НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ, А ТАКЖЕ ГДЕ-ТО В МАРТЕ 1925 ГОДА ПО ЕДИНОМУ КАЛЕНДАРЮ

Это привычный сон для старика, пережившего Рейн.

Этой ночью ему снова приснился тот же самый сон. Как одному из солдат, служивших на Великой войне, всё это врезалось ему в память.

Тогда, в ту пору — в известном смысле, там ковалась вся их оставшаяся жизнь.

Даже сейчас, непрекращающаяся канонада эхом отдаётся в его голове, как заезженная пластинка.

Не успев опомниться, он мысленно возвращается на то поле боя, полное воспоминаний. Даже после войны, зрительные и звуковые образы слишком свежи, чтобы их забыть. Это в прошлом, но он способен так отчётливо вспомнить тот мир. Проклятое поле боя. Самая ужасная вещь, когда-либо созданная человечеством. То поле боя, где царствовали грязь и мухи.

Э-Эх, — стонет он от воспоминаний. — Рейн был сущими вратами ада.

Тот сон снился старику снова и снова, опять и опять напоминая. — Наверное, я никогда этого не забуду.

Я помню события того дня до мельчайших подробностей. Пока снаряды свистели у нас над головой, я с остальными из роты G планомерно продвигался, согласно приказу перейти на новую атакующую позицию. Из пяти полков, составляющих линию фронта, рота E повстречалась с самым напряжённым сражением, а наша задача заключалась в поддержке их с фланга.

Я состоял в пулемётном расчёте. Нашей задачей было просто установить пулемёт в окопе, выкопанном подразделением в авангарде, и создать огневую позицию. Предполагалось, что Имперская армия весьма хорошо подавит Республиканскую армию в той области, но сам фронт был как всегда запутанным. Почти текучим. Иными словами, поле боя представляло собой кровавую, хаотичную мешанину нас и их.

Артобстрел снёс все деревья в этом болоте, кроме одного — такое место, где ресурсы тратились насмарку, кровь лилась рекой, а если выглянешь из окопа, то увидишь повсюду лишь артиллерийский дым.

Но даже при этом, проклятые вражеские артиллеристы не обращали никакого внимания на ужасную видимость и постоянно поливали нас снарядами в той или иной степени. Миномётный расчёт нашей роты стрелял в ответ, но едва ли оказывал влияние. Несмотря на дым, застилающий поле боя, мы могли видеть дульные вспышки позиций Республиканской армии.

Я помню, как сильно мы мучились с миномётами. У нас отсутствовала устойчивая платформа для стрельбы, потому что дощатый настил проваливался в грязь. Условия были настолько скверными, что даже прекрасно обученные стрелки у пулемётов тоже не могли контролировать линию огня.

Я помню, что сколько видел глаз, там находились солдаты, измазанные в грязи, делая всё в пределах человеческих сил, чтобы занять свои атакующие позиции.

Я помню этот день очень хорошо.

Полевые орудия, установленные в окопе, пробовали вести пристрелочный огонь, а назначенные стрелки рыли окопы изо всех сил. Оглядываясь на это сейчас, то были сверхчеловеческие действия от немногих, чья нога ступала на суровое поле боя. Не позволяя себе пасть духом из-за опарышей, дерьма и ливня снарядов, окутанные вонью смерти и разложения, без приличного укрытия, те мужчины продвигались через грязь. У них была траншейная стопа*. Их демонстрация смелости выжглась у меня на сетчатке, даже казалась божественной; и по сей день я от всего сердца уважаю тех мужчин.

Это была шокирующая картина из мира, который нельзя понять, пока не испытаешь; понять можно, лишь находясь там.

— Не могу в это поверить. Те жабы. Они, должно быть, и в самом деле любят грязь!

— Ага. Артиллеристы хотят превратить этот край в болото и запрыгнуть прямо в него.

— Но под обстрелом оказалась рота H. Сочувствую им.

Подтрунивание группы слегка расслабило наши нервы, но болтовня парней в ближайшем окопе напомнила нам о реальности. Под огнём находилась рота H, которая пошла перед нами. К разочарованию, начальство в то время, по-видимому, было убеждено в том, что мы сможем пробиться через вражескую оборону человеко-пулями.

Да сколько же жизней, по их мнению, стоит эта грязная полоска земли?!

— Поддержки с воздуха всё ещё нет?! Да заткните уже вражеские пушки!

Кто-то со стонами высказал то, что передавало настроение всей роты. Предполагалось, что мы продвинем фронт в местах с локальным воздушным превосходством. Вот как должна была работать операция.

Те презренные большие шишки сказали, что у нас будет полная поддержка с воздуха, но нам хотелось закричать, что они, наверное, имели в виду полное отсутствие оной.

— Я же говорил тебе, разве нет? Можешь поставить свою рождественскую индейку на то, что это было пустое обещание.

Фугасы пролетали над полем боя. Близкого попадания одного из них было достаточно, чтобы разорвать человека на куски. В подобной ситуации, близкая, полная поддержка являлась голубой мечтой. Поэтому не думаю, что мы ожидали многого, в первую очередь. Вне зависимости от того, что чувствовали новобранцы, прошедшие ускоренный курс, бывалые знали, что нет менее надёжного обещания, чем данное начальством.

Все пришли к подобному заключению. Подвергнувшиеся шквальному обстрелу солдаты, столкнувшись с неизбежной болью и умственным напряжением от долгих часов под огнём, не могли унять извечный скептицизм.

Иначе суровая реальность разнесла бы красивую пропаганду одним ударом, и солдаты потеряли бы рассудок. Дабы пережить ужасающую войну, нельзя было слишком сильно полагаться на надежду.

— Блин! Меня задело! Чёрт!

— Медика! Медика!

Помню, что даже под рёв поля боя, я по какой-то причине мог слышать, как кто-то в соседнем блиндаже рухнул на землю, а его друзья запаниковали. Меня осенило, что несчастного порешила шальная пуля или снайпер. Поскольку весь окоп не разнесло и других выстрелов не последовало, это наверняка был снайпер.

Мы быстро пригнулись и стали стрелять всюду, где он, казалось, мог бы затаиться. Нам не хотелось умирать.

— Отправьте носилки! Прикройте их!

Затем…

Я никогда не забуду тех четырёх санитаров-носильщиков, помчавшихся под усердным прикрытием, пытаясь доставить в тыл раненого брата по оружию. Образцы храбрости и чистоты. Медики — единственные, на кого могли положиться те из нас, которые направлялись с поля боя. Благодаря тому, что медики, называемые «Sani*», были с нами, нам гарантировалось немного человечности в том адском мире.

В отличие от людей, занятых на более лёгких профессиях в тылу, если там находился солдат, нуждающийся в них, они всегда мчались под град пуль, под который даже мы отказались бы. Даже когда их сносило болезненным ударом, ещё больше из них были готовы отправиться за павшими товарищами. Это доказывало их храбрость.

Они являлись единственными, кого я на самом деле глубоко уважал. Единственными, кому мы могли доверять несмотря ни на что. Я всё ещё так думаю.

— Поставить дымовую завесу!

— Гранаты! Швыряйте всё, что у вас есть!

Миномётный расчёт стрелял дымовыми шашками, назначенные стрелки кидали гранаты, а мы просто вели заградительный огонь. Когда носилки появились в целости, это ласкало глаз. Наши надёжные друзья с изумительной смелостью. Sani нужно было защищать как никого другого; они являлись единственными, кто спас бы нас.

И в то же время, полагаю, можно сказать, что из-за нашей огневой поддержки Республиканцы, развёрнутые по ту сторону от нас, похоже, помнили цель, которой им полагалось отдавать приоритет. Они были полны решимости уничтожить не быстро ретирующиеся носилки, а нахальные пулемётные гнёзда. Благодаря этому нас поливало массированным огнём, и я без раздумий пригнул голову, не в состоянии вынести все выбросы пыли, заполнившие воздух от близких попаданий. Прислушиваясь в окопе лицом вниз, мы слегка улыбались от мысли, как много Республиканских артиллеристов, должно быть, предают нас снарядам.

Но то странное спокойствие длилось совсем недолго. После «вжика» чего-то, проносящегося сквозь воздух, донёсся сильный, тяжёлый «бум», непривычный для нас. От него у нас холодок пробежал по спине.

То не были 128-мм снаряды; они вытащили свои драгоценные 180-мм полевые орудия.

— Слушайте сюда, солдаты! Наше подкрепление уже в пути! Давайте держаться в этом до конца!

В тот миг мы были рады инструкциям по радио от своего комбата, но чувство безысходности оказалось сильнее. Наш батальон не испытывал недостатка в запасных войсках. Мы почти утратили волю к сражению, поэтому, полагаю, они бросали нам соломинку, чтобы мы за неё ухватились.

Возможно, та соломинка сработала бы на ребятах, не знающих, сколь она ненадёжна, но мы слишком хорошо понимали, как держалась бы та иллюзия.

— Так когда, чёрт подери, то подкрепление прибудет сюда?

Кто-то из пулемётного расчёта выразил то, что думали все те из нас, которые знали это поле боя. Мы действительно нуждались в подкреплениях. По тому, как всё шло, мы полагали, что всем нам придётся умереть, защищая это болото, по уши в его дерьме.

Так что мы и в самом деле хотели резервы как можно скорее.

— Хочу подкреплений…желательно до того, как мы все умрём, — я ли промямлил это? Или малый рядом со мной? Я до сих пор не знаю, но уверен, что кто-то это сделал.

И тогда ближайший радист начал орать во всю глотку. Именно радисты отслеживали переговоры врага, убеждаясь, что он не прижмёт нас. Обычно они были преисполнены плохих новостей, но впоследствии я вновь и вновь думал над тем, как иногда и у них имелось для нас кое-что хорошее.

— Подкрепление! Подкрепление тут!

Я очень хорошо помню, как люди подумали, что радиста контузило, и с жалостью смотрели на него. Но затем мы увидели нечто, во что едва могли поверить, поэтому не было времени об этом думать.

Или, точнее, услышали.

— О Отечество, любовь моя, мир тебе.

По каждому каналу над обширной территорией слова вещались так мощно, что даже рядовой солдат без магических способностей мог слышать их.

Облака пыли затмевали небо, и грязь, казалось, поглощала всё на поле боя, но голос, раздающийся над хаосом, был поразительно спокойным.

Неудивительно, что мы на мгновение задались вопросом, не сошли ли точно так же с ума. Настолько нереальным казался феномен.

Это был код для подразделения подкреплений. Мы покачали головами, думая, что резервы не могли явиться взаправду, что это, должно быть, массовая галлюцинация.

— О Отечество, любовь моя, мир тебе.

Но нам не мерещились голоса, и мы не тронулись умом; кто-то действительно повторял те слова на официальном языке Империи. И это был одноразовый пароль, чтобы показать, что они притом друзья, а не враги!

— Стражи Рейна! Вы верны! Вы нерушимы! Вы верны! Вы нерушимы!

Радист выкрутил усиление сигнала на максимум, и ответ от радиоблиндажа представлял собой самые радостные звуки, которые я когда-либо слышал. Поток слов, льющийся из радиопередатчика пулемётного расчёта, вечно будет запечатлён в моих барабанных перепонках.

Мы всегда смеялись над тем, какие дурацкие коды они придумывали. В особенности радисты выставляли их на посмешище, но в этот раз, только в этот, я думаю, что они и вправду утешили всех нас. Широковещательная интерференция, которую могли применять лишь маги. Это могли быть только маги. Только элитные маги Имперской армии.

Поэтому, к счастью, они не знали — что их спасители, их подкрепление, было опасным, способным нести полное уничтожение своим союзникам.

Она предположительно находилась на нашей стороне, но даже верхушка Имперской армии относилась к ней как к богине смерти. Это был батальон самых отъявленных воинственных психов, и они прибыли на поле боя.

Проносясь сквозь туман облаков и порохового дыма, она вся на нервах. Майор Таня фон Дегуршафф, внутри уставшая от этого, снаружи не выражающая никаких эмоций, ведёт свою воинскую часть быстрого реагирования к сектору D-5 зоны идентификации Рейнской воздушной обороны.

— Код подтверждён. Это 203-й воздушный магический батальон, позывной «Пикси». Мы в пути. Прибудем за 160 секунд.

Я не особо увлекаюсь окопной войной. Единственная работа, которую я ненавижу больше — включать обаяние для пропаганды*.

В конце концов, теперь, став девочкой, я столкнулась с этим раздражающим армейским устоем, где мужчинам отдаётся предпочтение. Лишь мысли о том, что мои повышения блокируются невидимым стеклянным потолком, достаточно, чтобы подавить любое потенциально имеющееся желание вести себя по-девичьи для пропаганды. Окопная война, с другой стороны, попросту слишком опасна.

За исключением этого, имперская система подбора личного состава в определённом смысле выработала для войны крайне меритократичные принципы, так что я более или менее довольна ею.

Так что пусть даже и опасно, ускоряясь в направлении поля боя, повторять каждый изгиб земной поверхности для удержания минимально возможной высоты, она довольна, ведь её хотя бы ценят.

И всё же, ей дано задание пересечь область, усеянную отработанными гильзами, и напасть на позиции вражеской артиллерии при том, что дым клубится высоко в небе. Даже если ему сопутствует доплата за службу в «горячей точке», хорошим оно не кажется.

— Солдаты, вы будете осуществлять боевое прикрытие. Приготовить средства против наземных целей, диффузионные взрывные формулы, оптические обманки и противопульные внешние оболочки. Вступать в бой против летательных аппаратов и магов по желанию, — крепко сжимая свою винтовку и вычислительную сферу, Таня сухим тоном отдаёт необходимые указания.

Боевая поддержка на самом деле является болью для командиров. Бомбёжка не той стороны непростительна. Если мы разбомбим собственные войска, то последует ливень пуль с огневых позиций на земле, без сомнения.

Окопы и позиции строят таким образом, чтобы ограничить ущерб, но даже так, никто не будет рад оказаться подорванным в неудачном стечении обстоятельств. Только США позволено неумышленно бомбить без разбору. Я в определённой мере завидую тому, как они каким-то образом получили достаточно свободы действий, чтобы — упс — бомбануть китайское посольство в Белграде*.

Отставив в сторону эти мысли, единственный жизнеспособный вариант для этой миссии поддержки — налететь на вражеские позиции с близкой дистанции и устроить разнос. В таком случае, наилучший план в том, чтобы держать скорость как можно выше, а высоту — как можно ниже, и ворваться всем сразу скрытной атакой.

Но то теория. Те, кто на деле держат ту скорость и высоту, уже сыты по горло. Никто не скажет, что быстро летать близко к земле — комфортно.

Хотя из-за этого я смогла избежать проблем вокруг затопления субмарины Содружества, мне не повезло оказаться отправленной на Рейнский фронт.

— КП, это Пикси. Укажите цель.

— Принято, Пикси. Вынесите вражеские артиллерийские огневые позиции, которые молотят по ротам G и H.

— Поняла. Я бы хотела запросить пять минут поддержки огнём на подавление, начиная от сего момента. Мы достанем их в течение этого времени.

Всё же, я рада, что на подобной арене мне удалось сохранить определённую автономию, закономерно идущую в комплекте с получением Среброкрылого штурмового нагрудного знака. Прежде всего, я могу свободно выбирать свои цели.

И может тыловая база и не идеально чистенькая, но это куда лучше, чем оказаться всей в грязи, получить приказ защищать позицию, и в итоге стать целью залпа в сумятице.

Однако, это место с натяжкой можно считать тыловой базой. Питание здесь — не стандартные траншейные пайки, а достойная горячая еда. Вдобавок к этому, если позволите коснуться неделикатной темы, ситуация с удалением отходов тоже лучше. Раз воздух воняет настолько сильно, когда я лечу низко, могу представить лишь то, что они делают прямо противоположное предписываемому гигиеной.

Как культурный человек со здравым понятием о гигиене, которым я была до окопов, став маленькой девочкой и всё такое, могу лишь сказать, что эту среду тяжело выдержать. Это примерно настолько же плохо, как находиться на борту субмарины, погружающейся в неисправном туалете.

Вместо этого, я обязана работать соразмерно своей зарплате, атакуя с небес полевые орудия с их слабеньким зенитным огнём.

Пока вражеские маги не вмешаются, мы будем стрелять просто как в тире. Они — отличные мишени. Я хочу настрогать как можно больше достижений и выполнить требования для отпуска. Может, я нахожусь здесь в качестве наказания, но если на бумаге ничего нет, то мне должны позволить воспользоваться своими правами.

Я хочу поторопиться и получить перевод в тыл, найти безопасную должность.

