Кажется, я много плакала, пока спала. Вот только почему? Меня что-то расстроило? Или я видела тот самый сон? Сама не понимаю.

Щёки все в слезах. Я пытаюсь вытереться, и ощущаю нечто странное: правая рука не достаёт до лица. Запястье болит. От потрясения потихоньку начинаю приходить в себя.

Осторожно приподнимаю голову — все словно плавает в тумане — и смотрю на правую руку. На ней сомкнут незнакомый браслет — чёрный, глянцевый, широкий. Вдобавок ещё и с цепью, которую милой никак не назовёшь. Совсем не в моём стиле.

Больше всего меня беспокоит цепь. Когда я пытаюсь шевелить правой рукой, она натягивается и мешает. Рука вытянута над головой и к чему-то прикована. Слежу глазами за цепью и вижу ещё один браслет, на ножке кровати.

Мысли всё ещё путаются, но я, наконец, начинаю осознавать, в каком положении нахожусь. Я лежу не в постели, а ничком на полу. Похоже, меня приковали наручником к ножке кровати, так что встать и уйти не получится. Скована только правая рука, и я могу двигаться.

Я подползаю ближе к кровати, а когда могу более-менее свободно шевелить правой рукой, упираюсь в пол обеими ладонями, осторожно приподнимаюсь и принимаю полусидячее положение.

Голова кружится.

Что со мной случилось? Как я здесь оказалась?

Пытаюсь вспомнить, но память забита белым шумом. Мысленно настраиваю её в поисках прошедших событий.

Первым делом вспоминается зловещая вывеска.

В голове на мгновение всплывает надпись:

«Добро Пожаловать в Обсерваторию

“Сириус”»

На вывеске, омытой скудным сумеречным светом, какой-то вандал перечеркнул слово «Обсерватория» красной краской из баллончика и подписал сверху: «Отчаяние».

«Добро Пожаловать в Отчаяние

“Сириус”»

Точно, я в обсерватории «Сириус». Частная астрономическая обсерватория, если посмотреть на здание сверху, то у него форма звезды. Пять острых оконечностей — застеклённые гостевые комнаты в форме равнобедренных треугольников. Центральная часть, правильный пятиугольник, — зал с куполом, и когда-то именно оттуда люди наблюдали через телескоп за звёздами.

Похоже, я лежу на полу в одной из гостевых комнат.

Память постепенно проясняется.

Всё хорошо, я сейчас всё вспомню.

Меня зовут…

Самидарэ Юи*. Мне шестнадцать лет.

И я детектив.

Нас, пятерых детективов, собрали в обсерватории «Сириус» по поручению одного очень серьёзного клиента. Работа для детективов — смысл жизни. Чем больше загадок она сулит, тем сильнее нас привлекает.

Вот только наниматель так и не объявился.

Теперь можно не сомневаться — нас обманули. Кто-то задумал совершить преступление, собрал нас, и теперь я здесь, в таком вот незавидном положении.

Стоит мне осознать, в какой ситуации я оказалась, как меня начинает одолевать страх. Не знаю, кто за всё это в ответе, но меня приковали к кровати. А уж от мысли о том, что, пока я была без сознания, ко мне кто-то прикасался, я и вовсе покрываюсь гусиной кожей. Со мной же не сделали ничего странного? Ладно, мне не больно, ран нет — уже не так страшно.

Поправив сползшие набок очки, я оглядываюсь.

На кровати валяется мой рюкзак. Выходит, я в своей комнате. Окна занавешены. Выглянуть наружу я не могу, но понятно, что за окнами темно. Либо потому что ночь, либо из-за снега…

В углу комнаты установлен телескоп. Я его с собой не привозила, он с самого начала тут был. Вспоминаю, что не смогла посмотреть через него на звёзды из-за снегопада.

Оборачиваюсь. Входная дверь закрыта, так что посмотреть, что творится в зале-пятиугольнике, я тоже не могу.

Слишком тихо…

Куда делись все остальные? Почему никто до сих пор не поднял шум? Возможно, они, как и я, прикованы к чему-то и не могут двигаться. Или просто ещё не успели очнуться.

Не знаю, кто и что тут замышляет, но нельзя допустить, чтобы у него всё получилось.

Я должна ему помешать.

Я же детектив.

Для начала нужно сделать что-нибудь с наручником. Пока он пристёгнут к ножке кровати, я даже встать не могу. В месте, где начинается цепь, на браслете замочная скважина, но ключа нигде не видно.

Ходить с кроватью на привязи тоже не получится.

Стоп.

У кровати округлые и вытянутые ножки, всего их четыре, по углам. Наручник пристёгнут к одной из них. Но… Если у меня получится поднять кровать, то я, пожалуй, смогу снять с ножки наручник и освободиться.

Самая обычная деревянная односпальная кровать. Мне должно быть по силам справиться с ней самой.

