1
1
  1. Ранобэ
  2. Шестая зона
  3. No.6 #4

Глава 4 — Бедственное положение

Прекрасные дамы, так же, как жалость наша оценивается по заслугам, так и жестокость наша карается божественной справедливостью. И чтобы в равной степени доказать это вам и дать стимул для изгнания жестокости из ваших сердец, я расскажу вам историю, такую же прекрасную, сколь полную пафоса. Дж. Бокаччи, «Декамерон».

Он брел среди травы, в горячей и влажной дымке. Он видел лишь свои ноги. Они были очень маленькими. Трава росла высоко и достигала его плеч.

Он понял, что бурная растительность почти скрывает его потому, что он еще мал. Он посмотрел вверх на голубое небо, такое далекое и высокое. Ветер притих, было очень жарко.

Его позвали по имени.

Его настоящему имени. Давно он уже не слышал его. Воздух шевельнулся. Ветер качнул ветви вверху. Запах зелени стал сильнее.

Кто звал его? Кто знал его имя?

Он слышал песню. И удары крыльев насекомых. Черная тень появилась в поле зрения. Сначала одна, потом еще одна и одна. На небесно-голубом фоне бесчисленные насекомые летали туда-сюда, образуя кольцо. Когда он подошел ближе, они разлетелись во всех направлениях и вновь собрались в одну точку.

Танец.

Они танцевали под песню.

Иди сюда.

Он услышал нежный голос.

Позволь научить тебя песне. Я обучу тебя песне, которая нужна тебе будет, чтобы жить. Иди сюда.

Его звали по имени и манили. Этот голос пробуждал чувство ностальгии. Но он не мог шевельнуться.

Хлопанье крыльев стало громче. Оно гудело непрерывно в ушах и воздух гудел вместе с ним. Черные тени яростно танцевали.

О, эта сцена…

— Нэдзуми!

Его тянули назад, с силой, с мощью. Песня, манящий голос, жужжание крыльев и запах буйной зелени — все растворилось в воздухе.

— Ответь мне, Нэдзуми!

В глаза ударил тусклый свет. К затылку приложили холодную ткань. Это очень успокаивало.

— Сион…

— Ты очнулся? Видишь меня?

— Кое-как.

— А ты знаешь, где находишься?

— На кровати… — Нэдзуми ответил чересчур конкретно. — Это ты меня сюда принес?

— Сколько будет три плюс семь?

— А?

— Сложение. Если к трем добавить семь, что получим?

— Это еще зачем? Тест мне устроить хочешь?

— Просто ответь мне серьезно. Три плюс семь — это сколько?

— Десять… — опасливо ответил Нэдзуми.

— Да. Верно. Далее, сколько будет семь на три?

— Сион, послушай…

— Три умножить на семь. Ответь мне.

— Двадцать один.

— Верно. Хорошо, что ты ел сегодня на обед?

— Блин, интересно, можно ли это вообще обедом считать? Я съел две полоски сушеного картофеля и немного козьего молока. Я украл мешочек старых сухарей у Инукаши. В процессе меня чуть не покусали.

— Голова кружится?

— Совсем нет.

— Тошнит?

— Я в порядке.

— И голова не болит?

— Нет.

— Можешь рассказать — когда ты упал, какими были ощущения?

Сион усердно осматривал его. В глазах был напряженный огонек решительности. Это наводило на мысль о поверхности замерзшего озера.

— Ветер… дул, — нерешительно начал Нэдзуми.

— Ветер?

— Ветер дует и похищает души.

Воруют люди сердце,

Уносит душу ветер.

Земля, ветра, дожди и солнце,

Оставьте все на месте.

Голос ведь что-то такое пел? Нэдзуми не мог вспомнить точно. Но во рту пересохло. Так пересохло, что даже больно стало. Ему протянули белую кружку, полную чистой воды. Он ее осушил. Подобно ливню, питающему пересохшую землю, предложенная ему вода влилась в его тело и впиталась до последней капли. Она была неописуемо вкусной. Теперь он смог глубоко вздохнуть и задать вопрос.

— Сион, ты волнуешься, не поврежден ли у меня мозг?

— Ну, ты так неожиданно в обморок упал. Я должен принять все меры предосторожности.

Нэдзуми поднес руку к затылку. Той же рукой он ощутил свою грудь сквозь распахнутую рубашку. Ничего странного не наблюдалось. По крайней мере, невооруженным глазом изменений он не заметил.

— Это была не оса-паразит, — сказал Сион, вздохнув. — Твои кожа и волосы не изменились. Это не она.

— Жалко. Было бы неплохо иметь волосы, как у тебя.

— Даже не вздумай шутить об этом, — резко произнес Сион. — Может, и всего на пару минут, но ты был без сознания. Это не то, над чем можно смеяться.

— Это был легкий обморок.

— Легкий обморок? Хочешь сказать, это был просто обморок?

— А у тебя с этим проблемы?

— Нэдзуми.

Сион присел на кровать и тоже вздохнул.

— Не переоценивай себя.

— Что?

— Не переоценивай себя. Ты всего лишь человек. Иногда ты будешь болеть или раниться. Не забывай об этом. Я не доктор и медицинских знаний у меня нет, но даже я могу сказать, что твой приступ совсем не похож на простой обморок.

— Спасибо, что волнуешься обо мне. Наверное, мне стоит завтра пойти в больницу и пройти более тщательную проверку. Если в результате меня положат в больницу, я постараюсь получить vip-комнату на последнем этаже, так что приходи меня навестить.

— Нэдзуми, я не шутил, когда говорил…

— Заткнись!

