Но силы были слишком неравны, и одного упорства здесь явно было маловато.

Чу Синхань, конечно, не собирался взрывать свой духовный океан; но даже если бы он решил выполнить приказ мастера Шуйюэ, скорее всего, он не смог бы справиться с Цзян Чэнем.

Дело было в том, что защита Цзян Чэня превосходила защиту любого другого кандидата.

Его мягкая броня была соединена с чешуей Красночешуйчатой Огненной Ящерицы, к тому же он довел Девять Трансформаций Демонов и Богов до третьего уровня, поэтому естественная защита его тела была невероятно надежной.

Сколь бы мощен ни был взрыв духовного океана Чу Синханя, скорее всего, он не смог бы ранить Цзян Чэня.

Чу Синхань, как и Цзян Чэнь, находился на шестом уровне духовной сферы.

Но все же было очевидно, что Цзян Чэнь куда сильнее Чу Синханя.

Чу Синхань был одним из сильнейших учеников фракции Шуйюэ, но он точно не принадлежал к элите Секты Пурпурного Солнца и не числился среди лучших практиков всех четырех великих сект.

Поэтому, хоть его аура и впечатляла своей мощью, истинному гению, вроде Цзян Чэня, было нетрудно совладать с его стилем боя.

Просто перейдя в нападение, Чу Синхань слишком сильно раскрылся, и его уязвимые места оказались незащищены.

"Похоже, Чу Синханя во фракции Шуйюэ совсем не ценят. Даже когда я убил Хай Тяня в земном секторе, мастер Шуйюэ отреагировала так резко, словно сам дьявол овладел ей. Однако Чу Синханя она отправила на верную смерть с абсолютным хладнокровием. Эта женщина поступила со своим учеником так, словно он – просто пешка, разменная фигура".

Размышляя таким образом, Цзян Чэнь преисполнился презрения к мастеру Шуйюэ. Конечно, она неплохо умела отыскивать таланты, но такое отношение к ученику было просто неприемлемым.

Судя по тому, с какой самоубийственной храбростью ринулся в бой Чу Синхань, он явно хотел отплатить мастеру Шуйюэ за все те усилия, что она вложила в его развитие и тренировки.

При всем при этом он отказался пойти против своих принципов и взорвать свой духовный океан, чтобы забрать Цзян Чэня с собой на тот свет. Очевидно, он привык твердо придерживаться своих убеждений.

Он явно был из тех людей, что готовы пожертвовать всем ради дела; твердость его характера впечатляла.

Такой тщеславной, высокомерной девушке как Лун Цзюйсюэ было не сравниться с самоотверженным Чу Синханем, обладавшим таким сильным сердцем Дао.

Жаль, что мастер Шуйюэ не смогла разглядеть истинный бриллиант прямо перед ее глазами. Все, что она видела, – врожденное телосложение Лун Цзюйсюэ, и не замечала прямо под носом настоящий талант, алмаз, который только и ждет огранки.

Размышляя таким образом, Цзян Чэнь проникся к Чу Синханю еще большим уважением.

Из него мог выйти прекрасный практик.

Предаваясь таким мыслям, Цзян Чэнь отбил несколько атак Чу Синханя.

Превосходство Цзян Чэня было слишком очевидным. Чу Синхань мастерски владел мечом, и если бы он схлестнулся в схватке с кем-нибудь вроде Лэй Ганъяна, то непременно смог бы оказать врагу достойное сопротивление.

И хотя в результате Чу Синханя все равно ждало бы поражение, по крайней мере, в нем не было бы того фатализма, с которым он сражался против Цзян Чэня.

Зрители могли этого не заметить, но Чу Синхань прекрасно осознавал, что, хотя он и выкладывался на полную, Цзян Чэнь оставался совершенно невозмутимым и дрался не в полную силу.

Он даже не пустил в ход никакое оружие.

"Цзян Чэнь, если решил убить меня, так убивай. Зачем ты играешься со мной?" - такое сообщение отправил расстроенный Чу Синхань Цзян Чэню.

Но при этом мечом он размахивал так же быстро.

"Чу Синхань, ты – хороший человек, и я уважаю тебя, поэтому я сделаю исключение и не стану тебя убивать", - спокойно ответил Цзян Чэнь.

Чу Синхань дрался словно разъяренный тигр, аура его меча снова взмыла к небесам и обрушилась на Цзян Чэня со скоростью молнии.

"Цзян Чэнь, я достиг всего, чего хотел, и уже давно смирился с мыслью о смерти. Зачем мне твое милосердие?"

С легкостью отбивая атаки Чу Синахня, Цзян Чэнь сказал ему в ответном послании: - "На пути боевого Дао легко умирать и трудно жить. Ты, Чу Синхань, - настоящий человек. Даже если другие обращаются с тобой как с разменной фигурой и отворачиваются от тебя, это еще не повод сдаваться. Когда в будущем ты достигнешь истинных высот в боевом Дао, ты будешь с красным от стыда лицом вспоминать об этом дне и о своем сегодняшнем решении!"

Если бы Цзян Чэнь хотел победить Чу Синханя, он смог бы без труда сделать это прямо сейчас.

Но он не стал убивать Чу Синханя. Он продолжал парировать удары, потому что знал, что Чу Синхань хочет умереть. Если он не сможет разубедить Чу Синханя, тот долго не протянет, даже если не погибнет на арене.

Цзян Чэню нужно было придать Чу Синханю уверенности в своих силах, помочь ему понять, в чем заключается смысл жизни.

Чу Синхань был необычайно предан мастеру Шуйюэ и почитал ее, как сын почитает мать. Он хотел отблагодарить ее за все, принеся себя в жертву – таковы были его представления о чести. Цзян Чэнь уважал Чу Синахня за такую принципиальность.

Но мастер Шуйюэ явно была не из тех людей, ради которых такие достойные практики, как Чу Синхань, должны приносить себя в жертву.

"Чу Синхань, ты ведь знаешь, что все, что у тебя есть - тело, кожа и волосы - досталось тебе от твоих родителей. Ты готов умереть, но спросил ли ты у своих родителей, готовы ли они навеки распрощаться с тобой? Хотя ты и готов пожертвовать собой из чувства преданности, подумал ли ты о том, стоит ли человек, ради которого ты умираешь, таких жертв? Не нарушаешь ли ты своими действиями основного принципа благочестия?"

"Небеса даровали нам жизнь, и наш долг – быть храбрыми и свободными и принять достойную, красивую смерть, когда придет наш час. Принимая такую бесславную, жалкую смерть, ты можешь сколько угодно убеждать себя, что станешь храбрым и благородным мучеником, которым твой мастер сможет гордиться. Но задумывался ли ты о том, сможешь ли ты смириться с такой бесславной смертью? Смирится ли с этим твое сердце, которое всю твою жизнь вело тебя путем Дао?"

"Начать стоит уже с того, что, встав на путь боевого Дао, человек, по сути, бросает вызов самим небесам. Твоя судьба – в твоих собственных руках. Даже небесам неподвластна моя судьба, что уж говорить о других людях! Я хочу задать тебе всего один вопрос. Когда ты умрешь, станет ли мастер оплакивать твою смерть? Испытает ли Лун Цзюйсюэ хоть один-единственный укол совести?"