Цветы для прекрасных дней

Во время разбора полки его протянутая рука замерла.

— Что это? — неосознанно пробормотал он.

— Сион, ты очень усердно работал. Уже достаточно, так что отдохни. Я приготовил кофе. А еще у меня есть печенье, хотя оно слегка зачерствело.

Рикига обратился к нему с подносом в руке. Кофе и печенье относились к редким для Западного Квартала вещам.

Приятный аромат наполнил воздух.

— Нанять тебя — лучшее в моей жизни решение, — сказал Рикига. — Ты всем занимаешься, от разбора моих счетов до уборки в комнате. Такого работника тяжело найти.

— Хотя телохранитель из меня не такой хороший, — иронично произнес Сион.

— Будь уверен, такую опасную работу я бы тебе никогда не дал. Грязная работа больше подходит одному третьесортному актеришке.

— Вы о Нэдзуми?

— А о ком же еще? Только он такой хитрый, коварный мошенник и ублюдок.

— Как всегда, грубо о Нэдзуми отзываетесь, да?

— Приходится, — сказал Рикига, как ни в чем не бывало. — Стоит потерять бдительность, как он выпьет из тебя всю кровь и обглодает кости. А теперь пей, твой кофе остынет.

— О, простите. Спасибо. Какое угощение. Давно такого не было.

— Вижу, тяжело тебе приходится, — сочувственно произнес Рикига. — Если хочешь, можешь остаться здесь, я только рад буду. У тебя будет куда более достойная жизнь, чем с Ивом.

— Нет, спасибо... Я в порядке.

— Ты правда доволен?

— Да. Очень. Нигде мне не будет так комфортно, как в той подвальной комнате.

— Той комнате? Где ничего, кроме книг?

— Да.

Это было прекрасное место. Там было все. Несколько тысяч томов; обширные залежи знаний; истории; слова, временами нежные, временами колючие; беспечная болтовня; тайное перешептывание; трепещущее сердце; новые открытия; обжигающе горячий суп; и прекрасные глубокие серые глаза.

В этой комнате было все, чего желал Сион.

Рикига вздохнул.

— Жадностью ты не отличаешься, это точно.

Разве? Нет никого, более жадного, чем я. Уверен, никто не желает другого так сильно, как я.

— Разве тебе ничего не надо? Я сделаю все, что в моих силах. — Рикига наклонился вперед.

— Нет, правда, мне ничего не надо... ох, но…

— Хм? Что это? Хлеб? Мясо? Или теплое пальто?

— Нет, я... я думал, могу ли я посмотреть спектакль...

— Спектакль?

— Да. Я всегда хотел увидеть выступление Нэдзуми на сцене...

Рикига дернул подбородком.

— Выступление Ива, ха. Помнится, менеджер театра распылялся об элитных билетах и прочем. Ха, какая ирония!

— Это будет сложно?

— Нет, конечно! — сварливо произнес Рикига. — Мы с менеджером старые друзья. Я могу хоть сотню билетов получить на таких, как Ив. Раз плюнуть.

— Правда, Рикига-сан?

— Я отведу тебя, куда захочешь. Можешь даже друзей пригласить, ха-ха-ха! К тому же, знаешь... — Рикига неловко прочистил горло. — Думаю, на представление Ива стоит взглянуть. То есть, для такого дрянного захудалого места вполне пристойно.

— Можно мне взять Инукаши?

— Конечно, если хочешь… что? Кого?

— Я хочу и Инукаши пригласить.

— Почему я должен брать эту дворнягу?

— Инукаши — мой друг, и других друзей у меня нет. К тому же, Инукаши нравится слушать пение Нэдзуми. Я хочу дать ему шанс по-настоящему насладиться этим.

— ...Господи. Поздновато говорить это, Сион, но ты явно попал не в лучшую компанию. Пора бы тебе начать достойных друзей заводить.

— По-моему, Вы с Инукаши самые интересные, самые чудесные люди, что я когда-либо встречал, — твердо произнес Сион. Он правда так считал. Эти двое относились к людям, которых он бы никогда не встретил в Номере 6. Они стали самой интересной в его жизни компанией.

— Как я уже говорил, не ставь меня в один ряд с этим мусором. Но, ну, ладно. Я возьму тебя и пса.

— Спасибо. Я правда благодарен, Рикига-сан.

— Не волнуйся об этом. Я просто не могу тебе отказать. Ну, доедай печенье. У меня есть готовый бутерброд, можешь его с собой забрать, когда уходить будешь. Конечно, это в довесок к твоей зарплате. Ты не должен чувствовать себя обязанным; просто считай это платой за уборку. Благодаря тебе, эта комната выглядит опрятнее.