Он закричал, но сам не понял, почему. Он вовсе не вышел из себя и не ненавидел человека перед собой. Но от резкого тона избавиться не смог.

Он не хотел, чтобы кто-то так сильно беспокоился о его благополучии. Он не хотел, чтобы кто-то серьезно волновался. Он не хотел, чтобы о нем заботились. Чувства вроде тревоги, волнения и заботы слишком легко становились скелетом «любви». Он не считал, что такие вещи ему нужны. Он мог и без этого прожить. Всегда жил. Это не было необходимым.

Но Сион этого не знал. Таким уж он был, обремененным всяческой ненужной поклажей. Может, его разозлили невежество и упрямство Сиона.

— У тебя ведь пальцы не онемели, верно? — продолжил Сион. — Отеков тоже вроде нет…

Он взял руку Нэдзуми, лежащую поверх одеяла. Пальцы Сиона пробежали по ней, мягко нажимая через равные промежутки. Он все так же спокойно и тщательно искал признаки онемения или отека. Он будто и не заметил крика Нэдзуми.

Значит, не только рассеянный и упрямый — ко всему прочему, он еще и тупой.

Нэдзуми отбросил пальцы Сиона и спрыгнул с кровати.

— Нэдзуми, тебе нельзя вставать так резко…

— Я тебя научу.

— А?

— Я научу тебя танцевать.

— О чем ты говоришь? Ты должен спокойно отдохнуть…

— Сюда, давай.

Нэдзуми схватил руку Сиона и заставил его встать. Он завел его руку за свою талию.

— Видишь, так и знал.

— Что?

— Я выше тебя.

— Врешь, — парировал Сион. — Едва ли есть разница.

Нэдзуми усмехнулся.

— Итак, многоуважаемый Принц. Есть ли у Вас опыт танцев?

— Нет.

— Я так и понял. Сначала начнем с первых шагов. Давай — спина прямо, подбородок вверх. Не смотри вниз.

— Ай, ну же, хватит, — запротестовал Сион. — Мы не можем здесь танцевать. К тому же, это слишком опасно. Если будем кружиться в таком маленьком пространстве, мы все книжки раскидаем.

— Такой нелепости не случится. Ладно, повернись сюда. Шаг назад. Еще один и повернись. Видишь, у тебя получается, — подбодрил Нэдзуми.

— Ты просто тянешь меня за собой.

— Ты все равно хорошо справляешься. Твои движения легки. Шаг и поворот. Хорошо, ты поймал ритм. И повтори первый шаг еще раз. Продолжай танцевать — танцуй, Сион.

Сион открыл было рот, но, ничего не сказав, закрыл его и полностью подстроился под движения Нэдзуми. Он прислушался к едва различимой мелодии, слетавшей с губ Нэдзуми, и вторил его шагам. Пламя печки создавало тень двух фигур. Маленькие мышки прижались друг к другу и смотрели на них с высоты своего насеста на стопке книг.

— Уаа!

Сион споткнулся о свою ногу и упал спиной на кровать. Он запыхался, его лоб блестел от пота.

— Хорошая разминка. При танце все тело работает, хах.

— А ты не знал?

— Нет. Думаю, теперь я поумнел. Ну и?

— Хм?

— У меня дыхание сбилось, а ты совсем не устал. Ты этого добивался?

— Можно и так сказать.

— У тебя куда больше энергии, атлетических навыков и гибкости, чем у меня. Ты не тот, о ком мне стоит волноваться — ты это хочешь сказать, верно?

— Я бы выразился несколько скромнее, но…

Сион встал. Он подошел к Нэдзуми и протянул руку. В этой позе он застыл лишь на долю секунды.

А?

Нэдзуми держали за основание шеи. Даже не держали — пальцы Сиона едва лежали на нем. Но сильная дрожь пробежала по его телу. Это походило на то, как сильно трясется загнанный в ловушку зверь.

— Я думал оно… вылезет отсюда, — хрипло прошептал Сион, его дыхание перехватило. — Когда ты свалился, вот что я подумал. Я… я подумал, ты умрешь. Нэдзуми, это не из-за тебя.

— А?

— Я волнуюсь не из-за тебя. Я тревожусь за тебя только ради себя самого — чтобы освободиться от собственных страхов.

Сион убрал пальцы. Нэдзуми понял, что все это время не дышал.

— Нэдзуми, я все еще очень много не знаю. Но я знаю, — он заколебался, — как страшно для меня будет потерять тебя. Я, наверное, боюсь потерять тебя больше, чем кого бы то ни было. Я так напуган, это невыносимо. Я хочу быть уверенным, что ты никогда меня не покинешь. Мне все равно, будишь ты смеяться или издеваться надо мной — это мои истинные чувства.

Это было не что иное, как прямое и простое признание в любви.

Я не могу жить без кого-то — без тебя.

Каким прямым, каким откровенным было это признание. Сион в этот миг совершил большую ошибку, явив свою глупость, женскую слабость, хрупкость. Но Нэдзуми понял, что не в силах издеваться или смеяться над ним. Это было не потому, что он проникся искренностью Сиона или из-за того, что признание Сиона его тронуло.

Кто… он?..

— Спокойной ночи.

Сион опустил взгляд и проскользнул мимо Нэдзуми.

— Я посплю на полу. Просто отдохни сегодня как следует, ладно? Ты много потел. Ты, наверное, потерял куда больше жидкости, чем думаешь.

— Ага…

Нэдзуми едва ли мог выдавить что-то в ответ. Когда спина Сиона скрылась среди теней книг, он сжал горло, его плечи опускались и поднимались из-за неровного дыхания.

Я не смог уклониться.