— Пять минут? Этого не хватит даже чтобы остановить зенитный огонь, не говоря уже об артиллерии.

В конце концов, даже ударная миссия, сравнительно безопасная для передовой, вынуждает весьма сильно рисковать.

Например, наблюдательное отделение поступает из ряда вон — вызывается добровольцами поддержать нас. Если фронтовые наблюдатели служат нам проводниками, это должно означать, что ситуация отнюдь не идеальная. Как правило, наблюдатели там следили бы за попаданиями. Если они могут позволить себе убивать время, это должно означать, что у нас нет большого количества артиллерии.

Если мы установим свои оборонные оболочки на полную мощность и полетим в противоназемном штурмовом строю, то нас как минимум никоим образом не собьют свои.

Если по какому-то чудесному стечению обстоятельств мы и получим прямое попадание, то должны избежать смертельных ранений благодаря сферам новой модели. Что более важно, защита от артиллерии вдалбливалась в каждого в учебном лагере.

— Это не проблема. И не волнуйтесь о нас — продолжайте стрелять и после того, как мы начнём атаку.

В конце концов, следить за воздухом при атаке на наземные цели — задача командира. Основополагающая необходимость в воздушном бою — назначить одно подразделение атаковать, в то время как другое — прикрывать с воздуха.

Уверена, мне не нужно объяснять, что если я лечу при непосредственной поддержке, то опасность попасть под залп снижается в невероятной степени. Вдобавок, я наконец-то могу увеличить высоту. Побег от того вязкого, плотного воздуха даже чувствуется чуть лучше.

Как бы там ни было, ухода из вонючей и опасной зоны достаточно, чтобы улучшить настроение майора фон Дегуршафф.

— Лейтенант Серебрякова, мы получим пять минут огневой поддержки. После всех тренировок против артобстрела, пройдённых нами, я не верю, что в моем батальоне есть болваны, которые получат дружественным снарядом по голове.

— Поняла.

Честно говоря, ей всё ещё как-то странно называться «она», но как бы там ни было, эта маленькая девочка показывает редкую улыбку. Она не обращает внимания на определённую натянутость ответа и, заметив, что пора работать, весело поднимается по восходящей траектории. Поскольку она будет атаковать наземные цели, ей не придётся подниматься до лютой стужи — ещё один плюс.

В результате майор фон Дегуршафф определённо бодрая. Её выражение лица даже озаряется улыбкой.

И та сцена запечатлелась в голове у бывшего солдата, наблюдавшего там за ней. Сколько лет минуло после войны? Но его воспоминания о том времени всё ещё ясны как день.

Приятно удивлённые новостями о подкреплении, мы подумали, что дело может и выгореть. Тем не менее, может уровень угрозы, с которой мы столкнулись, и снизился немного, но ослаблять бдительность — всё равно, что стать безмолвными трупами.

Поэтому наша рота мудро воспользовалась немногим свободным временем, которое нам дали. Погибших перенесли в сторону, а для раненых подготовили носилки. И пулемёты как раз износились, так что мы решили заменить стволы запасными. К нашему ужасу, однако, обнаружилось, что хотя у тылового обеспечения имелось достаточно жизненно важных стволов, ему, по-видимому, не хватало рук доставлять их на огневой рубеж посреди крупномасштабного сражения.

Когда они сказали моей команде послать кого-нибудь, меня подозвали расплатиться за традиционный и священный ритуал, известный как карты. Иными словами: «Ты должен нам!» Если подумать, полагаю, карты меня тогда ненавидели. Либо я просто не мог разглядеть искусный мухлёж товарищей по роте. Меня терзает, что сейчас это уже не узнать.

Но я и мечтать не мог об этих вещах в то время, когда ползком, ворча, отправился к опорному пункту. Там я договорился с важным унтер-офицером тылового обеспечения и в итоге влип в доставку запчастей.

Люди склонны заблуждаться, что в тылу было безопасно, но в то время на Рейнском фронте безопасность являлась иллюзией.

Ближайшее расстояние между огневыми рубежами составляло лишь несколько десятков метров. Хотел бы я играть в гляделки с врагом в одном из таких. Поскольку окопы находились так близко друг к другу, риск неумышленно попасть по своим был высок, поэтому обстрелы обычно проводить не могли.

Даже если ситуация отличалась, артиллеристы, судя по всему, ненавидели стрелять по опасным зонам, где могли выкосить союзников наряду с врагами. И Империя, и Республика — все мы разделяли общее желание не допустить того, чтобы разнести собственные войска.

Чем забрасывать фугасами собственные позиции, уж лучше стреляй по врагу, даже если промажешь. Таков был здравый смысл для обеих армий, поэтому если ты остерегался снайперов, мин и винтовок на передовой, маловероятно, что мгновенно погибнешь.

Но, пожалуй, мне следует добавить, что артиллерия нередко путала положение линии фронта или затруднялась отличить врагов от союзников в той суматохе. Однажды я находился на позиции, практически кишащей Республиканской армией, и видел, как всех нападающих солдат в мгновение ока смело снарядами Республики. Наша уважительная номинация вражеской артиллерии на Полевой артиллерийский нагрудный знак была напечатана в официальной газете как комический эпизод: «Мы аплодируем великолепной демонстрации подготовки Республиканской артиллерией и её вкладу в военное дело Империи».

Вот с таким полем боя мы имели дело, но была лишь одна причина, по которой тыл считался самым опасным местом, в котором можно находиться.

Это радиопередатчики. Любые чужие мощные радиоволны, очевидно, испускаются вражеским КП или опорным пунктом. И двух дней не проходит, как разбиваются вдребезги заблуждения новичка о безопасности наших крепких подземных фортификаций.

Если не можешь добиться многого, обстреливая передовую, тогда нацель бурю стали на любое связное оборудование, которое сможешь найти — примерно таков ход мыслей. Если тяжёлые бронебойные снаряды попадут, блиндажи практически бесполезны.

В один момент вы укрыты в погребе, а в следующий — перебиты артиллерийскими снарядами: конец. Смерть от удушья под развалинами траншеи была бы ужасающей. Никто ни ногой не хотел ступать в связной окоп.

В своё время они стали так опасны, что было табу держать связную базу в одном и то же окопе на протяжении свыше 48 часов. Никто не говорил об этом, но все этого избегали.

Причина, по которой радиопередатчики приносили на фронт, несмотря на подобные обстоятельства, заключалась в том, что мы в них нуждались. Нельзя было удерживать единым нечто столь большое как армия одними лишь семафорами да рупорами. Беспроводная технология доказала эффективность посреди тумана войны, поэтому неудивительно, что армии продолжали полагаться на неё даже сейчас.

И вслушиваться в поток сообщений было второй натурой не только радистов, а и истосковавшихся по байкам солдат в окопах.

Вот почему я по привычке держал ушки на макушке и услышал это. Нечто столь невероятное, что я задался вопросом, не повредил ли уши в пылу сражения.

— В моей воинской части нет кретинов, которых заденет дружественным снарядом. В самую первую очередь нам необходимо отразить врага и удержать его под контролем.

Командир, запрашивающий обстрелять себя же? Я уже был готов покачать головой, думая, что это, наверное, какая-то ошибка, когда…

— КП — Пикси 01. Это фугасные снаряды с дистанционными взрывателями для подрыва в воздухе, знаете ли!

— Пикси 01, вас поняла. Всё в порядке.

Несмотря на шум, я мог сказать, что её голос звучал весело. Даже в моём возрасте я всё ещё уверен в своём слухе, но тот раз был единственным, когда я в нём усомнился.

Её голос звучал так возбуждённо. Её интонация была беззаботной, однако сообщение тревожило. Голос, слышимый мной по радио, точно принадлежал кому-то, кто весело проводит время. Попадание воздушным разрывом она ни во что не ставила. Разве её не беспокоила шрапнель, низвергающаяся дождём?

На автомате, мы переглянулись с унтер-офицером, которого я даже не знаю. Мы должны заставить наших артиллеристов обстрелять своих же магов? Я не мог в это поверить. Если они попадут, будут большие неприятности. Даже если их простят, они же убьют своих.

— …Она серьёзно?

— Не может быть. Почему маги прислушиваются к ней?

Но либо Бог — кусок дерьма, либо же у него какой-то дальновидный замысел, которым нам, агнцам, невозможно себе даже представить. Она была серьёзна.

В случае дружественного огня невозможно сказать, какой расчёт попал не по той цели, поэтому инциденты разгребали без шума. Они являлись несчастными случаями, и никто не говорил ни слова.

Но совсем другое дело, когда артиллерия обстреливает по наводке область, где находятся союзные войска. Их репутация упадёт ниже плинтуса. Никто не простит огонь по своим, даже если это был приказ.

— Майор, вы же?…

— Не беспокойтесь о нас. Продолжайте обстрел.

И ещё бодрее. Меня испугало, что такое весёлое настроение передавалось по радио. Нет, даже сейчас я не уверен, чего именно испугался.

Страх находиться в окопе под непрекращающимся обстрелом часами, молясь о том, чтобы пережить это. Ужас и желание заорать во весь голос: «Просто положи конец моим мучениям!» Лишь испытавший тот ужас способен понять это. Было что-то странное в том, кто мог осмеивать страх обстрела.

Даже когда снайпер целился в нас, я не был настолько испуган. Я похолодел. Казалось, будто моё тело промёрзло насквозь. — Что это за адский холод?

— Пикси 03 — Пикси 01! Обнаружено множество магических сигналов! Две группы вражеских магов числом с роту направляются сюда! Время до контакта — 600!

Помню, что вещаемое кем-то предупреждение вернуло меня в чувство. И радист неистово передал другим станциям информацию о враге.

Это было либо вражеское подразделение перехвата, либо просто новое. Даже так, подобное являлось обыденностью на Рейнском фронте, поэтому я почувствовал странную радость от возвращения к норме после такой аномалии.

Я вспомнил, что мне нужно взять запчасти и боеприпасы и вернуться на огневой рубеж, пока в связном окопе ещё относительно спокойно. В таком случае, не пора ли мне поблагодарить унтер-офицера, схватить запчасти и убежать?

Я точно услышал по передатчику цоканье языком и вздох — по тому самому радиопередатчику, из которого лишь мгновение назад раздавался радостный голос.

— Первая рота, приготовиться к бою против магов. За мной. Тем идиотам не назначен приём, поэтому мы их отобьём. Остальные, на артиллерию. Закончите побыстрее и присоединяйтесь к нам.

Дух в её словах был подобен бурану. Не знали, что духи могут обитать в словах? Это весьма общеизвестная тема на поле боя, но, ну, вероятно, этого лучше не знать. Возможно, будет проще понять, если скажу, что это напоминало дьявола, читающего пророческие письмена наобум.

Иными словами, хаос.

— Пикси 01 — КП. Мы встретим подлетающих вражеских магов, но исходный план не меняется. Вам нужно следить за воздушным боем.

В обычном случае подобное являлось бы надменным и слишком самонадеянным. Подчинённым такого командира, должно быть, не повезло. Но прокручивая воспоминания в голове, я не могу не крикнуть: «Ты чудовище!»

Героиня, звезда, выдающийся магический офицер. Вы, мэм, были великим офицером. Для всех нас, имперских солдат, служащих на Рейне, вы являлись богиней.

— Новый командир с кучей маны и больше ничем? Ей, видать, жить надоело, — к сожалению, кто бы ни обронил этот комментарий, его уже нет в живых.

— Пикси?… Я уверен, что слышал про неё от парней из Великой армии. Те сказали, что она была богиней смерти.

Слухи от тех парней, считавших, что кое-что знают о майоре фон Дегуршафф, оказались правдивы. Да, она богиня — невероятно могущественная, повелевающая жизнью и смертью.

— Теперь становится весело, солдаты. Вам же весело, верно?

Её слова, переполненные пробирающим до костей гневом, раздались в округе так, будто она планировала привлечь на себя всех врагов, как мотыльков на огонь.

Майор фон Дегуршафф обнажила клыки. Это вызвало неистовую реакцию.

Республика жаждала загнать дьявола. Иными словами, она всю человеческую смекалку посвятила убийству богини смерти. Боги не умирают. А мы, находящиеся рядом с ними?

…Они были правы, называя её богиней смерти.

Враги убили наших, а она убила врагов. Затем благородная майор, взглянув на всех мёртвых в грязи, улетела прочь.

Твою ж мать.

24 ФЕВРАЛЯ, 1925 ГОД ПО ЕДИНОМУ КАЛЕНДАРЮ, ПРИГОРОДЫ БЕРУНА, ВОЕННЫЙ СУД ИМПЕРСКОЙ АРМИИ.

Таня сказала бы, что армия, в конечном счёте, представляет собой государственный инструмент насилия. Неважно, какие применялись словесные украшения, её фундаментальная сущность не изменится. Те, кто возмутятся и спросят: «Что ты имеешь в виду под “инструментом насилия”», либо не понимают вооружённые силы, либо действительно понимают избирателей.

В любом случае, вне зависимости от определения, армия должна контролироваться. Посему членов организации необходимо держать на поводке вне зависимости от того, какого доверия они заслуживают.

Армия императора, защитники Империи, авангард народа, щит нации… Даже Имперская армия, осыпаемая такой похвалой, не является исключением.

Имперские граждане гордятся своими солдатами. Вот почему отклонение от этого идеала встречают с таким укором.

В качестве одного из стандартов, имперские вооружённые силы желают, чтобы все офицеры и мужчины были образцовыми гражданами. Эти ожидания распространяются на все звания, вплоть до самого последнего рядового.

Естественное следствие из этого — что от благородных офицеров достойное поведение требуют с особой тщательностью. В определённом смысле, в мирное время это даже важнее, чем твои достоинства как солдата. В результате, военное руководство маниакально любит правила, а значит, если одно из них нарушить, тебя будет ждать трибунал.

Как общественный класс, военные офицеры стыдятся оказаться под трибуналом. Но это в мирное время. Мирная эпоха приоритизирования чести и поклонения законным основаниям окончена.

Теперь мы воюем. В военных судах также стали рассматриваться дела, связанные с тем, исполняешь ли ты неуклонно свой долг, или нет.

Поэтому согласно военной логике, трудно проглядеть, что там находилась офицер, просто исполнявшая свой долг, которую впутали в международную политическую сделку, осуществлённую по неправильно составленному законодательству.

С другой стороны, в плане внешней политики…несколько высокопоставленных офицеров и большинство дипломатов рвали на себе волосы. — Пожалуйста, примите во внимание политику! — требовали они. — Вы намерены сделать козлом отпущения офицера, выполнившего свой долг? — возражают им. Комбинация этих точек зрения создаёт в зале суда взрывоопасную атмосферу.

Здесь мы можем видеть проведение трибунала согласно законодательству.

— Майор фон Дегуршафф, данный суд закрывает ваше дело, — юрист, выполняющий обязанности судьи, встаёт и зачитывает решение среди леса терний, сформированного взорами и униформ, и костюмов.

Они замяли моё дело. То есть этот компромисс позволяет им избежать необходимости отрицать утверждение за счёт заявления, что для него нет оснований; они уклонились от подачи судебного иска, сказав, что дело технически не подпадает под критерий для рассмотрения.

Действующему судье ничего не остаётся, кроме как зачитать документ в руках с лицом как у республиканца, которому три ночи кряду подавали лучшее в мире Альбионское кулинарное искусство*. Обоим сторонам необходимо сохранить лицо, но если точки зрения находятся в явном противоречии, ответ — отрицание. Иными словами, единственный вариант — отложить дело в долгий ящик.

— Нападение на судно нейтральной страны и его потопление было несчастным случаем.

Но добавив это небольшое дополнение в конце, он смог выразить свои сожаления по данному делу. Всем в зале суда ясно, что военный юрист, руководящий заседанием, вставил строчку, чтобы частично смягчить шок.

Для Тани это примирение, которого она ожидала. Она знает, что тот, кто верен логике организации, находится вне опасности дисциплинарного взыскания до тех пор, пока не сделает что-то, вредящее ей в целом.

И группа из Министерства иностранных дел тоже приготовилась к такому решению. Они вошли с мрачной мыслью, что армия, скорее всего, не даст им решение, которое они хотят, однако понимали. Не то чтобы понимание как-либо смягчало взгляды, которые они, сжав кулаки, бросали в сторону Тани со своих мест на галёрке.

Тем временем я, Таня, чувствую, что испытывать эти кровожадные взгляды, словно я убила их родителей, было весьма нечестно. Конечно, я понимаю, что думают парни в Министерстве иностранных дел. Они отчаянно хотят козла отпущения для потакания общественному мнению в Содружестве.