Недолго думая хватаюсь за угол кровати и пытаюсь её поднять. Не без труда, но даже мне, с моими слабыми руками, удаётся оторвать её от пола. Этого достаточно. Нужно приподнять её так, чтобы проскользнул наручник, только и всего.

Мысленно даю себе команду: «Раз, два, три!» — толкаю со всей силы, и ножка отрывается от пола на несколько сантиметров.

Снимаю наручник.

Ура, мне неожиданно легко удалось обрести свободу.

Возможно, пристегнувший меня человек думал, что девочке не под силу сдвинуть такую кровать. Спасибо ему, что недооценил.

Наконец-то получается подняться с пола. Когда я резко встаю с места, в глазах темнеет, но это ерунда. Я делаю несколько наклонов вперёд, разминаясь, а потом встаю во весь рост. Теперь всё хорошо. У меня всё получится.

Как была, с наручником на правой руке, я приоткрываю дверь и выглядываю в зал-пятиугольник.

Ни души.

Озираясь по сторонам, я выхожу из комнаты.

В центре зала простенький деревянный круглый стол. Раньше на нём, наверное, располагался круглый железный пьедестал, а на пьедестале — большой телескоп, но его уже давно убрали. Осталось лишь ничем не занятое пространство.

Зал пуст, не слышно ни звука. Электронные часы на стене показывают, что уже за двенадцать. Судя по тому, как темно снаружи, это двенадцать ночи, и как раз недавно наступил следующий день.

«Эй, вы где?» — хочу закричать я, но одёргиваю себя.

Это ещё что?..

Из-за стола виднеется пара детских ног. Чёрные лоферы* и длинные чёрные носки. Я с первого взгляда понимаю, чьи это ноги: одной из детективов, прибывших сюда вместе со мной.

Киригири Кёко.

Она лежит, вытянувшись, на полу. Похоже, упала на живот.

И не шевелится.

Обхожу стол, чтобы подойти туда, откуда виднеются ноги. Какие же они тоненькие! Икры и ляжки по-детски изящные. Юбка с тщательно отглаженными складками раскинулась, будто раскрытый веер.

Она в порядке?..

Осторожно подхожу всё ближе, и невольно замираю.

Её голова лежит на боку, правой щекой вниз, лицо смотрит точно в мою сторону. Одна из косичек упала на щеку и прикрывает маленький рот. Глаза закрыты. Кожа у неё белая: кажется, прикоснёшься — не ощутишь и капли тепла; она с самого начала была бледной, даже когда мы встретились впервые, но сейчас это бросается в глаза особенно сильно.

Она что… Мертва?

Нет, узенькая спина едва заметно вздымается и опускается.

Она просто без сознания?

Издалека непонятно, но я не решаюсь подходить ближе, чтобы проверить, жива она или нет. А всё потому, что рядом с её правой рукой валяются огромные окровавленные ножницы.

Наверное, это садовые ножницы, такие надо держать обеими руками. Клинки толстые, кажется, что с любой веткой справятся. Обычно такими стригут деревья. Что же нужно было резать, чтобы на них остались пятна крови?..

Сначала я подумала, что это кровь Киригири, но на вид она невредима. На одежде и на полу следов крови тоже нет.

Тогда чья кровь на ножницах?

Если судить по тому, что ножницы валялись прямо рядом с ней, напрашивается вопрос — а не сама ли она ими воспользовалась?

Мне страшно, потому-то я и не решаюсь подойти ближе.

Что произошло с Киригири Кёко? Чья это кровь?

Я обязана выяснить!

Пока оставляю её лежать, где нашла, и двигаюсь по направлению из зала. Я иду к ближайшей комнате для гостей. Дверь слегка приоткрыта.

Аккуратно тяну ручку двери на себя.

В комнате горит свет. Занавески на окнах задёрнуты, так что и из этой комнаты не посмотреть, что происходит снаружи.

Под одеялом на кровати отчётливо проступает человеческий силуэт. Там кто-то лежит — должно быть, ещё один детектив. Издали кажется, что человек под одеялом безмятежно спит.

Только вот он совсем не дышит.

Медленно, едва переставляя ноги, я подхожу и смотрю на кровать.

Мужчина на кровати уставился в потолок, слегка приоткрыв рот. Кажется, он представился как Амино Эйго, тоже детектив, лет тридцати пяти. Он меня совсем не замечает и спит с открытыми глазами.

— Прошу прощения, что бужу, но… — пытаюсь с ним заговорить.

Никакого ответа.

Я с самого начала понимала, что он не услышит, как бы громко я его ни звала. Ведь достаточно было только войти в комнату, чтобы ощутить, как в ней веет отчаянием.

Мужчина лежит с открытыми глазами и не шевелится.

Сдерживая рвущийся из горла крик, осторожно протягиваю руку, хватаю одеяло за краешек и медленно тяну в сторону…

И тут лицо мужчины поворачивается ко мне.

