— Отличный удар, шимэй! — возликовал Мин Фань.

— Но это не я… — слабым голосом отозвалась Нин Инъин.

— Не робей! — подбодрил её юноша. — Это ты врезала ей — и правильно сделала! Все свидетели, что она первая начала! Подумать только — так подло ударить того, кто боялся поранить её из великодушия! Это послужит ей хорошим уроком! — Все адепты Цинцзин поддержали его ободрительными выкриками.

В глазах молодой госпожи Дворца засверкали слезы.

— Вы… вы… да как вы посмели меня ударить! Даже мой отец ни разу меня не бил!

— Но это не я! — продолжала настаивать Нин Инъин.

— А кто же? — не выдержал Мин Фань. — Или ты забыла, что, если кто-то осмеливается нападать на адептов Цинцзин, то наш долг — ответить ему тем же в двойном размере! В противном случае мы преступим заветы нашего учителя!

Шэнь Цинцю возликовал в душе наряду с прочими: этот парень и впрямь воспринял его учение всем сердцем! Верно-верно, око за око и никак иначе!

Затесавшись в толпу адептов дворца Хуаньхуа, Шэнь Цинцю наконец-то изловил орущего благим матом кота и принялся поглаживать его, успокаивая. Однако, какими бы недалёкими ни были молодая госпожа со товарищи, они не могли не заметить, что тут что-то нечисто. Прикрывая уродливо раздувшиеся щеки ладонями, молодая госпожа уставила на Шэнь Цинцю ненавидящий взгляд:

— Эй! А ты ещё кто такой? Смеяться надо мной вздумал?

Е ё собратья мигом окружили Шэнь Цинцю, перекрикивая друг друга:

— Молодая госпожа задала тебе вопрос!

Неторопливо наклонившись, Шэнь Цинцю выпустил кота. Разогнувшись, он указал на маячившего за их спинами понурого адепта:

— Почему бы вам, ребята, вместо этого не поинтересоваться, кто он такой?

Все взгляды тотчас переместились на таинственного юношу.

Прежде света белого не взвидевшая от злости молодая госпожа Дворца попросту не замечала этого субъекта, теперь же, приглядевшись, и она почуяла недоброе. Мигом позабыв про Шэнь Цинцю, она уставила гневный взор на внезапно сделавшегося центром всеобщего внимания адепта.

— Ты кто такой? Почему так странно себя ведёшь? Ты точно из дворца Хуаньхуа? Почему я тебя прежде не видела?

Казалось, адепт утратил дар речи, ошеломлённый обрушившимся на него потоком вопросов. Так и не дождавшись от него ответа, молодая госпожа обернулась к сотоварищам:

— А как насчёт вас? Кто-нибудь его знает?

Видя, что обстоятельства обернулись не в его пользу, таинственный адепт испустил странно звучащий вопль. На него тотчас же нацелился лес мечей. Сделав глубокий вдох, Шэнь Цинцю выкрикнул:

— Не подходите к нему! — В то же мгновение он поднял ещё один зеленый листок, запустив его ловким движением запястья.

Наконец отвлекшись от Нин Инъин, Мин Фань заворожённо проследил, как, скользнув по воздуху, сияющий духовной энергией лист разрезал платье ученика, выставляя напоказ голое тело.

Все прочие тут же попятились, словно увидели привидение; некоторые, вскрикнув с перепуга, опрометью бросились вон из лавки.

Багровая кожа!

Именно это и подозревал Шэнь Цинцю. Основываясь на своих познаниях, он заключил, что подобным образом может вести себя лишь замаскированный под человека сеятель!

Загримировав видные из-под одежды участки кожи, он не позаботился о прочих частях тела, из-за чего был столь легко разоблачён. Решив, что терять ему всё равно нечего, сеятель с налитыми кровью глазами ринулся вперёд, оглушительно крича. Большинство присутствующих были совсем юными адептами, не побывавшими в Цзиньлане — на их долю пришлись лишь рассказы об этих странных созданиях, одно из которых, внезапно явившись во плоти, накинулось на них, перепугав до потери сознания. Видя, что сеятель вот-вот бросится на одного из учеников с пика Цинцзин, Шэнь Цинцю ринулся наперерез, ударив его ногой в грудь. Перелетев через пару столов, тварь принялась отчаянно харкать кровью.