— О, это напомнило мне... — Сион показал ему обложку старого журнала, найденного на полке. На обложке и развороте была толпа. Нарядная девушка; юноша, в шляпе с пером; пожилая женщина в серебристой шали; старый мужчина в великолепно расшитой накидке; мужчины, женщины, дети. Все они улыбались. Некоторые танцевали; один сжимал в руке струнный инструмент; другой с виду пел. Фотография была живой и радостной, хотя и выцвела с годами.

— О, это Фестиваль Цветов, — сказал Рикига.

— Фестиваль Цветов?

— Ага. Мы устраивали этот фестиваль, когда здесь все еще был причудливый, красивый город. Обычно его проводили в разгар весны. Мы молились богам и благодарили их за благословение, дарованное нашим землям.

— Все выглядят такими веселыми. Не могу взгляд оторвать.

— Ты прав. Тогда люди еще не забыли уважение и благодарность богам. Ох, это навевает воспоминания. Издалека приходила группа певцов, только на этот фестиваль. Они пели песню Богу самыми прекрасными своими голосами. Они есть на обложке, женщины, украшенные цветами.

— Эти женщины... откуда они приходили?

— Я не уверен. Помнится, ходили слухи, что они приходили из дальних глубин леса, но я не знаю наверняка. Они появлялись на фестивале, а на следующий день их уже не было. Если подумать, они были странными. Но к тому времени, как стена Номера 6 была достроена, и фестиваль, и певцы пропали.

Рикига тяжело вздохнул. Его взгляд блуждал в воздухе, будто ища что-то. Сион смотрел на прекрасных певцов в белых костюмах и с белыми декоративными цветами.

Чем-то они походили на Нэдзуми.

***

— Фестиваль?

Нэдзуми скрестил ноги.

Они сидели в подвальной комнате. Горелка печка, мышки сновали вокруг.

— Ага. Я вот это взял. Здесь есть фото фестиваля, — Сион положил журнал рядом с Нэдзуми. Тот лишь глянул на него и не выказал желания взять в руки.

— И что с ним? — сказал он.

— Эта женщина похожа на тебя.

— Меня? Насчет этого не знаю. По сравнению со мной она полная и у нее плоский нос.

— Возможно, ты симпатичнее выглядишь, но она кажется такой радостной. Так и слышится пение и гул толпы. Фестиваль Цветов, –пробормотал он себе под нос. — Интересно, каким он был.

— Это все прошлое, — Нэдзуми закрыл книгу, которую читал, и встал. — Далекое прошлое, ушедшие дни, фестиваль, оставшийся лишь в смутных воспоминаниях. Какой мне от этого толк? Только один сентиментальный обеспеченный мальчик найдет этому применение. Чтобы поиграть, как с игрушкой.

— ...Я подумал, может, ты сможешь ее спеть.

— Что?

— У меня такое чувство, что ты знаешь, как петь фестивальную песню.

— Я? Почему? К твоему сведению, Сион, я почти ничего не знаю о Фестивале Весны.

— Фестивале Цветов.

— Цветов. Без разницы. В любом случае, меня это не касается.

— Да, но...

Нэдзуми неожиданно дернул Сиона за волосы.

— Ой! За что это было? — запротестовал Сион.

— Какой бы ты сделал эту песню?

— А?

— Фестивальная песня. Какая она, по-твоему?

— А? Ну, думаю, она была бы похожа на… знаешь...

— Похожа на что?

— ...Песню радости, пожалуй. Долгая зима наконец-то заканчивается, на подходе сезон цветения. Небо проясняется. Ветер становится мягче. Воздух кажется свежее, оживают птицы и насекомые. Разве у тебя от этого на сердце легче не становится?

Нэдзуми сел и снова скрестил ноги.

— Ясно. Так она прославляла бы прекрасный сезон.

— Да. Закрытый мир открывается с приходом весны. Фермеры начинают усердно работать в полях, дети снова могут играть на улице. Это... как бы сказать... сезон, пробуждающий желание поверить в надежду.

— Будущее может принести лишь отчаяние. Это куда вероятнее.

— Поэтому они и проводили фестиваль.

Люди хотели превратить отчаяние в надежду, невезение в удачу, боль в счастье. Люди надеются. Поэтому они молятся Богу. Поэтому предлагают свои песни, умоляют его и ищут у него защиты.

— Они жалобно цеплялись за Бога, — коротко бросил Нэдзуми.

— Они пытались жить с Ним в гармонии, — поправил Сион.

Нэдзуми на какое-то время погрузился в задумчивое молчание.

— Сион.

— Хм?

— В Номере 6 нет никаких фестивалей, так ведь?

— Нет. Только Святой Праздник, но он не похож на фестиваль. Нет песен, танцев или веселья. Нэдзуми, я думаю, фестивали рождаются тогда, когда людские сердца свободны. Их не создают загнанные в угол и подавленные люди... я не прав?

Нэдзуми ему не ответил.

