тему «какой Тиаки-сэнсэй классный!», кто-то, завидев его в коридоре, начинал активно махать рукой, а кто-то забегал к нему без всякого повода в кабинет для консультаций. Но в целом этим всё и ограничивалось. Даже те письма с признаниями, что он изредка у себя находил, были анонимны (в этом смысле в Дзёто девушки куда настырнее).

Но Ёко была другой.

Ёко поначалу ничем не привлекала к себе внимания. Серая мышка, которая никогда не заговорит первой, она всегда держалась обособленно и подружками не обзавелась. Но и страдающей от одиночества не казалась. Одноклассники, не чувствуя отдачи, со временем прекратили попытки сблизиться с ней. Во время бурных обсуждений Тиаки она не проявляла ни малейшего интереса и постоянно что-то писала в тетради, все думали, что она занимается.

Но где-то в начале второго триместра произошел инцидент, после которого всем стала известна истинная причина, почему Ёко все свободное время проводит, уткнувшись носом в тетрадь. Один из ее одноклассников, решив глупо пошутить, стянул у нее тетрадь.

А в ней мелким нервным почерком несколько страниц подряд были исписаны мыслями о Тиаки. Причем их содержание по-настоящему ужаснуло одноклассников.

— Да ты совсем больная!

Ладно, если бы это были признания в любви, но там шли подробные описания, как Ёко с Тиаки проводили вместе вечера и ночи. Разумеется, то были исключительно ее фантазии, но они были настолько грязными, что никому даже дразниться не захотелось. Все с возмущением на нее набросились.

— Прекрати выдумывать эти гадости про Тиаки-сэнсэя! У меня мороз по коже от твоей писанины!

— Ты себя в зеркало вообще видела?! Где ты и где Тиаки-сэнсэй!

Но Ёко молчала. Она не выглядела смущенной из-за раскрытия своей тайны или испуганной из-за насевших на нее девушек. Лишь недовольно кривила поджатые губы.

Ее одноклассницы зачеркали каждую строчку в злополучной тетради, а после затеяли тотальный игнор. Ёко больше ничего не писала, но вместо этого начала что-то бормотать себе под нос, чем вызвала со стороны класса еще большую неприязнь, и все стали обходить ее стороной. Тиаки же вообще был не в курсе всей этой истории и о существовании Ёко даже не подозревал.

А потом случилась трагедия.

Шел второй день промежуточных тестов. Уроки уже закончились, и большинство учеников разошлись по домам, на школу опустилась тишина. Тиаки отправился по делам в класс информатики, что находился в отдельном крыле.

Он просматривал документы, когда почувствовал, что позади него кто-то есть, и обернулся.

В тот же миг его прошил мощнейший разряд, и он упал со стула.

Тиаки получил удар электрошокером.

С трудом он различил стоявшую над ним Ёко. Та еще раз прижала электрошокер к левому плечу Тиаки. Тот рефлекторно отдернулся.

Конечно, электрошокером убить нельзя, при достаточной мощности удара можно разве что вырубить. Но боли от разряда достаточно, чтобы человек на какое-то время потерял контроль над телом.

Глядя сверху вниз на неподвижно лежащего на полу Тиаки, Ёко легонько улыбнулась.

— Это всё правда… Мы с вами любим друг друга… Правда же? Скажите же, Тиаки-сэнсэй?

Она легла ему на грудь.

— Вы ведь постоянно меня так обнимали, прижимали к себе. Шептали, что любите меня, что так сильно меня любите. Тысячи, тысячи раз… А они говорят, что это неправда! Разве так можно?!

«Она не в себе… — подумал Тиаки. — Если что-то не предпринять, это плохо закончится!»

Онемевшей рукой он потянулся к поясу и выдернул чеку из брелка тревожной сигнализации (кстати, я только тогда обратил внимание, что он и сейчас носит с собой этот брелок. Такой маленький, что и не заметишь. Тиаки сказал, что его собрал для него друг. Наверное, какой-нибудь повернутый на технике).

Завыла сирена в сто двадцать децибел — почти столько же выдает реактивный самолет.

— Что? Что это? Прекратите, сэнсэй! За что?! Почему?! Выключите! Выключите это!!!

Ёко попыталась ногтями выдрать из кулака Тиаки чеку от брелка. Но тот терпел боль и не сдавался.

— Зачем вы так?! За что?! Почему?!

Рыдая, Ёко застучала его кулаком по полу, а под конец впилась в запястье зубами.

Тут в кабинет ворвался учитель химии.

И застыл при виде окровавленного лица Ёко, не выпускающей из зубов руку Тиаки.

— Ч-что… Что здесь происходит?..

Ёко закричала, да так громко, что едва не перекрыла сирену. Ее психика окончательно сломалась.

— Мы с Тиаки-сэнсэем любим друг друга!!! Он каждую ночь, каждую ночь приходит ко мне в комнату!!! Я ношу под сердцем его ребенка!!!

Ёко еще долго вопила, размазывая по лицу слезы и кровь. Руководство школы, не желая придавать дело огласке, вызвало две машины «скорой», которые развезли Тиаки и Ёко по разным больницам. Ёко, разумеется, в психиатрическую. Она и в машине продолжала кричать о своих выдуманных отношениях с Тиаки. А тому пришлось наложить пять швов на разодранное запястье и загипсовать сломанный мизинец.

— Уже потом выяснилось, что Ёко и в средней школе кое-что натворила, но руководство поверило, что она раскаивается, поэтому подробности в личное дело заносить не стали. Решили, что ее травили, вот она и сорвалась.