К добру или к худу, из-за того, что субъекты из Министерства иностранных дел дорожат страной в целом, они, по-видимому, не рассматривают индивидуальные интересы в том же свете, что и государственные.

— Ну, это раздражает, — хочет вздохнуть Таня, но видя, как они уже закипают внутри, осознаёт, что умнее будет держать рот на замке, и продолжает молчать.

— Горькая правда в том, что международные отношения были подорваны данным происшествием, но в свете и прецедента, и закона с уставом, хотя наш моральный долг — обсудить халатность майора фон Дегуршафф, мы находим, что в рамках правовых полномочий дело лежит вне нашей юрисдикции.

Зачитываемый им официальный отчёт в определённом смысле заявляет двусмысленную позицию. Говоря о моральных обязательствах и тому подобном, они окольным способом указывают, что намерены избежать ответственности через бюрократический ответ, что дело не подпадает под их юрисдикцию. Тем не менее, не одна Таня способна понять, что не судить её — всё равно, что не винить.

— Вдобавок, приняв во внимание законную природу сферы полномочий, выданных майору фон Дегуршафф, мы признаём, что в тот момент её свобода действий была сильно ограничена, и что она действовала строго согласно полученным приказам. В любом случае, однако, мы закрываем дело.

Кажется, однако, что на них оказывает давление Генеральный Штаб или кто-то наверху. Даже для Тани та последняя деталь заключения была удивительно благоприятным дополнением.

Она ухмыляется. Не осознавая этого, её глянцевые губки изгибаются в лёгкой улыбке. С этим, она всё равно, что невиновна.

Но в зале суда, одна лишь девочка в центре всего этого выглядит так бодро. Среди большинства людей, сознательно подавляющих свои эмоции, улыбающаяся подсудимая не может не привлечь внимание — тем более что счастливое личико принадлежит майору фон Дегуршафф, по слухам, не выражающей никаких эмоций.

— По вышеприведённым причинам мы отменяем приказ о задержании майора фон Дегуршафф.

Все вовлечённые считают, что лучше не упоминать, что она никогда не подвергалась оному.

Несмотря на это, столкнувшись с её улыбкой, многие присутствующие волнуются и задаются вопросом, действительно ли это был правильный поступок. И превосходный маг, которую фронт так отчаянно жаждет, будет освобождена из-под заключения…в точности, как ожидал Генеральный Штаб.

Рейнский фронт призывает к срочности. Держать способного мага в заточении из-за политических разногласий было бы недопустимо.

Они могут отдавать приоритет доставке снарядов и других припасов Великой армии, а магам — нет?

Если бы они могли воевать подобным образом, то никому бы не пришлось волноваться. — Дайте нам больше магов! Пусть даже на одного! — когда истошные мольбы вроде этих приходят с передовой, у Генерального Штаба нет ресурсов — нигде — позволять награждённому титулованному просто слоняться без дела. Да и как бы они могли? Будь у них такие ресурсы, война наверняка разрешилась бы уже давным-давно.

— Мы нуждаемся в ней на Рейне. Тут ничего не поделаешь, — по одним лишь этим причинам дело было предопределено с самого начала. Ну, нет, будь она действительно халатной, всё могло бы обернуться иначе.

— То единственные причины, — она гордится и явно чувствует облегчение, что её прежнее суждение подтвердилось.

Согласно уставу вооружённых сил и международному праву, я угрожала субмарине неизвестной национальности, которая не нарушала и не отклонялась от установленных норм. К несчастью, происшествие было вызвано предупредительными выстрелами, произведёнными согласно процедурам, созданным без принятия субмарин во внимание.

Будь там хоть одна промашка в исполнении, дипломаты, вероятно, смогли бы добиться сурового наказания, которого так сильно хотели. Но когда нет ни единой ошибки? Верно — если для жертвы оснований нет, то что, как думаете, произойдёт?

Собирайся они навесить на меня дисциплинарное взыскание при данных обстоятельствах, это обратилось бы скандалом, вовлекающим всех от Министерства внутренних дел и людей из армии и флота, составлявших правила, до членов Министерства иностранных дел. Моя самая значимая армейская заслуга только усложняла положение.

— Я — многообещающий маг, получившая Среброкрылый штурмовой нагрудный знак. Иными словами, они не могут себе позволить избавиться от меня, — и Танин анализ верен.

Железнодорожное отделение, отдел вспомогательных служб и даже Техническое отделение оказывали давление на военных юристов, пусть и неформально. От каждого отделения фактический руководитель прямо подошёл и намекнул о глубокой обеспокоенности тем, что репутация выдающегося офицера может оказаться уничтоженной. Вероятно, это давление было настолько сильным, что от него у военных юристов животы заболели.

Я так важна, что множество отделений объединились, защищая меня. Не то чтобы кто-то угрожал напрямую, но виды, имеющиеся на меня у многих военных организаций, оказывают крайне сильное давление на военных юристов, развенчав их надежды.

Таким образом, заслуга военных юристов в том, что на трибунале они обставили всё так, будто учли рассматриваемые обстоятельства. Хорошая работа, могу сказать.

Но это только внутренние дела. Может, кто-то из организации и противился, но для постороннего конечный результат не выглядел сколь-нибудь иначе.

Само собой, в рамках международного права, дело между Империей и Содружеством официально улажено. Это был несчастный случай. Соглашение вот в чём: Империя выражает своё сожаление, Содружество объявляет, что надеется на принятие мер для пресечения подобного в дальнейшем, и в результате следует тыканье пальцами, где каждый возлагает большую часть вины на другого.

Но то между дипломатами. Сильно сомневаюсь, что лишь потому, что это приняло правительство, и люди поступят так же. Публика Содружества в ярости от того, что одно из их военных суден затонуло, и в результате погибли люди; у них нет причин закапывать топор войны так просто.

…К тому же, и я скажу это без мягких слов, власти Содружества радо подстрекают подобное мнение.

Зверская Имперская армия.

Для того, кто знает его геополитику, его действия вообще-то естественны. Очевидно, что случилось бы, победи Империя всех своих противников на континенте. Противостояние одной гигантской стране непременно стало бы кошмаром. Поэтому если люди не поддерживают ведение войны, нет ничего странного в том, что власти начинают подстрекать их.

В подобной ситуации происходит событие, «несчастное происшествие», идеальное для пропаганды. Неважно насколько это грязно, они будут беспрестанно выкрикивать свои антиимперские взгляды. А читать сложные юридические детали дискуссии в документах слишком напряжно.

Официально, разумеется, оба государства провозгласили это несчастным случаем и говорили о нём как о роковом недопонимании.

Официальная установка с обеих сторон заключается в том, что связное и навигационное оборудование субмарины Содружества, плохо работавшее с самого начала, сломалось, поэтому подлодка потерялась в имперских водах, оказалась не в состоянии выйти на связь с имперской магической воинской частью, патрулирующей ту область, и начала учебное погружение в ходе запланированных манёвров. Затем, в результате предупредительных выстрелов, совершённых в соответствии с военным правом, высокое давление воды было приложено к корпусу субмарины. Едва не разваливаясь, она произвела аварийный продув*.

Затем каждая сторона, подразумевая вину лежащей на другой, вынесла двусмысленное заключение, что в результате спасательной операции, проведённой имперскими магами, многим раненым членам экипажа предоставили медицинскую помощь в имперском госпитале, но для тех, чьи ранения были тяжёлыми, спасение оказалось напрасным, и они скончались. Также подтвердилось, что аварийные механизмы не сработали вовремя, и подлодка затонула из-за затопления водой. Вдобавок, обе страны согласились, что утрата жизни печальна, и что будут необходимы дискуссии о том, как предотвратить подобные происшествия в дальнейшем.

Итак, согласно такой истории, это было скорее кораблекрушение, а не потопление нападением. Политически это значит, что обе стороны признают ошибки, однако согласны вместе искать способ пресечь происшествия в дальнейшем.

Но пожелай того Содружество, оно могло бы нарисовать очень простую картину.

Империя топит судно Содружества.

Подобное завело бы его общественность более чем достаточно. Словно подливать бензин в уже разгорающийся огонь. Именно поэтому Министерство иностранных дел Империи так сильно жаждало избежать любого дальнейшего ухудшения ситуации.

Нет, если быть более точным, все знали. Все знали, что на данном этапе мир задаётся вопросом, позволят ли другие державы, чтоб Империя стала единственным победителем, приветствуя рождение государства-гегемона, или же вмешаются ради уравновешивания сил, дабы не позволить этому случиться.

Выходит, это отговорка. Ни больше, ни меньше. В действительности, все себя связали. Если обладаешь способностями к рассуждению, это ясно как день.

И в Империи, и в Содружестве правящая верхушка в курсе, что стычка между двумя странам — лишь вопрос времени.

Соответственно, решение вопроса с майором фон Дегуршафф, одним магическим офицеришкой, не является первоочередным.

По сути, это политика. Но правда и то, что в результате всего этого её присутствие стало несколько затруднительным. Так что отправку на Рейн можно понять. В некотором отношении, генерал-майоры фон Зеттюр и фон Рудерсдорф так или иначе пытались поместить её туда, поэтому сейчас это можно произвести без каких-либо неловкостей.

Генеральный Штаб отправляет меня и ожидает результатов. Дипломаты рассчитывают на то, что я больше не причиню проблем. По возможности, они хотели бы, чтобы я там сгинула. Тогда юристы смогут избежать этой боли в заднице.

— Как бы там ни было, теперь все и каждый хотят послать меня и моих солдат на запад, — хмыкнула Дьявол Рейна.

И положение на том фронте стало ещё более адским.

5 АПРЕЛЯ, 1925 ГОД ПО ЕДИНОМУ КАЛЕНДАРЮ, РЕЙНСКИЙ ФРОНТ

Жизнь со снарядами от зари до зари. Просыпаться, обнаруживая твоего спавшего рядом друга мёртвым — диковинка, происходящая постоянно при службе на передовой. Расслабишься в окопах — сгоришь. Вот почему обязательно улыбаться, сохранять разум ясным и следить за своим здоровьем. Говорят, нельзя воевать с улыбкой, но войны без улыбки опасны.

— Если солдаты утратят способность улыбаться, это плохой знак. В такие времена необходимо убедиться, что они не слишком много пьют. Если не хочешь стать жертвой снайпера, то придётся отказаться от сигарет.

Когда ей приходит на ум эта мысль, Таня в испуге осознаёт, что ей хотелось бы похлопать себя по спине за нежелание пить даже при том, что они конфисковали так много алкоголя. Единственные, кто в батальоне несмотря на отсутствие пайков получает достаточно табака и спиртного — она с Серебряковой. Должно быть, кто-то заботится о них, им даже выдают карты и конфеты.

Качая головой и задаваясь вопросом, не приспособлены ли девушки, вопреки ожиданиям, лучше к военным действиям подобного рода, Тане вновь приходится вспомнить, сколь сурова жизнь в окопах. Даже самые лояльные своему государству солдаты могут поднять мятеж, если у них отобрать карты, единственный их досуг. Десятки тысяч размещены на фронте в этом деликатном состоянии рассудка.

Даже в самый мирный день в тех окопах погода дождливая с вероятностью снарядов. За исключением случаев, когда разбираемся со снайперами или изводящим огнём, мы можем просто отлёживаться в сырости и грязи, но, скорее всего, нам это сходит с рук лишь потому, что маги в таком дефиците.

У магов имеется возможность устроить себе короткий перерыв в тылу и помыться. Правда, разумеется, нас загружают куда сильнее по возвращении.

В солнечные дни видимость хорошая, и мы ведём обширные, ожесточённые сражения, где кровь требует крови. В этом мире количество боеприпасов, летающих в округе, достигло уровня, при котором одна дивизия потребляет тысячу тонн в день. Как там они говорят, «Артиллерия вспахивает, и пехота продвигается» да? Конечно, это наполовину верно, однако продвинуться мы не можем.

Как бы там ни было, матчасть и люди используются так, словно ничегошеньки не стоят, и когда я осматриваюсь и задумываюсь, это необычно; и чем больше размышляю, тем сильнее мне хочется выразить неодобрение. Это такое колоссальное расточительство, что большего я и представить себе не могу. Даже я считаю, что о человеческих ресурсах следует заботиться получше.

Стоит дать солдатам повестки и призвать их на службу, как потребуются деньги на их обучение, питание и одевание, но тут, на этой войне, мы растрачиваем их так, словно они продаются с оптовыми скидками. Может, мы и не проводим собрания акционеров, однако чудо, что нас не критикуют.

Мы палим со столь диким остервенением, что я хочу с часок допросить их, чтоб узнать, сколько откатов они получают от Группера за те снаряды.

Я не сомневаюсь в важности огневой завесы. Конечно, я понимаю это и без взглядов своих уважаемых начальников.

Но я говорила им хотя бы урезать расходы. В тылу такой бардак, что мне приходится искреннее поражаться, к чему нужно иметь на вооружении семь или восемь разных образцов одних лишь железнодорожных орудий.

Забудьте 200-мм пушки и тому подобное. Зачем нужно иметь такое разнообразие среди 800-мм железнодорожных орудий, используемых тысячами человек? Как имеющая дурной опыт с инженером, подозреваю, имперские инженеры сделали их просто потому, что хотели. Я бы не выражала это за их спинами.

И всё же, не следует ли им хоть немножечко интересоваться массовым производством.

Как бы там ни было, столкнувшись с этим зрелищем, я могу понять, почему военно-промышленный комплекс предпочитает войну.

Так вот почему Япония переживала бум во время Первой мировой войны. Та же история касательно «специального обеспечения» в ходе Корейской войны*.

Продажи непременно возрастут, когда имеются потребители, прожигающие припасы в таком умопомрачительном темпе. Идеальный пример спроса и предложения. Рынок столь привлекателен, что мне чуть ли не хочется основать частное военное предприятие.

— Ах, бессердечность. Если они собираются сорить нами подобным образом, то могли хотя бы поднять нам жалование. У них есть деньги стрелять этими снарядами по Республике, будто водой, а ведь они стоят хрен знает сколько за штуку. Им стоит поразмыслить над благополучием сотрудников. Я бы хотела получать больше, чем просто конфеты и закуски.

Таня потеряна в этих совершенно нормальных мыслях о том, что полагается сотруднику, когда лейтенант Серебрякова прерывает её штабным уведомлением.

— Майор, мы получили известие, что новые маги прибыли во фронтовой штаб. Они говорят, что хотели бы, чтобы вы на минутку заскочили распорядиться насчёт них…

— Свежие маги?… Даже если бы я хотела пополнить батальон, мы ведь никого не потеряли, — погибших нет. Таня намерена вести самый экономный менеджмент на безумном Рейнском фронте, поэтому не понимает связи между своим батальоном и свежими рекрутами. — Ты уверена, что они не были размещены здесь по ошибке? Или что сообщение не отправили не тому человеку?

— Пусть это самонадеянно, я, эм, проверила самолично…и ошибки нет, мэм.

Я в замешательстве. Я вообще не запрашивала никаких пополнений. Но лейтенант Серебрякова говорит, что не ослышалась, и подтвердила — недопонимания нет. Поэтому я вынуждена задуматься. Мой адъютант понимает, что батальон без потерь не нуждается в пополнении. Командование понимает данную логику ещё лучше Серебряковой, так что это не может быть оно.

В довершении к этому, батальон и так уже является расширенным. Как для воинской части под командованием майора, она велика примерно настолько, насколько позволяет моё звание. И трудно представить получить повышение и новый личный состав ни с того ни с сего в данных обстоятельствах.

Единственное логическое заключение — мы влипли в какие-то неприятности.

Почему? Я же такая хорошая личность, рачительная, и ярая сторонница соблюдения правил. Если Судьба существует, могу гарантировать, что она сволочь. Ну, скорее всего, она спелась с Существом Икс.

— Эм, это не стопроцентно… лишь слух…однако я слышала, командование хочет, чтобы мы действовали в роли инструкторской воинской части.

— Что? И где же ты такое слышала?

— Ну, одноклассница из кадетского корпуса приписана к командованию в качестве наблюдателя на Рейне. Она в другом секторе, но…в личном письме она сказала «Я слышала, ты собираешься стать учительницей. Хорошая работа».

Услышав этот правдоподобный слух через случайную знакомую, Таня чувствует необходимость потребовать разъяснений.

— Лейтенант, у твоей подруги длинноватые уши. Не то чтобы насчёт этого стоило тревожиться.

Обязанность инструктировать рекрутов, ещё не привыкших к полю боя… Поздновато, но кто-то, должно быть, заметил процент смертности новобранцев. Всё это хорошо, однако как они пришли к выводу, что инструкторами следует стать нам?