Он не смог избежать руки Сиона. Шея была одним из самых уязвимых мест на теле человека. Даже маленькая рана или удар могли стоить ему жизни. Но он не смог отпихнуть руку, которая потянулась к ней. У Сиона не было намеренья убивать. Но Нэдзуми не должен был ослаблять бдительность, он не хотел уступать пальцам Сиона, протянувшимся, чтобы коснуться его.

Я не смог уклониться. Из всех людей именно я позволил себя словить.

Он не мог предсказать, избежать и отклонить жест Сиона. Он полностью попался. Если бы Сион был врагом, если бы собирался убить, если бы держал нож — Нэдзуми почти наверняка бы погиб. Без единого крика, не способный даже закричать, он упал бы безжизненно на пол. Его бы убили.

Меня убьют.

Среди чувств, бурливших внутри, когда пальцы Сиона держали его шею, не было ни грамма любви или желания. Это был страх. Он был в ужасе. Нэдзуми прошел через бесчисленное количество опасностей. Он не мог сосчитать, сколько раз его загоняли в угол и он почти сдавался. Но он никогда не сталкивался с тем, кто превращал его в труса, замершего и не способного двигаться.

Эти глаза, эти движения, это гнетущее чувство.

Что это?

Он стиснул зубы.

Он слышал, как мышки сновали по полу.

— Крават, Цукиё, успокойтесь. Идите сюда, — позвал Сион мышей.

Когда шорох простыней и тихий мышиный писк затихли, все движения и звуки среди книжных стопок пропали. Их окружала тишина.

Я не могу жить без кого-то — без тебя.

Его приторно-сладкое, но искреннее признание вместе с порывом, полностью захватившим Нэдзуми — это продолжалось всего миг, но в это время все эмоции исчезли из глаз Сиона. Это не были глаза человека, изливавшего душу, признаваясь в любви. Этот взгляд принадлежал тому, кто совершил точный и смертельный удар и теперь ковырял ножом в ране. Сион и сам, наверное, этого не знал.

Это только я был не в курсе?

Сион был заботливо выращенным мальчиком с блестящим интеллектом и нежным сердцем. Он не знал ни ненависти, ни противостояния, ни борьбы. Он мог смущать людей, но не нападать на них. Он не имел отношения к жестокости или холодной безжалостности. Он был тем, кто мог однажды засиять. Разве так не должно было быть? Если нет, тогда…

Он понятия не имел о истинной сущности Сиона.

Нэдзуми спас ему жизнь, его собственную жизнь тоже спасли, и они жили и проводили свои дни вместе. Связь между ними была крепче, доверительнее, чем с кем бы то ни было. Он избегал этих отношений и опасался их, но не мог их окончательно разорвать; где-то глубоко в сердце он жаждал их и, наверное, превратил в своего рода убежище для себя.

Я боюсь потерять тебя больше, чем кого бы то ни было.

Слова Сиона отражали и его собственные чувства. Ему не хотелось в этом признаваться, но это была правда, и выбора у него не было. И все-таки, впервые после их встречи он просчитался насчет Сиона.

Нэдзуми снова стиснул зубы. Раздался тяжелый, глухой звук, как будто поворачивались заржавевшие шестерни. Звук эхом отдался по всему телу.

Он не просчитался — он, наверное, с самого начала не смотрел на него как следует. Ему виделись лишь яркие стороны Сиона, освещенные прожектором. До сих пор Нэдзуми смотрел на корень растения вместо цветка, цветущего на поверхности, зацикливаясь на частях, поглощенных тьмой, а не представленных свету — и он был уверен, что может ясно их различать.

Но он был ослеплен.

Он был слишком ослеплен беззаботной улыбкой Сиона, его беззащитностью и честным взглядом, чтобы что-то разглядеть.

Он не упускал ничего из виду — он с самого начала не видел его.

Нэдзуми начал покрываться мурашками.

Сион, каков же он? — вопрошал он в своем сердце мальчика, который лежал вместе с мышками, завернувшись в одеяло.

Кто ты?

Однажды неожиданно пришли новости.

Небо уже с утра было затянуто тучами, предвещая снег. Земля замерзла и явно не собиралась оттаивать даже после полудня. Снег шел беспорядочными порывами, холодный ветер свистел на рынке Западного Квартала.

В такой вот день это случилось.

У Инукаши умер старый пес.

— Он был братом моей мамы, — пробормотал Инукаши, копая яму в промерзшей земле.

— Тогда он — твой дядя?

— Ну да. Теперь стало меньше на одну собаку, с которой я могу разделить воспоминания о матери.

— Он был… довольно стар, верно? — тихо спросил Сион.

— Ага. По человеческим меркам, наверное, почти сто лет. Так что он, скорее всего, не особо страдал. Вчера он еще вертелся кругом и вылизывал щенков. Но когда я проснулся утром, он уже остыл. Спавшие с ним щенки заволновались из-за того, что он холодный и заскулили, рассказывая об этом мне. Он прожил полную жизнь.

— Он, должно быть, прожил замечательную жизнь.

— Он прожил замечательную жизнь, — повторил Инукаши.

Почва промерзла, и с жалкими лопатками и деревяшками, которыми они копали, дело продвигалось очень тяжело.

— Нэдзуми, — окликнул его Сион, подняв взгляд на сидящего на куске обвалившейся стены Нэдзуми. — Помоги нам, если тебе больше делать нечего.

— Я? Почему я должен копать могилу собаке? Глупость какая.

Инукаши фыркнул.

— Сион, оставь его. Не хочу, чтобы он касался могилы моей собаки.

— Но надо заставить его спеть песню.

— Похоронную песню, хах.