— Почему вы до сих пор здесь?! — оглянувшись, раздосадованно крикнул Шэнь Цинцю.

— Учитель, это правда вы? — одновременно заливалась слезами и смехом Нин Инъин.

«Быть того не может — как ты умудрилась узнать меня с этим гримом и бородой, закрывающей пол-лица?» — подивился Шэнь Цинцю. Подобная проницательность ученицы против воли затронула его сердце, однако то, что она в такой момент, вместо того, чтобы послушно ретироваться, предпочла раскрыть его маскировку при всем честном народе, свидетельствовало о том, что мозгов у неё не шибко прибавилось!

Тем временем, сеятель проявил недюжинное упорство, вновь ринувшись в атаку. Одной рукой — нежной и заботливой — Шэнь Цинцю оттолкнул из-под удара Нин Инъин, другой же — твёрдой и бестрепетной — послал сгусток огня в противника.

Но пламенный шар не достиг цели.

Вернее, он и не думал вылетать!

Годами копившаяся в груди кровь вновь подступила к горлу Шэнь Цинцю. Нет, он был решительно сыт по горло этим «Неисцелимым» ядом, который взял за обыкновение проявляться в самые неудачные моменты!

Он ещё несколько раз щелкнул пальцами — и хоть бы искорка вылетела. Более всего это походило на зажигалку, у которой кончился бензин: сколько ни жми, толку не добьёшься. За те драгоценные мгновения, что он потратил на эти бесплодные попытки, сеятель успел преодолеть разделяющее их расстояние и вцепился в бедро Шэнь Цинцю.

Устало выругавшись про себя, Шэнь Цинцю машинально поднял свою «злосчастную» правую руку — так и есть, тотчас выскочившие на ней три красных пятнышка разрастались с такой прытью, что это было заметно невооружённым глазом.

Вот где в жизни справедливость? Почему именно у него эта инфекция распространяется со скоростью пожара?

Быть может, гнев и обида на судьбу сыграли роль пресловутого топлива — последний щелчок пальцами наконец-то запалил огненный шар на ладони Шэнь Цинцю. Отшвырнув сеятеля пинком, он со всей силы послал в него пламенный заряд.

Тело вопящего сеятеля в мгновение ока скрыла огненная завеса. Нин Инъин и Мин Фань тотчас ринулись к Шэнь Цинцю с двух сторон, со слезами на глазах восклицая:

— Учитель!

Остальные адепты Цинцзин были явно не прочь присоединиться к этому празднику жизни, однако их остановил красноречивый взгляд Шэнь Цинцю, словно говорящий: «А ну марш на улицу и наверните вокруг этого дома сотен пять кругов!»

Поскольку в его маскировке больше не было никакого смысла, Шэнь Цинцю с силой провёл руками по лицу, возвращая себе истинную внешность.

— Кто-нибудь заразился? — первым делом вопросил он, после чего наконец произнес фразу, которую вот уже несколько лет мечтал адресовать кому-нибудь другому: — Быстрее, примите лекарство! Вам не следует забывать о лекарстве!

Его уши тотчас осадили причитающие голоса: один — высокий и нежный, другой — низкий, но от этого не менее жалостливый:

— Учитель, наконец-то мы нашли вас!

— Учитель, этот ученик так сильно по вам скучал!

Но только Шэнь Цинцю собрался ответить на их стенания, как ощутил пробежавший по спине холодок. Он успел оттолкнуть своих адептов как раз вовремя: вылетевший из-под верхнего платья Сюя со звоном блокировал удар железной плети молодой госпожи Дворца.

Если на протяжении размолвки про молодую госпожу можно было сказать, что ей вожжа под хвост попала, то теперь ею определенно овладела жажда убийства. Пляшущая в её руках плеть разила словно кинжал и крушила подобно топору, грозная и неуловимая.

— Совсем из ума выжила? — брякнул Шэнь Цинцю. — И где ты только получаешь такой заряд злости каждый день? — На самом деле, он уже давненько поджидал шанса задать ей этот вопрос.

