Интерлюдия 19.в (Эмма)

— Балет, верховая езда, школа моделей или скрипка. Выбери что-нибудь одно, Эмма. Одно.

— Или может... может… может, я вообще ничего не выберу, и…

— И? — в голосе отца слышалась усталость. Он оглянулся через плечо и затем свернул на боковую улицу. Сумка с кучей разных пачек мороженого стояла между сидений.

— Может, мы всё-таки переедем? В южной части есть отличные места, и я буду ходить в ту же школу, и…

— Нет.

— Папа!

— Я искренне ненавижу в этой жизни всего три вещи. Первая — разбирать носки по парам, вторая — гладить, и третья — переезжать. Я смог свалить первые две на твою маму, но третье — это смена всего уклада жизни. Мой уклад жизни, например, подразумевает дом, в котором я буду жить до самой смерти.

Эмма нахмурилась, отвернулась к окну и надула губы:

— Этот город — отстой. Броктон-Бей — отстой.

— Что здесь не так?

— Всё разваливается. Ну, просто… покажи мне любой дом, и я сходу найду тебе в нём десяток проблем.

— В каждом доме есть проблемы.

— Не в каждом! Например, вот я ходила на день рождения Крис, и…

— Крис?

— Кристина, — снисходительно заметила Эмма, — на прошлой неделе. Ты уже забыл?

— Почему бы не звать её Кристиной? Отличное имя.

— Потому что андрогинность — это круто, папа. Для модели это такая фишка. Скажем, я никогда не обрежу волосы, но… — она оборвала предложение на середине, отвечая на звонок. — Алло?

— Эмма! — Хриплый голос в трубке звучал восторженно. На фоне слышалась чья-то болтовня. Легко было представить очередь детей к телефону-автомату.

— Тейлор, — ответила Эмма, улыбаясь.

— Ладно, я буду говорить быстро, у меня только две минуты, а ещё 50 центов нужно оставить на звонок папе. Мы сегодня пересекли озеро и добрались до того водопада, только не то чтобы это был водопад, больше похоже на лестницу воды, и мы поскальзывались и падали с мокрых камней, и Эльза — та девочка в бикини, которая последние три дня ужасно выделывалась — она съехала не по той стороне и зацепилась лямкой, прикинь? Лямка не оторвалась, но так растянулась, что купальник больше не держится…

Эмма рассмеялась, откидываясь на спинку сиденья.

Было облегчением услышать, что Тейлор оказалась чем-то так увлечена, пускай, в сущности, и какой-то ерундой. Она потеряла мать всего год назад и ещё не полностью оправилась. Её улыбка была далеко не такой широкой, как прежде, смех запаздывал на несколько секунд, как будто ей нужно было время, чтобы решить, можно ли улыбаться. А ведь раньше её ничто не ограничивало. Они развлекались как хотели, болтали о чём угодно. Абсолютная открытость. А вот в последнее время Тейлор слишком часто избегала просмотра некоторых фильмов, избегала некоторых занятий и тем для разговоров.

Эмма задумалась о том, насколько нелегко было с Тейлор, когда та постоянно ныла. Иногда она звонила, они шли гулять — почти как обычно — но Эмме всё чаще казалось, что вечера и выходные с её лучшей подругой потрачены впустую, они больше её не радовали.

Вряд ли Тейлор можно было назвать плаксой, но она частенько давала волю слезам.

А вот это? Бессмысленная, бесполезная, глупая, односторонняя беседа, где она и слова не могла вставить? Наверное, это хороший признак. Появилась надежда, что всё приходит в норму.

— …И надо было слушаться папу, он мне раз десять повторил, что мне стоит взять больше книг, а я захватила только три, и каждую прочитала уже по два раза. Моя…

Голос Тейлор всё ещё звучал в трубке, когда Эмма почувствовала папину руку на плече и опустила телефон, обратив внимание на окружающую обстановку.

Машина стояла посреди узкой улицы с односторонним движением. Кто-то передвинул мусорный контейнер, перекрыв конец проулка.

Она оглянулась через плечо, на другой конец улицы. За ними остановился белый фургон, габаритные огни горели. Из него вышли и направились в их сторону человек двадцать, все азиаты. Члены АПП.

“Разве такое бывает при свете дня!” — подумала Эмма.

Слабо слышался голос Тейлор из телефона:

— ...Когда вернусь, я, наверное, смогу пересказать тебе эту книгу слово в слово. Может, если попрошу кого-нибудь из вожатых, смогу найти ещё.

Сердце бешено стучало, и Эмма сбросила звонок. Какая-то часть её объяснила, что это было нужно, чтобы не отвлекаться, сосредоточиться на более важной проблеме.

— Держись, — сказал ей отец.

Она ухватилась за сиденье, и он нажал на газ. Машина поехала к мусорному контейнеру, ближайшие из бандитов перешли на бег.

“Слишком медленно”, — подумала она.

Машина уткнулась в контейнер. Только после того, как передний бампер коснулся его, отец сильнее надавил на газ. Вместо того, чтобы протаранить на полной скорости, он пытался сдвинуть преграду.

Контейнер не шелохнулся.

“Его чем-то подперли. Или сняли с колёс. Или и то, и другое”.

Позади стояло слишком много людей, развернуться не получится. Только если отец не хотел ранить или убить кучу народа. Даже если бы он захотел, возможно, ничего не выйдет, и что он тогда будет делать? Нет никаких гарантий, что он сможет сдвинуть контейнер, если повторит попытку и врежется в него.

— Вызови полицию, — сказал отец.

Она едва понимала его.

— Эмма! Вызови полицию!

Она завозилась с телефоном. Девять-девять…

“Почему руки не слушаются?!”

Девять-один-один.

Окно рядом с ней разлетелось на мелкие осколки, она вскрикнула. И снова начала кричать, когда чья-то рука вцепилась ей в волосы, наполовину стянув с сиденья и натянув ремень безопасности так, что он впился в плечо и бедро. У человека не хватало силы, чтобы оторвать её от сиденья, но ей было больно. Она не думала ни о чём, только хотела, чтобы боль прекратилась. В голове крутились картинки того, что будет, если человек снаружи дёрнет в немного другом направлении и протащит её лицом через осколки стекла в окне. Эмма вцепилась в руку напавшего, пытаясь ослабить боль от того, что её тянули за волосы, телефон выпал и покатился под ноги.