— Да, чтобы отослать его дух, — сказал Сион. — Ты ведь сделаешь это Нэдзуми, верно?

— Панихиды, чтоб вы знали, стоят дорого. Три серебряные монеты.

Инукаши отбросил лопату и зарычал, оскалившись.

— Твою мать, спускайся сюда. Ты, жадный, злостный мошенник. Я тебе глотку на части разорву.

— С твоими-то зубами ты, в лучшем случае, с куском черствого хлеба справишься, — ответил Нэдзуми. — Ах, да, кстати говоря, там разве у тебя в шкафу сухари не оставались? Может, мне их на обед съесть.

— Эй, ты, наверное, шутишь, — порычал Инукаши. — Тебе лучше эти сухари и пальцем не трогать, Нэдзуми!

Инукаши ринулся через руины за Нэдзуми. Тот тоже пропал из виду.

— Эй, минутку, вы двое! — закричал им вслед Сион. — Нэдзуми, ты разве не говорил держаться у тебя на виду? Инукаши, ты собираешься просто бросить здесь твоего дядю?

Никто из них не ответил. В результате, остальную часть ямы Сион выкопал сам, туда он и положил покоиться старого пса.

Когда Инукаши, запыхавшись, вбежал в комнату, Нэдзуми уже сидел на столе, мешочек с сухарями болтался у него в руке.

— Верни, — Инукаши бросил самый устрашающий взгляд, на какой был способен. Он не думал, что это сработает, но мешочек с сухарями тут же был брошен ему. Он поймал его, слегка сбитый с толку.

— Что? Ты не голоден?

— Что, ты угостил бы меня, если бы я сказал, что голоден?

— Не обманывай себя, — прошипел Инукаши. — Для моих собак еда у меня есть, но для тебя — ни одного сухарика.

Инукаши положил мешочек назад в шкаф. Он был старым и шатким, но все еще запирался. Правда, видно, его без труда взломали.

Блин, я не могу расслабиться, когда этот парень рядом. Хотя я никогда этого не могу.

Инукаши снова запер шкаф и повернулся. Нэдзуми продолжал все так же сидеть. Инукаши наклонился поднять камешек с пола. Эта комната была достаточно прочной по сравнению с остальной частью гостиницы, которая практически превратилась в руины. Стены и пол были до сих пор целы. Они не только спасали от дождя и снега, как жилое пространство, эта комната казалась лучшим, что может предложить Западный Квартал. Но даже здесь появлялись признаки ветхости. Камешки, прикрепленные к стенам в качестве украшений, начинали опадать.

Инукаши покосился на камушек в своей руке и смог различить на нем следы синей краски. Он чуть сильнее сжал камешек.

— Нэдзуми.

Когда Нэдзуми повернулся к нему, Инукаши швырнул камень прямо ему в лицо. Нэдзуми лишь слегка наклонил голову, уклоняясь, и нахмурил брови.

— Нэдзуми, — снова окликнул его Инукаши. В этот раз он ничего не бросил. — Эй, что случилось?

— Что значит «что случилось»?

— У тебя проблемы или что?

— Проблемы?

— Я спрашиваю, не тревожит ли тебя что-то?

— А?

Двое парней посмотрели друг на друга и фыркнули одновременно. Затем они замолчали. Первым заговорил Нэдзуми.

— Не думаю, что меня когда-то что-то тревожило. Никогда.

— Я так и понял.

— И с тобой так же, верно?

— Я? Меня постоянно что-то тревожит. Еда для собак, завтрашняя плата. Беспокойствам нет конца. Мне надо заботиться о собаках. Они не только помощники, но и обуза. Я не могу дать им умереть с голоду. В отличие от тебя, я не живу без тревог.

— Без тревог, хах, — Нэдзуми сделал паузу. — Эй, Инукаши.

— Что?

— Охота надвигается. Думаю, она грянет через день или два.

— Хочешь сказать, ты ее ощущаешь, верно?

— Ага, чувствую. Интересно, стоит ли рассказать им.

— Кому?

— Остальным жителям Западного Квартала.

Инукаши моргнул и уставился на профиль Нэдзуми.

— То есть, сказать им спасаться из-за приближения Охоты?

— Ага.

— И куда им бежать?

Нэдзуми не ответил. Его взгляд был опущен вниз, прикован к носкам ботинок. Казалось, его разум был поглощен раздумьями; опять-таки, он будто колебался.

— Если милые парни из Номера 6 вывесят объявление «Мы начнем охоту в такой-то день в такое-то время», можешь бежать и рассказывать всем, — сказал Инукаши. — Если это единственно возможное время охоты, они смогут сбежать. Но ты не знаешь, ага? Говоришь, думаешь, она будет через день или два, но это лишь твоя догадка. Она и через пять минут может случиться. Может и через неделю. Если бы такой ненадежной информации хватало, чтобы вынудить людей к бегству, они бы здесь и не жили. Им некуда бежать. Им негде больше жить. Поэтому все и вцепились в это место так, будто их жизнь от этого зависит.

Говоря это, Инукаши думал, что Нэдзуми и сам должен был знать это до мозга костей.

На земле было лишь несколько драгоценных мест, где условия подходили для жизни людей. Наверное, кроме шести городов таких мест и не сталось больше. Хоть Инукаши этого и не знал, по сравнению с пятью другими городами, Номер 6 находился в самой благоприятной среде. Люди собрались здесь, чтобы жить. Покинуть это место — то же самое, что умереть. Люди чувствовали это, благодаря не заученным знаниям или информации, но интуиции.