— Так что она натворила?

— Преследовала мальчика.

— Мальчика?! Девочка из средней школы?

— Когда она училась в третьем классе, одноклассницы обвинили ее, что она достала одного мальчика из спортивной секции. И это закончилось большим скандалом.

Как стало ясно, опять-таки уже впоследствии, Ёко с детства держали в ежовых рукавицах, поэтому она выросла прямолинейной и замкнутой, не умела заводить друзей, а когда впервые в жизни влюбилась, естественно, не знала, как себя правильно вести, и в итоге это вылилось в преследование. Но одноклассницам до этого не было никакого дела, поэтому Ёко стали игнорировать и травить, а та в конце концов закрылась в себе.

— Кто знает, что она там себе навыдумывала в своем воображаемом мире. Но этого оказалось достаточно, чтобы ее психика дала сбой, — хмурясь, продолжал Тиаки.

Я заметил, что у него дрожат веки.

Стоило вообразить, как надо мной стоит обезумевшая девушка с электрошокером в руке… и у меня кровь в жилах застыла.

Но на этом беды Ёко не закончились.

Ее мать поверила фантазиям дочери и принеслась в школу разъяренной фурией. С пеной у рта грозилась подать в суд на Тиаки и руководство школы. На взгляд любого она сама выглядела откровенно безумной.

— Да… Всё началось с матери…

Мать Ёко воспитывали в строгости. Поэтому и своей единственной дочери она с детства внушала, что главное для женщины — это добродетель. Чистоплотная до крайности, она воспринимала секс как нечто грязное и постыдное и чуть ли не через каждое слово вставляла «какое бесстыдство». Известие о том, что муж изменяет ей с официанткой из ночного клуба, обрушилось на нее как гром среди ясного неба.

Обслуживающая клиентов в одном нижнем белье официантка и мать Ёко — более непохожих друг на друга женщин найти сложно.

Родители развелись, когда Ёко училась в пятом классе начальной школы. Отношение матери к дочери с тех пор начало меняться в худшую сторону. Она как одержимая твердила, что «желание — это плохо», «желание — это грязно». Не давала ей смотреть программы или читать журналы на эту тему — ведь в современных СМИ «всё крутится вокруг мужчин». Ёко не разрешали говорить с мальчиками.

— Но можешь себе представить растерянность Ёко? Мать говорит, что секс — это ужасно, но при этом она ведь сама появилась на свет после секса родителей. Она живое доказательство того, что у родителей интимная жизнь была. А тут у нее как раз начался переходный возраст. А это значит что, Инаба-кун?

— Что?

— Наступила половая зрелость. В кровь в огромных количествах поступают половые гормоны, тело начинает меняться. У кого-то психика не успевает поспеть за этими метаморфозами. Вспомни себя.

— М-м… Ну… — я почесал голову.

— Естественным образом тело и сознание Ёко тоже стали обретать женственные черты. В ней проснулся интерес к мальчикам. Но одновременно с ним навалилось чувство вины и ощущение собственной испорченности. Растерянность Ёко усиливалась.

— И в итоге вылилось в это?

Сигарета в левой руке Тиаки уже почти догорела.

— Когда инстинкты взывают о сексе, а разум категорически это отвергает, между телом и психикой происходит раскол. Кто-то бы в такой ситуации обошелся обычными фантазиями, но у кого-то под неустанным прессингом фантазии тоже могут выйти из-под контроля.

В случае Ёко ее фантазии перешли грань, отделяющую мир грез от реальности

А виновная во всем этом мать обратилась в полицию с заявлением, что Тиаки изнасиловал ее дочь и теперь она беременна от него, но выяснить, что это всё ложь, не составило большого труда. Однако мать упрямо продолжала отрицать реальность. Как и ее дочь.

— И… что с ними потом стало? С матерью и дочерью?

— Обеих положили в больницу, где они находятся до сих пор.

Тиаки вдавил окурок в карманную пепельницу.

— Жуткая история…

— Нельзя подавлять инстинкты. Любовь — какую бы форму она ни принимала — вызывает желание прикоснуться к объекту своего чувства, это совершенно нормально. Хотя я и против слишком откровенных разговоров на эту тему. То же половое воспитание должно оставаться в рамках разумного.

— Вы про то, как на куклах показывают, как все должно происходить? Смех да и только.

— Вот-вот, про все эти «уроки секса» в начальной школе. Будь я шестиклассником, в жизни бы на него не пошел, а будь учителем, ни за какие деньги не стал бы их вести.

Не помню, были ли у нас в начальной школе уроки полового воспитания. Наверное, мне просто было неинтересно. Хотя, думаю, я бы запомнил, если бы нам на куклах показывали «с девочкой нужно делать так и так». Так что, скорее всего, уроков не было. А если бы и были, Хасэ бы точно не удержался от едких комментариев… Вот на это я бы посмотрел, как он, презрительно усмехаясь, дразнит учителя.

— Я не против, чтобы ко мне испытывали симпатию или желание. В пределах своего воображения человек волен делать всё, что пожелает. Неправильно обвинять за фантазии, какими бы невероятными они ни были. Вопрос лишь в том, умеет ли человек их контролировать или нет.

— Угу.

— Поэтому Тасиро и другие девушки с их «моэ-э-э» безобидны. Да, они в восторге от кошачьих ушек и прочего, но они довольствуются своими фантазиями и ни на что большее не претендуют. А уметь получать удовольствие — это очень важно.

На лицо Тиаки наконец вернулась улыбка.

— Но сами вы против кошачьих ушек?

— Категорически!