— Предатель! — завопила в ответ девица. — Верни жизни моих шисюнов и шицзе!

Сперва Шэнь Цинцю решил, что она голосит по сотоварищам, погибшим или раненым на собрании Союза бессмертных. Как он мог предвидеть, что она добавит:

— Шисюн Ма провинился разве что в том, что был не слишком учтив с тобой, заключая тебя под стражу, а ты… ты… его постигла столь трагическая кончина, столь ужасная…

Да кто, чёрт побери, этот шисюн Ма? Неужто тот рябой зубоскал?

— Покидая дворец Хуаньхуа, я не забрал ни единой жизни, — с достоинством отозвался Шэнь Цинцю. — Так к чему вещать мне о его кончине? — Оглянувшись, он шёпотом спросил у учеников: — Он что, правда умер? И насколько же трагично?

— Да, и очень, очень трагично, — шепнул в ответ Мин Фань. — Всё тело посинело и раздулось — сказывают, что это всё демонический яд.

По правде, звучит весьма похоже на деяние рук Ло Бинхэ.

— Что толку отрицать это! — прервала их молодая госпожа. — Сегодня я заставлю тебя заплатить за жизни адептов дворца Хуаньхуа своей собственной!

— Сказать по правде, я не очень-то сведущ в ядах, — невозмутимо отозвался Шэнь Цинцю. — Существуют многие тысячи способов расправиться с твоими сотоварищами из Хуаньхуа, так зачем бы мне прибегать к самому хлопотному из них? Я признаю, что бежал из тюрьмы, но где доказательства, что при этом я кого-то убил?

Один из адептов Хуаньхуа не замедлил с ответом:

— А где доказательства, что не убивал?

Если сейчас же не разрубить этот гордиев узел, то, чего доброго, он так и останется камнем преткновения в отношениях двух великих школ. Поразмыслив пару мгновений, Шэнь Цинцю осторожно поинтересовался:

— А что на этот счёт говорит старший адепт Гунъи Сяо?

Глаза молодой госпожи Дворца широко распахнулись, отчего сдерживаемые слёзы вновь хлынули по щекам.

— И у тебя ещё хватает наглости поминать шисюна Гунъи? — Уставив плеть на Шэнь Цинцю, она вопросила: — Думаешь, что, раз он погиб, никто не в состоянии уличить тебя за неимением свидетелей?

Шэнь Цинцю словно громом поразило.

Поймав хлыст двумя пальцами, он переспросил, всё ещё надеясь, что неверно расслышал:

— Что ты такое говоришь? Гунъи Сяо умер? Когда это произошло? Кто это сделал?

Разве изгнание на отдаленные рубежи дворца Хуаньхуа не было самым трагичным, что случилось с Гунъи Сяо в оригинальном романе?

— Кто это сделал? — злобно процедила молодая госпожа. — И как у тебя язык поворачивается об этом спрашивать?

Все адепты дворца Хуаньхуа разом бросились на Шэнь Цинцю по команде молодой госпожи:

— Уничтожьте этого гнусного предателя, отмстив за шисюна Гунъи, а также шисюна и шицзе, которые стерегли Водную тюрьму!

Сердце Шэнь Цинцю сжалось. Неужели Ло Бинхэ и впрямь убил всех, кто отвечал за охрану Водной тюрьмы, включая Гунъи Сяо, не пощадив никого?

Неужто и сотни жизней жертв поветрия также на его совести?

— Ты что, человеческую речь понимать разучилась, дурёха? — не выдержала Нин Инъин. — Не видишь, что наш учитель впервые об этом слышит? — Адепты Цинцзин мигом присоединились к заварухе. Когда зазвенели мечи, Шэнь Цинцю уже не мог мыслить здраво. Чувствуя, что всё это добром не кончится, он выскочил из лавки, окликнув остальных:

— Эй вы, за мной!

Расчёт оказался верным: обе стороны тотчас позабыли о сражении, спеша протиснуться на улицу сквозь узкую дверь.

Однако Шэнь Цинцю рано радовался успеху своего манёвра.