Отбросив одеяло, я отшатываюсь. Голова мужчины заваливается набок, утыкается носом в подушку и замирает. Нормальный человек не способен так повернуть голову, не меняя положения тела, но тело неподвижно. Да и голова приняла совсем уж неестественное положение.

Причину я понимаю, когда откидываю одеяло ещё чуть-чуть.

Его шею кто-то разрубил надвое, отделив голову от тела.

Под одеялом всё залито кровью, и кажется, что пронзительно-алый цвет вот-вот выжжет мне сетчатку. Я зажмуриваюсь, стараясь прогнать из своего мира все цвета, и быстро пячусь назад.

Меня трясёт. Вдруг стало очень холодно. Температура в помещении правда упала? Или всему виной то, что я только что увидела кошмарный труп? Очень холодно, но с меня льет пот.

Пошатываясь, иду в следующую комнату.

Дверь точно так же слегка приоткрыта. С трудом, но комнату можно разглядеть через щель. На кровати под одеялом лежит тело ещё одного детектива.

Не хочу смотреть, не хочу ничего знать.

Но я обязана посмотреть, обязана узнать.

Раз уж я зовусь детективом, то должна смотреть в лицо реальности. Даже если реальность сулит трагедию и отчаяние…

Я переступаю порог и подхожу к кровати. В комнате не видно следов борьбы. А лицо лежащего на кровати человека выглядит умиротворённым, безмятежным и даже в чём-то красивым.

На лице мужчины светло-серые очки. Но и им не скрыть застывшую на нём печать смерти. Его имя Эмби Сиита. Молодой детектив. То есть он был молодым детективом.

Приподнимаю одеяло и вижу, что и у него голова отделена от тела.

Подмечаю ещё кое-что странное: голова на подушке, несомненно, Эмби, а вот туловище — уже не его. Я точно помню, что Эмби был довольно мускулистым, но тело под одеялом оказалось дородным и явно принадлежало мужчине средних лет.

Я уже видела это тело: у Инудзуки Ко, ещё одного из приехавших сюда детективов.

Ч-что всё это значит?

Вокруг творится какой-то нескончаемый кошмар. В моей маленькой голове не умещается такое количество разной информации.

Вылетаю из комнаты, перехожу к следующей. И уже примерно представляю, что там обнаружу.

Как я и думала, на кровати лежит труп Инудзуки Ко. Вот только можно ли его так называть? Туловище-то не Инудзуки. И на тело Эмби оно не похоже. Выходит, это туловище Амино, которого я нашла первым?..

А, так головы и тела перемешали.

Обнимаю себя руками, пытаясь согреться, и обречённо плетусь в центральный зал.

Безумие какое-то. Как всё это могло произойти?

Из пятерых приехавших в «Сириус» детективов трое мертвы. К тому же трупам отрубили головы, поменяли тела местами и оставили лежать в комнатах.

Кроме нас в обсерватории никого нет. Мы ещё и приехать сюда не успели, как снаружи разыгралась настоящая метель, и всё вокруг завалило снегом. Можно сделать вывод, что больше никто не смог бы к нам попасть.

Амино Эйго, Эмби Сиита, Инудзука Ко, Самидарэ Юи, Киригири Кёко. Из нас пятерых трое мертвы, а двое живы. Я их не убивала, само собой. Мне пока не удалось восстановить в памяти всё произошедшее, но я не смогла бы убить трёх человек, а потом благополучно об этом забыть. Да и зачем мне, в таком случае, понадобилось саму себя сковывать наручниками? Меня точно пристегнул к кровати кто-то другой. И, возможно, я должна была стать его следующей жертвой.

Но кто этот человек?

Если рассуждать методом исключения, то оставшийся выживший.

Неужели она…

Снова подхожу к ней. Киригири Кёко всё ещё лежит на полу.

У неё голова на месте. Её тоненькую шею перерубить было бы гораздо проще, чем шеи троих взрослых мужчин. Но она в полном порядке. И рядом с ней, как по заказу, подходящее для расчленения орудие…

Чем дольше её разглядываю, тем яснее вижу лишь безобидного ребёнка.

Могла ли она вот так просто отрезать головы троим мужчинам?

Нет, что за глупости!.. Но ведь…

Наблюдаю за ней, всё ещё держась немного на расстоянии. Ну да, с виду она миленькая девочка, но есть в её облике нечто таинственное и загадочное. И когда мы с ней разговаривали, мне казалось, что она довольно скрытная, старается не показывать эмоций. Возможно, что-то заставило её стать детективом в таком возрасте…

Я всё не решаюсь ничего предпринять, но вдруг в руке Киригири что-то блеснуло.

Ключ?..

Я вздрагиваю. Ключ от наручников!

Если предположить, что человек, убивший троих детективов — это человек, сковавший меня наручниками, то разве ключ от наручников в руке не доказательство её вины?