Он лишь закрыл глаза и несколько раз тихо вздохнул.

***

Внутри театра было невыносимо душно из-за жара от толпы.

— Сколько народу, — сказал Сион. — Я такого и представить себе не мог.

— Угх, бизнес кипит, как всегда, — кисло произнес Рикига, прищелкнув языком. — Уверен, менеджер купается в деньгах. Он точно знает, где заработать. Проклятье!

— Просто перемани Ива к себе, — Инукаши хихикнул, его плечи тряслись от смеха. — Они все равно все ради него пришли. Тогда это ты будешь как сыр в масле кататься, старик.

— Что? Хочешь, чтобы я работал с этим хитрым лисом? Не шути так, ладно? Я ненавижу этого парня больше всего на свете. Он и я — практически смертельные враги.

— Ну и ложь! — взвыл Инукаши. — Ты чуть ли не фанат. Знаю, ты почти на все его выступления ходишь.

— Заткнись! Я даже не смотрю в его сторону с тех пор, как узнал его истинную сущность. Сегодня я здесь потому, что Сион хотел пойти несмотря ни на что, и у меня не было выбора...

— Значит, ты ухватился за возможность и прибежал.

— Я бы сказал, это ты ухватился за возможность, Инукаши, — громко парировал Рикига. — Тебе хотелось увидеть выступление Ива.

Мужчина впереди повернулся на его голос. Он был бородатым и пугающим.

— Заткнитесь там, сзади.

— О, дико извиняюсь, — Рикига склонил голову. Свет на сцене погас, как по команде. Прожектор осветил центр сцены. Там появился Нэдзуми — нет, Ив.

На сцене был лишь один прожектор. Не было ни микрофонов, ни оркестра, ни сценического оборудования.

Откуда-то дуло, и Сион чувствовал, как холод ползет по ноге. Над всем этим зазвенела песня.

— Это «Все, что сверкает», — прошептал кто-то. Это была любовная песня верной девы. Она была чистой и мягкой, но излучала сердечную страсть.

Сион мог лишь восторженно слушать. Его сердце было похищено уже с первой песни. Ему казалось, что он существует лишь для того, чтобы слушать пение Ива.

Когда Ив закончил, за секундной тишиной последовали громовые аплодисменты. От этого ветхий театр затрясся.

Ив изящно улыбнулся и склонил голову.

Затем последовала следующая песня.

О, душа, о, душа.

Откуда пришла ты? Куда уходишь?

Я хотел бы не отпускать тебя, но

Не улетишь ли ты

С ветром, в далекое небо?

Сольешься

С дождем, с землею?

— Погребальная песня. — Инукаши дрожал. — Он пел ее, когда умерла моя мама...

Окутаешь меня нежно

Светом?

О, душа, пока не стала ветром,

Пока не превратилась в дождь,

Пока не засияла светом,

Всего лишь раз

Вернись в мои объятия.

Однажды, я стану ветром,

Превращусь в дождь,

Засияю светом

И обниму тебя.

Обниму тебя.

Кто-то всхлипывал. Огромный мужчина перед Сионом плакал.

Третья песня была ярче, с легкой танцевальной мелодией. Четвертая — песня о потерянной любви молодых возлюбленных. Ив представлял одну песню за другой.

Наконец, последняя песня.

— Песня для далеко прошлого и далекого будущего. Песня для тех, кто верит в грядущее, — объявил Ив. Он восстановил дыхание и начал петь.

Весна идет.

Цветы цветут.

Небо ясное, приятный ветерок.

Быстрее, выходите все.

Давайте будем петь,

Давайте соберемся,

Давайте танцевать.

Сегодня Фестиваль Цветов; сегодня Бал Цветочный,

Праздник для тех, кто верит в день грядущий.

Ив широко развел руки. В воздухе танцевали цветы. Тысячи, десятки тысяч лепестков всех форм и цветов посыпались сверху. Конечно, это была лишь иллюзия. Но Сион ясно видел воображаемые цветы.

Давайте жить и праздновать,

Давайте любить ближнего

И тянуться к завтрашнему дню.

Сегодня Фестиваль Цветов; сегодня Бал Цветочный,

Прекрасный день для Бога и народа.

— Эй, это же... — у Рикиги перехватило дыхание. Это была она. Песня Цветочного Фестиваля. Песня, посвященная надежде.

Ты спел ее, Нэдзуми. Сион закрыл глаза и прижал руку к груди. Нэдзуми, однажды, с тобой...

Он мысленно разговаривал с парнем на сцене.

Однажды, я хочу устроить с тобой настоящий фестиваль. Когда на этой земле наконец-то воцарится настоящий мир, мы снова создадим Фестиваль Цветов. Мы сможем.

Ты не против, если я назову это надеждой, так ведь?

Песня закончилась.

Ив грациозно склонил голову в глубоком поклоне.