Оказавшись на улице, он нос к носу столкнулся с большой группой заклинателей в одеяниях разных школ — выстроившись в линию, они мерили его одинаково враждебными взглядами.

И то верно — люди попросту не могли не обратить внимания на тот тарарам, что они учинили в винной лавке.

Ударив ногой о землю, Шэнь Цинцю взмыл на загнутый скат кровли. Вдохнув побольше воздуха в грудь, он направил духовную энергию в даньтянь и заорал что было сил:

— Лю-Цин-Гэ!!!

Один из заклинателей взмыл на мече, тотчас набросившись на него:

— Шэнь Цинцю, ты настоящий злодей! Признайся, ты специально заманил сюда заклинателей из различных школ, чтобы, снюхавшись с демонами, ударить по всем нам одним махом? Надеешься воспроизвести трагедию собрания Союза бессмертных? Мой клан Баци остановит тебя!

Теперь можно смело навешивать на него все грехи мира, так, что ли?

Однако Шэнь Цинцю был не в настроении отвечать ему. С востока послышался резкий свист ветра, и человек в белом подлетел с быстротой молнии. Сам того не желая, он развил такую скорость, что поток воздуха сбросил бахвала с его собственного меча.

Твердо стоя на Чэнлуане, Лю Цингэ скрестил руки.

— Чего тебе?

Как никогда надёжный Великий и Ужасный мастер Лю [2] собственной персоной!

— Забери меня отсюда! — взмолился Шэнь Цинцю.

Лю Цингэ в немом изумлении воззрился на него.

— Мой яд опять куролесит, так что я не могу лететь на мече. Если ты меня не заберёшь, всё, что мне останется — спрыгнуть с крыши.

— Залезай, — вздохнул Лю Цингэ.

«Группа поддержки» внизу продолжала засыпать их речёвками вроде: «Хребет Цанцюн — гнездо злодейства!» или «Пики Байчжань и Цинцзин — сообщники в преступлениях [3]!», но оба заклинателя делали вид, будто ничего не слышат. Чэнлуань взмыл в воздух, в ушах раздался задорный посвист ветра, и вскоре они оставили пустившихся вдогонку преследователей далеко позади.

— Куда? — бросил Лю Цингэ.

— На крышу самого высокого здания в этом городе. И, прошу, подержи всех их некоторое время на расстоянии.

— Да что с тобой такое? — не выдержал Лю Цингэ. — Если не желаешь отправляться в тюрьму, то почему бы тебе не заявить об этом раньше, вместо того, чтобы все настолько усложнять? Неужто ты думаешь, что мощи хребта Цанцюн не хватило бы, чтобы раскатать эту тюрьму по камушку и вызволить тебя оттуда?

— Не стоит… — оторопел Шэнь Цинцю. — Нет нужды рушить Водную тюрьму…

— Слезай, — отрезал Лю Цингэ.

— Я всего лишь хотел сказать, что это малость чересчур, — забеспокоился Шэнь Цинцю, — но на самом деле я очень благодарен вам за подобные намерения! Вот только не надо сбрасывать меня на полной скорости, ладно?

— Что-то приближается, — бросил Лю Цингэ.

Шэнь Цинцю без слов спрыгнул с меча.

Приземлившись на черепичную крышу, он наблюдал за тем, как Лю Цингэ проделал головокружительный вираж, чтобы затормозить, после чего принялся всматриваться вдаль.

Шэнь Цинцю как раз пытался проследить за его взглядом, когда за спиной раздалась усмешка:

— На что вы смотрите?

От неожиданности Шэнь Цинцю чуть не свалился с крыши.

Выходит, это «погоди-и-увидишь» всё-таки не было простым сотрясанием воздуха.

Что ж, этого можно было ожидать: когда слова Ло Бинхэ расходились с делом [4]?

Даже под угрозой внезапной атаки меча Синьмо Ло Бинхэ таки явился, чтобы собственноручно с ним разделаться… насколько же глубока его ненависть?

Меряя двух заклинателей недвижным угрюмым взглядом, Ло Бинхэ протянул руку:

— Пойдём со мной.