Она упёрлась ногой в пол машины, выталкивая себя наверх, будто бы пытаясь помочь нападавшему.

От боли и ужаса Эмма отстегнула ремень безопасности, но почти сразу пожалела об этом.

Она просто хотела, чтобы боль прекратилась, но сейчас уже две пары рук тянули её из окна машины. Жёсткая ткань джинсовой куртки выломала остатки стекла, и Эмма рухнула на мостовую, осколки впились ей в кожу.

“Надеюсь, куртка не порвалась, она такая дорогая”, — подумала она. Бессмысленно, глупо, потрясающе неуместно. Просто бред.

Будто очень издалека она слышала крики отца, который в безотчётном ужасе всё повторял и повторял её имя.

Бандиты вокруг неё были одеты в тёмно-красное с бледно-зелёным. Конечно, были и другие цвета, в основном чёрный, но контраст красного с зелёным бросался в глаза. Лица некоторых были открыты, другие повязали платки на нижнюю половину лица. Один повязал бандану как повязку на один глаз. У неё не получалось думать достаточно связно, чтобы посчитать напавших.

Она запоздало заметила, что у них есть ножи.

Отец опять выкрикнул её имя.

“Хватит, папа. Ты меня отвлекаешь,” — она понимала, насколько нерациональными сейчас были её мысли. Странно, но она казалась себе абсолютно спокойной — только это было неправдой. Сердце бешено стучало, она едва могла дышать, неуместные мысли путались, и всё-таки она как-то ухитрялась чувствовать себя более собранной, чем когда-либо.

По крайней мере, она не истерила и, как ни странно, была этим довольна, хоть и переживала — не описалась ли.

— Повернись, сучка рыжая, — сказала одна из девушек, стоявших рядом, и подкрепила приказ резким пинком по рёбрам.

Она перевернулась и уткнулась лицом в горячий асфальт. Чьи-то руки потянули с неё куртку. Рукава вывернулись, подвёрнутые манжеты зацепились за запястья.

Если бы она сама её снимала, пришлось бы поменять позу, чтобы достать руки. Вместо этого потянули сильнее, так, что стало больно, и затем куртка оказалась у них.

— Эй, Янь, — сказал один из ребят. Его акцент звучал почти мелодично, — за тобой должок.

— Миленько! — Судя по голосу, говорила молодая девушка.

“Моя куртка...” — с сожалением подумала Эмма.

— Можно отправить эту сучку за город, — сказал один из них, — запереть её на одной из ферм и подержать немного. У неё неплохие сиськи, можно её продать.

— Дебил что ли? Если исчезает белая — её ищут.

Кто-то открыл дверь машины и залез внутрь. Было слышно, как открывается бардачок и на пол, к её телефону, падают какие-то вещи.

Кажется, от этого зависела её жизнь, но она не могла вспомнить, нажала ли "вызов", прежде чем бросила телефон. От этого зависело, валяется ли её телефон на полу машины с набранным номером, или власти определяют её местонахождение по сигналу и уже отправляют помощь.

Кто-то снова дёрнул её за волосы, затем возникло ощущение, что их оторвали, и последовало резкое освобождение.

Она рухнула лицом на мостовую, почти весь удар пришёлся на скулу.

Ей обрезали волосы, и она только что разбила лицо.

— Лицо, — пробормотала она.

— Что ты там бормочешь, рыжая? — спросила стоящая над ней девушка. Эмма повернула голову и увидела, что та держит длинные рыжие пряди.

— Не... только не лицо, пожалуйста. Я сделаю всё, что угодно, только не лицо.

С той секунды, как отец схватил её за руку, она была как в бреду. Как будто всё происходило не с ней. Ну не может она в такой важный момент так тупить. Ей не хотелось быть таким человеком.

— Всё, что угодно? — спросил парень с повязкой на глазу. — Например?

Она попыталась ответить, но в голове было пусто.

В голову приходило что-то совсем неподходящее.

— Значит, всё-таки лицо. Держите её.

Она никогда по-настоящему не боялась, но десять минут назад всё изменилось. Конечно, она нервничала на сцене, беспокоилась о подарке на Рождество — получит ли тот, который хотела? Но не боялась.

До того, как одноглазый головорез произнёс последнее предложение, она никогда по-настоящему не знала страха. Не знала, что чувствует олень, когда волки вонзают в него зубы, не знала, что испытывает заяц, бегущий от хищной птицы. Она словно стала одержимой, белый шум, в который превратились её мысли, когда она пыталась придумать ответ, сейчас окутал весь разум. Она почувствовала прилив адреналина, вызванный инстинктом "бей или беги", но этого не было достаточно.

Их было больше и многие из них были сильнее её, даже с учётом бушующего в ней сейчас адреналина. Двое прижали ей руки к бокам, а кто-то другой встал рядом с ней на колени, надавливая ей на голову, не давая повернуть её. Бросив взгляд наверх, она увидела девушку не сильно старше себя, с кольцом в носу и потрясающими фиолетовыми тенями на веках. На ней была её куртка.

Эмма слышала, как всё ещё кричит её отец, но сейчас его голос казался совсем далёким.

Одноглазый сел на неё верхом, ухватил левой рукой за волосы, прижал её голову к земле.

Он держал длинный и тонкий нож, лезвие, шириной не более пальца, хищно сужалось к кончику. Как он называется? Стилет? Он прижал плоскость лезвия к кончику её носа.

— Нос, — пробормотал он. Лезвие скользнуло к глазу. Отодвинуться не получалось: всё, что она могла — закрыть глаз, ощущая, как подрагивающее веко касается стали. — Глаз…

Лезвие коснулось её губ. Стальной поцелуй.

— Рот…

Лезвием он откинул в сторону волосы, закрывающие лицо, подцепил остриём серёжку.

— Ты сможешь закрывать уши волосами, — тихо прошептал он. Кончик лезвия оттягивал серёжку, пока её лицо не исказилось от боли. — Так что я возьму оба. Что ты выбираешь?

Она не понимала, из-за охватившего её ужаса не могла воспринимать информацию:

— А?

Во второй раз нож пришёл в движение, почти нежно касаясь частей тела:

— Один глаз, нос, рот или оба уха. Янь думает, что готова стать членом банды, а не простой шлюхой, и чтобы доказать это, она отрежет то, что ты выберешь.

