В небесах черные тучи клубились. На земле ветра бушевали. Семь месяцев и семь ночей грозовые тучи закрывали небо. Девять месяцев и девять ночей жестокие порывы землю сотрясали. Воды Янцзы вышли из берегов, и речная вода залила каждый уголок земли. Китайский миф «История сотворения мира народа Лисо».

— Мадам, можно мне кексов, пожалуйста? — ворвалась в магазин Лили. — А?

Она резко остановилась и озадаченно заморгала, все еще сжимая монеты в кулачке. Каран не сдержала улыбки, такой милой была девочка.

— Ты снова здесь, дядя?

Йоминг криво улыбнулся такой прямоте племянницы.

— Лили, я здесь по работе. Ты ведь понимаешь?

— Что за работа?

— Знаешь кексы мисс Каран, которые ты так любишь? Я собираюсь написать о них статью. Интересная идея, тебе не кажется?

— И какой толк с этой статьи?

— Я сделаю кексы известными. У мисс Каран будут толпы покупателей.

— Я этого не хочу, — сказала Лили, обиженно надувая щеки, покосившись на своего дядю. — Если все будут покупать ее кексы, то мне их не останется.

— Не волнуйся, — произнесла Каран, доставая два кекса с витрины. — Ты — мой важный клиент. Я всегда буду откладывать для тебя. Сырный и с изюмом, по одному каждого. С изюмом — подарок от меня.

— Правда? Спасибо! — просияла Лили. — Можно их сейчас съесть?

— Конечно, можно, — ответила Каран. — Все равно сейчас как раз время чая. Почему бы нам не сделать горячего какао для Лили, хмм?

— Ура! Вы лучшая, — улыбнулась Лили.

Какая они милая.

У Каран на сердце потеплело. Так всегда бывало, когда она видела детскую улыбку. Теплое, нежное чувство пробуждалось в ее сердце каждый раз.

Как жительница Затерянного Города, старейшего района в Номере 6, Лили жила не в самых благоприятных условиях. В таком городе, где властвовала иерархия, на вершине которой находилась элита, как бы Лили не старалась, попасть в высшие слои общества она не могла. Затерянный Город был жилым районом для тех, кто находился в самом низу иерархии. Среди взрослых многие впадали в уныние или злились из-за своего поражения, но дети этим не заражались. Они носились по улицам, смеялись по малейшему поводу и поедали глазами вкусную еду. Пожалуй, здесь им жить было легче, чем в Хроносе, где им приходилось следовать строгим инструкциям.

Я хочу, чтобы они были счастливы, подумала Каран, смотря на беззаботную улыбку Лили. Хочу, чтобы хотя бы дети были счастливы. Но что мне сделать, чтобы у них это получилось? Как взрослый человек, что я могу? Я даже собственного сына сберечь не могу или любящую его девушку…

— Каран, что случилось?

Йоминг оторвался от фотографирования кексов и круассанов.

— О, ничего, я просто…

— Ты думала о своем сыне?

— Пожалуй, можно и так сказать… Но я всегда думаю о Сионе, — ответила Каран. — Я ни на секунду не забываю о нем. Он и прошлой ночью мне снился.

— Конечно, — мягко произнес Йоминг. — Конечно… ты же мать. Прости, не подумал.

Каран повернулась к Йомингу и покачала головой.

— Он очень хорошо выглядел.

— Что?

— Мой сын. Он улыбался. Он был немного худее, но улыбка на лице была такой милой. Я думала, что мой мальчик счастлив. Я тоже была счастлива. Когда я проснулась, у меня даже на сердце немного полегчало.

— Счастлив, хех, — задумчиво произнес Йоминг. — Каран, где бы он ни был, твой сын все еще жив. Это точно.

— И я благодарна за это.

Пока ты жив, я больше ничего просить не буду.

Сион, живи — и снова возвращайся ко мне.

Она поставила чашку с какао перед Лили и чашку кофе перед Йомингом.

— А? Дядя, ты тоже ешь? — серьезно спросила Лили. — А ты не думаешь, что злоупотребляешь гостеприимством?

Йоминг подавился кофе. Каран расхохоталась.

— И ты, и ты твой дядя — мои особые клиенты. Это за счет заведения, — заверила она девочку.

— Ладно, — ответила Лили, вроде убежденная. — Знаете, мама думает, дядя Йо приударил за Вами, мадам. А что значит «приударил»?

— О, боже, — сказала Каран с улыбкой.

У Йоминга начался приступ кашля.