— Гунъи Сяо мертв, — тихо отозвался Шэнь Цинцю.

Ло Бинхэ замер.

— И стражи Водной тюрьмы тоже. — Помедлив, Шэнь Цинцю добавил: — Ло Бинхэ, неужели то, что теперь меня ненавидит весь мир, стоит стольких жизней адептов дворца Хуаньхуа?

В глазах Ло Бинхэ мелькнула красная вспышка, и он холодно произнёс:

— Ты все равно не поверишь ни единому моему слову, так что нет нужды ломать эту комедию. Я в последний раз тебя спрашиваю: ты пойдёшь со мной по доброй воле или нет?

Он по-прежнему протягивал ему руку, словно забыл, как её опускать. Но Шэнь Цинцю не успел ответить: их окружило множество парящих на мечах заклинателей.

Одним из них был глава клана Баци. На сей раз он встал в более низкую стойку, явно опасаясь, что новый порыв воздуха вновь его сбросит.

— Шэнь Цинцю — наша законная добыча! — взревел он. — Даже не думай о том, чтобы хотя бы пальцем…

— Прочь! — выкрикнул Ло Бинхэ, вскинув голову.

Ему даже не понадобилось расчехлять меч, чтобы от него разошлась мощная волна энергии, оставив ощущение пронзительного свиста в ушах. В одно мгновение более десятка человек были сметены с мечей, отлетев на несколько чжанов [5], причём половина из них врезалась в стены или столбы, отчего у них горлом хлынула кровь.

Повстречавшись со столь мощной подавляющей аурой, клан Баци окончательно вышел из игры. Наблюдатели пребывали в состоянии священного трепета, наперебой переспрашивая друг друга: кто знает имя этого юноши в чёрных одеждах, уровень духовного развития которого затмил всех присутствующих?

Лю Цингэ подтолкнул Шэнь Цинцю:

— Уходи. Делай, что собирался!

— Ты уверен, что в состоянии с ним справиться? — засомневался Шэнь Цинцю. У него перед глазами вспыхнул давнишний счёт: 5:2 в пользу Ло Бинхэ. По правде, он призвал на помощь Лю Цингэ, лишь чтобы тот прикрыл его и помог выиграть время, но вовсе не собирался бросать его под этот локомотив!

Но в одном Лю Цингэ не отличался от Ло Бинхэ: оба едва ли станут слушать, втемяшься им что-нибудь в голову. Не тратя времени на разговоры, они ринулись в бой. Меч Чэнлуань обладал невероятной мощью, однако Ло Бинхэ даже не стал обнажать свой клинок: собрав в руке духовную энергию, он атаковал, используя ребро ладони как лезвие.

Шэнь Цинцю знал, в чём причина подобного: в бою между двумя мастерами меча не было места ошибке, и потому этот момент был оптимальным для Синьмо, чтобы захватить разум Ло Бинхэ, воспользовавшись его концентрацией на сражении. Если же демоническая сущность обретёт над ним власть у всех на глазах, это положит конец всем начинаниям Ло Бинхэ. В его теле сосуществовали две независимые системы каналов: одна — для духовной энергии, другая — для демонической. Поскольку в жилах Ло Бинхэ человеческая кровь успешно смешалась с кровью демона, эти две системы до поры мирно соседствовали, не оказывая друг на друга никакого воздействия. При желании он мог использовать разные виды энергии для атаки правой и левой рукой, или же комбинировать их для пущего эффекта. Но сейчас, во-первых, использовать меч было небезопасно, а во-вторых, он не желал прежде времени раскрывать свою демоническую сущность при всём честном народе. То обстоятельство, что разрушительная энергия была ему недоступна, непредвиденным образом сыграло на руку Лю Цингэ, поставив их на один уровень.

Грохот схватки сотряс крышу, над которой воссияла ослепительная дуга духовной энергии. Битва была столь яростной, что прочие подоспевшие заклинатели не отваживались приблизиться. Даже самый недалёкий адепт с первого же взгляда понял бы, что, затронь его убийственная аура одного из бойцов, ему уже не понадобятся заклинательские навыки, чтобы отлететь на другой конец города!