— Чёрт возьми, Лао, — сказала девушка с густыми тенями. Казалось, она веселится. — Что за херня!

— Выбирай, — повторил он ещё раз, как будто его не слышали.

Эмма сморгнула слёзы, пытаясь найти решение, возможность сбежать.

А потом она увидела, что кто-то сидит на корточках на крыше машины отца. Девушка. В чёрном костюме, на голове капюшон, позади плащ, который развевался явно не по воле тёплого морского бриза, дующего со стороны пляжа. В прорезях металлической хоккейной маски она увидела белки глаз.

"Помогите!"

Тёмная фигура не двигалась.

Лао, одноглазый, взял нож за острие и протянул его девушке с густыми тенями. Та подхватила нож и поднесла его вплотную к глазу Эммы, коснувшись века.

— Выбирай, — сказала девушка. — Нет, подожди…

Он взяла клок срезанных у Эммы волос и запихнула ей в рот.

— Жри, а потом выбирай.

Эмма открыла рот, чтобы умолять о помощи, но не смогла вдохнуть. Но не столько из-за волос или человека, сидящего у неё на груди, сколько из-за страха — он был почти материален.

Из всех людей, которых она знала, сейчас она вспомнила именно Тейлор. Та тоже попала под своеобразный “нож”, у неё тоже отрезали невосполнимую часть. Не нос или глаз. Маму. И когда она обнаружила потерю, в лучшей подруге Эммы будто погасла искра, исчезла яркость. Она стала другой.

Она испытала своё первое реальное чувство страха, когда члены банды атаковали машину, первый раз она испытала ужас, когда Лао объявил, что порежет ей лицо. Но когда она подумала о Тейлор, о том, что станет на неё похожа — эта мысль вызвала у неё панику, совершенно новый уровень страха.

“Я не стану как Тейлор”.

“Я не…”

“Я не настолько сильна, чтобы пережить такое”.

На время забыв про нож, она выгнулась, начала отбиваться, сражаться за жизнь. Нечленораздельный звук вырвался из её глотки, крик, рычание и стон отчаяния одновременно — ужасный звук, неожиданный даже для неё самой. Она сбила с себя Лао, освободила одну руку и подняла её — не чтобы закрыться от удара, а чтобы атаковать. Её пальцы нащупали глаз бандита, и она с ожесточением вонзила в него ногти, зарываясь в мягкие ткани так глубоко, насколько могла, и провела рукой вниз, царапая веко, глазное яблоко, скулу и щеку.

Он закричал и ударил её с такой силой, что ей оставалось только надеяться, что это не кастет.

Кастеты… оружие. Она с опозданием вспомнила про нож и посмотрела на девушку с тенями на веках.

Женский силуэт в черном плаще держал девушку, заломив ей руку с ножом за спину.

Чёткое отточенное движение — и рука вывернулась чуть дальше, чем следовало. Девушка с тенями рванулась, потеряла равновесие, и вес её тела скрутил конечность ещё сильнее. Девушка закричала и, уронив нож, свалилась на землю — рука безвольно дёрнулась и упала, согнувшись под неестественным углом.

Девушка в чёрном повернулась к Лао. Плащ колыхнулся в сторону, и на мгновение она превратилась в ожившую тень, расплывчатое пятно посреди поля боя. Когда она вернулась в обычное состояние, поза её уже изменилась, а нож, лежавший на земле, оказался у неё в руке.

Трепеща в бессильном ужасе, Эмма наблюдала, как девушка надвигалась на Лао, который боком пятился назад в попытке спастись. Девушка в чёрном преодолела разделявшее их расстояние и, вытянув руку, взмахнула ножом, полоснув по правому глазу Лао.

Остальные головорезы уже лежали на земле. Та, что держала её руку перед неистовой атакой Эммы, теперь валялась без сознания. Женщина, должно быть, прежде стоявшая рядом с отцом Эммы, валялась, уткнувшись лицом в асфальт, вокруг неё расплывалось кровавое пятно.

Оставался только один, тот, что держал Янь за левую руку. В мгновение ока он оказался на ногах и побежал, держа открытый рюкзак Эммы в одной руке и роняя содержимое бардачка. Никчёмные безделушки. Пакетик конфет, справочник водителя. Вещи, которые он взял лишь бы что-то взять.

Девушка в плаще была небольшого роста, отметила Эмма. Совсем юной. Она превратилась в тень и устремилась вдоль переулка, двигаясь быстрее, чем её цель. Она обогнала его и, припав к земле, материализовалась снова. Нож резанул налетчика по внешней стороне колена, и тот рухнул на землю. Он вывернулся, оттолкнувшись от земли, резко пнул ногой, попав девушке в колено, и она упала на него сверху.

Последовавшая битва длилась недолго и её нельзя было назвать равной. Бандит попытался схватить свою противницу, но его руки нащупали лишь бестелесную тень. Он перевернулся, упёршись руками и коленями, и попытался встать, но героиня его опередила, материализовавшись над ним, опираясь рукой о стену для равновесия. Она перевернулась и рухнула на него всем своим весом, впечатав его лицом в асфальт.

Секунду спустя, девушка в плаще прижимала одну из его рук к двери справа от них. Она пригвоздила его руку к двери стилетом, и начала сгибать лезвие, пока рукоять не отломилась.

— Эмма, — сказал отец. Он вышел из машины и обнял её. — Ты ранена? Эмма?

Одной рукой она пыталась убрать изо рта пряди волос. Не сумев избавиться от них полностью, Эмма так и осталась стоять с неуклюже прижатой ко рту рукой. Вряд ли она могла бы выдать что-то вразумительное, если бы даже попыталась.

Не произнося ни слова, девушка в чёрном плаще побрела прочь от упавшего парня, затем приняла облик тени, и полетела.

* * *

— Эмма?

Эмма уставилась на потолок спальни. Это был голос её сестры.

— Я пошла в магазин, куплю тот шампунь, что тебе понравился.

Эмма повернулась, туго натянув покрывало, глядя на стену.

— Я просто подумала, что сейчас неплохо бы принять душ.

