Наверное, он обращает слишком много внимания на всякие мелочи. То же самое с той женщиной – если он собирался продолжать переживать, лучше бы просто спросил. Разумеется, есть вероятность, что Киришима рассмеется ему в лицо, но, в общем-то, такое сейчас и так происходило чуть ли не каждый день.

—Эй–

Но когда он уже дошел до края, надеясь разрешить все как можно скорее, телефон Киришимы снова их потревожил.

—...

Когда Киришима взглянул на экран, он, казалось, на мгновение зло поморщился.

—Что не так?

—Ничего, просто...

Ёкодзава на миг подумал было, что Киришима вышел из себя из-за того, что Като в очередной раз попытался с ним связаться, но Киришима никогда не будет с таким лицом видеть звонки от подчиненных. Ёкодзава думал, что может спросить, кто звонил, после того, как Киришима договорит, но звонок оборвался, прежде чем Киришима ответил бы.

—... Почему ты не ответил?

—Номер был скрыт, так что я не уверен, что должен был. Но раз уж больше не звонят, наверное, кто-то ошибся номером? И хватит об этом – что ты хотел спросить?

—Хах? Оу – ничего. Это неважно. Я... пойду в душ.

Он колебался, когда Киришима вернул разговор в прежнее русло – он вряд ли мог бы снова заговорить. И в итоге, упустив подходящий момент, он отговорился тем, что пойдет в ванную, будто поджал хвост и сбежал.

—... Черт, - прошипел он, проклиная себя и свою неуверенность.

Разумеется, лучше всего было бы прекратить волноваться и жить дальше, но чем больше он позволял сомнениям завладеть собой, тем больше их становилось. Он надеялся, что сможет собрать мысли в кучу, когда останется один, но беспокойство лишь выросло. Почему он не может легко справиться с такого рода вещами? Он прекрасно знал, что именно не дает ему покоя, только вот эмоции и действия совсем ему не подчинялись.

Тихо вздохнув, он принялся раздеваться – когда чувство беспокойства завладело им.

—Ох – черт, я забыл.

Он только сейчас вспомнил о той упаковке, что ему дали на станции, она все еще лежала в кармане. Он собирался отдать это Хиёри, но совсем забыл. Подумав, что завтра надо будет отдать, мужчина услышал стук в дверь.

—Не возражаешь, если я кое-что спрошу, прежде чем ты пойдешь в душ?

—Что теперь?

Может быть, потому, что он так старался, чтобы голос прозвучал прохладно и невозмутимо, получилось излишне раздраженно, и, хоть радуясь, что голос не сорвался, мужчина понимал, прозвучало несколько холоднее, чем он действительно себя чувствовал.

Киришима вошел, закрыл дверь и долго и прямо смотрел на Ёкодзаву.

—Ладно, ч-чего ты хочешь?

Киришима скрестил руки на груди и заговорил:

—Ты же... что-то хочешь у меня спросить, верно?

Это был даже не вопрос, а констатация факта.

—Не особенно. Откуда, черт возьми, у тебя эта идея–

—Человеческая интуиция.

—Черт, интуиция...

Этот парень говорил с полной уверенностью, не имея при этом ни единого доказательства – и в ответ на раздраженное бурчание Ёкодзавы Киришима посмотрел на него с недовольством:

—Не доверяешь моей интуиции, да? Должен тебя заверить, она меня крайне редко подводила.

—К сожалению, сейчас одно из таких «редко» - прости, я действительно хочу принять сейчас душ, не возражаешь? Или ты можешь идти первым, тогда я выйду.

Ёкодзава попытался было сменить тему, вроде отвязавшись от Киришимы – но Главный Редактор, кажется, не собирался так легко сдаваться.

—Имеет ли это какое-нибудь отношение к тому, что у тебя в руке?

—Хах? А – оу, это просто образец, который мне сунули на станции. Я думал, что отдам это Хиёри, но забыл, вот и все.

Может, этот парень подумал, что Ёкодзава получил эту упаковку от кого-то, кто питал к нему чувства? Киришима, в конце концов, был склонен к таким мелким проявлениям ревности – но Ёкодзава был уверен, он куда более ревнив, чем Киришима. Он прилагал огромные усилия, чтобы не показывать этого, но ненавидел себя, когда обнаруживал, что слишком обращает внимание даже на то, как Киришима взаимодействует с другими редакторами отдела «Дзяпун».

—... Ты действительно больше ничего не хочешь мне сказать, Ёкодзава?

—...

Чем больше Киришима настаивал, тем сложнее было высказать свои чувства, хотелось лишь воскликнуть: «А как ты думаешь, по чьей вине я переживаю из-за всякой фигни?» - но гордость связывала руки.

В груди что-то сжалось от стыда, когда он моментально приготовился оттолкнуть, когда Киришима шагнул к нему чуть ближе – физически больно было осознавать, что такие реакции, такое поведение беспокоят Киришиму.