Они не могли сбежать. Им некуда было сбегать. Охоту проводили каждые несколько лет. Если нам повезет, нас пощадят. Так что остаемся здесь. Это был единственный путь.

Из-за покорности ли или ради выживания, но люди оставались в этих землях. Только здесь они могли жить. И поэтому это был Ад.

— Мне можно было этого и не говорить, — картинно фыркнул Инукаши.

— Ты прав, — пробормотал Нэдзуми.

Какого черта с ним происходит? Он боится того, что случится? Нэдзуми? Боится?

Инукаши обнаружил, что яростно трясет головой. Его длинные волосы с хлопками ударялись о спину.

Невозможно.

Инукаши не видел Нэдзуми в благоприятном свете. Наоборот, он считал его тем, с кем опасно иметь дело. Нэдзуми никогда не открывал самую важную часть своих мыслей и иногда мог быть невероятно грубым. Каждый раз, видя его впечатляющие навыки владения ножом, Инукаши задавался вопросом, не отправил ли Нэдзуми часом несколько людей этим ножиком в могилу.

Если бы он мог, Инукаши не хотел бы связываться с ним — так он искренне полагал. Но все равно, он знал, что Нэдзуми не был ни коварным, ни лживым; пусть и невероятно осторожный, но точно не трус. Уж это Инукаши знал.

Он решил проскользнуть в Исправительное Учреждение. Если решил, он это сделает. А раз он определился, нечего ему бояться.

Наверное, Нэдзуми заметил тревожный взгляд Инукаши. Он небрежно пожал плечами в ответ.

— Ты прав. Мог бы и не говорить этого. Просто…

— Просто что?

— Сион об этом не упоминал.

— Упоминал о чем? О том, чтобы всем рассказать и дать возможность сбежать?

— Ага.

— Ну, звучит вполне в духе этого болвана — но Сион же мало что об Охоте знает, верно?

— Он въезжает.

Нэдзуми поднялся со стола и поднял камушек, лежащий возле стены.

— Иногда он медленно улавливает тонкости, но он не глупый. Он, должно быть, понял, что это за охота. Хотя навряд ли он уже проникся.

— Ох-хо-хох, — неуверенно протянул Инукаши. — Ну, значит, парень умнеет. Может, он наконец-то поймет, что на самом деле представляет из себя Западный квартал.

— Наверное.

Нэдзуми вертел камушек в пальцах. Вопрос сорвался с губ Инукаши прежде, чем он сам успел это заметить.

— Что тебя мучает?

Темная завеса упала на пару красивых темно-серых глаз. Мерцающая рябь. Инукаши уже видел и эту завесу, и эту рябь. Много-много раз. Он видел их в глазах умирающего ребенка. Эти глаза были широко распахнуты и смотрели, полные муки, волнения и страха, непонимания, почему же так больно и что случится дальше. У Нэдзуми взгляд был не таким же, но похожим.

— Ты чего-то боишься? — еще один вопрос сорвался с его губ.

Так ты и правда боишься чего-то? Это не связано с Исправительным Учреждением или Охотой. Может, это и ставит под угрозу жизнь Нэдзуми, но страха у него не вызывает. Тогда что…

Сион?

Инукаши нахмурился и тихо фыркнул.

— Чего я там, говоришь, боюсь? — спросил Нэдзуми.

— Ничего, — небрежно ответил Инукаши.

Он не знал наверняка, какие отношения у Сиона и Нэдзуми или какая у них связь, да и не хотел он это знать. Ему было все равно. Но он был уверен, что Сион никогда не станет врагом Нэдзуми. Этого просто не может случиться. К тому же, разве может один рассеянный болван им навредить?

Инукаши вздохнул.

Ну, ладно, не важно. Что бы там ни было, я не хочу лезть в дела этих двоих еще больше, чем сейчас.

Он махнул на Нэдзуми рукой.

— Проваливай.

— Больше доброты в голосе.

— Даже если б мог, не стал бы. Нэдзуми?

Нэдзуми закрыл лицо обеими руками. Он пошатнулся и тяжело прислонился к стене, заскользил по ней спиной, пока не опустился на корточки. Он поднял колени и склонил голову.

— Нэдзуми, что случилось?

Ответа не последовало.

— Эй, Нэдзуми. Хватит придуриваться. Пьесу репетируешь или как? Я тебе, знаешь ли, уроки актерского мастерства давать не собираюсь.

— Песня…

— А?

— Я слышу песню… опять…

Голос Нэдзуми дрожал, срываясь, Инукаши слышал тяжелое дыхание. Нэдзуми перешел на невнятное бормотание.

Воруют люди сердце,

Уносит душу ветер.

— Нэдзуми, что ты несешь? Возьми себя в руки!

Так он чем-то болен.

Инукаши наклонился и положил руку на плечо Нэдзуми.

— Подожди здесь. Я позову Сиона.

Его схватили за запястье. Хватка была такой сильной, что Инукаши чуть не вскрикнул от боли. Нэдзуми приложил вторую руку к своему лбу и медленно поднялся. Он вздохнул.

— Эй, Нэдзуми.

— Я в порядке.

— Ты выглядишь не очень-то нормально — а, пофиг, — резко оборвал он себя. — Меня не касается, что там с тобой творится.

— Совершенно верно.

Нэдзуми отпустил руку Инукаши и сделал пару шагов. Походка была уверенной.

— О, да.

Нэдзуми повернулся в дверях и помахал пальцами. Между ними была серебряная монета.

— Что… эй, только не говори мне, что ты…

— Говорю, что так и есть. Скрытый отсек в заднике шкафа, а? А у тебя в комнате неплохие штучки, Инукаши.

— С-стой. Ты… ты открыл его?