Всё еще оставались клочки бумаги, прилипшие к стене с синей кнопкой, углы плакатов, которые она срывала в порыве эмоций. Среди всех слов на английском языке, не было ни одного, которое подходило под её чувства. Не гнев, не страх, не обида… какая-то смесь всех этих эмоций, которая давила, не давала дышать. Она не могла выносить взгляды парней с плакатов.

— Ну ладно, — сказала сестра, с другой стороны двери спальни. — Мы любим тебя, Эмма. Помни об этом, хорошо?

* * *

Мать говорила через дверь:

— Эмма? Тейлор звонит. Она все ещё в летнем лагере. Вы…

Эмма села в постели, и свесила ноги с кровати.

— Нет, — её голос был хриплым. Сколько дней прошло с тех пор, как она разговаривала?

— Если бы я объяснила, возможно, она могла бы…

В её голове мелькнула картинка: счастливая Тейлор, на другом конце телефона, смеётся, несёт какую-то чушь, буквально за секунду до того как всё случилось.

Они поменялись местами.

— Если вы скажете ей, я отсюда никогда не выйду, — прохрипела она.

Ответа не последовало. Эмма встала с кровати и подошла к двери. Она слышала свою маму с другой стороны.

— Не хочет говорить с тобой прямо сейчас. Мне жаль.

Пауза.

— Нет. Нет, я не знаю.

Ещё одна пауза, более короткая.

— Пока, дорогая, — сказала мама Эммы.

Доски пола скрипнули, её мама ушла.

* * *

— …психотерапевту. Ты могла бы пойти одна, или мы могли бы пойти вместе.

Она скривилась.

— Я… я оставил её номер телефона. Никого из нас не будет. У твоей сестры что-то связанное с общежитием колледжа, ознакомительное собрание. У твоей мамы и у меня работа. Ты знаешь наши номера телефонов, но я подумал, ну...

Молчание.

— Если ты подумываешь о том, чтобы сделать что-то решительное, и не чувствуешь, что можешь поговорить с кем-то из нас, здесь номер психотерапевта.

Эмма обняла колени. Её спина сильно прижалась к двери, позвоночник упирался в доски двери.

— Я люблю тебя. Мы любим тебя. Все двери с двойным замком, поэтому ты в безопасности, еда в холодильнике. Твоя сестра купила эти вещи в твоём любимом магазине. Мыло и шампуни.

Эмма ухватилась за ткань своей пижамы.

— Прошла неделя. Ты не можешь… ты не можешь так продолжать. Мы уйдём, не будем тебя беспокоить, так что приготовь себе что-нибудь, побалуй хорошей ванной, может быть, посмотри телевизор? Возвращайся к нормальному состоянию?

Она вскочила, пересекла спальню, а затем замерла. Некуда идти, нечего делать.

Она стояла там со сжатыми кулаками, глядя на стену со всё ещё прилипающими уголками, оставшимися от плаката.

— Пока, дорогая.

Она застыла на месте, глядя в пустоту, слушая, как её семья занималась своим рутинными делами. Разговаривали, собирались, решали кто в какой машине поедет, кто что будет есть на обед. Приглушённые фразы, когда они обсуждали её.

Хлопнула дверь и ей послышался щелчок замка — настолько слабый, что, возможно, ей почудилось.

Только после того, как все ушли, она отважилась выйти из своей комнаты.

Чашка кофе. Хлопья. Рутина, видимость жизни: разогреть первое, приготовить второе.

Не закончив завтрак, она направилась в ванную. Отложила пакет с дорогим мылом и шампунями и взяла обычный отцовский шампунь. Помылась твердым мылом, ополоснулась, вышла из душа, обтёрлась.

Одевшись, с ещё влажными волосами, она неуверенно подошла к входной двери…

Она шагнула на улицу, оставив дверь незапертой. Она не могла избавиться от мысли, что если вернется, чтобы найти ключи, возможно, больше не сможет снова переступить порог.

К тому моменту, как она достигла конца улицы, зубы начали стучать, хотя холодно не было.

В голове был сумбур. Ноги несли вперёд, и каждый шаг отзывался дрожью в животе, который будто превратился в желе.

Пристальные взгляды были хуже всего… Она будто стояла в центре круга направленных на неё прожекторов. Сколько она ни пыталась убедить себя, что людям до неё нет дела, её не покидала мысль, что все вокруг пялятся, следят за каждым её движением, анализируют, подмечают влажные волосы и грубо срезанную прядь волос на затылке. Неужели они видели переполненную страхом и тревогой жертву, чьё каждое движение буквально кричало “лёгкая добыча”?

Возможно, самым нелепым был страх, что окружающие могли каким-то образом прочесть её мысли, что они знали, какую величайшую глупость она собирается сделать.

С каждым пройденным шагом, страх заполнял её сознание, крупица за крупицей отнимал здравый смысл.

Она обнаружила, что пришла к началу той узкой улочки с односторонним движением. Мусорные контейнеры убраны, минивэна нигде не было видно.

Похоже, это уже не просто поведение жертвы, она будто умоляла, чтобы на неё напали. Шататься без оружия по территории известной банды было чистейшим идиотизмом. На этот раз эти люди могли и в самом деле исполнить свои угрозы. Достаточно было, чтобы кто-то из них её заметил.

Эмме было всё равно. Она была напугана, но это чувство преследовало её каждую минуту последней недели. Сейчас же сейчас страх уступил место отчаянию.

Она надеялась наткнуться на девушку в чёрном плаще. Но ей не повезло. Желудок сводило от голода, полчашки хлопьев явно было мало, но Эмма осталась стоять. Она не взяла с собой ни бумажник, ни телефон, ни часы и не имела возможности ни перекусить, ни понять сколько времени она ждала.

Когда она решила уходить, солнце уже было в зените.

Она не знала куда идти. Домой? Слишком легко было закрыться в своей комнате, спрятаться от мира. Не хотелось ничего делать, не хотелось ни с кем общаться.

Мир оказался страшным местом, наполненным безобразными событиями, и она не могла, как прежде, закрыть на это глаза, не могла выкинуть из головы мысль, что за каждым углом происходит что-то ужасное. По всему миру тысячи людей каждую секунду страдали.

Больше всего её пугало смутное понимание, что каждое из этих событий влекло за собой последствия. Множество нападений, происшествий, больших и маленьких катастроф, отпечатывались в попавших под удар людях. Самые значительные и самые страшные удары уничтожали, стирали личность человека, превращали его в жалкую тень, обречённую заново учиться жить.