Это зрелище не оставило равнодушным и Шэнь Цинцю: с растущей тревогой наблюдая за сражением, он всем сердцем жалел, что непредсказуемый характер «Неисцелимого» лишает его возможности присоединиться к бойцам. К сожалению, время было на исходе, так что, сощурившись на ясное небо, он запрыгнул на конёк крыши.

Там его встретил ветер такой силы, что, казалось, того и гляди сбросит наземь.

Ло Бинхэ бросил на него гневный взгляд; не имея никакого желания тратить время на эту бесполезную схватку, он, яростно сверкнув глазами, завёл руку за спину и взялся за рукоять меча.

Неужто он и впрямь на это решится?

— Ло Бинхэ, не пори горячку! — поспешил предостеречь его Шэнь Цинцю.

— Слишком поздно! — отрубил тот. Стремительное движение запястья — и из ножен выскользнул Синьмо, окружённый ореолом клубящейся тёмной энергии.

К нему тотчас устремился Чэнлуань, но Ло Бинхэ лишь легонько постучал по грани Синьмо, тонкого, словно крылышко цикады — из самой сердцевины меча с торжественной неторопливостью разошлись волны ужасающей мощи, и Чэнлуань застыл в воздухе.

Однако меч не подчинился воле Ло Бинхэ. Тот впервые столкнулся с подобным сопротивлением — об этом можно было судить по выражению неподдельного шока на его красивом лице. Лишь в это мгновение Шэнь Цинцю осознал, насколько на самом деле серьёзна сложившаяся ситуация.

Если Синьмо выбрал этот момент, чтобы одолеть Ло Бинхэ, все люди в Хуаюэ и на много ли [6] окрест почитай что трупы!

Хватаясь за соломинку, Шэнь Цинцю призвал Сюя из ножен, крикнув:

— Ло Бинхэ, иди сюда! Давай разберёмся с этим раз и навсегда!

Подняв голову, Ло Бинхэ бросил на него исполненный мрачности взгляд. В следующее мгновение он взмыл в воздух, чтобы приземлиться в трёх чи [7] от Шэнь Цинцю, и поднял руку, окружая эту часть крыши куполом, отрезавшим их от остального мира.

— Разберёмся, говоришь? — злобный хохот исказил лицо Ло Бинхэ. — И как же ты собираешься это сделать? Учитель, неужто ты всё ещё думаешь, что это возможно после всего, что было?

«А какие у тебя предложения?» — с досадливым вздохом подумал Шэнь Цинцю.

Хоть у него в руке был обнажённый меч, он не собирался скрещивать его с Синьмо. На самом деле, в настоящий момент он не был уверен, что вообще на это способен.

— По правде говоря, мне нечего сказать, — не кривя душой, выдохнул Шэнь Цинцю. — Как ни юли, от судьбы не убежишь.

— От судьбы? — оскалился Ло Бинхэ. — Какой такой судьбы? Той, что предписывает другим издеваться над четырёхлеткой, которому не к кому воззвать о помощи? Или обрекает на мучительную голодную смерть старушку, от которой никто не видел ничего, кроме добра?

С каждой фразой он напористо шагал вперёд, продолжая перечень своих обид:

— Или заставляющей меня сражаться с собаками за объедки? Или дозволяющей тому, кого я боготворил всем сердцем, покинуть меня, обмануть и предать, обрекая меня на существование в месте, что хуже любой преисподней? — Переведя дыхание, он произнёс: — Учитель, скажи… Теперь я достаточно силён? Известно ли тебе, как я жил все эти годы там, куда не проникает ни единый луч солнца? За эти три года в Бесконечной бездне не было ни единого мгновения, когда бы я не думал об учителе. О том, почему он так поступил со мной, не дав мне ни единого шанса объясниться и вымолить прощение. И теперь ты хочешь сказать, что всё это — не что иное, как воля судьбы? Я так долго раздумывал над этим, и теперь, кажется, наконец понял. — В улыбке Ло Бинхэ проявилось что-то первозданно жестокое. — Ничто не имеет значения, кроме осуществления моих желаний. Судьбы же вовсе не существует, а если она и есть, то ей предстоит быть попранной моей пятой!