Если это и впрямь ключ от наручников, значит…

Нужно убедиться. Мне в любом случае хотелось поскорее снять наручник с правого запястья.

Подхожу ближе. Как только могу медленно и осторожно протягиваю руку. Чтобы заполучить ключ, мне нужно забрать его из её ладони.

Её пальцы сомкнуты на ключе, подобно бутону маленького белого цветка. Бережно раскрываю их, один за другим.

Аккуратно забираю ключ и снова отхожу. Она не просыпается.

Торопливо засовываю ключ в скважину повисшего на моей правой руке наручника. Подходит. Поворачиваю, раздаётся щелчок, и наручник открывается.

Вместе с облегчением приходит отчаяние. Получается, она и есть убийца? Не знаю, что случилось с ней самой, но пока выходит, что, расправившись с тремя мужчинами и приковав меня к кровати, она потеряла сознание. Может, силы подошли к концу, а может, у неё вообще анемия.

Чтобы ещё раз убедиться, что ключ настоящий, вставляю его во второе отверстие и поворачиваю. Наручники вновь с щелчком открываются.

Тут Киригири у моих ног едва заметно шевелится, как будто услышав щелчок наручников.

Она сейчас очнётся!

Быстро отхожу ещё на полшага назад.

Она всё ещё лежит на животе, и её открывшиеся глаза смотрят на пол. Несколько секунд спустя она уже приподнимается и, потирая глаза рукой, смотрит на меня растерянным взглядом. Она сидит на полу, явно пребывая в замешательстве.

А потом вдруг видит ножницы. Невинное выражение её лица тут же сменяется холодной сосредоточенностью. Она протягивает к ножницам правую руку, чтобы их поднять.

— Ни с места! — приказываю я.

Однако она не собирается останавливаться.

Делать нечего.

Я отталкиваюсь от пола, подскакиваю к ней и защёлкиваю на её левом запястье наручник. Затем с силой тяну за цепь и пристёгиваю второй наручник к подлокотнику стоящего рядом кресла.

Она прикована к креслу. Оно не такое уж большое, и рассчитано на одного человека, но, похоже, с её тоненькими ручками его с места не сдвинешь. Теперь её правой руке не дотянуться до ножниц.

Она опускает руку и смотрит на меня без выражения. В глубине её глаз мне всё же удаётся разглядеть толику укоризны.

— Зачем ты это сделала, онээ-сама*? — спрашивает она спокойно, не повышая голоса.

Может, она и говорит со мной вежливо, но в её глазах нет и тени девичьей скромности или покорности. Ничего удивительного. Просто она меня так называет. И всё же, когда она обращается ко мне с таким невинным лицом, я готова спутать её со своей сестрёнкой…

Мотаю головой, отгоняя накатившие сентиментальные чувства.

— Зачем? Это я тебя должна спрашивать — «зачем»? — пинаю лежавшие на полу ножницы, чтобы они оказались ещё дальше от неё. — Я-то думала, мы с тобой неплохо поладили… Ты убила троих человек?

— Убила?.. Троих?.. — на миг её глаза с удивлением округляются, но потом она задумчиво опускает взгляд. — Вот как… Значит, слишком поздно…

Она опускает голову, не пытаясь подняться или сдвинуться с места. И выглядит очень удручённой.

— Не строй из себя невинность! Зачем ты их убила? А со мной — что хотела сотворить?

— Успокойся. Я их не убивала.

— Не убивала, говоришь… А кто, если не ты?! Трое из пяти мертвы, и живы только мы с тобой. Раз я никого не убивала — убийца ты.

— А ты можешь доказать, что их не убивала?

— Доказать? Вот тебе живой свидетель, — указываю на себя пальцем. — Я сама недавно пришла в себя. Очнулась и нашла три трупа. Я их не убивала, и я уверена в этом так же, как и в том, что я — это я, невинная девушка шестнадцати лет, которая учится в женской школе, и чей знак зодиака, кстати, Дева.

— Раз так, то я тоже сама себе свидетель и заявляю о собственной невиновности.

— Нет уж, так не пойдёт. У тебя в одной руке были ножницы — орудие убийства, а во второй — ключ от моих наручников. Вот тебе и вещественные доказательства. Ну что, есть возражения?

Скрестив руки на груди, я смотрю на неё сверху вниз.

Она так и сидит сбоку от кресла с вытянутыми вперёд ногами и глядит на меня исподлобья. Преимущество по всем фронтам на моей стороне: я в выигрышном положении, и логики в моих словах больше.

— Я сама впервые увидела ножницы пару минут назад. И насчёт ключа от наручников ничего не помню…

— Ты сжимала ключ в руке.

— Значит, кто-то вложил его мне в руку. — Киригири медленно качает головой. — Похоже, кто-то подложил мне ножницы и ключ, пока я была без сознания.

— И кто же?..

— Кто знает... Может, один из прибывших сюда с нами детективов, а может, ты, Юи-онээ-сама.