— Но инструкторская воинская часть? Если это правда… Нет, с тем, как сейчас проходит война, сомневаюсь, что они прикажут нам отойти в тыл. Выходит, они говорят нам тренировать новичков на фронте?

Один из моих людей фыркает, словно не может в это поверить. Именно. Новобранцы на поле боя являются мёртвым грузом, который нельзя использовать даже для отражения прилетающих пуль. Честно говоря, их следует вышвырнуть куда-нибудь подальше.

Я не хочу, чтобы кто-то стоял у меня на пути, и, тем не менее, они назначают меня тренировать рекрутов? Положа руку на сердце, я хочу крикнуть им прийти на фронт и самим посмотреть, возможно ли это вообще.

Но только я думаю об этом, как лейтенант Вайс выкрикивает это сам.

— Невероятно. Полагаю, они думают, что мы можем нянчиться с детьми, сражаясь на войне!

Они все начинают орать, не имея возможности выместить своё негодование. Ну, они честные ребята. И как проводившая время, дрожа в окопе, могу выразить сочувствие.

— Значит, мы должны не подпускать к ним снаряды? Да вы когда-либо слышали нечто столь тупое?

— Ну, эм, каждый когда-то был новобранцем…

Тем не менее, осторожно сказанное лейтенантом Серебряковой замечание верно. Присматривать за паникующими желторотиками — настоящая боль в заднице, но мы все когда-то были новичками. Заходя на шаг дальше, Я ранее уже однажды сражалась на Рейне, нянчась с детьми.

Возможно, из-за того, что я обладаю данным опытом, начальство вновь спихнуло это на меня.

— Ага, верно. Я учила тебя на Рейне, лейтенант.

— Да, майор. Я зашла так далеко лишь благодаря вам.

Учитывая, что мне удалось найти полезную подчинённую вопреки своим ожиданиям, возможно, нам стоит просто выложиться на полную и посмотреть, сможем ли мы накопать кого-нибудь хорошего.

— Это может быть грубым, но тренировка майора казалась довольно суровой. Не могу поверить, что ты…

— Что такое, лейтенант Вайс? Если у тебя есть что сказать, то давай выкладывай.

— Забудь — извини меня!

Судя по выражениям лиц моих пререкающихся подчинённых, они, похоже, позаботятся о новобранцах. И это приказ, в конце концов. Я нехотя беру себя в руки. Смирившись, я обязана заставить себя принять задание.

Причина, по которой Таня всё равно не может мыслить позитивно, состоит в том, что она знает реалии.

Они забрасывают новобранцев в мир, где сходишь с ума, если не можешь выдержать муки подавляющего артобстрела. Мне захочется рвать на себе волосы в тот день, когда необученный желторотик закатит сцену в окопах или жилых помещениях на базе. Произойди это на базе, я хотя бы смогу спихнуть его на медперсонал в тылу, но если он запаникует на фронте, то у нас не будет времени для этого. Я не знаю что делать.

Что более важно, паника заразна. Если симпатичное личико одного птенца разразится горькими слезами, а затем смельчаки, выдерживавшие всё, начнут устраивать шумиху, я буду не в состоянии это контролировать. Если кого-то везде тошнит, это запустит недопустимую цепную реакцию рвоты у всех. При наихудшем развитии событий у меня не останется выбора кроме как навести тишину при помощи лопаты*.

Лопаты изумительны для обучения новобранцев — мы можем закапывать их продукты жизнедеятельности, затыкать их, а при необходимости закапывать и их самих. Лопаты полезны вне зависимости от того, где находишься — в окопе, на базе или на кладбище.

— Ну, вот и хорошо. Джентльмены, раз таков наш долг, у нас нет выбора, кроме как исполнить его, — так-то оно так, но приказ есть приказ, и нельзя сказать, что этот уже отдали. Важно подтвердить данные вещи. — Как бы там ни было, сперва давайте поинтересуемся у командования. Если это подтвердится, будет трудно, но нам просто придётся это сделать. Мы выложимся на полную!

Если попрошу подтвердить слухи, то узнаю, захочу я это делать или нет. Если мы и правда будем воспитывать молокососов, тогда нам придётся сделать это так, чтобы не надорвать спины. Я беру себя в руки. От нас не могут ожидать, что мы будем держать их за ручку на каждом шаге пути.

Само собой, я знаю, что разбазаривание драгоценных человеческих ресурсов — безрассудство, которого полагается избегать. Вот почему я также думаю, что хотела бы делать это лишь до тех пор, пока оно не обременяет меня слишком сильно.

— Это майор фон Дегуршафф. Насчёт новых магов…

Итак, Таня отваживается угадать, и сразу же получает подтверждение.

В двух словах, выданная нам миссия — вбить толк в новобранцев. Из телефонного разговора Таня заключает почти наверняка, что её воинская часть будет их муштровать.

Тогда им нужно первым делом как можно быстрее показать огневой рубеж. Я просто счастлива, что батальон не надо бросать во что-то действительно опасное.

Передовая научит их реалиям куда лучше, чем миллион объяснений. По-видимому, мои солдаты согласны.

— Хорошо, мне необходимо спланировать расписание тренировок, — вот о чём мне следовало думать.

Да, вот о чем мне следовало бы думать.

— Джентльмены, добро пожаловать на Рейнский фронт.

Новобранцы были перемещены куда эффективнее, чем Таня ожидала. Она оказалась в полнейшем замешательстве, приветствуя их. Когда командование делает что-то наспех, положение дел ненормальное. Это аномалия, и необходимо готовиться к худшему.

Когда в армии не приходится беспокоиться о путанице административных процедур командования — это что-то вроде отклонения, которое должно настораживать. Припасы задерживаются, подкрепления запаздывают, а вот проблемы они переслали сразу же. Иными словами, когда командование работает эффективно, это плохие новости.

Вот почему даже Тане хочется рвать на себе волосы от группы новобранцев, которых на неё спихнули. Даже зная, что это неподобающе, она бесится и морщится.

Она взяла себя в руки, но…почему это пополнение в личном составе настолько донельзя зелёное? Лейтенант Вайс и все остальные охают, просматривая служебные карьеры приписанных к ним новобранцев.

Они здесь не для переобучения или переоснащения — они буквально представляют собой кусок свежего мяса. Нам дали сырых призывников, единственное применение которым — служить мясом для мясорубки, и сказали: «Не делайте из них фарш! Вырастите из них боевые бифштексы!»

— Я — ваш инструктор, магический майор фон Дегуршафф.

Знай, что такое случится, ни за что бы не записалась в инструкторскую воинскую часть Центральной группы армий. Техническое отделение тоже не было адекватным рабочим местом, и Элиниум Модель 95 — ещё одна причина моей головной боли. Полагаю, мне не удалось как следует воспользоваться своим шансом на повышение. Я просто оказываюсь со всё более и более неудачными связями. Я не могу не горевать о своём положении.

— Как вы знаете, Рейн это ад. Кладбище, если можно так выразиться.

Она вяло улыбается, думая, как бы сделать так, чтобы все её свежие куски мяса не поумирали как мухи, и без приукрашиваний описывает им поле боя в качестве предупреждения. Было бы лучше, если бы они получили чуть больше тренировок, действительно полезных в их ситуации; непонимающие солдаты — мёртвый груз. Опять-таки, если подумать, именно поэтому кто-то и задумал превратить их в достойную боевую силу путём этой обучающей миссии.

— Разбирая дальше, это чудесный Рейнский фронт, где Республиканская армия будет периодически бросать пригласительные для любых бесполезных тел, заслуживающих того, чтобы от них избавиться, и вы сможете повыситься на два звания в мгновение ока.

Тем не менее, можно лишь рыдать от высокого уровня потерь на Рейнском фронте. Это фундаментальная проблема. Я лишь майор, но когда прибыла, все высокопоставленные офицеры здесь были заняты получением посмертных двойных повышений или, если им везло, отправок или переводов в тыл.

Не успела я опомниться, как в качестве майора оказалась ближе к верху, чем к низу в цепочке командования.

Ох, конкуренция на рынке труда Рейнского фронта такая ожесточённая, что заставляет побледнеть. Что сказал бы Дарвин, увидев это? Это ли конечная ступень развития теории эволюции? Или же это пустошь, где она распадается? Определённо захватывающий вопрос.

— Посему любому желающему быть героем стоит пойти поиграть со снайперами.

Всё время, проведённое в разговоре с идиотами, которые не слушают, пропадает зазря, и давать им околачиваться, расходуя припасы — расточительство.

Наилучшее, что они могут сделать — пойти заставить вражеского снайпера израсходовать патрон. Если я могу избавиться от идиотов, и одновременно утомить вражеских снайперов, то это неплохая сделка.

— Все остальные, изо всех сил старайтесь не попасть под руку.

Ну, если они последуют инструкциям, то должны как минимум быть в состоянии служить репеллентом для пуль.

— Ладно, джентльмены, мы вероятно будем вместе всего ничего, но давайте поладим.

Вот, пожалуй, и всё. А теперь время работать на свою зарплату.

Лопаты великолепны. Лопаты — квинтэссенция цивилизации.

С лопатой ты можешь выкопать дыру, достаточно глубокую, чтобы укрыться. Или, если соберёшь кучку людей, вместе вы сможете вырыть хороший окоп.

Если немножечко изменишь точку зрения, тебе удастся даже выкопать туннель. Ты сможешь разнести крепкий вражеский окоп тактикой минирования (не то чтобы она часто применялась).

Лопата — верный друг солдата всех и каждого рода войск. И лопата — наилучшее приспособление для ближнего боя в окопе.

Длиннее штык-ножа, проще винтовки в обращении, крепче любого другого инструмента. И не только это — она крайне дешёвая в изготовлении, посему идеальна для массового производства. Вдобавок, мне не придётся особо волноваться о вреде для своего рассудка.

Вот так-то, идеальное приспособление. Это этап, которого человечеству предначертано достичь. Цивилизация разработала лопату в качестве своего орудия.

Прежде всего, она не полагается на магию, поэтому оптимальна для скрытных убийств. При помощи лопаты можно научить лоботрясов, зависимых от магического сканирования — клац! Можно утверждать, что она — незаменимая вещь для ночных рейдов. Конечно, она является отличным универсальным инструментом в любое время суток.

— Воистину, лопата — орудие, рождённое цивилизацией, — шепчет Таня, возглавляя подразделение для пожелания врагу спокойной ночи лопатами. На этой ночной вылазке они оказываются все в грязи, переползая землю на животе. Её цель ясна — это часть предпринятого ею обучения новобранцев.

Таня не испытывает проблем с тем, чтобы заставлять их пробираться через эту трясину, если может вбить им, что единственные способные красиво одеваться на Рейне — кретины или трупы героев, отправляемые в тыл. Ей не хочется, но раз это приказ, то выбора у неё нет. Итак, она неохотно ползёт во главе группы, прикусывая губу.

Будь это возможно, она хотела бы тотчас же развернуться обратно, однако она продвигается по безлюдной земле. Поскольку снайперы бдят сутки напролёт и намерены получить награду за идеальную явку на работу, она со своей группой, одетые в серый камуфляж окопного дресс-кода, дюйм за дюймом волочится в направлении вражеского лагеря.

Красться впереди с тяжёлой стальной каской на голове, нервничая, как мышь — верх унижения. Какая мука, что нам остаётся лишь пробираться вот так, по уши в грязи! Это место в полнейшей антисанитарии; от зловония непогребённых трупов обеих сторон мой нос полностью немеет. Фу, до чего же омерзительно! Хотя условия настолько суровые, что я горюю соответствующе, работа есть работа. От всего сердца проклинаю бесплодность этого тяжёлого, грязного и опасного труда.

…Почему верхи всегда просят невозможного?

Чтобы понять, как всё это началось, нам придётся вернуться на несколько часов назад, к началу.

Рассматривать ли это как комедию, или же трагедию — зависит от точки зрения. Инцидент, однако, действительно стал толчком к заметным улучшениям в каналах связи и цепочке командования Имперской армии.

— Я хотел бы услышать твоё мнение по улучшению полевой боеспособности, — вручил Тане извещение офицер оперативного отдела при КП, прибывший с визитом в тот день. В нём были проценты смертности солдат-новобранцев, размещённых на Рейнском фронте в качестве подкреплений, отсортированные по родам войск. Изучив лист, ей бросилось в глаза то, насколько цифры высокие. Можно сказать, что имперские новобранцы буквально дохли как мухи.

Как фронтовой офицер, она положила извещение на стол и со вздохом села. — Вот каким будет процент потерь, когда вам приходится бросать в бой новобранцев без достаточного обучения или опыта.

— Если позволите говорить начистоту, это наверняка из-за недостатка тренировок и ускоренной программы. Следовало бы думать, что вместо обучения маршированию в строю, их необходимо тренировать лежанию в окопе. Помимо этого, вероятно, им также следует пройти крещение в самых трудных аспектах окопного военного дела при условиях, минимизирующих потери.

— Им наверняка ещё далеко до того, чтобы быть полезными, но…ведь не можем же мы поставить их перед амбразурами.

Глядя на вздох и гримасу важного полковника, поднёсшего кофе ко рту, лицо Тани застыло. На передовой никак не предоставить должное гостеприимство. Она отдала лейтенанту Серебряковой строгий приказ сварить наилучшую чашку кофе, на которую та способна, но топлива, скорее всего, не хватит, чтобы вскипятить кофе до белой пенки. Полковник выпил немного, поэтому и она повторила за ним, но вкус этого был на редкость отвратным.

— …Вам не нравится, сэр?

И всё-таки, она показала ему, каков он на фронте, подразумевая, что вот такой он здесь на вкус.

— Я не намерен пилить тебя об условиях на фронте, но…это ужасно. Напоминает мне столовую в здании Генерального Штаба.

— Им хотя бы больше повезло с водой, должно быть. А тут огневой рубеж, — источая своего рода беспомощность, бормочет Таня, грустно уставившись в свой убитый кофе. На фронте даже вкус этого предмета роскоши отличался. Они находились в ином мире, оторванные от повседневной гражданской жизни. Для подкинутых туда новобранцев, прошедших лишь ускоренный курс, освоиться было бы нелёгкой задачей.

— Ты утверждаешь, что нам следует дать им вкусить этого опыта в тылу?

— По возможности, их следует информировать о реалиях окопов, чтобы разбить их иллюзии о войне. Олухи, желающие стать героями, заведут в могилу не только себя, но и соратников.

Новички, пытающиеся строить из себя героев в окопах — самые настоящие кретины. Если кто-то из них поддастся приливу адреналина, и совершит нечто безрассудное, или бросится в тщетную атаку, по крайней мере, ущерб можно минимизировать лишь до него одного, однако зачастую такие имеют наглость вовлекать других.

Вдобавок к этому, хотя их вообще-то нельзя винить за физиологический феномен, я тоже сыта по горло тем, как они загаживают окопы разнообразными испражнениями и создают рассадники для всевозможных инфекционных заболеваний.

— Вот почему, с этим молодняком, я просто,… — стонет Таня, обхватив голову руками. — Хм? Что вы сказали, сэр?

— О, я просто подумал, что это странно, учитывая, какая ты юная, майор.

— Те, чьи военные карьеры в зародышевом состоянии, бесполезны. Конечно, я уверена, что если они смогут пережить два месяца на Рейне, это будет совсем другое дело.

— А, нет…эм, забудь всё, что я сказал. Давай вернёмся к нашим баранам.

Я была не вполне уверена, почему полковник ходил вокруг да около. Причуды высокопоставленных офицеров не всегда имеют смысл. Таня вежливо сделала как велено и перешла к основной теме, не задавая дальнейших вопросов.

Возраст Тани может показаться странным с объективной точки зрения, но субъективно она может думать лишь о выслуге лет, аналогично тому, что кто-то сказал бы, как долго работает на предприятии.

— Есть, сэр. В настоящий момент нам нельзя надеяться на крупномасштабные манёвренные сражения. Всё, что мы можем им поручить — отсиживаться в окопах и, авось, пострелять.

Так или иначе, идея Тани о процентах потерь, что они слегка улучшатся, как только солдаты освоятся, была безжалостно реалистичной — то есть, вот как это происходит в тотальной войне, где идёт соперничество буквально за перемалывание человеческих ресурсов. Даже если имеет смысл тревожиться о высоких потерях, она думает, что они слишком переживают об эффекте, который такие потери могут оказать на линии фронта. С точки зрения Тани, можно позволить себе пренебречь потерями, которые не настолько значительны, чтобы повлиять на способность организации продолжать сражаться.