Что, черт возьми, он должен сделать, чтобы полностью выразить себя? Как в такие времена могла послужить гордость?

Он стоял молча, поджав губы, а Киришима глубоко вздохнул:

—... Ты же знаешь, ты иногда чертовски упрямый? Но что я могу сказать – я и это в тебе люблю. Если захочешь поговорить об этом всем, ты знаешь, где меня найти. Я буду ждать тебя.

—...!

Рука Ёкодзавы бессознательно дернулась, когда Киришима отвернулся, но, прежде чем он успел бы схватить чужое плечо, он замер, сжав руку в кулак.

Что он собирался сейчас сказать, если бы остановил Киришиму? Но как только он опустил взгляд, ругая себя за такую импульсивность, Киришима обернулся к нему:

—И в твоей броне есть трещины!

Так неожиданно, что Ёкодзава не успел отреагировать, он рефлекторно поднял голову – лишь затем, чтобы обнаружить, что его губы захвачены Киришимой.

—...!

В отличие от взгляда расширенных глаз Ёкодзавы, во взгляде Киришимы скользила прохлада и дерзость. Ёкодзава почувствовал, как кровь прилила к голове от ощущения настойчивых губ, а в миг, когда его языка коснулся чужой, пульсирующая дрожь быстро пробежала по его спине.

Пусть и не привыкший к таким действиям, он, наконец, оставил любые попытки сопротивления. Когда силы уже покинули было его ноги, он обнаружил, что Киришима поддерживает его за бедра, притиснув его к себе, а сердце екнуло от того тепла, что чувствовалось сквозь тонкую летнюю одежду.

—Нгх...!

Его язык, быстро оккупированный, чувствовался странно, будто подтаявшим – Ёкодзава знал, почему так, от каждого соприкосновения языков точки касания, казалось, оплавлялись, все вокруг теряло свою суть.

Разум тоже плавился, оставалось лишь ощущение, что он тонет в каком-то всепоглощающем, опьяняющем чувстве, но некое чувство реальности еще сохранилось, мужчина запустил пальцы в волосы Киришиме и отстранил его.

—Я сказал – хватит!

—Я только начал...

Пораженный взглядом, которым одарил его Киришима, Ёкодзава замешкался на миг, и, воспользовавшись шансом, Киришима шевельнулся, чтобы вновь захватить его губы.

—Да ты – никогда не слушаешь!

Он практически утратил чувства приличия и собственного достоинства, но Киришима продолжал настаивать, не обращая внимания на тревогу Ёкодзавы.

—Давай... Еще немножко...

Ёкодзава уперся ладонями в лоб и подбородок Киришимы и посмотрел на него:

—Нет. Хиё здесь.

Киришима, однако, не собирался останавливаться и возразил:

—Она уже спит; что тут такого?

—Да все, черт возьми, тут «такого» - поэтому нет.

В этом он был тверд. Главное не быть обнаруженными – он боялся, что, дав себе крохотное послабление, не заметит, как все перерастет в огромное.

Наверное, убежденность Ёкодзавы достигла Киришимы, он, наконец, чуть поумерил пыл:

—... Блин, ты такой зануда. Сколько еще времени пройдет, прежде чем ты добровольно обнимешь меня...?

—Да ты никогда не думаешь, что делаешь!

Если Хиёри когда-нибудь узнает о них двоих, он больше не посмеет еще раз появиться в этой квартире. Их положение и так было ненормальным; он не хотел его ухудшать.

—Ладно... Думаю, я потерплю; хотя бы до того вечера, когда мы уедем в путешествие. Но тогда... - он поднял палец и коснулся носа Ёкодзавы, - ... тебе лучше быть готовым.

Потрясенный, Ёкодзава проговорил срывающимся голосом:

—Го-готовым... к чему?

—К чему-то, что ты даже вообразить не можешь. Хотя не стесняйся, обдумай все, что твоей душе угодно.

—Что...?!

И с понимающей улыбкой и такими возмутительными словами на прощание Киришима немедленно покинул ванную.

Ёкодзава был уверен, что в его реакции не было ничего неправильного, но... от зловещего чувства он избавиться не мог. Какого черта имел в виду этот парень, говоря «что-то, что ты даже вообразить не можешь»?

Ни у одного из них не было особых фетишей, он был уверен – и хоть он самую малость знал о чем-то подобном, он никогда не испытывал особого желания попробовать что-то из ряда вон выходящее.

Но... может быть, с Киришимой дело обстояло иначе. Если он сдерживал какие-то абсурдные, невообразимые сексуальные желания...

—... Какого черта мои мысли занимает подобная хрень?

Единственной причиной, по которой он мог так заявить, заключалась в том, что он хотел, чтобы Ёкодзава чуть ли с ума не сошел, представляя худший сценарий развития событий. Чем больше он волновался, тем больше чувствовал, что лишь играет по установленным Киришимой правилам, но, не намеренный больше быть игрушкой, Ёкодзава с усилием выбросил эти мысли из головы.