— Ничего такого я не делала. Я здесь жертва.

— А с моей точки зрения всё выглядит так, будто ты ни с того ни с сего на меня напала, и это настораживает, — она демонстрирует мне левую руку с наручником.

— Я на тебя не нападала. Это вынужденные меры предосторожности. Ты сама потянулась за ножницами.

— Я увидела окровавленные ножницы и хотела их взять, чтобы получше рассмотреть, это же естественно.

— Естественно? Мне бы такое и в голову не пришло.

— Но ты же детектив, — она смотрит на меня с лёгким удивлением, не поднимая головы.

Я не знаю, что ответить, и кусаю губы.

— Ну…

— Кого-то убили, верно? Если так, тем более следует внимательно изучить орудие убийства. Действительно ли рану нанесли этим орудием, совпадает ли его форма по форме с раной? Мог ли им воспользоваться любой человек? Нет ли у оружия каких-нибудь особенностей? Сколько оно весит? Какой оно длины? И ещё…

— Да знаю я, — перебиваю её, почувствовав себя уязвлённой. — Но разве можно трогать улики голыми руками, а, крошка-детектив? Отпечатки пальцев оставишь.

— Да, — немного замешкавшись, отвечает она. — Ты права. Это моя оплошность. Я ещё толком не проснулась. Прости меня, — она покорно извиняется.

— А может, на ножницах и так уже есть твои отпечатки? Ты хотела это скрыть, вот и попыталась за них схватиться.

— Да, наверное, именно так всё и может выглядеть, — она смотрит на ножницы, прищурившись. — Это точно орудие убийства?

— Скорее всего. Ими как раз можно без труда отделить голову от тела.

— Отделить голову?..

— Да, у всех троих головы отрезаны… Но ты-то и так это знаешь. Может, руки у тебя на вид и тоненькие, но даже ты, вооружившись такими крепкими острыми ножницами для стрижки деревьев, смогла бы перерезать шею человеку.

Она некоторое время молчит, никак не отреагировав на мою реплику. Я думала, что увижу на лице Киригири признаки беспокойства, ведь она под подозрением, но её взгляд остаётся холодным, как и всегда. Более того...

— Произошло нечто очень загадочное, — её глаза сияют такой чистотой и непорочностью, что взгляд хочется назвать невинным.

— Вот уж точно, никак не могу взять в толк, — язвительно отзываюсь я, — как малышка вроде тебя могла совершить подобное зверство?

— Я же сказала, что не убивала их. Ты всё ещё не понимаешь, что случилось, Юи-онээ-сама?

— И кто же, в таком случае, их убил? Все остальные-то мертвы. И они точно не прикидываются мёртвыми, у них головы отрезаны. Или ты считаешь, что их убила я?

— Нет, — тут же отвечает она. — Я, конечно, сказала, что твоё поведение меня настораживает, но на самом деле не думаю, что ты убийца.

Неожиданно.

В нашем положении ей объективно остаётся только одно — обвинить в убийствах меня. Но она исключила меня из подозреваемых, интересно, с какой целью?..

— И почему ты так не думаешь?

— Вспомни, как мы потеряли сознание. Кажется, это случилось около восьми. Мы как раз все собрались здесь и обсуждали, что будем есть на ужин.

Да, точно…

Из-за ложного вызова мы все оказались в непростом положении. Снаружи уже стемнело, началась метель, и обратно было не вернуться. Мы как раз собрались за круглым столом, чтобы решить, что делать дальше.

И вдруг один из нас ни с того ни с сего свалился на пол без чувств. Кажется, это был Амино. Он просто покачнулся и рухнул, как подкошенный.

А потом непонятно откуда повалил белый дым. Кто-то крикнул: «Пожар!». Но огня видно не было, и жара я тоже не почувствовала. Я растерялась, не зная, что делать, и сама не заметила, как тоже лишилась чувств. Понятия не имею, что со мной произошло.

— Дым шёл оттуда, — Киригири указывает под стол.

Там валяется предмет, похожий на небольшую алюминиевую банку.

— Это ещё что?.. — залезаю под стол и достаю неизвестный предмет. — Похоже на банку из-под сока, но дырки для питья нет.

— Думаю, это портативный дымогенератор. Кто-то бросил его под стол. К счастью, внутри был не слезоточивый или снотворный газ, но плотный дым заволок всё вокруг, и стало ничего не видно.

Я лишилась чувств почти сразу, так что не знаю, что произошло потом.

— Что с нами случилось?

— Я и сама не совсем понимаю. Но вы все попадали на пол, и я тоже быстро притворилась, что потеряла сознание, — отвечает Киригири.

— Притворилась? В смысле — притворилась? Хочешь сказать, что с тобой одной всё было нормально?

— Да. Дым был безвредным. Мне кажется, все потеряли сознание не из-за дыма, а по какой-то другой причине. К тому же, когда на пол упал первый человек, никакого дыма ещё не было. Возможно, в какой-то момент нам всем дали снотворное. Ты ничего такого не помнишь?