В минуту отчаяния Эмма сражалась так, словно борьба могла помочь ей избежать судьбы Тейлор. Тем не менее, она проиграла. Это было невыносимо. Она ненавидела себя.

Она осматривала прохожих в поисках людей, которые смотрели на неё с осуждением. Она не нашла ни одного явно осуждающего взгляда, но не могла избавиться от мысли, что такие люди там были.

— А ты рисковая.

Она почувствовала, как желудок подскочил к горлу, и начала разворачиваться, представляя стоящую у неё за спиной девушку-азиатку с тенями на веках.

Она ошиблась. Девушка была темнокожей, стройной, с длинными прямыми волосами. Взгляд у девушки был жёсткий и пронзительный.

— Рисковая? — Эмма не могла представить менее подходящего слова.

— Раз вернулась. Ты либо хочешь отомстить, либо ищешь меня. Это единственные причины, по которым ты могла прийти. Или всё сразу, смотря насколько ты надломлена.

Эмма открыла рот, затем закрыла. Внезапно до неё дошло. Это была та самая девушка в чёрном плаще.

Она задала вопрос, ради которого с таким риском искала незнакомку:

— Почему… почему ты просто смотрела? Ты ведь видела, что я в беде, но ничего не сделала.

— Я хотела увидеть кто ты.

Наверное, неделю назад Эмма пришла бы в ужас, оскорбилась бы от одной идеи, что просто ради ответа на такой вопрос эта девушка позволила ей страдать и подвергла её жизнь риску. Теперь же, как ни странно, она почти могла её понять.

— Кто я?

— На свете есть два типа людей. Те, кто, переживая неприятности, становится сильнее, и те, кто становится слабее. Люди первого типа обычно выбиваются наверх. Бывают взлёты и падения, но, в конце концов, они побеждают.

— И кто же я? — снова спросила Эмма.

— Ты ведь здесь, верно? — девушка улыбнулась.

Эмма не знала, что на это ответить. Она замолчала, хорошо понимая, что хотя идущие мимо прохожие и могли услышать обрывки их разговора, но не должны были понять ничего важного.

— Я хочу быть тем, кто сильнее.

— Я не беру напарников, и не вступаю в команды.

Эмма кивнула. Она не нашла, что ответить.

Вторая девушка некоторое время изучала её, и, похоже, пришла к заключению.

— Это философия, способ смотреть на вещи. Можешь считать, что мир… как это называется? Только либо одно, либо другое?

— Полярный?

— Да, мир полярный. Но разделённый не на чёрное и белое, а на победителей и проигравших. На сильных и слабых, добычу и хищников. Последнее мне, вроде как, нравится, вот только я — охотница.

Эмма вспомнила легкость, с которой девушка расправилась с бандитами.

— Могу представить.

Девушка улыбнулась:

— И ты никогда не должна забывать самый главный вопрос — тот самый вопрос, на который ты сама даёшь ответ. Кто ты: тот, кто выжил или жертва?

— А в чём разница?

— На нашей грубой, жестокой, маленькой планетке самыми сильными становятся именно выжившие.

* * *

Эмма встала из-за кухонного стола, зная что на неё смотрит вся её семья.

Проблема была лишь в её голове.

Три недели назад, она не могла себе представить, что сможет снова жить нормально, сможет перестать бояться.

Возможно, правильнее будет сказать, что страх не исчез, она просто не выражала его. Притворялась до тех пор, пока это не произошло на самом деле.

— Ты идешь на улицу? — её сестра не смогла полностью скрыть нотку удивление в голосе.

— София зайдёт, — сказала Эмма.

Хочется просто забыть, всё что случилось, оставить позади, двигаться дальше.

— Тейлор вернулась из лагеря сегодня утром, — сказала её мать.

Эмма замерла:

— Хорошо.

— Она, возможно, заглянет.

— Ладно.

Не в силах совладать с раздражением, Эмма торопливо собрала посуду и сложила её в раковину.

— А если она придёт, когда тебя не будет?..

— Я с ней поговорю, — сказала Эмма. — Не переживай.

Она вышла в прихожую, остановилась возле зеркала, чтобы расчесаться. Она подстригла волосы, чтобы укороченная прядь не выделялась.

Она с нетерпением ждала пока они отрастут, и можно будет стереть ещё одно воспоминание о моменте слабости и унижения, забыть о том, насколько близко она подошла к смерти или увечью. До тех пор, это было очередным напоминанием о мерзости, о которой ей хотелось забыть.

Когда она натянула туфли и вышла, София уже ждала снаружи.

— Привет, линчевательница, — улыбнулась Эмма.

— Здорово, выживальщик.

Она заметила приближение Тейлор, сильно загоревшей, до сих пор одетой в ярко голубую футболку с логотипом летнего лагеря, сандали и шорты. Это только усиливало общий детский вид. Тощие как палки руки и ноги. За немного старомодными очками глаза казались чуть больше, чем следовало. Длинные тёмные волосы заплетены в две неровные косички, в одну из которых были вставлены несколько цветных лент в стиле "браслета дружбы". Нескладную внешность подчеркивала широкая простоватая улыбка. Только её рост выдавал настоящий возраст.

Она выглядела так, как тогда, до смерти матери. Будто ей девять, а не тринадцать.

— Это ещё кто, блядь, такая? — пробормотала София.

Эмма не ответила. Она смотрела, как Тэйлор заходит в ворота перед домом, и идёт по дорожке к лестнице, где стояли они с Софией.

— Эмма!

— Ты кто такая, чёрт побери? — спросила София.

Улыбка Тэйлор погасла. На лице отразилось замешательство.

— Мы друзья. Мы уже очень давно дружим с Эммой.

София ухмыльнулась:

— Серьёзно?

Эмма подавила желание съёжиться: — “Чтобы это стало правдой, вначале нужно притвориться”.

— Серьёзно, — повторила Тэйлор. Между бровей появилась небольшая складка. — Что происходит, Эмма? Я давно тебя не слышала. Твоя мама сказала, что ты не брала трубку?

Эмма замешкалась.

Просто поговорить с Тэйлор, объяснить было…

Тэйлор ей посочувствует, будет слушать всё, что она скажет, непредвзято оценит все мысли и эмоции, разделит все тревоги. Но даже мысль об этом была для Эммы невыносимой.