— Конечно. Одна серебряная монета. Я беру ее в уплату за дневную работу Сиона. И мешок с сухарями тоже.

— Сухари тоже?! — взвыл Инукаши. — Ты, должно быть, шутишь, твою мать.

— Они не черствые и без плесени. Превосходный мешочек сухарей. Меня ждет чудесный дневной чай с ними. Спасибо.

Инукаши бросился на Нэдзуми, но дверь захлопнулась у него перед носом.

Он хоронил старую и тощую собаку.

Сион забросал могилу грязью и положил сверху камень, который Инукаши нашел среди щебня, в качестве надгробья. Он сложил ладони в молитве. Несколько щенков сели рядом с Сионом и помахали хвостиками над свежей могилой.

Он ощутил, что кто-то стоит позади. Поскольку шагов он не слышал, то мог сказать, кто это, даже не поворачиваясь.

— Что ты делаешь? — спросил Нэдзуми.

— Воздаю дань умершему.

— Ты молишься за собаку.

— Он жил полной жизнью на этой земле. Думаю, это достойно восхищения.

Нэдзуми пнул щебень носком ботинка и кивнул.

— Ага, думаю, ты прав. Просто чудо, что он смог умереть здесь от старости. Он смог мирно умереть в мире, не позволяющем сделать этого достойным такого конца. Ага. Это достойно восхищения.

— Может, тоже за него помолишься?

— Нет, спасибо. Если закончил, пошли уже домой. Ты ведь на сегодня работу завершил?

— Ты стыбрил эти сухари у Инукаши?

Нэдзуми поднял палец и покачал им.

— Но-но. Принцу не стоит использовать такие грубые слова, как «стыбрил».

— Ты ведь стыбрил их.

— За проделанную тобой работу. Компенсация за копание могилы. И это тоже.

Между пальцев Нэдзуми возникла серебряная монета.

— Серебряная монета и мешок сухарей. Тебе не кажется, что ты его обдираешь?

— Ничего. Я подкинул ему халтурку на пару золотых. Можешь считать этот серебряник налогом. Ладно, давай купим сушеного мяса на рынке и пойдем домой.

Сион шел плечом к плечу с Нэдзуми. Щенки крутились у него под ногами и проводили их до окраин руин.

— А где Инукаши? Я его нигде не вижу.

— Он плачет.

— Это ты его до слез довел?

— Он плачет по любому поводу. Разговаривает грубо, но он плакса. Наверное, уже все глаза выплакал из-за того, что позволил увести у него серебряную монету и сухари.

— Это ужасно, — озабоченно произнес Сион. — Эй, Нэдзуми.

— Хм?

— Насчет Инукаши… эм…возможно ли, что он…

— Что там с ним?

— Эм… нет, забудь. Прости.

Они поднялись по крушащимся каменным ступеням и направились на рынок, обрамленный бараками. Ветер дул им в лицо. Казалось, он забирал всю до последней капли теплоту их тел. Интересно, что сейчас делает Сафу. Надеюсь, она не мерзнет. Надеюсь, она не голодает.

Я люблю тебя, Сион. Больше, чем кого бы то ни было.

Он не смог ответить на чувства девушки. Наверное, никогда бы и не получилось. Он не мог любить Сафу так, как она хотела. Но он мог любить ее по-другому.

Сафу, постарайся выжить. И жди меня. Пожалуйста.

Ветер усилился… Он вздрогнул от холода.

— О чем думаешь?

Нэдзуми с развивающимися на ветру волосами покосился на него.

— О Сафу.

— Я бы сказал не волноваться — но, наверное, это тяжело. Только ничего хорошего из этого не выйдет. Просто помни это.

— Знаю.

— Натяни шапку пониже. Здесь Утилизаторы. Будет весьма проблемно, если они решат заговорить с нами.

Не успел Нэдзуми закончить предложение, как от пьющей у бараков компании к ним подошел дородный детина.

— Минутку, ребятки.

Это без сомнения был тот же мужчина, от которого Сион убегал в прошлый раз. Сиону запомнилось тату со змеей у него на руке.

— Эй, да это ж те наглые малявки. Какая встреча, а, ребятки? Я вам обеспечу веселое времечко.

Тц.

Нэдзуми прищелкнул языком. В то же время, его правая рука ловко дернулась. Синий камушек полетел мужчине прямо между глаз. Мужчина вскрикнул и отклонился назад. Сион рванулся сквозь людскую толпу и перешел на бег.

— Сюда.

Вслед за Нэдзуми он нырнул в переулок и быстро присел. Утилизаторы со злобными воплями пронеслись мимо них.

— А это уже серьезно, — заметил Нэдзуми. — Если попадешься в следующий раз, битьем не отделаешься. Тебе лучше подготовиться.

— А готовиться только мне надо?

— Я просто убегу.

— И я тоже.

Нэдзуми украдкой огляделся, прежде чем выйти из переулка. Видимо, бегающие и орущие мужчины были обычным делом, ибо люди продолжали идти по улице так, будто ничего не случилось.

— Но убегать ты стал быстрее, это точно. Прогресс налицо.

— Ты меня тренировал… О, я ведь и в прошлый раз это говорил, да?

Нэдзуми улыбнулся. В этой улыбке не было раздражения, презрения или холодной жестокости. Она была чувственной. Сион был очарован ей.

— Ив! — заорал кто-то дальше по улице. — Какого черта ты здесь делаешь?

Там стоял мелкий мужчина в белой рубашке и черных брюках с раздражением, написанном на лице. Он носил темную широкополую шляпу и шарф такого же цвета. Хотя все это и не особо ему шло, костюм обладал вкусом, невиданным для Западного Квартала.