— Хм… Снотворное, говоришь…

Не знаю, как остальные, а я с тех пор, как приехала в обсерваторию, ничего не ела и не пила. Ни у кого не было возможности подсыпать мне снотворное.

Но ведь и правда, я себя чувствовала как будто пьяной до того, как потеряла сознание. Но я думала, что просто приболела…

— Выходит, из нас всех тебе одной удалось избежать опасности? Почему?

— Полагаю, дело в том, что я много тренируюсь, — сухо отвечает она. — У меня хорошо получается предвидеть возможную опасность. Обычно сначала меня просто одолевает плохое предчувствие, или внутренний голос подсказывает, что что-то не так, но потом, когда всё уже случилось, я осознаю, что мои предчувствия можно было объяснить логически… Мой дедушка говорит, что я «слышу поступь бога смерти».

Похоже на то, как если бы талантливый математик вывел теорему без вычислений, а потом долго бы бился над тем, чтобы её доказать. Я не раз слышала о подобных случаях. А вдруг и у неё есть талант подобного рода?

Нет, стоп, мы пока не знаем, почему потеряли сознание, так что всё, что она говорит, может оказаться выдумкой. А если она и впрямь убийца, то в том, что ей удалось избежать опасности, как раз нет ничего странного…

И вообще, о каких ещё тренировках она говорит?..

— Когда все попадали на пол, я поняла, что кто-то приступил к осуществлению преступного плана, — продолжает Киригири. — Я сама притворилась, что упала, и наблюдала, что злоумышленник будет делать дальше. Но потом снова услышала поступь бога смерти.

— Что произошло?

— Эта поступь была звуком шагов самого злоумышленника. Он оказался очень осторожным человеком. Подошёл и заставил меня вдохнуть какое-то вещество. Не хлороформ и не эфир. Кажется, и не анестетик тоже… Возможно, какой-то наркотик. Он поднёс к моему лицу платок, и я пыталась не вдыхать, задержав дыхание, но всё же потеряла сознание…

Выходит, она тоже лишилась чувств.

Эй, стоп, погодите-ка…

Ножницы, обезглавленные трупы, транквилизатор, от которого все потеряли сознание…

Всё это кажется до боли знакомым. И не просто знакомым — я знаю, чем всё это должно закончиться. Но… Да нет же, быть не может. Ладно, нужно дослушать, что скажет Киригири. Возможно, я ошибаюсь.

— Убийца знал, что ты не потеряла сознание, а просто притворилась?

— Не думаю. Мне кажется, он подошёл с платком к каждому из нас. Чтобы никто уж точно не очнулся.

— А потом?

— Моё сознание затуманилось, но я всё равно пыталась сопротивляться.

До сих пор Киригири рассказывала обо всём холодно и равнодушно и тут вдруг выдержала паузу. Как будто собирается гордо объявить, какого успешного результата достигла.

— И?..

— Я схватила убийцу за руку.

— Схватила? — разочарованно переспрашиваю я. — И только-то?

— Да. К сожалению, мне не удалось его поцарапать или укусить, но я коснулась его руки. Всё вокруг было затянуто дымом, и единственная зацепка, которая у меня есть, — мои ощущения в тот момент, когда я к нему прикоснулась, — она разглядывает собственные пальцы.

— И что ты почувствовала?

— Рука была мужская.

— Правда? Ты уверена?

— Ничего примечательного в руке не было, но она точно принадлежала мужчине. Мужскую руку очень легко отличить от женской, по размеру ладони и пальцев.

— Ну, знаешь… А опыт в таком у тебя есть? Ты хоть раз держала мужчину за руку?

Когда я задаю этот вопрос, она вздрагивает и замирает.

Следует долгая пауза…

А потом она продолжает говорить с таким видом, будто ничего и не произошло:

— Я никогда никого не убивала, но знаю об ощущениях убийцы в момент убийства, потому что всё это изучала. Тут то же самое. Ясно? Ладно, тогда продолжу…

— Погоди, что за теоретические рассуждения? Так ты что, ни разу с мальчиком за ручку не держалась?.. — дразню её я, и она снова замолкает.

Теперь-то она уж точно разозлилась. Она отворачивается, всем видом давая понять, что больше говорить не намерена.

Может, я и впрямь переборщила. У неё детское личико, и она так искренне реагирует на мои слова, но при этом строит из себя взрослую, как тут не поддразнить немного?

— Ну прости меня, что прицепилась! — извиняюсь я. — Папу-то ты за руку держала, так? Этого вполне достаточно, чтобы сделать вывод, так что продолжай!

— Я не помню.

— А?

— Я не помню, как это — держать за руку папу.

Киригири прикрывает глаза и проводит рукой по лбу, будто хочет откинуть с лица чёлку. Пока это её самый эмоциональный жест за всё время, что мы знакомы.