Хотя будет также и дружба. Поддержка. Достаточно было потянуться и взять.

— Мне нравится твоя стрижка, — прервала молчание Тейлор, улыбаясь и разговаривая так, словно она не могла сдержаться. — Тебе удаётся круто выглядеть с любым стилем волос.

Эмма закрыла глаза, потратив мгновение на то, чтобы собраться с мыслями. Затем она улыбнулась в ответ, хотя и не так широко. Она чувствовала, как на неё смотрит София.

Она спустилась на одну ступеньку, положила руку на плечо Тейлор. Та хотела обнять Эмму, но замерла, когда рука Эммы остановила её, не позволяя подойти ближе.

— Ступай домой, Тейлор. Я тебя не приглашала.

Она заметила, как погасла улыбка на лице Тейлор. Остался только след, дрожащая тень веселья:

— Раньше… раньше это не было проблемой. Прости. Я просто была так рада увидеть тебя, мы несколько недель не общались.

— На это были причины. Это просто был способ разорвать связь, от которой я уже давно хотела избавиться.

Вот к этому всё и шло. Последняя тень улыбки исчезла с лица Тейлор:

— Я… что? Почему?

— Ты думаешь, это было так прикольно? Проводить с тобой время последний год? — она так легко находила слова, то что она хотела сказать, не было точным отражением действительности, скорее это было выражением давно сдерживаемых переполняющих её чувств. — Я уже давно хотела разорвать нашу дружбу, ещё до того, как твоя мать сыграла в ящик, просто не находила повода. И потом тебе позвонили, ты ходила вся такая подавленная, и я решила, что если скажу тебе правду, ты что-нибудь с собой сделаешь. Знаешь, я не хотела брать на себя такую ответственность.

Удивительно, с какой лёгкостью она произносила эту полуправду.

— Значит, ты лгала мне, вешала лапшу на уши?

— Я лгала себе больше, чем лгала тебе.

— Пошла к чёрту, — огрызнулась Тейлор и повернулась, чтобы уходить, но София поставила ей подножку. Тейлор споткнулась, и чтобы не упасть, ей пришлось схватиться за калитку.

Тейлор обернулась, удивлённо распахнув глаза, словно с трудом осознавая поступок Софии и то, как безучастно стояла и смотрела Эмма.

Затем она убежала.

— Полегчало? — спросила София.

Стало ли легче? Нисколько. Хотя Эмма не смогла заставить себя почувствовать вину или стыд, но... было как-то не по себе.

Однако негативные эмоции оказались сметены чувством нарастающего спокойствия. Одним напоминанием о старой, слабой, жалкой, дрожащей Эмме стало меньше. Ещё один шаг к Эмме новой.

* * *

Телефон Эммы завибрировал. Она вскочила с кровати, сдержав недовольный вздох.

Как можно тише она вытащила из-под кровати коробку, оделась и спустилась вниз.

Отец сидел за кухонным столом. Глаза округлились, он встал.

Она прижала палец к губам, и он замер, с открытым ртом.

— Мне нужна твоя помощь, — неуверенно сказала она полушёпотом. — Пожалуйста. Можешь… можешь не задавать пока никаких вопросов?

Он помолчал, затем кивнул.

Она протянула ему ключи и забралась на пассажирское сидение.

Он завёл двигатель, повёл машину в указанном направлении, она следила за телефоном.

Они оказались в центре города, вокруг валялись тела. Рядом с ними, опираясь на стену и зажимая руками рану на ноге, стояла Призрачный Сталкер.

Эмма согнулась, открыла аптечку и начала вытаскивать принадлежности для оказания первой помощи.

Её отец молча присоединился.

Это меньшее, чем они могли ей отплатить.

* * *

— Отдай, — сказала Тейлор тихо, но ровно.

— Что отдать?

— Вы взломали мой шкафчик. Забрали мою флейту. Эта вещь, которая осталась мне от мамы, она ей пользовалась. Отец дал мне её на память. Просто… если ты решила меня ненавидеть, если я сказала что-то не так, или заставила тебя поверить во что-то не то, ладно. Но не делай этого с мамой. Она всегда хорошо к тебе относилась. Не глумись над её памятью.

— Если она так важна для тебя, ты не должна была её приносить.

Несколько долгих секунд Тейлор молчала.

— Ты обвиняешь меня? С самого начала школы ты… преследуешь меня. Ты словно пытаешься что-то доказать. Вот только я не понимаю что?

— Только то, что ты неудачница.

Тейлор не удалось сдержаться, её лицо исказили чувства.

— Пусть это всего лишь флейта и память о маме, но я просто хотела чувствовать её поддержку. Я думала, что ты выше этого. Это слишком подло.

— Похоже, что ты ошиблась, — ответила Эмма. Она выждала несколько секунд, затем добавила, — Не похоже, что мама тебя хоть как-то поддерживает.

В течение той недели, когда она отходила от последствий нападения, когда её чуть было не убили, Эмма размышляла, что бывают события, которые изменяют судьбы и жизненные пути людей. Некоторые из них малы — изменения после них незаметны, другие велики настолько, что их последствия необратимы. Несколько простых слов, и сколь глубока была на них реакция. Смесь чувств, отражённая в череде сменяющихся выражений её лица, растерянная Тейлор, потерявшая все щиты своей обороны.

Это не доставляло ей удовольствия. Она не наслаждалась этим. Но это… успокаивало? Мир обретал смысл. Хищники и добыча. Нападающие и жертвы. Это было похоже на наркотик, только она не испытывала кайфа, эйфории или удовольствия. Была только ломка и потребность в новой в дозе, дарующей спокойствие.

Дай сдачи, разозлись, ударь меня.

Брось мне вызов.

Чтобы прийти в себя, Тейлор потребовалось несколько секунд. Она встретилась с Эммой взглядом, а затем посмотрела себе под ноги и пробормотала:

— Я думаю, это говорит о тебе гораздо больше, чем обо мне.

"Это не то, что я имела в виду", — подумала Эмма.

Она почувствовала беспричинную злость и раздражение. Ей понадобилась минута, чтобы найти Софию: помешало то, что занятия у них были в разных частях здания.

София засовывала монеты в торговый автомат. Она посмотрела на Эмму:

— Что?

— Ты взломала её шкафчик?

— Ага.

— Украла флейту?