— Э-это бред, — выпалил он. — Скажи Ренке… скажи своей маме, что дядя Йо очень, очень разозлился из-за этого.

— Не думаю, что мама испугается, даже если ты беситься начнешь, — уверенно сказала Лили. — Ты не получишь обеда, когда в следующий раз придешь к нам, дядя.

Каран так развеселило кислое выражение лица Йоминга, что она упала на колени за прилавком, согнувшись от смеха. Смеясь, она вспомнила, что Йоминг говорил ей до прихода Лили.

Каран, думаешь, нам следует продолжать жить так?

Это стало началом беседы.

Думаешь, Номер 6 должен продолжат в том же духе? Ты, может, и не многое знаешь, но достаточно. Ты знаешь, что это место построено на лжи.

Да, знаю.

И у тебя, и у меня украли сыновей. У тебя еще есть надежда, но мой сын больше не вернется. Так же, как и моя жена. Этот город пожирает людей подобно демону.

Да.

Каран. Ты не думаешь, что мы можем изменить это место?

Извини?

Ты не думаешь, что мы можем изменить Святой Город, чтобы он переродился в город для людей?

Мы… изменить?..

Не только мы вдвоем. Есть и другие, кто понял истинную сущность Святого Города. Мы…

Тогда-то и ворвалась Лили.

Каран погрузилась в раздумья.

Вместо того, чтобы просто ждать, молиться или плакать дни напролет, что я могу сделать, чтобы снова обнять Сиона? Что я могу сделать для спасения Сафу?

Ипии-пиии.

Раздался тихий писк. Голос, которого она так долго ждала. Маленькая мышка укрылась под витриной. Ее длинный хвост и глаза цвета винограда сияли для Каран подобно бриллиантам. В долгие часы без Сиона, сколько же поддержки оказало ей это маленькое создание, когда ей казалось, что ее вот-вот смоет отчаянием, одиночеством и безнадежностью.

Она аккуратно положила кусочек сырного кекса на пол.

Спасибо. Спасибо большое.

— Ты снова пришел.

Капсула размером с горошину упала на подставленную ладонь. Это было письмо от Сиона. В самом начале ей сказали, что если случится что-то экстренное, весть принесет черная мышь. В этот раз, как и в прошлый, пришла темно-коричневая. Сион все еще в безопасности. Наверное, сейчас даже звучит его радостный смех.

Сион…

Трясущимися пальцами она развернула содержимое капсулы, скрученный кусочек бумаги, на котором была всего одна строчка.

(Мама, спасибо. Я всегда буду тебя любить)

Это все, что там говорилось. Это без сомнения писал Сион. Его письмо, на которое она так долго надеялась. Но тревога поселилась в сердце Каран. Это…

Мама, спасибо. Я всегда буду любить тебя.

Эти слова были почти прощанием. Как последний поцелуй, последние объятия, последние слова.

Мама, спасибо. Я всегда буду любить тебя.

Прощай.

Последняя, ненаписанная строчка сложилась в ее голове.

Она встала и тут же свалилась. Пол и потолок кружились.

— Каран!

— Мадам!

Она слышала, как Йоминг и Лили зовут ее издалека.

Сион, подожди.

Она протянула руку и закричала.

Куда ты идешь? Что собираешься делать? Только не говори… Не говори, что ты …

Исправительное Учреждение.

Она не могла унять дрожь. Ее сковал ужас от осознания того, к чему привели ее действия.

Она сказала ему о Сафу. Сион хотел помочь ей сбежать. Он относился к тому типу мальчиков, что способны на такое. Каран прекрасно знала, что так он и поступит. Знала лучше кого бы то ни было.

Ее материнское эго тут же раскрылось полностью.

Не стоило ему говорить. Именно ему я не должна была говорить.

Нет, Сион. Тебе нельзя идти. Ты не должен погибнуть.

Подожди, подожди.

Она упала на колени. Перед ней была маленькая мышь. Она держала кусочек кекса двумя лапками и грызла его.

Нэдзуми…

Неопределенность давила своим весом, ее сердце будто сжалось.

Где ты? Ты рядом с ним? Если да, пожалуйста, не оставляй его. Умоляю. Защити его. Защити его.

Нэдзуми!

***

Воздух был тяжелым от запаха крови, гари и пота. Люди сгрудились внутри фургона так плотно, что еле могли двигаться, им не хватало воздуха из-за вони. Сион задыхался. В этом пространстве было жарко и влажно, света не было. Казалось, им даже дышать запретили.