Иначе говоря, падай они так же быстро, как в «На западном фронте без перемен*», положение дел довольно-таки напоминало бы название фильма — без перемен.

Даже атакуй дивизии ночью, как в Русско-японской войне, отбить их при помощи пулемётов и магов было бы плёвым делом. Ну, пожалуй, придётся мыслить реалистично и ожидать потерь в допустимых пределах, поскольку новички всё ещё постигают азы.

В конце концов, это же не я буду умирать. Не скажу, что желаю им смерти, если её возможно предотвратить.

— В самом деле. Трудно представить, что разразится крупномасштабное манёвренное сражение. Вероятно, ты права насчёт того, что нам следует сосредоточиться на других областях, но…

В итоге полковник не сказал ничего, что отрицает сказанное Таней.

В его страдальческом ответе пробились эмоции, которые он не мог отбросить, чувство неправильности и ненависть к этому способу сражения, влекущему за собой отправку столь многих юнцов на верную смерть.

— …Мы также не можем игнорировать ущерб, причиняемый в этих мелких стычках. Проблема заключается в том, что даже если потери и малы, они накапливаются. Хуже всего, что мораль начнёт падать.

— Но если стычки малы, то они не должны вылиться в слишком большие потери.

Погодите-ка. Похоже, Таня — единственная из присутствующих, кто думает, что те потери находились в рамках допустимого. В сравнении с уровнем потерь в Первой мировой войне эти потасовочки восхитительны. Но нормальный человек обычно не стал бы использовать смертность в Первой мировой войне как мерило, даже если бы был в курсе, а если нет, несомненно, содрогнулся бы от невообразимых цифр.

— В худшем случае, изматывающая вылазка убьёт лишь тех, кто умер бы в любом случае, так что не такое уж это и большое дело.

Серьёзная вылазка представляла бы собой слишком большой риск, поэтому максимум, что враг может сделать — взять роту пехоты для скрытной атаки. Предельная численность изматывающего налёта для магов составляла бы батальон. Если это всё, ожидаемые потери имперской стороны не стали бы неподобающе высокими.

Вдаваясь в крайности, конечно. С этой мыслью, Таня допила свой ужасный кофе и потянулась за мятной конфеткой — освежителем дыхания.

Большой разрыв в опыте между новичками и ветеранами можно объяснить лишь тем, через сколько реальных сражений они прошли. Процент потерь в моей воинской части был самым-самым низким, однако пополнения из других подразделений начали получать ранения, пусть и постепенно. Повезло солдатам, впервые вкусившим бой в лёгкой Дакийской войне. Если твой первый раз настолько суров, наверное, потребуется много времени, чтобы к такому привыкнуть.

— Майор фон Дегуршафф, ты не думаешь, что под твоим руководством и наставлением процент потерь можно снизить?

— Если вы мне это прикажете, я сделаю всё от меня зависящее, но, в конечном счёте, наш единственный вариант для этих бойцов-дебютантов — учить их шаг за шагом.

На поле боя со снайперами куда убедительнее показывать пальцем на застреленного кретина, чем говорить им «Не высовывайте голову!» Хоть окопы и снижают эффективность полевых орудий, массированный огонь крупнокалиберной тяжёлой артиллерии превращает в обломки даже железобетон, поэтому не прячьтесь все в одном и том же месте! Они прекрасно поймут, если отправить их извлекать тела бедных радистов, задохнувшихся, будучи погребёнными заживо в ДОСе.

Возьмём для примера написание алфавита. Если не проходишь А-Б-В шаг за шагом и не учишь реально, как писать его, то это бессмысленно. Когда меня озарило это, я осознала, что кое-какие вещи на Рейне и мой батальон не испытал.

Окопы как преграда, несомненно, изменили способ ведения ночных сражений. Они также изменили способ, которым осуществляется караульная служба, и новобранцы наверняка к нему не привыкли. И новичкам, и ветеранам приходится разбираться с предупреждениями по мановению руки. И возможно к этому добавляется то, что у магов нет особой возможности находиться в окопах днём.

— Тем не менее, похоже, всё так, как вы и сказали. По тому, что я видела, соглашусь — мы, пожалуй, в состоянии ещё немного усовершенствоваться, — сказала Таня, подумав.

Иными словами, ей требовалось обучать новобранцев в предположении, что они незнакомы с окопами. Изменения в среде и предпосылках требуют переобучения.

— Да, так и есть. Особенно невыносимо смотреть за тем, как они сражаются в условиях, когда нельзя полагаться на магию.

Таня кивает в ответ на наблюдения полковника. Магов тренировали в предположении, что они будут применять и защитные плёнки, и оборонные оболочки, поэтому в скрытном бою они сражались действительно отстойно. Её раздражало жалкое зрелище новичков, неосознанно защищающих себя и затем становящихся целями для врагов.

— Верно, пусть даже им строго приказано не использовать магию в окопах, слишком много примеров того, как люди неосознанно издают сигналы и становятся мишенями врага.

Сказанное действительно начинает задевать за живое. О, точно, также имел место инцидент, когда целое подразделение было уничтожено из-за того, что пока готовилось, какой-то кретин выдал их местоположение…

Интерес присутствовал, но пытался ли в результате кто-либо переосмыслить подготовку новобранцев? — Ага, это действительно проблема, когда ошибка одного человека умножает ущерб, — дойдя до такого умозаключения через непостижимую для остальных логику, Таня была тронута, думая, как хорошо, что верхи заботятся об улучшении положения дел.

— Вы обеспокоены даже мелкомасштабными сражениями с настолько недоученными новобранцами?

Верно, закон Генриха. Всегда есть риск, что игнорирование мелких ошибок приведёт к большой катастрофе. И закон Мёрфи учит нас об опасности пренебрежения возможностью провала. Люди — тупицы. Если есть способ потерпеть неудачу, кто-то рано или поздно обнаружит, как это сделать.

— В таком случае… — Таня, шокированная собственной гордыней, чувствует, как её сердечко замирает. — Верхи, должно быть, тревожатся о дрожащих новобранцах не по какой-то высосанной из пальца причине, а потому что обнаружили некую опасность, на которую офицеры на фронте беспечно проглядели.

Как проницательно. С точки зрения человеческих ресурсов, мне нужно отдать им должное. Нет гарантий, что эти проблемы не ухудшатся, когда ситуация перерастёт в масштабное сражение, поэтому если имеются даже небольшие пути для улучшения, мы обязаны над ними работать.

— В этом-то и проблема. Отставив в сторону крупномасштабные столкновения, эти меньшие стычки…

— Даже если в настоящий момент предполагается, что крупномасштабная битва не разразится,… — офицер оперативного отдела акцентировал, что даже нынешние человеческие потери нельзя игнорировать, и (как порядочный человек) чувствовал, что данный уровень ущерба, это массовое производство трупов, был тем или иным образом неправильным.

Тем временем Таня кивнула «и верно» на всё, что полковник сказал, но, тем не менее, не видела особых проблем с потерями как таковыми. Она скорее думала, что наибольшая проблема заключалась в том, что многие из их подразделений уступали из-за того, что были сформированы в основном из новобранцев.

Наверняка, даже если шансы на крупномасштабное сражение пренебрежительно малы, в настоящий момент они оставляют возможность провала открытой и накапливают мелкие ошибки.

В самом деле, после того, как ей указали на это, её самым серьёзным опасением были очень реальные (пусть и спорадические) случаи, когда ошибка одного человека влекла за собой катастрофический ущерб — слишком большой. Она беспокоилась, что новички, неспособные действовать, не полагаясь на магию, могли стать основным фактором провала рискованной миссии.

— Ты же была на операции в Нордене, где не могла полагаться на магию, верно? Полагаю, ты ухватила суть этого.

— Как скажете, сэр. К своему стыду я не задумывалась об этом, но буду иметь это в виду при обучении.

Идея запрашивания превентивных мер указывает, в определённом смысле, на здоровое функционирование организации. В гражданской жизни с проблемами обычно можно разобраться, уволив человека, совершившего ошибку. В армии, однако, ошибка одного человека может означать, что умрут все. Один за всех. Все за одного. Это поистине мудрая фраза. Если один человек допустит ошибку, то все умрут, а если все остальные облажаются, то неистовой борьбы одного будет недостаточно, чтобы в итоге победить.

— Насчёт этого…

— Я ценю, что проводится инструктаж, но этого отнюдь не достаточно. Суть проблемы в нехватке реального боевого опыта, — полковник находился в приподнятом настроении, думая, что разъяснил ей своё мнение. Посему он и Таня вошли в странное недопонимание, не осознавая несоответствие своих взглядов, поскольку видели единственной своей целью лишь соглашение между собой.

— Да, в чём дело, сэр?

— Можешь предоставить им кое-какой опыт?

Им куда важнее постоянно оттачивать навыки на небольших стычках, а не сидеть под чьим-то крылышком во время крупномасштабного сражения. Вот во что Таня верила, поэтому, хоть и неохотно, решилась отправиться на немагическую вылазку.

Да, боевой опыт следует получать бок о бок с хорошо обученным подразделением, обладающим низким процентом потерь. Опыт берёт верх над образованием.

— Сэр! Опыт, да.

Не было смысла тренировать трупы. С земли нельзя было сказать, когда представится шанс совершить крупномасштабное манёвренное сражение, или прорыв, или сложную операцию вроде проникновения в тыл врага. Покуда это верно, солдат следует держать в форме, чтобы они могли ответить на приказ в любое время; Таня кусала себе локти за свою беспечную нерадивость.

Я не хотела потерь в своей воинской части и считала, что если выгоню новичков попастись, поле боя превратит их в умелых солдат, но то был ошибочный метод.

— Да, если есть возможность потренировать их в окопах некоторое время, я хотел бы, чтобы они сражались вместе с твоими солдатами.

И правда, отправка её батальона в окопы вместе с новобранцами в качестве инструкторской воинской части усилило бы фронт. — Империя точно выжимает максимум из своего народа, — до Тани только начала доходить шокирующая истина того, что в аномалии войны она впала в лень и иррациональность. — Вот почему война плохая, — думает она. — Война притупляет человечность и рассудок, и сводит с ума прогнившими иллюзиями.

Когда та мысль промелькнула у меня в голове, я почти что сопротивлялась, говоря «Вы приказываете мне покинуть тыл и броситься в окопы? И не только это, а ещё взять с собой груду мёртвого груза и тренировать его?» Я ужаснулась, увидев, насколько испорченными были мои собственные мысли. Пусть даже я и знала, что спешка и недальновидность — самые вероятные причины провала, стоило мне узнать это, как я хорошо ощутила, насколько легко попасть в подобную ловушку.

— Поняла! Сделаю всё от меня зависящее, чтобы обучить подразделение.

— Великолепно. Я немедленно подготовлю письменный приказ. Извини за давление, но мы рассчитываем на тебя.

— Есть, сэр. Предоставьте это мне! Оглянуться не успеете, как я покажу вам результат.

Итак, никто из них не осознал, что имелось определённое расхождение в их взглядах, и Таня отправилась исполнять приказ.

Неспешно наслаждаясь обедом, она поручает подчинённым ей командирам рот подготовиться к ночному бою и посовещаться с командиром новобранцев. Она также указывает своему дневальному, что картошка непростительно старая. Когда тот отвечает, что подразделение тылового обеспечения в первую очередь приносит консервированные продукты, она неохотно вынуждена отступить…так как чувствует, что её начальство сосредоточено на обслуживании и эффективности логистической сети.

Железная дорога и так уже загружена почти под завязку, поэтому они, вероятно, отдают приоритет консервированным продуктам, поскольку те хранятся длительное время и могут транспортироваться согласно заранее установленному плану. Иными словами, мне не стоит ожидать сырые овощи или свежее мясо в обозримом будущем. Количество калорий, по крайней мере, должно соответствовать уставу. Тем не менее… Столкнувшись с перспективой, я вынуждена принять реальность, что мой и без того простенький стол станет ещё печальнее.

Ну, полагаю, матросы единственные, кому ожидаются приличные пайки на войне. Или, возможно, лишь экипажи субмарин — слышала, с ними стали хорошо обращаться. Разумеется, всё остальное касательно их положения — хуже некуда…

По сути, они начинают ставить во главу угла простоту транспортировки, и ей это представляется целесообразным. Она точно не может против этого возразить, и поскольку ничего другого ей не остаётся, пасует перед проблемой с едой и продолжает совещание.

Вот насколько основополагающими будут тесное сотрудничество и удержание лидерства в предстоящей операции. В конце концов, при ночном бою дисциплина в обычном магическом батальоне поддерживалась бы с помощью магии. Но если дать применять интерференционные формулы посреди нейтральной полосы, то их обнаружат; также не раздадут никаких индивидуальных радиопередатчиков. Крайне опрометчиво вести ночной бой в данных условиях при наличии новобранцев.

Операция «Орлиный коготь*» в направлении Ирана имела, вероятно, побольше шансов на успех.

Так стоит ли нам для налёта разбиться на независимые взводы? Лишь один имперский взвод, по словам, обладает огневой мощью как у роты обычной пехоты. Ну, с практической точки зрения, рота пехоты и взвод магов, пожалуй, действительно могут причинить одинаковый ущерб.

Вдобавок, это ночной бой. Если мы ударим по ним такой огневой мощью под покровом темноты, то, вероятно, сможем ожидать повсеместного замешательства. Но в таком случае, чтобы продолжить сражение, нам придётся положиться на магию. Это значит, есть возможность, что в ту же секунду, когда мы применим интерференционные формулы, враг отступит, и вся область подвергнется сплошному артобстрелу.

Ну, или мы можем просто проверить пулемётный огонь.

Так стоит ли нам проникнуть ротами? Это реалистично, но на совершенно ином уровне сложности. Неплохая идея — дать каждой группе обойти, а затем атаковать с четырёх разных мест. Но отправка всех четырёх рот означает, что даже будучи расширенным батальоном, мы не оставим никаких сил в резерве. Я хочу остаться в тылу под предлогом командования резервом, поэтому не могу принять такой план.

Я возьму первую роту, самую подготовленную. Взять все остальные роты на вылазку было бы для меня лучше всего, но мои подчинённые ратуют за план, в котором первая рота служит основной атакующей силой. Они хотят отправиться без резервов и поручить обход остальным.

Цель нашего ночного боя — похищение вражеских солдат, что сравнительно полегче. По сути, мы попросим вражеских часовых из передовой траншеи стать друзьями-собеседниками отдела разведки.

— Иными словами, вы все хотите избежать боя, насколько возможно.

— Да, командир. Честно говоря, сражаться бок о бок с этими новобранцами будет невозможно.

…Полагаю, важно избегать боя. Мои приказы просты: «Дайте им боевой опыт», точка.

Если знаешь врага и знаешь себя, нет нужды бояться исхода сотни битв. Или стремления поднять друг друга продвинутым, цивилизованным способом. Исходя из этого, не так уж и плохо чуток прогуляться ночью, чтобы позвать в гости вражеских солдат.

Нет, это неплохо. Но и не хорошо, с другой стороны. Полагаю, вещи нельзя объявлять только хорошими или плохими.

— Я обеспокоена скоростью. Ключевым требованием для подобного является быстрое отступление, — озвучиваю я тревогу без раздумий. Ну, как руководитель, я обязана принимать во внимание все возможные случаи и готовиться к ним.

Мне не отделаться фразой «Упс, об этом я не подумала».

Если скажу, что это возможно, и облажаюсь, меня засмеют. Если скажу, что невозможно, мне сделают выговор за некомпетентность.

Я вынуждена выразить беспокойство; нам необходимо серьёзно над этим подумать. Любые оказывающие сопротивление солдаты противника будут не убиты, а оглушены. Ну, магу легко такое сделать. В военном училище мы получили уйму подготовки и практического опыта о том, как оставлять людей ни живыми ни мёртвыми. Почтенные Дайгонген* и Зушо подходят как нельзя кстати.

Мы против солдат, а не крестьян, но в рамках основной теории результат тот же. Ну, нет, мне вообще-то куда удобнее делать это с гражданскими.

Мы также можем слегка стукнуть их лопатой плашмя. Если размахивать лопатой ребром, она рубит, но если ударить плашмя, это минус один. Она действительно удобная — до такой степени, что мне практически хочется, чтобы все новобранцы участвовали, вооружённые только лопатами.

Но что нам делать, когда захватим гостей? Если передовая траншея поднимет тревогу, нам останется только либо сражаться, либо бежать. Поскольку наша задача — брать пленных, сражение бессмысленно. Когда всё, что у тебя есть, это разведгруппа, разбираться с контратакующим подразделением в окопной схватке — совершенно напрасный бой на истощение. И если упустим свой шанс отступить, то умрём буквально ни за что. Поэтому нет причин околачиваться после того, как выполним поставленную задачу.