— О… Менеджер. Давно не виделись.

— Вот именно, давно, — возмущенно произнес мужчина. — Я тебя искал. Почему ты в театре не показываешься? Мы ничего не можем сделать без тебя на сцене. Что происходит?

— Ах… ну, много проблем возникло, и… я подумал, можно ли сделать на какое-то время перерыв в выступлениях?

— Перерыв? — недоверчиво переспросил мужчина. — Ты с ума сошел? Большинство зрителей приходит на тебя посмотреть. Хочешь, чтобы мой театр прогорел, да?

Неожиданно менеджер смягчил свое лицо кроткой улыбкой, его тон стал льстивым.

— Ну же, Ив, — умоляюще сказал он, — давай обсудим это, как мужчина с мужчиной. Если у тебя есть жалобы, я всегда готов выслушать.

— Жалобы, хах… это тяжеловато.

— У тебя их нет? Тогда…

— У меня их так много, что даже если ты слушать станешь, мне придется до завтрашнего утра говорить.

— Ив, я тебя умоляю. Если все дело в твоей плате, мы можем что-нибудь придумать. Если не можешь прийти сегодня, может, с завтрашнего дня…

Раздался шум. Это был звук, который вонзился в уши Сиона, впечатался в его память и постоянно преследовал его потом в снах.

Звук разрушения. Звук геноцида. Звук смерти. Звук отчаяния. Крики, вопли, плач, топот. Все смешалось вместе, перекрывая друг друга, сплетаясь, искажаясь и превращаясь в гомон. Перед глазами Сиона развернулся Ад.

— Это Охота! — заорал кто-то.

Это Охота.

Это Охота.

Это Охота.

Даже вой ветра был приглушен.

Старик споткнулся и упал. Сион не мог помочь ему. Бесчисленные ноги наступали на упавшего, прорываясь вперед.

— Началось.

Нэдзуми сглотнул. Он развернулся и выпалил указание менеджеру: «Беги!»

Над их головами раздался оглушительный взрыв, разорвавший воздух. В них врезался вызывающий оцепенение удар. Барак, бывший мясной лавкой, разлетелся на куски.

— Сион!

Он ощутил, что его опрокидывают. Нэдзуми накрыл его своим телом. Падая на землю, Сион подавился собственным дыханием. У самого уха он услышал голос Нэдзуми.

— Сион, ты в порядке?

— Конечно.

Времени терять голову не было. Оно началось. Все началось.

Нэдзуми отстранился. Сион поднялся и испустил тихий стон. Он видел небо. Серый небесный простор простирался над ним. Весь второй этаж здания, ранее закрывавший ему обзор, снесло взрывом. В воздухе клубилась пыль.

— А что с тем мужчиной?

— Каким?

— Твоим менеджером или кто он там.

— О, наверное, он убежал. Ему повезло, если смог смыться. Если нет — закончил так же.

Нэдзуми указал подбородком. Из-под обвалившейся стены торчала окровавленная рука. Она была толстой и волосатой.

— Наверное, старина из мясной лавки.

Это Охота.

Помогите.

О, Боже.

Проклятье.

Нас убьют.

Бежать, бежать, бежать.

Ах, ах, ах.

Голоса сливались в неразличимый гул. Сион присел в тени развалин от стены, чтобы его не втянуло в движущуюся людскую массу. Меньше чем в шаге от него была рука мужчины из мясной лавки.

— Нэдзуми, это…

— Смотри.

Взгляд Сиона переместился туда, куда указывал Нэдзуми.

— Ох… — его голос и дыхание застряли в горле.

Два бронированных грузовика ехали по дороге, почти полностью перекрывая ее. Они медленно въехали на рынок. Бараки не были для них преградой. Как бумажные домики, складывались они под колесами.

— Нэдзуми, эти броневики…

— Ага. Старые модели, судя по виду. Но оружие, похоже, еще в рабочем состоянии. Они использовали звуковые волны, чтобы разрушить второй этаж мясной лавки. Когда они начали их использовать? — пробурчал Нэдзуми себе под нос. — Или они решили протестировать их здесь?

— Я не об этом спрашиваю. Я к тому — они что, принадлежат Номеру 6?

— Ну, они не мои, это уж точно.

Тот факт, что у Номера 6 есть армия, стал новостью для Сиона.

Еще до его рождения, шесть городов, оставшихся на земле, устроили совместную конференцию, чтобы подписать договор о мире, подтверждающий их клятву распустить армии и запретить владение, разработку и использование любого оружия. Прошлое научило их, что война между странами привела лишь к уничтожению и опустошению родных земель, поставив под угрозу само существование человечества. Чтобы избежать вымирания, все города подписали договор и поклялись блюсти его.

Это называлось Вавилонским Пактом, в честь древнего замка, где договор был подписан.

Но Сион уже не удивлялся. Если Номер 6 — поддельная утопия, тогда вполне естественно для города обладать армией, солдатами и оружием, чтобы угнетать, властвовать и устранять людей.

Сион смотрел на приближающийся броневик, восстанавливая дыхание. Нэдзуми слегка усмехнулся.

— Я думал, ты будешь больше паниковать. Ты возмужал.

— Ты меня тренировал.

— Ты был хорошим учеником. Но игра только начинается.

— Ага, знаю.