— Ага.

Эмма замолчала. Тайком вернуть флейту? Это сильно нарушит ритм, разорвет цикл.

Слова Тейлор уязвили её. Теперь, если она отступит, это будет шагом к старой Эмме, к жертве.

— Сделай с ней что-нибудь. Что-нибудь мерзкое, убедись, что она сломана, чтобы она больше не смогла её использовать.

София улыбнулась.

* * *

— Вы подтверждаете, что исходя из того, что вам известно, все заявления, содержащиеся в этом документе, являются правдой?

— Подтверждаю, — сказал папа Эммы.

Эмма потянулась, взяла его руку и крепко сжала. Он взглянул на неё, и она произнесла одними губами:

— Спасибо.

Чиновники на другом конце длинного стола перебирали бумаги:

— Мы, комитет, рассмотрели документы и согласились, что случай один-шесть-три-один, Призрачный Сталкер, соответствует необходимым требованиям. С некоторыми оговорками, которые будут определены позднее, с учетом её способностей и ранее выдвинутых против неё обвинений, теперь она является членом Стражей на испытательном сроке, пока ей не исполнится восемнадцать или пока она не нарушит условия данного испытательного положения. Призрачный Сталкер, поздравляю.

— Спасибо, — голос Призрачного Сталкера был сдержан, её глаза смотрели не на присутствующих, а в центр стола.

Эмма наблюдала, как кейпы и чиновники вокруг вставали со своих стульев и разбивались на группы.

К её отцу подошёл Бесстрашный. Из его вопроса она уловила только три тихо произнесенных слова:

—…адвокат по разводам?

Призрачный Сталкер встала и вышла из комнаты. Эмма поспешила за ней. К тому времени, как она достигла лестницы, героиня была уже на полпути к крыше.

— Ты злишься?

— Конечно, я злюсь. Оговорки, правила и ограничения. У меня есть способности уже два с половиной года, и я остановила больше плохих парней, чем половина кейпов в этой комнате!

Эмма не смогла удержать нахлынувшие на неё воспоминания.

Мужчина боролся, и несмотря на то, что Призрачный Сталкер могла становиться бестелесной, уходить из любого захвата, освобождаться от любых пут, это никак не помогало ей самой удерживать кого-то в хватке. Спиной вперед мужчина свалился с края крыши — и демонстрация угрозы превратилась в убийство.

Призрачный Сталкер наклонилась через край и посмотрела на тело, затем подняла глаза на Эмму.

— Что… что с ним? — спросила Эмма.

— Наверное, будет лучше, если ты больше не пойдешь со мной в патруль.

Эмма вернулась к реальности.

— Да, ты многих “остановила”.

“Сколько было таких?”

— Они хотят посадить волка к овцам и ожидают, что он будет блеять!

— Это только на три года. И это лучше тюрьмы.

— Три года и четыре месяца.

— Лучше тюрьмы, — повторила Эмма.

— Это, блядь, и есть тюрьма!

— Как ты и сказала. Просто… притворяйся, пока вымысел не станет правдой, на несколько лет отложи летальные боеприпасы.

Призрачный Сталкер развернулась к ней и ткнула пальцем в её сторону:

— А вот хуй им!

Эмма уставилась на свою лучшую подругу и увидела в глазах Софии злость и ожесточение.

На мгновение она пожалела о выборе, который она сделала.

Затем она привела свои мысли в порядок, вернулась к непрерывной имитации веры во множество придуманных ею убеждений, которые стали настолько привычны, что уже перестали отличаться от реальности.

Люди могли убедить себя в чём угодно. Убеждать себя, что ты силён, успешен, что ты один из тех, кто наверху — далеко не самый плохой из возможных вариантов.

* * *

Дверь кабинки туалета распахнулась. София обняла рукой Эмму за плечи, и она присоединилась к веселью. Рядом с ней третья участница их маленькой группы смеялась так, что у неё началась икота.

Тейлор стояла на коленях посреди большой, шипящей лужи из соков и газировки. Она промокла насквозь, с ног до головы, с волос стекали струйки сока. В последнее время стиль её одежды изменился, и Тейлор, вероятно, не вполне осознавала это. Теперь она носила более тёмную одежду, предпочитая толстовки и свободные джинсы. Её длинные волосы были щитом, барьером вокруг её лица. Всё для того, чтобы спрятаться. Сигналы и знаки поражения.

Более того, она изменила поведение, перестала давать отпор. По большей части она вообще перестала реагировать. Её выражение стало бесстрастным. Это почти сводило на нет всё веселье. Почти разочаровывало.

“Мне нужно придумать что-то получше. Нужно сломать эту маску”, — подумала Эмма. Она ухмыльнулась, когда Мэдисон вышла из туалета, и они оставили Тейлор позади.

Эмма попрощалась с двумя подругами и ей в голову пришла отрезвляющая мысль: “Тейлор стала типичной жертвой. А я стала человеком, который может искренне смеяться над чем-то подобным.”

Она отбросила эту мысль, переключилась на что-то другое, восстанавливая созданный ею механизм уверенности в себе. С каждым разом это происходило легче.

* * *

У вентилятора в другой части комнаты разболталось крепление. Он скрипел на каждом третьем повороте.

Она осмотрела свои ногти, смахнула что-то белое, налипшее на кончик одного из них, потом осмотрела кутикулы.

Вентилятор скрипнул, и она обернулась, словно надеясь обнаружить причину и исправить изъян.

— Ты проделала такой путь, и тебе нечего сказать? — спросила София.

Эмма пожала плечами. “Заскочили по пути.”

— Скажи, что у тебя на уме.

— Всё стало наоборот, не так ли?

— В смысле, наоборот?

— Вверх ногами, задом наперёд. Ошибка на ошибке отменяет ошибку.

— Какие ещё ошибки? — голос Софии был жёстким.

— Это не о тебе. Не то, чем ты занималась. Я говорю о другом. Мы возвращаемся в Броктон-Бей. По-сути, переезд уже начался. Половина наших вещей ещё в Портленде, половина в Броктоне. Мы, наконец, сдвинулись.

— Хорошее место?

— Севернее.

София фыркнула.