Когда дело сделано, нет ничего лучше, чем сразу пойти домой.

Вот почему мы можем сделать упор на скорость, не волнуясь о магических сигналах, скрываемых нами до поры до времени, и буквально вылететь оттуда при помощи формул. Нет лучше способа высвободить магический сигнал и удрать поджав хвост с линии фронта, чем формула полёта. Ура формулам полёта.

Нам придётся спасаться бегством в течение пары минут, однако если не сможем убраться, то нас разнесёт в клочья шквальным заградительным огнём.

Ну, если взглянуть на это иначе, нам не придётся страдать до тех пор, пока не получим прямое попадание.

Тем не менее, все хотят радоваться жизни.

Даже самоубийцы не рождаются в состоянии настолько истерического отчаяния в своём существовании, что хотят совершить суицид. Если они могут поверить в будущее, все люди обладают чудесным потенциалом построить светлое, мирное завтра. Люди незаменимы; мы все уникальны.

Не знаю насчёт других людей, но для меня, по крайней мере, замены нет. Вот почему я хочу выжить несмотря ни на что. Нет, я выживу. В связи с этим, я даже буду на полную катушку восхвалять дьявола как Бога в течение той пары минут.

Я говорю, что мы будем приглядывать друг за другом при отступлении, но я точно не стану останавливаться. Остаться позади значит попасть в плен, если повезёт, или пасть в бою, если нет.

— …Ну, похоже, вы нервничаете соответствующе.

По-видимому, у всех моих подчинённых мозги набекрень. Я упомянула повод для беспокойства, так почему же они говорят «нервничаете соответствующе»? Было ли ошибкой собрать кучку помешанных на войне при создании своей воинской части?

Я хочу немного пространства. Я выискиваю кого-то с иной — нормальной — точкой зрения. Пристально рассматривая своих солдат, я замечаю, как лейтенант Серебрякова поднимает руку.

— Майор, последние несколько минут являются самой опасной частью, хоть нам и придётся также прикрывать новобранцев на обратном пути.

Это куда более рассудительный взгляд. При приближении мы будем в порядке, если только какой-то кретин не издаст звук или магический сигнал.

— Лейтенант, мы с тобой повидали предостаточно новичков, облажавшихся на Рейне. Ты ведь сможешь с ними совладать, верно?

— …Если возникнет необходимость. Но майор, я намерена выложиться на полную, прикрывая их, так что подобное будет необязательно.

— Хм. Ладно, пройдёмся-ка по представленным мнениям.

Подытожим самые здравые выводы, имеющиеся у нас.

1. Изо всех сил стараться избегать боя.

Мир лучше всего, разумеется. Нет причин отрицать это.

2. Послать сильнейшее подразделение.

Это раздражает, но с военной точки зрения я не могу это оспорить. Принято по расчётливости.

3. Если нас не обнаружат, подход возможен. Отступление будет опасным.

Вот пункты, которые мы собрали. Вероятно, это самый безопасный план. Иными словами, если подготовимся к постепенному продвижению и быстрому отступлению, полагаю, проблем у нас возникнуть не должно. А если солдаты накуролесят, рядом с ними для прикрытия находятся офицеры и унтер-офицеры с уймой опыта на Рейне. Лейтенант Серебрякова и остальные дослужившиеся с низов, вероятно, справятся с этим.

— Хорошо, я ознакомлю их с планом.

Так, кого бы из новеньких магов мне взять на наш первый пикник?

На обед была картошка. И немножечко свежего мяса. Всё остальное консервированное. Как правило, маги на хорошем счёту, а тем более я офицер, но вот что я получаю. И это ещё тыловая база, поэтому мне сказали, что тут относительно неплохо; интересно, каково же тогда положение на передовой. Я слышал, Великая армия оказывает давление на вражеские позиции, но отдел тылового обеспечения, вероятно, всё ещё испытывает затруднения.

С этими мыслями магический младший лейтенант Уоррен Гранц, которому только что наконец-то присвоили воинское звание, быстро съел свою еду, подобно остальным солдатам. Она была лучше, чем пайки на тренировочном полигоне.

Она хотя бы утолила голод, и язык её не отвергал. Но пусть даже питание оказалось лучше, он фактически несколько дней пребывал в депрессии. В конце концов, его послали в район с самыми ожесточёнными боевыми действиями.

Нет, когда он покинул училище, то иногда даже трепетал от предвкушения отправиться на Рейн. Он даже думал, что наклепает блистательных подвигов и станет героем.

Но чем ближе подбирался военный состав к Рейнскому округу по пути на фронт, тем сильнее увядал тот энтузиазм.

Он видел воронки от снарядов и горелые, искорёженные обломки. Всё в его поле зрения было серым. Повсюду выжженная земля. К тому времени, как едкое зловоние начало заполнять его нос, он уже пал духом. А гул огромной пушки, вероятно, имперского железнодорожного орудия, лишь усиливал его тревогу.

Не успел он опомниться, как беспокойно осматривался вместе с остальными, заметив, что у многих его товарищей такие же встревоженные лица.

Во время того путешествия одним из немногих способов убить время было распространение слухов. Как он слышал, старослужащие либо спали, либо играли в карты, либо распространяли слухи. Гранц дремал время от времени, болтая в остальное время, пока поезд мчал вперёд. Он также слышал и кое-какие знакомые байки.

Например, в одной легенде училища говорилось, как отстающий студент однажды прошептал, что кадет Дегуршафф была ужаснее, чем поле боя. — Она определённо пугающая, — Такие мысли крутились в его голове, когда он представился перед Рейнским командованием.

Прибыв, он услышал, что будет прикомандирован к инструкторской воинской части, что стало облегчением.

Согласно командованию, перед получением должности он пройдёт переподготовку в качестве резерва, поэтому первым делом надо было привыкнуть к передовой.

— Может, у меня и получится! — так он подумал несколько дней назад.

— Джентльмены, добро пожаловать на Рейнский фронт!

Если дьявол существует, это должен быть наш инструктор, командир 203-го воздушного магического штурмового батальона, легендарная майор фон Дегуршафф.

То, как она улыбалась. То, как она смотрела на нас, словно мы были личинками. То, как она выглядела жаждущей крови.

Я бы поверил, что она пыталась убить взбунтовавшегося первокурсника или вскрыть ему черепушку. — Если облажаюсь на поле боя, она точно убьёт меня, — вот насколько я чувствовал себя запуганным инструктором, которой только что пришлось стать и моим консультантом.

…Хочу заплакать.

Из всех отправленных на замену я был единственным прошедшим через военное училище. Иными словами, все либо не слышали, что она являлась демоном в обличии маленькой девочки, либо отшучивались от этого. «Раз уж маленькая девочка смогла добиться успехов на войне, то мы и подавно сумеем», — самое безобидное, что можно было услышать от них.

У меня болел живот от одной лишь мысли, что могут наделать недооценивавшие её. Никогда ещё я так сильно не ненавидел слова «коллективная ответственность».

— Сегодня ночью я не на дежурстве. Мне стоит лечь спать рано, — только я так подумал, как случилось это.

Нас вызвали. 203-му воздушному магическому батальону приказали в течение трёх минут явиться в помещение для инструктажа, разбившись на взводы.

— Пошевеливайтесь! Бегом!

Я дал пинка своему взводу, который заканчивал обедать; помчался в помещение для инструктажа; и еле-еле успел за две минуты и 51 секунду. Остальные взводы ещё не прибыли. А нет, вбежал седьмой взвод; соревнуясь с нами, четвёртым. В ту же секунду три минуты истекли.

А в следующую вышестоящие офицеры широко улыбнулись и отправились привести задержавшиеся взводы. Чувствовали ли остальные какую-либо вину за опоздание?

В любом случае, мы все быстро собрались. И наш комбат, улыбаясь, огласила план ночного пикника. Не то чтобы это подразумевало нечто похожее на пикник.

— К несчастью, джентльмены, я думаю, что за исключением четвёртого и седьмого взводов, вы все заслуживаете наказания.

Это была майор, которая однажды во время речи в училище сказала, что мёртвый груз следует убивать. Я пожалел группы, которым не удалось успеть за три минуты, так как считал, что их бросят в ад, но я ошибался.

— Дабы научить вас, как важна скорость, я посылаю вас в окопы. Поскольку вы, видимо, не понимаете, когда я вас говорю, то из первых рук узнаете, что случается со слоупоками.

Они будут фактически погребены в глубинах ада. Шокированных магов немедленно разместили в передовой траншее. Передовая траншея на линии фронта в районе с наихудшими сражениями… Они — те, кого обычно называют «канарейками», первыми подвергающиеся нападению на переднем рубеже. Показатель смертности, естественно, самый высокий; это позиция, где ни на миг нельзя было расслабляться.

Кстати, их прозвали канарейками в честь птичек в клетке, которых брали в шахты. Сравнение сделали из-за критики, что смысл существования любого на той позиции — прекратить отвечать.

Но мне не стоило расслабляться.

— А теперь, для вас, прилежных, пунктуальных товарищей, у меня есть награда.

Она взглянула на нас, одного за другим, словно собираясь сказать что-то восхитительное. Мои товарищи по взводу, казалось, ожидали награды, но не я.

У меня было действительно плохое предчувствие.

— Вы получите развлеченьице по созданию дружеских отношений. Мы пойдём на пикник, поджарим гренок и пригласим несколько новых друзей вернуться с нами. Полагаю, можете назвать это вечеринкой.

Только она это сказала, как кто-то вручил нам буклет, где было написано: «Путеводитель по полевым турам. Процедура пикника»

«Сперва возьмите с собой ручные гранаты и лопату, затем приготовьте винтовку и вычислительную сферу. Оденьте ночной камуфляж для ближнего боя. Кстати, если воспользуетесь винтовкой или вычислительной сферой без разрешения, то будете застрелены или забиты до смерти. Республиканские солдаты — тоже люди. Из чего следует, что вы можете с ними подружиться»

Тогда почему мы должны вырубать их лопатами?

«…В древние времена люди заводили друзей кулаками».

«Цивилизованные люди современности используют инструмент, рождённый цивилизацией — лопату…»

«Чё за бред?!» — никто не сказал этого вслух, но выражения их лиц были красноречивее любых слов. Это оказалась ночная миссия по похищению вражеских солдат — так называемая миссия по сбору разведданных, но, тем не менее, крайне опасная. Если мы намеревались притащить врагов с собой, нам, бесспорно, пришлось бы подойти к вражеским окопам.

По сути, мы обязаны прокрасться к вражеским позициям — где ждут пулемёты, всевозможная тяжёлая артиллерия, полевые орудия, снайперы и толпы солдат — и похитить врагов из передовой траншеи, являющейся местом, где насторожённость максимальна.

— …Нам хана.

И с того момента стало бы поистине жарко. «После того, как используете лопаты для воссоединения с кучей друзей, давайте пригласим некоторых к себе домой. Однако я думаю, что все наши друзья будут всячески стараться не дать нам уйти. Полевой тур продолжается до тех пор, пока вы не сбросите их с хвоста и не доберётесь домой»?

— Между прочим, я не особо волнуюсь о вас, мои пунктуальные товарищи, за исключением одной вещи… — засияла от радости она. Упаси нас Боже. — Если будете слишком медлить, мы оставим вас позади. Да, любой желающий быстрое двойное повышение, волен там оставаться. Мы бы не хотели мешать вашему успеху в жизни.

Она сказала нечто подобное, когда я впервые её увидел. Я не осознавал, что это была правда, слово в слово!

Магический младший лейтенант Гранц осознал, что дрожит.

Мой инстинкт самосохранения кричал. Мне хотелось сбежать от войны, сражений, убийства. Я колебался.

Но одного взгляда майора фон Дегуршафф хватило, чтобы подавить этот инстинкт. Она ужасала куда больше. Мы отправились как ягнята, ведомые пастушьей собакой. Никто не издал ни вздоха. Мы продвигались под покровом ночи, молча, ползком.

Командир атаковала первая. Мы услышали стук её лопаты, сопровождаемый мычанием нескольких человек. Мы тоже врезали застигнутым врасплох вражеским солдатам так, словно от этого зависели наши жизни.

Сколько времени прошло с того момента?

Казалось, будто ощущение длилось всю жизнь, но в реальности — лишь несколько десятков секунд.

Это была короткая минута. В течение этого крохотного промежутка времени все вражеские солдаты в указанном участке передовой траншеи оказались либо без сознания, либо в глубоком сне, от которого не пробудятся никогда.

Я всё ещё чувствовал шок от нанесения удара лопатой в руке; это отличалось от отдачи при стрельбе, когда мы обучались в училище. Это особенное чувство, ощущение того, как что-то ломаешь, запечатлелось в моём теле до сих пор.

Интересно, что бы со мной стало, если бы меня оставили вот так.

— Пора. Рота, несите пленных. Новички, вы прикрываете. Запрет на магию снимается через тридцать секунд. Мы улетаем отсюда. Синхронизируйте часы — три, два, один, начали.

Но приказы, отданные спокойным, невозмутимым шёпотом, вернули меня к реальности. Вместе с моей подготовкой, они постепенно заставили моё тело двигаться. Вот для чего меня муштровали. Подготовка спасла меня.

Согласно инструкциям, тридцать секунд спустя я запустил вычислительную сферу на полную и взлетел.

Мы действительно помчались обратно к своим оборонительным рубежам, поджав хвосты. Нам требовалось лишь лететь — просто. Но это было ужасно. Моё сердце выпрыгивало из груди при каждом выстреле артиллерии. Было больно дышать.

Я так испугался, что едва походил на себя.

Когда мы набрали высоту, чтобы избежать случайных попаданий, и взяли безопасный курс на тыловую базу, весь стресс тут же покинул моё тело, и нахлынуло изнеможение.

… Как могла майор так спокойно петь гимн?

Сегодня, закончив утреннюю зарядку и завтрак, майор фон Дегуршафф берёт в руки перо, словно решившись.

С тылом есть почтовая связь. Естественно, при необходимости можно отправить письмо.

Это военная почта, поэтому иногда происходят задержки, но в целом, вещи можно посылать и получать подобно обычным письмам.

Разумеется, кому-то без родственников вроде неё не приходится писать личных писем.

Она пишет лишь по официальным или неофициальным делам.

В этот раз она пишет официальное письмо. Всё-таки изредка она неохотно достаёт канцелярские принадлежности, и её перо неуклюже двигается по бумаге.

Она уже написала кипу этих документов. Она просто принимает, что они — работа, и доделывает их. Но сегодня кончик её пера кажется тяжёлым.

Ну, было бы более странным, если бы человек мог писать это беззаботно.

Дорогой семье уоррент-офицера Анлука Э. Катаянена,

Я — магический майор Таня фон Дегуршафф, его вышестоящий офицер.

К сожалению, должна сообщить вам, что ваш единственный и неповторимый юноша Анлук Э. Катаянен демобилизован по состоянию здоровья.

Он тяжело заболел во время операции, и хирург решил, что ему будет трудно выдержать длительную военную службу.

Его восстановление вероятнее всего потребует длительной реабилитации дома или в военном госпитале.

Отдел личного состава согласился приступить к реализации этого плана лечения.

Пожалуйста, поговорите с ним и убедитесь, что он спокойно выздоравливает.

И, пожалуйста, простите нас за то, что возвращаем вашего ребёнка в таком состоянии.

Он выдающийся маг, наш незаменимый брат по оружию, смелый и пользующийся всеобщим доверием.

Мы глубоко огорчены тем, что Анлука Э. Катаянена больше нет в наших рядах.

Пусть это, должно быть, и слабое утешение, я рекомендовала его на нагрудные знаки «За инвалидность» и «За полевую службу» 1-го класса, оба из которых приняли.

Я надеюсь, что он полностью поправится.

Искренне ваша,

командир [xxx] воинской части, магический майор Имперской армии Таня фон Дегуршафф.

…Подумать только, что придёт день, когда я потеряю человека из-за испортившейся картошки. По-видимому, легендарное замечание американского пилота Тандерболта, что даже ветерану не победить пищевое отравление — не шутка.

— Так эта картошка всё-таки действительно была гнилой, — откладывает перо Таня, раздосадованная ухудшением ситуации со снабжением.

— Отправлять письмо семье, когда что-то стряслось с подчинённым — обязанность вышестоящего офицера, и я не против писать…но пищевое отравление от картошки? — хоть Таня и закончила письмо, но у неё сложные чувства об инциденте, и она никак не может от него оправиться.