— А… Понятно, — говорю я, пытаясь сгладить ситуацию.

Как всё сложно-то… У неё определённо есть свои скелеты в шкафу, но если мы начнём говорить о них — никогда не доберёмся до сути происходящего.

— Короче говоря, ты хочешь сказать, что человек, который тебя усыпил, — мужчина, и поэтому ты сделала вывод, что убийца не я.

Киригири кивает, всё ещё не глядя в мою сторону.

Среди приехавших в «Сириус» детективов всего две девочки: я и Киригири. Если она сделала верный вывод об убийце, то может исключить меня из списка подозреваемых.

— Но я же говорю, — с сожалением вздыхаю, — мне самой с самого начала было ясно, что я никого не убивала. И самой себе мне это тоже доказывать не нужно.

— А вот для меня ещё ничего не доказано.

— Серьёзно? Хочешь сказать, что не убедишься, пока не возьмёшь меня за руку?

В ответ Киригири отворачивается, будто пытается подобрать слова, но её взгляд всё же смещается в мою сторону, и она осторожно кивает.

— … Дай руку, — не слишком решительно говорит она и требовательно протягивает мне правую руку.

А ведь она серьёзно. Вдруг это ловушка?

Может, она и есть убийца, и всё, что она сказала, — ложь, чтобы заставить меня подойти ближе. Может, она чем-нибудь вооружена, и ей нужно меня подозвать, чтобы достать.

Киригири Кёко… Я пока плохо её знаю. У меня не было времени толком с ней пообщаться, и за наше короткое знакомство я выяснила только то, что она очень загадочная и у неё сложные отношения в семье. Пусть даже она утверждает, что не считает меня убийцей, мне не с чего ей доверять.

— Ладно. Пожмём друг другу руки в знак примирения, — я не тороплюсь к ней подходить. — Но по-настоящему мы это сделаем не сейчас, а когда поймём, что на самом деле произошло, и благополучно выберемся отсюда.

— Что ты имеешь в виду?

— Сядь в кресло, — велю я.

Всё это время она сидела на полу, рядом с креслом, но теперь послушно устроилась в нём.

— Давай сюда правую руку.

Она послушно протянула мне руку.

Я очень осторожно подхожу и беру её маленькую руку в свою. Держу крепко, и кажется, что если сожму руку чуть сильнее, она треснет, как тонкий фарфор.

Её левая рука пристёгнута к креслу наручником. Пока я держу её правую руку, она не сможет на меня напасть.

Мы обмениваемся взглядами, всё ещё держать за руки так, будто изучаем друг друга.

— Ну? Убедилась? Ладно, об этом мы позже поговорим. Мне, как детективу, тоже нужно кое в чём убедиться.

— В чём?

— Во-первых, мне нужно ещё раз всё здесь осмотреть, — мы говорим, всё ещё держась за руки. — Я пока что тебя подозреваю. Раз ты детектив, то должна меня понять. Мне нужно подкрепить или опровергнуть свои подозрения. Я ещё кое в чём не удостоверилась, чтобы уверенно утверждать, что убийца именно ты. Короче, мне нужно проверить, не мог ли убийца прийти снаружи, убедиться, что больше никто, кроме нас пятерых, не мог сюда попасть.

— А ты до сих пор этого не сделала?

— … Я, вообще-то, сама недавно проснулась, — растерялась я. — Возможно, был и шестой, незваный гость… Если мне удастся это доказать, то я тебя освобожу.

— Тебе нужно поспешить, иначе снег уничтожит все улики. Обрати особое внимание на окна и входную дверь, нет ли там чьих-то следов.

— Я всё проверю.

— Если незваный гость и правда был, то это точно мужчина. И, возможно, он всё ещё прячется где-то в здании, — на лице Киригири слабая тень беспокойства.

— Знаю, и я проверю, нет ли его здесь. В одиночку, ясно? Прости, но тебе пока придётся посидеть тут. И ещё мне нужно привязать тебя и за правую руку.

Если она всех убила, то и наручники тоже её. А раз так, у неё может оказаться запасной ключ, и тогда она освободится, как только я уйду. То есть мне нужно сковать ей обе руки.

— Я не желаю тебе зла.

— Знаю. Как раз наоборот: если бы тебе не хватило ума до чего-то подобного додуматься, то и с расследованием бы точно возникли проблемы, — Киригири холодно смотрит на меня.

Вот только… Мне нужно было её приковать, но других наручников или верёвки, чтобы привязать её руку, у меня не нет.

— Возьми мою ленту.

— … Можно?

— Если это поможет узнать правду, то да, — она кивает.

У неё две косички, справа и слева, и я отвязываю у одной ленточку. Лентой я приматываю её правую руку к ручке кресла. Теперь к креслу привязаны обе руки.