Мужчина рядом с Сионом, только вступивший в пожилой возраст, судорожно вздохнул. После нескольких резких вздохов, его голова наклонилась вперед. Сион чувствовал своим плечом, прислоненным к мужчине, что все его тело начало мелко трясти. Сион исхитрился освободить руку и поднес ее ко рту мужчины.

— Нэдзуми, — произнес он.

— Что?

— Этот мужчина — он только что умер.

— Понятно, — равнодушно ответил Нэдзуми. — У него сердечный приступ случился или что?

— Наверное.

— Понятно. Ну, раз он смог умереть быстро, возможно, ему повезло.

Возможно, удача и состояла в том, чтобы иметь возможность умереть здесь. В словах Нэдзуми не было сарказма или насмешки. Скорее всего, они были правдой.

Чувствуя вес упавшего мужчины, Сион подумал о ребенке — малыше, которого он оставил с собакой в тени развалин. Выживет ли ребенок?

— Инукаши сейчас, наверное, в ярости, — легкая улыбка пробежала по губам Нэдзуми.

— А?

— Он слетит с катушек из-за того, что ты перекинул ребенка на него. Так и вижу, как он держит этого орущего младенца и проклинает тебя.

— Он ведь позаботится о ребенке, да?

— Кто знает? Он, наверное, уже использует все возможности, чтобы заботиться о себе и собаках. Хотя навряд ли он зайдет так далеко, чтобы скормить им ребенка.

— Инукаши добрый, — твердо произнес Сион. — Он не бросит беззащитного младенца.

— Разве?

— Да, потому что его растила любящая мать.

— Понятно. Так ты воспользовался его отзывчивостью и добротой, чтобы спихнуть на него ребенка, а?

— Ох… ну, если так на это посмотреть, то да. Я и не подумал.

— Господин Наивность может и не догадывается, но это не одно и то же. Дети и щенки отличаются. С людьми хлопот в десять раз больше. Бедный Инукаши, ему придется урезать собственное питание, чтобы прокормить чужого ребенка.

— Я извинюсь, — просто ответил Сион.

— Что?

— Я извинюсь, когда увижу его в следующий раз.

— Если увидишь, — пробормотал Нэдзуми, пожав плечами.

— Но как ты узнал? — спросил Сион. — Как ты понял, что я думаю о ребенке?

— Мы были вместе достаточно долго, чтобы устать друг от друга. В большинстве случаев я могу угадать. Тебя довольно легко читать и… нет… — резко оборвал он себя и дотронулся до шеи. — Это не так, — пробормотал он. — Я совсем не могу тебя прочесть.

Неожиданно до них донеслось откуда-то сдавленное всхлипывание. Это был слабый голос, принадлежащий женщине.

— Ох… ох… ох…

Отовсюду начали раздаваться всхлипы, будто бы притянутые ее причитаниями. Некоторые принадлежали женщинам, другие мужчинам. Никому не хватило сил возвысить голос в мучительном крике. Охваченные отчаянием, усталостью и страхом, они могли лишь тихонько всхлипывать едва слышным голосом.

Сев на корточки и обняв свои колени, Сион ощутил, как слезливые всхлипывания пропитывают его тело.

Ох, ох, ох… Ох, ох, ох…

Он хотел закрыть уши, но знал, что не может. Даже тогда он кожей ощущал бы этот плач. Он вдыхал бы его, чувствовал кончиками волос.

Ох, ох, ох… Ох, ох, ох…

Нэдзуми поднял подбородок и слегка шевельнулся.

Зазвучала песня. Сион никогда раньше ее не слышал.

На вершине далеких гор тает снег,

Превращаясь в ручей, что зеленым сверкает в буковом лесе.

Полон цветами солнечный брег,

Но девушка есть там одна, куда их чудесней.

Поет о любви она в своей буковой чаще:

«О, юноша, словно к лани своей благородный олень,

Вброд по зеленой воде проскакавши,

Поцелуй меня нежно, пока у цветов не окончился день».

Голос был странным. Инукаши как-то сказал, что его песня походила на ветер, крадущий душу, будто срывающий лепестки с цветка. Он был прав — Сион чувствовал, как песня окутывает сердце и уносит душу прочь. В этой безнадеге без единого лучика света, всего на миг, казалось, зацвели цветы, зажурчала вода, и засияли влюбленные.

Плач затих. Люди были очарованы исполнением.

Здесь, в этом жутком месте, люди услышали прекрасную песню. На них будто снизошло чудо. А значит, и такое случается. Даже если нас бросили в глубины Ада, это не значит, что мы совсем лишились красоты.