Толпа всколыхнулась. Людской поток отбросило назад. Все тот же бронированный грузовик появился перед ними, перекрывая путь. Крики толпы стали громче. Люди толкали друг друга, падали подобно домино, крича и визжа со слезами на глазах. Они превратились в невнятную массу, собранную в центре рынка. Сион и Нэдзуми как раз прятались в этом месте, прямо перед разрушенной мясной лавкой. Мясная лавка, таверна за ней, соседний магазин поношенной одежды и магазинчик сушеных товаров — все они были уничтожены. Наверное, их специально взорвали, чтобы облегчить захват. Появились солдаты с ружьями в руках, окружавшие толпу.

— Успокойтесь.

Низкий громкий мужской голос исходил от бронированного автомобиля.

— Помогите! Пожалуйста, только ребенка моего спасите.

Мать с младенцем на руках взывала к любому, кто стал бы слушать. Ей никто не ответил.

— Пожалуйста, он ведь малыш. Не убивайте его!

Будто загоревшись ее тревогой, младенец начал плакать у нее на руках.

Сион закусил губу. Все его тело тряслось.

Что мне делать. Что я могу сделать? Что? Я ничего не могу.

Раздался вой.

Лай. Скулеж собаки. Развернувшись, Сион встретился взглядом с собакой, высунувшей голову из щебня. Это была одна из собак Инукаши — та, что доставила Сиону его письмо. Только на днях Сион старательно и ласково вымыл его, выражая свою благодарность. Это был большой, темно-коричневый пес. Сион протянул руки к матери.

— Дайте мне ребенка.

У женщины округлились глаза, она прижала ребенка к груди.

— Быстрее, дайте его мне.

— Что ты сделаешь с моим малышом?

— Мы можем спасти его. Быстрее.

Он наполовину выхватил ребенка из материнских рук. Он сбросил пальто, завернул в него крошечное тельце и положил между булыжников. Собака легла рядом и лизнула лицо малыша. Плач тут же прекратился. Коричневый мех пса идеально сливался с обломками стены того же цвета. Он был незаметным.

Может, он это сделает. Может…

— Я рассчитываю на тебя.

Собака слегка махнула хвостом.

— Мой малыш — мой сын… — молодая мать закрыла лицо обеими руками.

— Если сможете это пережить, идите на развалины гостиницы, — сказал ей Сион.

— Гостиницы?

— Развалины гостиницы. Ребенок будет там. Не волнуйтесь, о нем позаботятся. Так что постарайтесь выкарабкаться. Живой. И, пожалуйста, приходите забрать его.

Женщина кивнула и закрыла глаза, будто в молитве.

— Хрен вам я умру от вашей руки! — проорал грубый голос. — Нас не убьют, такие как вы!

Вместе с криками в солдат полетело несколько булыжников. По толпе пробуждал тревожный гул. Булыжники и камни один за другим летели в солдат.

— Дерьмо, — скривился Нэдзуми. — Сион, пригнись!

— А?

— Прикрой голову и пригнись!

Сион сделал, как было велено, закрыл голову обеими руками и присел. В то же время солдаты открыли огонь залпом электронных пуль. Вспышки от электронных ружей пронзали людям лоб, грудь и живот. Мужчины, женщины, старые, молодые — все они падали, даже не вскрикнув. Они дергались и замирали.

— Будете сопротивляться и вас убьют. Всех без исключения.

Голос был низким. Это была не угроза. Все поняли. Гомон на базаре, или скорее, там, где раньше был был базар, прекратился. Люди даже двигаться перестали. Они замерли в страхе, скованные отчаянием.

Сион осторожно встал. Перед ним лежал труп. У него была рана между глаз, но не смертельная, красная и опухшая. Смертельным стало ранение чуть выше. Человеку выстрелили прямо в центр лба. Это был Утилизатор. Его рот был широко открыт, безжизненные глаза уставились в небо. Позади него пожилая женщина сидела на корточках, бормоча что-то под нос. Ее пустой взгляд бесцельно блуждал по округе.

Сцена перед ним потеряла все краски. Сион так и не смог придать цвет картине, навсегда въевшейся в его память. Пусть все и выцвело, он знал, что одежда людей и волосы были разноцветными; он знал, что щебень не был одноцветным; он точно помнил, что у собаки был темно-коричневый мех — но труп мужчины на земле, старуха, потерявшая рассудок, и застывшая толпа, все это было монотонным, черно-белым. Было лишь одно исключение, мазок темно-серого перед глазами. Это были не тучи, а цвет глаз. Темно-серые глаза, ярко сияющие, глубоко внутри лучащиеся жизнью. Этот цвет поглотил Сион, держал его и он запомнил его на всю жизнь.

— Повторяю, если будете сопротивляться, вас убьют. Не двигаться.

Никто не двинулся. Они не могли шевельнуться. Только ветер дул свободно.

— Сион, — Нэдзуми схватил его за руку. — Не выпускай ее.

Сион посмотрел Нэдзуми в глаза и обхватил своими пальцами те, что сжимали его мускулы. Он не цеплялся отчаянно. Он не бросался в полную зависимость. Он просто хотел убедиться. Вот где мое сердце. Я был человеком, когда он украл мое сердце и человеком же я был, когда жаждал быть рядом с ним. И это не изменится, как бы я не называл эти чувства.

В этой бесчеловечной реальности, почти чересчур бесчеловечной, все, что мог кто-то сделать, чтобы остаться человеком — бросить свои чувства к другим и держаться за свою человеческую душу. Сион крепко обхватил руку Нэдзуми.

Нэдзуми я хочу остаться человеком.

Нэдзуми тихо выдохнул.

— Будь разумным. Ты можешь сделать это, верно?

— Я в порядке.

— Конечно, — задумчиво произнес Нэдзуми. — Ты будешь в порядке. Нечего мне волноваться.

— Теперь вас увезут.

Броневики повернули и изменили направление. Большой черный грузовик приближался.