Он ел, участвовал в ночной вылазке, и шокировал меня по возвращении, вырвав и пожаловавшись на сильную боль в животе. Меня ошарашило. Когда ветеран корчился вот так, я была уверена, что он попал под воздействие химического или бактериологического оружия. Они работают даже на магов. Я наспех применила медицинскую формулу, но она лишь облегчила боль. Защитные плёнки предоставляют всестороннюю защиту от подобного оружия, и я помню, что мы едва не запаниковали, что было разработано какое-то новое, отсутствующее в том списке.

Когда вбежал хирург и осмотрел его, мы, наконец, смогли вздохнуть спокойно. Иными словами, это было лишь внезапное острое пищевое отравление. И оно поразило лишь несчастного Анлука Э. Катаянена.

Он был хорошим магом, чёрт побери. Никогда не думала, что вот так отошлю кого-то с фронта.

Но поистине чудесно, что отдел личного состава расценил его состояние как инвалидность. Таким образом, он получит пособие, и его честь как солдата останется незапятнанной. А послужной список у меня как офицера не будет опозорен недостойным подчинённым.

Я имею в виду, можно разве что смеяться над офицером, потерявшим человека из-за плохой картошки. Кто бы подумал, что в моей воинской части окажется парень, который покинет службу из-за собственного желудка?… Нет, это даже не смешно.

Республиканские артобстрелы прилетают как обычно, сотрясая наши позиции с точностью часов, но я странным образом должна казаться задумчивой в этот чудесный день, потому что отправила человека в тыл по причине, которую сложно озвучить.

Тем не менее, мы тотчас же применили усвоенное из данного урока. Итак, сегодня утром на завтрак был бекон, твёрдое печенье и кофезаменитель. От овощного супа, содержащего злосчастную картошку, быстро избавились. Лично я волнуюсь о том, что без овощей моя диета окажется несбалансированной, но ничего не могу с этим поделать.

Сегодня утром я первым делом послала кого-то пойти достать припасы, поэтому считаю, что у нас, возможно, будет возможность пообедать консервированными овощами. И ладно, пусть даже на поле боя, мы не можем не предаться рутине, и меня уже тошнит от неё. Было бы прекрасно, если бы мы могли заполучить еду не из той череды.

За исключением этого, наши каждодневные бои в окопах происходят в мире «На западном фронте без перемен». По сути, мы изо дня в день повторяем одну и ту же пластинку. Единственное новшество, достойное моего внимания — хорошо или плохо справляются новички, проходящие подготовку на фронте.

— Ну, я же вывела их только вчера, — Таня рассчитывает, что после недельного крещения войной в окопах она выяснит, полезны они или нет.

Если нет, ей останется только отправить их обратно и попросить переобучить.

Так что хоть она и сожалеет, что война оставила неизгладимое впечатление на туннельное зрение, всё же посвящает себя инструктированию солдат. Первым делом, в точности как её босс и говорил, она дала им самое трудное испытание; невзирая на риск, она неохотно взяла их на ночную вылазку, но к своему удивлению и восхищению, потеряла лишь двоих.

Хотя она и сказала всем уходить через тридцать секунд, те двое не смогли соблюсти это, и их накрыло заградительным огнём — факт, подтверждённый одним из её подчинённых. Вот и всё. Помимо этого, все новички следовали инструкциям, и никто не сошёл с ума. Размышляя над тем, что новичкам не повезло вместе взлететь на воздух в их двухместном окопе окопе, Таня находится в несколько философском настроении и начинает задаваться вопросом о роли удачи в пищевом отравлении.

В любом случае, она делает то, что необходимо.

Но на практике, даже делая необходимое, иногда она получает подозрительные взгляды.

Например, она доложила: «Я ОБУЧАЮ ИХ СОГЛАСНО ВАШИМ ПРИКАЗАМ».

А в ответ получила: «ПРИНЯТО. УДАЧИ».

Но затем, когда они отправились на ночную вылазку и потеряли лишь двоих, верхи сказали ей быть поосторожнее в следующий раз. Она начала задаваться вопросом, не хотели ли они, быть может, чтобы она сделала это без каких-либо потерь.

— Но это же поле боя, — возразила она, — и мы отправились на рискованную операцию. Не так уж и плохо потерять двух новичков в таких обстоятельствах.

Но когда дело доходит до везения, похоже, Таня вынуждена признать, что ей необходимо принимать в расчёт определённые вещи.

И всё же, она находит прискорбным, что на неё, как на присутствовавшего командира, возложили вину лишь из-за их желания нулевых потерь и невезения её воинской части.

Я знаю, что история помаленьку повторяется, от частных компаний до армии янки. Например, когда тот чувак Макартур приказал своему подчинённому Эйзенхауэру спланировать парад, а затем настоял, что не помнит этого — во все времена есть куча подобных дрянных инцидентов.

Тем не менее, Тане действительно грустно. Эх, я могу начать плакать. Я имею в виду, я же девочка, знаете ли!

?…

Когда её мысли путаются, она внезапно осознаёт, что ей нехорошо.

Ужас психического расстройства заполняет её разум.

Она бросается бежать в поисках какой-то помощи, словно от этого зависит её жизнь.

Врача! Мне нужно к врачу!

28 АПРЕЛЯ, 1925 ГОД ПО ЕДИНОМУ КАЛЕНДАРЮ, ЗДАНИЕ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА ИМПЕРСКОЙ АРМИИ, СОВМЕСТНОЕ СОБРАНИЕ ОТДЕЛА ВСПОМОГАТЕЛЬНЫХ СЛУЖБ И ОПЕРАТИВНОГО ОТДЕЛА

— Ну что ж, подошло назначенное время, поэтому я хотел бы начать совместное собрание отдела вспомогательных служб и оперативного отдела касательно преимуществ и недостатков плана наступления на Рейне.

Заговорил офицер, председательствующий на собрании, но никто не продолжил за ним, и воцарилось молчание.

В отличие от великолепного внешнего вида здания, лица высокопоставленных персон в зале совещаний были угрюмы.

Некоторые из офицеров чуть ли не рвали на себе волосы от непрерывного волнения, не зная, что делать, и среди них — генерал-майор фон Зеттюр. Ситуация менялась ежеминутно, и было крайне трудно даже просто разобраться в происходящем. Более того, благодаря растущей по милости Республиканцев горе трупов, Империя выучила, что лобовой прорыв в окопной войне принципиально невозможен.

Иначе говоря, цена лобового прорыва через окопы была слишком высока. С другой стороны, крупномасштабное огневое наступление слишком сильно обременило бы пути снабжения.

Они только что улучшили железную дорогу, снабжающую фронт, но запросы на подкрепление уже приходили день за днём со всех постов.

Нагрузка на тыловое обеспечение давным-давно побила довоенные оценки.

Альянс Энтент стоял одной ногой в могиле, и для верности необходимо было в кратчайшие сроки выделить той области некоторые боевые силы, что также сильно нагружало отдел тылового обеспечения.

Даже одной лишь местной группы армий хватало, чтобы обеспечивать подавляющее превосходство Имперской армии на севере, но её сдерживала суровая зимняя погода. Они находились не в том положении, в котором могли выделить войска для усиления основного фронта на Рейне. Этот фронт, вероятно, будет заморожен до следующей весны. Иными словами, пройдёт время, прежде чем они смогут ожидать какого-либо облегчения бремени на путях снабжения с севера.

Тем временем, флот постепенно завоёвывал превосходство над Республикой в проливе, однако у него с армией имелось разногласие насчёт того, хорошо это или плохо. Воздушные и магические силы были готовы поддержать любую из сторон, если их попросят, но тревоги армии и флота уж слишком отличались.

Флоту явно не терпелось прорваться через пролив. В конце концов, в его амбициях было перебить всю Республиканскую флотилию в морском бою. Они даже предлагали провести впоследствии морскую десантную операцию, чтобы окончательно разгромить страну, подобно Альянсу Энтент.

Насколько Зеттюр мог судить, захват контроля над морем для десантной операции, скорее всего, сдержит потери куда эффективнее, чем наступление прорывом через окопы. Проблема заключалась в безопасности маршрута, отправься они морем. Вломившись в пролив между Республикой и Содружеством, им придётся беспокоиться о том, как отреагирует (предположительно) нейтральное Содружество. Станет ли оно просто тихо стоять в сторонке?

Он уже проходил эти вопросы с генерал-майором фон Рудерсдорфом. Они оба были вынуждены прийти к выводу, что если войдут в пролив, Содружество, скорее всего, вмешается для сохранения баланса сил. Случись такое, опасения, витающие по зданию в «Прогнозах о форме и направлении нынешней войны» и «Теории тотальной войны» станут явью.

Да, мировая война. Война станет распространяться, словно непрекращающаяся цепная реакция, и они будут не в состоянии этого избежать. Случись такое, они могут получить Рейнский сценарий на всех фронтах.

Республиканская армия на Рейнском фронте была весьма немногочисленна. Тем не менее, будь это лишь Республика, у них всё ещё имелись бы шансы на победу.

Но что произойдёт, если покажутся войска Содружества? Их нынешнее доминирующее положение может перевернуться с ног на голову.

Покуда имелись сомнения в том, что Имперский военно-морской флот способен остановить флот Содружества, если присоединятся остатки Республиканского флота, то имперский флот сможет лишь защищаться.

Разумеется, они также не могли слишком долго бить баклуши. Если они будут медлить с действиями, то даже Империя выбьется из сил. В таком случае они потеряют стратегический эффект, достигнутый падением Дакии и Альянса Энтент.

И им была невыносима идея оказаться под ударом со стороны Содружества или какой-то другой вмешавшейся державы. Что мы можем поделать с этой дилеммой?

Однако становилось ясно, что если они будут мириться с текущей ситуацией, то всё случившееся с путями снабжения может обернуться катастрофой. Вот в каком досадном затруднительном положении они находились

С момента своего основания, Великий Рейх отхватывал свои исторические земли, однако также страдал от территориальных конфликтов, поэтому никогда не было недостатка в искрах для следующей войны.

Отсюда их беды. Никто из тех, у кого есть простое решение проблемы, не страдает. К худу или к добру, здесь присутствовали и люди, знавшие план.

Зеттюр знал. Он знал, что им всего лишь нужно было не проиграть. Зеттюр верил, в весьма удивительной степени как для члена вооружённых сил, что им нет необходимости идти в атаку. Проще говоря, статус-кво его устраивал.

Рудерсдорф также был в курсе этого. Он знал, что им не нужно атаковать окопы всерьёз. Тем не менее, в отличие от Зеттюра, он не мог принять веяние, что нет ничего плохого в этой войне на истощение. Он обладал ясной солдатской решимостью: если они могли минимизировать потери и победить, то почему бы так и не поступить?

Наконец, они оба решились, и попросили разрешения высказаться.

— Мне кажется, нам следует изменить наш взгляд на эту проблему.

Зеттюр не считал себя робким, но учитывая важность того, что собирался сказать, даже он нервничал. В его голосе присутствовал лишь намёк на натянутость, слишком слабый, чтобы кто-либо уловил, однако он говорил как можно спокойнее.

Его секретный план одним ударом расплести эти спутавшиеся нити будет кровавым. Гордиев узел — лишь сказка. Острый меч остр вне зависимости от того, кого рубит.

— С нашей нынешней доктриной и ценностями мы, скорее всего, не справимся. Нам необходима смена парадигмы.

Теперь невозможно было победить, атаковав замок врага и вынудив его подписать капитуляцию. Имелись бы трудности с требованием полной капитуляции, за исключением случаев вроде Дакии или Альянса Энтент, где существовал подавляющий разрыв в государственной мощи. Глядя на нынешнюю ужасную войну, казалось, что кровопролитие будет продолжаться до тех пор, пока одно из государств не сможет больше вынести.

— Не гонитесь за победой — избегайте поражения. Если этого не сделать, нам будет слишком трудно оказаться последними на ногах.

— …Генерал фон Зеттюр, хотите сказать, что вы против наступления? — спросил его член оперативного отдела, озадаченный. Вот до чего докатились их мысли.

Нет, вероятно, это было обоснованно. Для них наступление заключалось в том, чтобы побороть и раздавить врага и выиграть войну. Но они ошибались.

— Нет, я поддерживаю наступление как таковое, однако считаю, что мы должны изменить его оперативную цель.

— Изменить цель?

— Продолжай — нет, постой, — вопрос мог подразумевать и то, и другое, и Зеттюр ответил, сделав попросту сенсационное заявление.

— Цель операции должна заключаться не прорыве, а в проливании крови врага. Иначе говоря, наш план наступления должен заключаться в том, чтобы ликвидировать как можно больше вражеских солдат.

Вывод: Истощить врага.

— Мы вынесем их вперёд ногами через реки крови и сокрушим способность врагов продолжать войну.

Замечание Дегуршафф.

Он до сих пор помнил каждое слово из того, что юная офицер сказала ему в библиотеке военной академии. Тяжело было забыть шок, услышав, как она так хладнокровно говорит о столь ужасном мире. А теперь, когда всё развивалось именно так, как она сказала, он удивился ещё сильнее. Насколько много эта девочка Дегуршафф предвидела?

Будущее войны предвидеть крайне сложно.

Единственное незыблемое правило — здравый смысл способен измениться в мгновение ока, и новые правила ведения боя могут захватить поле боя. Немногие солдаты в состоянии адаптироваться к таким изменениям, и одна лишь мысль о том, что есть кто-то, способный предвидеть их!…

— Иными словами, мы будем пускать врагу кровь, пока он не падёт. Это единственный способ разрешить это.

Кто-то подсознательно заёрзал, и скрип стула в тихом зале раздался крайне громко. Стояла гробовая тишина.

На самом деле, Зеттюр чувствовал себя спокойно, столкнувшись с этим. Нет, говоря начистоту, он симпатизировал Дегуршафф. Теперь он догадался, что тогда в библиотеке она была способна говорить так спокойно, так как понимала.

Она понимала, что цена прорыва окажется слишком высокой. Даже если они смогут это провернуть, их потери будут тяжёлыми. И если Содружество, озабоченное ухудшающейся военной обстановкой, решит вмешаться, то их отбросят назад. Для Империи это был бы наихудший возможный исход.

Если они прольют всю ту кровь лишь ради рывка в ложном направлении, то воля солдат к сражению рухнет.

Как минимум, я не могу вновь отправлять на прорыв людей в таком состоянии. Приказ приведёт только к ещё большим напрасным жертвам. Так почему бы не позволить врагу совершить эту ошибку?

Мы просто подождём, пока Республика не захлебнётся в собственной крови.

Зеттюр верил, что для Имперской армии это был единственный приемлемый вариант. Другими словами, война, в конечном счёте, не про героев или выражение рыцарства, а про то, насколько эффективно сможешь убивать врагов.

Иначе говоря, этот конфликт неизбежно перерастёт в тотальную войну.

— Поэтому мы как следует отметелим вражеских солдат и припасы. Я прошу, чтобы мы составили план наступления с этой целью, и это всё, что я хотел сказать на этой раз.

— Конечно, почти наверняка наше будущее уже решено, — вот о чём говорили застывшие выражения лиц его коллег и подчинённых.

— Ты безумец, — сказали они.

Предложенная им операция противоречила представлению о здравом смысле почти каждого. — Оставить часть своей территории незащищённой и сделать упор на ликвидации полевой армии врага. И прикончить её вращающейся дверью? Стали бы вы приказывать армии, существующей ради защиты отчизны, провести эту операцию? — никто не мог воздержаться от подобных мыслей.

Но штабисты, сидящие здесь, рано или поздно поймут — иного пути нет. Он не был уверен, когда именно, но знал, что они придут к этому плану благодаря военным преимуществам, по всем пунктам кроме эмоционального.

— Я согласен. Нам явно следует сосредоточиться на уничтожении полевой армии врага, — несмотря на колебание остальных, Рудерсдорф чётко объявил о своей поддержке идеи Зеттюра. Он был в курсе, что потомки строго осудят их, однако принял решение и уверенно заявил о своей позиции.

— Это спятивший мир, где многообещающих юнцов бросают в битву насмерть друг против друга, чтобы увидеть, кто сможет пролить больше всего крови… И мы, похоже, войдём в историю как их вожаки. Раз так, тогда давайте хоть немножечко улучшим ситуацию, положив конец войне своими собственными руками.

— У меня есть идея… Мы наступаем. Другими словами, я верю, что наилучший план — убегать вперёд!

И в силу вышесказанного он внёс лишённое рациональности предложение: воевать не за территорию, а за армию.

— …О Боже, почему ты позволяешь происходить таким вещам?