Нэдзуми восстановил дыхание и сухо откашлялся.

— Это было тяжело. Просто здесь для меня воздуха маловато. Голос срывается.

— Этого более чем достаточно, — заверил его Сион. — Это восхитительно… Не знаю, как описать… я впервые услышал твое пение.

— Ну, акустика здесь не из лучших. Нет оркестра и прожекторов. На сцене это выглядело бы получше.

— Хотел бы я послушать.

— Тогда позволь пригласить тебя. Лучшие места в ложе. Ты должен и Инукаши с ребенком привести.

— Конечно. Уверен, даже плачущий ребенок после твоего пения успокоится.

— Сион, я пошутил, — безжизненно произнес Нэдзуми. — Не воспринимай это всерьез.

— Ив, — кто-то подал голос в темноте. — Спой для нас, Ив. Не переставай петь.

Сион коснулся плеча Нэдзуми.

— Все хотят услышать твою песню.

— Меня теперь к рабскому труду принуждают, да?

— Ты можешь спасти людей своим пением. Нэдзуми, ты восхитителен.

Сион и сам знал, какой глупой была эта похвала. Он был смущен. Но он хотел сказать именно это.

Нэдзуми, ты восхитителен.

— Сион, людей не спасешь песнями или сказками, — холодно произнес Нэдзуми. — Это поможет им на время забыть о мучениях. Но это все, что они могут. По-настоящему они людей не спасают.

— Ив, спой нам «Все, Что Сверкает» — взмолился женский голос.

— Блин, — пробурчал Нэдзуми. — Если бы Менеджер знал, что у меня даже в таком месте фанаты есть, он бы, наверное, прослезился от счастья.

Спой нам, Ив. В этот момент, подари нам песню.

Грузовик слегка замедлил скорость.

— Мы миновали ворота, — пробормотал Нэдзуми так тихо, чтобы его слышал один лишь Сион. Затем он снова начал мягко петь. Песня была с неровным ритмом и оттенком меланхолии.

Жемчуг со дна океана,

Звезды с далеких небес —

Ради любви без обмана

Их подарю я тебе.

В море бушующем жемчуг уносится,

Звезды в грозу не блестят.

Только сердце мое не успокоится

Любовь сквозь невзгоды неся.

Ярко сверкают

Лишь только игрушки…

Грузовик остановился. Песня резко оборвалась, атмосфера вновь охладела.

— Сион, слышишь меня? — тихо прошептал Нэдзуми. Теперь его голос был тяжелым, совсем не как при пении. — Что бы не случилось, нас не должны разделить.

Сион кивнул. Он сжал кулаки.

Что бы ни случилось, я тебя не оставлю.

Двери машины открылись.

— Выходите из фургона.

Толпа высыпала из грузовика, как было велено. Сион последовал за всеми. Нэдзуми толкнул его в бок.

— Это Исправительное Учреждение. Место, по которому так томилось сердце твое.

Сион сглотнул. Сглотнул и уставился на здание перед ним. У него были белые стены. Этот архитектурный стиль, практически лишенный украшений и явно ставящий на первое место эффективность, Сион привык видеть в Номере 6.

Если не считать того, что в здании было маловато окон, оно выглядело вполне нормальным. Высота почти как у Муниципалитета, четыре крыла примерно в два этажа тянулись в разных направлениях на подобии рук. Были, конечно, и необычные выступы, но гнетущей или давящей атмосферы это не создавало.

Сион ожидал чего-то более жуткого. Он считал, это будет нечто настолько ужасное, что он и смотреть на него не сможет.

Исправительное Учреждение, окрашенное лучами заходящего солнца в алый, легко могло сойти за медучреждение. С виду оно казалось невинным и функциональным.

Он совсем не то себе представлял.

Это было Исправительное Учреждение — и здесь была Сафу.

— Это задняя часть здания, — сказал Нэдзуми. — Хотя передняя не особо отличается. Ну, и как? Выглядит куда более достойным, чем ты представлял, а?

— Более приличным, — согласился Сион. — Почти как нормальное здание.

— Ага. Но, может, «нормальность» — это и есть самое страшное в нем.

— Идите вперед.

Толпа двинулась вперед. Строй немного сбился в паре метров впереди от Сиона. Кто-то упал. Подошел солдат и оттащил человека от очереди. Это была пожилая женщина, закутанная в рваный платок. Ее бросили на землю как тряпичную куклу.