— Но именно поэтому я и говорю, что всё наоборот. Всё перевернулось. Теперь северная часть лучше. Там всё перестраивается, и дела идут на лад. Центр города очень сильно пострадал. Есть три большие области, куда вообще закрыт проход: кратер, территория под карантином и место, которое, как я слышала, люди называют шрамом, где использовали изделия Бакуды. На юге строят медленнее, потому что там много транспорта, и не так уж много дорог.

— Хм.

— За порядком следят плохие парни, но дела налаживаются. Все считают, что надежда есть. Я не знаю, как так получилось: с городом случилось самое страшное, что можно только представить, с десяток различных кошмарных событий, а дела налаживаются. Как так вышло?

— Мне всё равно, — сказала Призрачный Сталкер.

— Это твой город.

— Конец света наступит меньше, чем через два года. К тому времени я всё ещё буду сидеть тут. Мне… как бы это сказать? Короче, мне пофиг.

— Я пытаюсь поддержать беседу.

— Херово получается, — ответила София.

Эмма закрыла рот и уставилась на свою подругу.

— Конец света через два года, — добавила София. — Просто смешно притворяться, будто всё становится лучше, что есть надежда. Ещё несколько сотен раз мир обернётся вокруг своей оси, и всё закончится.

“Завидует?”

— Перспективы довольно клёвые, — сказала Эмма, пропуская замечание Софии мимо ушей. — Можешь представить, будущее давно не выглядело так радужно. Огромные возможности, если подтвердятся слухи об открытии портала между измерениями. Или даже нескольких порталов, если верить самым невероятным слухам. Пути эвакуации, ресурсы, работа. И в центре всего этого — Броктон-Бей.

София фыркнула.

— И даже более того. Если говорить о надежде, о будущем, кто может быть символичнее чем дети? Ты знаешь эту идею, о том что дети — это будущее? Герои тоже, они символы надежды. Совмести это вместе и получишь школу Аркадию. Школы Уинслоу больше нет, и учеников недостаточно, так что нас всех собирают вместе.

— И что?

— Ну и получается, что вся надежда мира — это Броктон-Бей. А вся надежда Броктон-Бей — старшая школа Аркадия. А надежда школы? Герои и победители. Я твёрдо намерена стать победителем. В каком-то смысле, это всё равно что быть королевой мира.

— Популярный ребенок в какой-то школе?

— В старшей школе Аркадии, — сказала Эмма и пожала плечами. — Это лишь одна из точек зрения.

— Весьма убого.

Эмма ухмыльнулась:

— Кое-кто не в духе.

— Это убого, потому что ты выставляешь себя на посмешище, ты упустила одну важную деталь.

— Какую?

София пожала плечами:

— Будет лучше, если ты сама узнаешь. Я не собираюсь тебе всё разжёвывать.

Эмма закатила глаза. София просто пытается задурить её мозги. Игнорировать её не сложно.

— Я пойду. Сказала бы, что было приятно пообщаться, но…

— Сука, — София явно услышала последнее "но".

— Да, точняк, — ответила Эмма, прежде чем положить трубку. Она встала с прикрученной к полу табуретки, потянулась, затем помахала рукой.

София подняла обе руки и махнула на прощание правой. Руки были сцеплены наручниками, горящий светодиод говорил о замкнутой электрической цепи.

Эмма не была уверена, что вернётся. Возвращаться и быть верной, значит предать все те причины, по которым она разорвала дружбу с Тейлор. Тейлор была занудой и неудачницей. Теперь София стала не лучше.

Забавно, что согласно философии, которой придерживалась София, она сама сейчас стала жертвой, а не хищником.

* * *

— Эй, пап?

Отец повернулся, не сводя глаз с дороги:

— Что такое?

— Не против сделать крюк? Я бы хотела посмотреть на дом Тейлор.

— Я думал, вы больше не дружите.

Эмма покачала головой:

— Я… пытаюсь смотреть на всё по-новому. Всё очень изменилось, и проще всего разобраться в изменениях, если взглянуть на знакомые места, а её дом мне очень хорошо знаком.

— Конечно. Если никто не против.

Мама и сестра не возражали.

В городе всегда были свои богатые и бедные районы, свои холмы и долины, но сейчас, казалось, что контраст значительно вырос. Однажды она заявила, что может у любого дома в Броктон-Бей с ходу найти несколько проблем. В некотором роде, теперь всё стало наоборот. На каждые десять домов приходились одни руины, заброшенная постройка, а то и просто куча обломков. На каждые десять неповрежденных участков дороги, приходился один такой, по которому не могла проехать машина.

Они выехали на Лорд-стрит, улицу, на которой стоял дом Тейлор.

Когда они подъехали, Эмма увидела, что Тейлор помогает отцу выгрузить коробку из нового или может просто недавно вымытого автомобиля. Он что-то сказал, и она засмеялась. Это случайное проявление эмоций поразило её.

Ещё больше поразило её то, как Тейлор повернулась всем телом, и проводила их взглядом, наблюдая за машиной, когда папа Эммы сбросил скорость и проехал мимо.

Она нисколько не напоминала того человека, которого знала Эмма, это была не та девочка, которая подошла к её дому после возвращения из летнего лагеря, и не та девочка, которую они облили соком. Линии её скул и подбородка стали более резкими, кожа загорела до светло-бронзового цвета, длинные черные кудри выросли и стали слегка растрепанными из-за долгого воздействия ветра. Когда она под руководством своего отца вытаскивала коробку, на её руках проявились небольшие мускулы.

Даже её одежда. Тейлор больше не пряталась под капюшоном и длинными рукавами. Между нижней частью желтой майки и верхней частью джинсов была видна полоска живота. Закатанные штанины не скрывали новых кроссовок, и ни Тейлор, ни её папа, казалось, не обращали внимания на нож, висевший у неё за спиной.

Это удивило Эмму, все эти разные мелкие подсказки, указывающие на то, что Тейлор оставалась в городе. Она пережила всё и была в порядке. Судя по новой машине, обуви и одежде, Эберты стали даже состоятельнее, чем тогда, когда Эмма последний раз видела кого-то из них. Возможно, они первыми пожинали плоды подъёма благосостояния Броктон-Бей?

Это сильно расстроило её, и ей трудно было понять, почему.

Она не понимала, пока они не добрались до своего нового дома, и она не вспомнила фразу, которую сказала когда-то София:

“На нашей грубой, жестокой, маленькой планетке самыми сильными становятся именно выжившие”.