— Я осмотрю все комнаты. Если где-то в обсерватории прячется незваный гость, то он тоже может перемещаться из комнаты в комнату, чтобы я его не нашла. Но в холле ты, так что он будет у тебя как на ладони.

— То есть я должна сидеть и смотреть, не появится ли он.

— Именно. Но у тебя связаны обе руки, так что незваный гость может быть для тебя опасен. Он же безжалостный убийца. Если вдруг увидишь его — кричи что есть мочи. Я сразу тебя спасу.

— Правда спасёшь?

— Если незваный гость действительно здесь, то ты точно невиновна. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы тебя защитить.

— Вот как… Мне кажется, если он появится, будет уже слишком поздно, — Киригири держится так, будто всё происходящее её не касается. — Только позволь заметить: даже если выяснится, что незваный гость существует, из этого нельзя сделать вывод о моей невиновности. Он может здесь прятаться и не из-за убийств, а по другой причине, к тому же…

— Ой, да хватит уже, — прерываю её я. — Если в подобной ситуации кому-то вздумалось затаиться, ясное дело, хорошего от него не жди, и пнуть его от души не помешает.

— …Ну да. — покорно соглашается она.

— Сложно поверить, что в такую метель кто-то мог добраться до нашей глуши… Но ладно, пойду всё осмотрю.

Оставив Киригири одну, я поочерёдно захожу в каждую комнату, начиная с ближайшей, и внимательно изучаю всё, что внутри. Отодвигаю занавески, проверяю замки на окнах, ищу следы на снегу снаружи.

Осмотр окон не занимает много времени. В результате я устанавливаю, что во всех комнатах окна заперты изнутри. Никаких следов снаружи я не нашла. Ни в одной комнате нет отверстия для кондиционера или любых других дополнительных дырок в стенах. Получалось, что запереть окно снаружи невозможно.

Дальше принимаюсь за вход. Входная дверь была заперта, и когда осматриваю снег снаружи, не нахожу следов и там.

В итоге мне не удаётся найти ни одного доказательства тому, что кто-то проник в обсерваторию снаружи. И внутри я не обнаружила других выживших, помимо Киригири, то есть никакого незваного гостя.

В центральном зале меня ждёт Киригири, всё ещё прикованная к креслу.

— К сожалению, похоже, тут и правда никого, кроме тебя и меня, нет.

— Снаружи на снегу следов не было?

— Нет. В метель следы, конечно, быстро заметает, но всё равно на месте человеческих следов остались бы хоть какие-то углубления. Ничего такого там нет.

Убийство становится всё более загадочным. А может, следует, наоборот, сказать, что теперь всё предельно ясно. Обсерваторию «Сириус» можно сравнить с закрытой банкой. Крышка завинчена, содержимое никуда не денется, но и больше его тоже не станет. И если у нас три трупа и два выживших, то один из выживших — убийца.

То есть убийца — Киригири Кёко.

И она выжидающе смотрит на меня.

Жаль, но освободить её я пока не могу.

Если мыслить здраво, по всему выходит, что убийца именно она. Но в действительности я никак не могу смириться с подобным выводом. Могла ли она, маленькая девочка, убить троих взрослых мужчин, а потом разложить их тела на кроватях?

— Я уже ничего не понимаю… Что здесь вообще творится?! — вырывается у меня. — Это место, то странное поручение… Но кое-что я точно поняла: в чёрном письме была описана не работа, для которой нас собирались нанять, а то, что с нами произойдёт, когда мы сюда приедем.

— Юи-онээ-сама, — осторожно окликает меня Киригири, не дав договорить. — О чём это ты?

— В смысле — о чём? О поручении, ясное дело. Вместе с ним же было ещё одно, чёрное письмо. Там говорилось об этом месте, об оружии, которым воспользуется убийца…

— Покажи мне его.

— Ну ладно…

Оставив Киригири привязанной к стулу, я ухожу в свою комнату и роюсь в рюкзаке. Отыскав чёрное письмо, возвращаюсь обратно в зал.

— Разверни и покажи.

Она не просто говорит, а требует, и я подчиняюсь, даже не задумываясь, почему так поступаю. Достаю из конверта сложенное письмо, написанное на тонкой чёрной бумаге. Там белыми буквами написано то, о чём я говорила.

Увидев письмо, Киригири бледнеет так, что в лице не остаётся ни кровинки.

— Юи-онээ-сама… Тут не просто убийство…

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, это игра.

1. ↑ Здесь и далее — в японском языке фамилия традиционно ставится перед именем, а не наоборот. То есть Самидарэ — это фамилия, а Юи — имя.
2. ↑ Лоферы — туфли без шнурков, похожие на мокасины с каблуком. Часть женской школьной формы во многих школах.
3. ↑ «Онээ-сама» — «онээ» — обращение к старшей сестре, «-сама» — именной суффикс, выражающий крайнюю степень почтения. В частных женских школах младшие ученицы иногда обращаются таким образом к старшим.