— Нэдзуми, что с ней случится?

— Не забивай голову чужими проблемами. Даже если бы ты знал, что случится, сделать бы все равно ничего не смог.

Еще один человек упал, молодая женщина. Ее одежда была порвана, она упала на колени, прикрывая руками обнаженную грудь. Один солдат из строя тут же утащил ее. То же самое происходило спереди и позади Сиона.

Они нас сортируют?

Его рот заполнился слюной.

Они засунули нас в замкнутое пространство, такое забитое, что не продохнуть; протащили нас через растерянность, отчаяние, ужас… но даже после всей этой жестокости, они выбирают тех, кто может идти прямо?

— Ага, — кивнул Нэдзуми. — Они нас сортируют. Избавляются от тех, кто ослаб или умер за время поездки.

— А зачем сортировка?

— Я не знаю. Я понятия не имею, какие у них на нас планы.

— Забавно, что ты не в курсе, хотя все мои мысли ты вроде угадываешь.

— О, небеса! — воскликнул Нэдзуми с показным удивлением. — Только подумать, в таких условиях ты сохранил сарказм! Это просто нечто. Стоит похвалить тебя, мой мальчик.

— Ты меня учил — я стал жестче.

— Но настоящая сортировка только начинается.

— Только начинается, хах…

Они шли на бушующем ветру. Несколько человек упали, их убрали из очереди.

Среди них были те, кто лежал неподвижно, кого трясло от холода и кто стонал от боли. Всех их без исключения утащили прочь.

Что с ними случится? Что случится, что случится? Я не знаю. Если бы я знал, то помочь все равно ничем бы не смог.

Его эмоции начали постепенно коченеть. Он привыкал к жестокости, становился невосприимчив к жестоким убийствам. Его мысли стали медленными и вялыми. Смерть других людей больше не беспокоила его.

Сион потянулся и схватил Нэдзуми за руку, чтобы почувствовать пальцами тело из плоти.

Нэдзуми, держи меня, как человека.

— Есть шанс… — Нэдзуми опустил взгляд, — что ты можешь измениться.

— А?

— Здесь — в этом Исправительном Учреждении — ты можешь измениться.

— О чем ты говоришь?

— Может, придет время, когда я наконец-то пойму, что ничего о тебе не знал.

— Нэдзуми, что ты говоришь?

Нэдзуми закрыл рот и замолчал.

Людям было приказано остановиться перед черной дверью.

— Входите, начиная с тех, кто впереди. Не шуметь.

Строй разделили на три группы и первая исчезла за дверью. Не раздалось ни единого звука. Через пару минут, дверь снова открылась.

— Следующие.

Это была очередь группы Сиона.

Мы заходим туда?

Внутрь Исправительного Учреждения.

Он убедил себя. Он уже принял решение. Но он не мог не замешкаться. Его сердце так расширилось, что, казалось, готово было разорвать грудную клетку.

— Это был единственный путь, — мягко произнес Нэдзуми, глядя прямо перед собой. — Единственный путь для нас, Сион.

— Нэдзуми…

— Пошли.

— Ага.

Мимо них пронесся порыв ветра. Двери открылись в обе стороны.

— Ив, — неожиданно закричал кто-то сзади, — спой для нас. Ту песн…

Солдат молча выстрелил. Послышался тяжелый удар падающего на землю тела. Голос оборвался на полу-крике, рев ветра стал сильнее.

Проклятье.

Губы Нэдзуми шевельнусь, произнося это слово.

Проклятье. Однажды, однажды я…

— Двигайтесь вперед.

За дверью было царство темноты.

Было слишком темно, чтобы определить размеры помещения.

Как и в фургон, людей запихнули столько, сколько могло влезть.

Двери закрылись.

Баммм.

Вся комната начала трястись. И двигаться. Они опускались вниз на значительной скорости.

— Лифт, хех.

План Исправительного Учреждения возник у Сиона перед глазами. Пустой подвал. Вот оно. Мы опускаемся в это место.

Они спускались. Спускались. Это походило на падение в пропасть.

Рука Нэдзуми обвила его талию.

— Держись за меня. Что бы ни случилось, не отпускай.

— Нэдзуми, что…

— Мы вместе движемся в Ад.

Он обнял его еще крепче.

— Но мы вернемся назад живыми. Не забудь об этом, Сион.

— Конечно.

Лифт остановился. Тьма всколыхнулась.

— Мы скоро упадем.

Голос Нэдзуми отдавался эхом в мире, сокрытом во тьме.