Срыгнув содержимое своего желудка, в том числе всё съеденное вчера вечером, магический младший лейтенант Уоррен Гранц плакался небесам в уголке своего жилья. Его ужасало одно лишь упоминание о том, через что он прошёл только что.

Я ударил лопатой по голове Республиканского солдата, чьё имя мне неизвестно, и продолжил размахивать как безумец. Затем приказ вернул меня в чувство, и вскоре после этого нам скомандовали отступать.

Я вливал ману в вычислительную сферу так, словно от этого зависела моя жизнь, чтобы очертя голову мчаться по небу.

Только я оторвался от земли, как несколько пулемётов начали в меня палить.

Я лихорадочно сформировал оборонную оболочку и защитную плёнку. Я обязан был убраться отсюда несмотря ни на что. С этой мыслью, я сбежал, совсем забыв о прикрытии.

Вот тогда это и произошло. По какой-то причуде судьбы или проделке дьявола, я увидел комбата, неистово набирающую высоту. Несмотря на покров ночи, она воодушевляющим голосом пела гимн — командир батальона. Я не мог поверить своим глазам, и испугался, что она убежит в одиночку и оставит меня позади, поэтому попытался последовать за ней.

— Не хочу оказаться брошенным позади, — вот о чём я думал, когда начал подъём, но в тот же миг старший лейтенант Вайс появился словно из ниоткуда, схватив меня за руку и потянув вниз. Когда я вернулся на базу, он устроил мне разнос: «С чего бы тебе приближаться к командиру, пока она служит нашей приманкой? Ты в своём уме?» — но если бы он меня не спас, я превратился бы в фарш подобно тем двум парням, которые пришли на фронт одновременно со мной.

Тогда я думал лишь о том, чтобы вернуться обратно, поэтому смутно помню, что было до того, как мне удалось лечь на безопасный курс.

Глядя на действо, записанное моей вычислительной сферой, хочу поблагодарить Бога за что, что мне каким-то чудом удалось добраться под столь плотной огневой завесой.

То было лишь несколько секунд. Реакция двоих из седьмого взвода запоздала всего-то на секунды, но они заплатили за этой своими жизнями.

Один беспечный миг. Но он так много значил.

В ту же секунду, как я прибыл на тыловую базу, к моим рукам вернулось ощущение удара по чьей-то голове, и мне стало плохо. Нет, не только мне. Все новобранцы чувствовали то же самое.

Вина — она была такая, словно я внезапно стал непростительным преступником.

И прямо рядом с нами и мучившими нас тревогами, старшие офицеры преспокойно начали допрашивать военнопленных.

— Колись давай. В противном случае моя рука может и соскользнуть.

— Расслабьтесь. Мы соблюдаем военное право. Если вы, братцы, поклянётесь как военнопленные, то ваши права не нарушат.

— Не беспокойтесь. Мы не палачи. Мы достойные, благоразумные люди.

…Я не мог в это поверить.

Я не мог поверить, что люди были способны на это.

Это поле боя.

Я понял, что будут совершены всевозможные жестокие, бесчеловечные вещи. Я и сам солдат. Я думал, что не стану колебаться исполнять свой долг, пока служу в армии.

…Ключевое слово: думал.

Но что это было?

Солдатский долг ли, который необходимо исполнить для защиты отчизны?

Мой долг?

Я не мог вынести чувство. То было странное ощущение, словно я теряю себя навечно.

Я не хотел вспоминать свой первый…свой первый раз, когда я убил кого-то собственными руками.

На поле боя люди умирают слишком легко. Люди, с которыми ты однажды ночью обедал, к завтраку исчезают.

За столь короткое время, я совершил убийство, а мои друзья погибли.

Рейнский фронт — самый настоящий ад.

Сильное желание бежать промелькнуло у меня в голове.

Но затем…

Дневальный подошёл сообщить нам, что завтрак готов. Поскольку мы находились на тыловой базе, я был вправе использовать временную офицерскую столовую.

Иначе говоря, я обязан есть в офицерской столовой.

Прополоскав рот и разгладив униформу, я увидел в зеркале своё измождённое лицо. Всего за один день я превратился в чудовище. Я не мог поверить, что это был я.

— …Теперь я повидал войну.

Тихо.

Мои сокровенные мысли соскользнули с языка сами по себе.

Опираясь на раковину, я едва смог сдержать подступающий приступ рвоты, а затем посмотрел на небеса.

Да как же могут все нормально действовать в этом безумном мире войны?

Только я вошёл в офицерскую столовую, как ощущение усилилось.

Она была забита офицерами из моего батальона. Я слышал, что командир поела и уже приступила к работе. А офицеры не торопясь болтали.

Несмотря на то, что происходило совсем недавно, я даже услышал смех. Все улыбались и разговаривали, расслабившись. Мне претило кое-что в контрасте между этим зрелищем и безумием, заполняющим поле боя.

Дневальный обслужил меня, подав еду на стол, но разве ж у меня может быть аппетит? Даже так, я всё ещё обладал выработанной за время военной карьеры привычкой через силу пропихивать еду в глотку при необходимости.

При помощи кофе я размочил твёрдое печенье и заставил себя съесть его с беконом. Я никоим образом не почувствовал бы вкус, однако понимал, что оно нужно моему телу для выживания, поэтому проглотил его.

— Людям необходимо есть, даже в такие времена. Это то же самое, что через силу пропихивать еду в глотку, когда я был истощён в училище, — вот что я себе говорил, но мне потребовалось крайне много времени, чтобы завершить приём пищи.

Затем я обнаружил себя направляющимся в маленькую аудиторию для обычных утренних уроков.

Мой склад ума заключался в рефлекторном следовании приказам от повторения строевой подготовки, вновь и вновь. Даже в подобные времена, когда у меня не было силы воли, я всё ещё оставался солдатом.

Затем я осознал, что хочу разразиться смехом.

— …Погодите-ка, что произошло?

— Я могу смеяться, — это было поразительное, ободряющее открытие.

Полагаю, я не ожидал этого ввиду своей ситуации. Похоже, человеческий дух до нелепого стойкий.

— Ой, мне нельзя опаздывать.

У меня так много времени отнял завтрак, даже при том, что солдатам, хвалёным за свою постоянную бдительность, положено управляться с ним быстро.

В результате в то утро я не мог терять ни минуты. Если бы я стоял, витая в облаках, то не успел бы вовремя на лекцию. Когда я осознал, который час, то помчался по коридору.

— Это магический младший лейтенант Гранц, я вхожу.

— Гранц? Конечно, заходи.

Но когда я добрался туда, то парты были пусты, за исключением нескольких ротных командиров и ключевых офицеров, озадаченно взглянувших на меня.

— Я опоздал? — тревога промелькнула у меня в голове, но взглянув на часы, оказалось, что я успел аккурат на пять минут раньше.

Всем полагалось прибыть туда к этому времени.

Как правило, я никогда не оказался бы единственным, кто туда спешит.

— В чём дело? У тебя же вроде сегодня выходной.

Должно быть, лейтенант Вайс понял, почему я пребывал в замешательстве, и после того, как он кое-что сказал, до меня, наконец, дошло.

— Сэр, к моему стыду, я думал, что у нас сегодня занятия.

Полагаю, шок от прошлой ночи был таким сильным, что ничего из сказанного ими не отложилось у нас в памяти. Подмигивая, лейтенант Вайс объяснил, что по возвращении нам даровали увольнение. Поскольку моя голова была забита другими вещами, сегодня утром я проснулся рано, но они, по всей видимости, думали, что я неспешно завтракал в своё удовольствие. Иными словами, вышестоящие офицеры полагали, что я расслабленно завтракал в свой выходной, поэтому и не проконтролировали меня.

Я должен был догадаться раньше.

— Мне жаль.

— Что? Да не парься. Но раз уж ты тут, скажи мне, что думаешь о вылазке? — молвил лейтенант Вайс, указывая на стул. Не похоже, чтобы другие офицеры возражали, поэтому я решил составить им компанию… Ну, это была хорошая возможность. В конце концов, что посеешь, то и пожнёшь.

— Честно говоря, я был в трансе. Не успел я опомниться, как уже вернулся на базу.

Я не хотел умирать, поэтому был полностью поглощён принятием мер. Однако если спросите меня, что я собственно делал, скажу, что мои воспоминания расплывчаты.

Это смущало, но я был с ними честен.

— Ага, вот как это проходит, полагаю.

— Ну, отличная работа, что выжил. С этим в качестве твоего первого боевого опыта, последующий должен быть намного проще.

Однако и в самом деле не похоже, чтобы офицеры винили меня. В училище мне бы устроили разнос: «Не теряй там голову!» На фронте они реалистичнее; они одобрили то, что я выжил.

Вообще-то они хорошо ко мне отнеслись, словно быть деликатным — норма.

— Каждый обязан пройти ту полосу препятствий. Ну, если переживёшь тренировку командира, считай, что ты более-менее в порядке.

— Лейтенант Серебрякова закалилась, просто летая за ней.

— Ну, да, так и есть… Кто-то хочет поменяться со мной местами?

— Ха-ха-ха-ха. Я заместитель командира, поэтому не могу летать с ней.

— Ротным командирам не прокатит кучковаться, так что к несчастью реалии моих обязанностей не позволяют мне поменяться с тобой местами, лейтенант.

— Действительно, как жаль, — лейтенант Серебрякова надула щёчки в недовольстве, словно и в самом деле злилась.

Собравшиеся здесь личности, создающие эту мирную атмосферу, являлись старослужащими, которые на днях так неистово работали.

Мне внезапно показалось, что я мог бы вздохнуть с облегчением. Лишь мгновением ранее я был так потрясён, но теперь начинал понемногу успокаиваться.

Никто этого не сказал, но я уверен, что они все расстроились, когда в первый раз стреляли и убили кого-то.

Но теперь у них есть те воспоминания, и они не расстроены ими.

— Не напрягай мозги слишком сильно, лейтенант. Просто сосредоточься на том, чтобы остаться в живых.

Кто-то похлопал меня по плечу, и они отпустили меня. Это доказывало, что более опытные офицеры признали, что я чуть покруче, чем едва вылупившийся птенец.

На следующий день…

Для Тани, всё идёт уж слишком хорошо. Прежде всего, когда она просыпается, завтрак и кофе уже аккуратно для неё приготовлены.

Нет изматывающих артобстрелов и врагов, забредающих в её воздушное пространство, поэтому после мирного приёма пищи, её первые административные задачи проходят гладко. Крайне гладко. Запрос, удовлетворение которого обычно заняло бы недели, принимается в один присест, и припасы доставляются сразу же.

Насколько же это может ужасать? Бережливость — работа снабженца, но он, улыбаясь, передаёт магические детонаторы и особые пули, заряжаемые интерференционными формулами. Встреча с ухмыляющимся коллектором или аудитором показалась бы более реалистичной… Нет, на самом деле они все немыслимы.

Это первый раз, когда всё проходит согласно процедуре; я никогда и представить себе не могла, что можно настолько дружелюбно произвести доставку припасов и проверку документации. Находясь в полнейшем изумлении, Тане ничего не остаётся, кроме как быть настороже по отношению к этой неожиданной эффективности.

В конце концов, проверки снабжения и документации действуют по железному правилу прецедента и «не раскачивай лодку». Иными словами, их можно описать практически как самопроизвольный феномен.

Если они ведут себя необычно, это, должно быть, признак аномальных условий. «Полагаю, мне не стоит выходить наружу некоторое время, разве что только вынужденно», — думает Таня; она не прочь готовиться к любому возможному случаю.

— Сегодня точно намечаются проблемы, — уверенна в этом, Таня морально готовится. Она отдаёт солдатам в окопах строгий приказ смотреть в оба. Она распорядится, чтобы воинская часть пребывала в боевой готовности второго уровня. Она будет приглядывать за врагом и сделает приготовления, чтобы удостовериться в способности быстро среагировать.

Затем, почему-то, ничего не произошло, и уже пора обедать. Еда подана. Настоящий стейк с квашеной капустой. Есть даже ревеньский* сок на десерт.

Всё это только что прибыло по необычайно гладко функционирующим путям снабжения.

Всё члены её батальона восторженно бросаются есть, но она до сих пор не может поверить в это, и слегка проверяет пищу перед тем, как съесть.

Завидую парню, который сорвал джек-пот тем картофельным отравлением, и добился перевода в безопасную зону.

Мне интересно, не хотят ли они уже послать меня в тыл из-за того, что я могла подтолкнуть иностранную политику в отношении Содружества. Если схлопочу пищевое отравление, то они с радостью мною пожертвуют, поэтому мне нельзя беспечно заболеть.

Конечно, смотреть, как подчинённые уплетают мясо за обе щеки — сущая пытка.

Грустно быть единственной, кому приходится ждать, неописуемо, если оказывается, что всё в порядке. Я не могу это больше выносить. Неохотно сопоставляя желание и благоразумие, я уже готова наброситься на мясо, и вот тогда-то происходит это.

Лейтенант Вайс вбегает с телеграммой, и в итоге Таня упускает возможность поесть.

— Майор, это от командования.

Не имея иного выбора, кроме как отложить нож и вилку, чтобы отдать честь, Таня — само воплощение недовольства.

Не будь он таким благоразумным, я бы тут же вышвырнула его.

Хотя бы читай ситуацию. Лучше бы этой было крайне важным, раз уж ты мешаешь моему шансу приятно покушать на фронте, где практически ничего нельзя загадывать наперёд. Возмущённая до глубины души, я не могу удержаться от ворчливого ответа, даже зная, что это эмоциональная реакция.

— …Я кушаю, лейтенант Вайс.

Моя интонация не переходит в осуждение, однако досада слегка различима. Большинство подчинённых заколебались бы, если их начальник заговорит с ними таким голосом. Никто не хочет навлечь на себя гнев босса. Но при особых обстоятельствах они не сдадутся. И это — одна из таких редких ситуаций.

— Мои извинения, но это весьма срочно.

И я чую неприятности из того факта, что он показывает не тубус с сообщением, а просто короткую шифровку.

— Хм? Не приказы?

Обычно приказы приходят по телеграфу.

Если они адресованы командиру, то никому не позволено читать их до него, за исключением радиста.

Поэтому короткие шифровки используются, когда нет необходимости или возможности отправить телеграмму.

По сути, это становится либо дурацким, либо крайне раздражающим и дурацким.

— Нет, вас вызывают явиться немедленно.

— Вызывают явиться немедленно? Поняла.

Эх, что за день.

Он становится ужасным.

1. ↑Sani — санитар (разг. сокр. от нем. «Sanitarer»)

---

1. ↑ Траншейная стопа — сезонное заболевание, разновидность отморожения, суть которого заключается в поражении ступней ног из-за продолжительного воздействия на них холода и сырости при вынужденной малоподвижности.
2. ↑ Обаяние для пропаганды — отсылка к событиям, описанным в побочной истории.
3. ↑ Бомбануть китайское посольство в Белграде — инцидент произошёл 7 мая 1999 года в 23:45 по местному времени в Сербии во время войны НАТО против Сербии. В этот день «высокоточной» бомбой уничтожено посольство Китая в Белграде. Погибло три человека. НАТО отрицало вину, ссылаясь на то, что пользовалась устаревшими картами, в результате чего и произошёл данный инцидент, так как здание посольства было построено лишь в 1993 году.
4. ↑ Альбионское кулинарное искусство — скорее всего, тут имеется в виду хаггис, шотландское национальное блюдо, которое далеко не всем будет по вкусу.
5. ↑ Продув — имеется в виду продув ёмкостей для воды в субмарине, что приводит к её всплытию.
6. ↑ Корейская война — конфликт между КНДР и Республикой Корея, рассматриваемый как опосредованная война между США и их союзниками и силами СССР и КНР. В экономическом отношении Япония получила от войны немалые выгоды. На протяжении конфликта Япония являлась главной тыловой базой южной коалиции. Поставки в американские войска были организованы через специальные структуры обеспечения, которые позволяли японцам эффективно торговать с Пентагоном.
7. ↑ Навести тишину при помощи лопаты — заткнуть кого-то путём насилия. Неважно, сбив с ног, вырубив или просто убив.
8. ↑ На западном фронте без перемен — экранизация одноименного романа Эриха Марии Ремарка, где повествуется обо всём ужасе и бессмысленности Первой мировой войны.
9. ↑ Операция «Орлиный коготь» — операция 24.04.1980г вооружённых сил США на территории Ирана с целью спасения 53 заложников из посольства США в Тегеране. Закончилась полным провалом.
10. ↑ Дайгонген — Токугава Иэясу, основатель династии сёгунов Токугава.
11. ↑ Ревень — съедобное растение, относящееся к многолетним травам.