Пламенное солнце стояло в зените, последние клочья облаков истаяли без следа. Палящие лучи заливали весь город, заставляя крыши сверкать, будто позолоченные.

Шэнь Цинцю наконец опустил взгляд. Из-за того, что он неотрывно следил за солнцем, глаза нещадно слезились.

Даже если подобный финал был неотвратим, он и впрямь потрудился на славу, превращая светлого жизнерадостного мальчика в этого озлобленного на весь мир юнца. Желая удержать ученика от впадения в крайности, он лишь усугубил ситуацию, подпитав тем самым огонь его лютой ненависти.

При виде выражения его лица Ло Бинхэ осёкся — он был, мало сказать, поражён подобной реакцией учителя, но в то самое мгновение его голову пронзила острая боль. Стиснув зубы, он что было сил ухватился за рукоять Синьмо, который пытался вырваться из его рук.

Похоже, дело дрянь. Этого нельзя было допускать ни в коем случае!

— Не дай ему подчинить твоё сердце! — тихо воззвал к нему Шэнь Цинцю.

Услышав этот голос, Ло Бинхэ словно бы перенёсся в годы обучения на пике Цинцзин.

Теперь ему было ещё труднее совладать с собой. Казалось, его разум нещадно кромсают острым ножом, а из Синьмо вырываются языки испепеляющего чёрного пламени.

На сей раз ему пришлось куда тяжелее, чем когда в прошлом меч пытался захватить контроль; скрючившийся от непереносимой боли Ло Бинхэ внезапно почувствовал, как кто-то бережно обнял его.

С этим прикосновением в его тело хлынул мощный поток духовной энергии, словно прорвав плотину охватившей его разум тьмы; дарованное им облегчение было сродни проливному ливню после длительной засухи. В этом светлом потоке мгновенно растворилась тёмная энергия загнавшего его в тупик Синьмо.

Дыхание Ло Бинхэ постепенно выровнялось, и мир начал приобретать прежние очертания, когда его слуха достигли леденящие сердце слова:

— Это же саморазрушение!

Собравшиеся на крыше чуть поодаль потрясённо восклицали:

— Шэнь Цинцю только что уничтожил себя!

В этот момент заклинатель наконец разжал руки, выпуская Ло Бинхэ из объятий, и сделал нетвёрдый шаг назад.

Меч Сюя выпал из руки. Его владелец только что израсходовал всю духовную энергию, за счёт которой существовал меч, и он рассыпался на осколки, так и не достигнув поверхности крыши.

У Шэнь Цинцю издавна была дурная привычка сглатывать подступающую к горлу кровь, но нынче он уже не мог сдержать её поток.

Отдав всю свою духовную энергию, он теперь был беспомощнее обычного человека. Его голос был еле слышен — казалось, его сносил малейший порыв ветра — и всё же Ло Бинхэ ясно разобрал каждое слово:

— Сегодня я расплачусь с тобой за всё былое.

Это прозвучало прощальным напутствием.

После этого он попятился назад — и рухнул с крыши.

Поначалу Ло Бинхэ просто уставился на него непонимающим взглядом — в это мгновение время словно замедлилось в несколько раз, так что Шэнь Цинцю падал невыносимо долго.

Казалось, его тело парит в воздухе, словно заляпанный кровью воздушный змей [8]. Когда Ло Бинхэ наконец вышел из ступора, ринувшись вниз, чтобы подхватить тело Шэнь Цинцю, то обнаружил, что оно едва ли тяжелее настоящего бумажного змея — лишившись энергии, оно стало столь невесомым и хрупким, что мнилось, будто его так же легко порвать неосторожным движением.

Но этого и не нужно было делать. Это тело уже было сломано.

Ло Бинхэ всё ещё был не в силах поверить в случившееся.

Разве учитель не ненавидел его народ больше всего на свете?

Разве он не потому держал ученика на расстоянии, словно проведя между ними чёткую границу?

Тогда откуда взялась нежность в его голосе, когда он сказал Ло Бинхэ, что тот не должен позволить мечу подчинить своё сердце, столь же всесокрушающая, как тогда, в последнее мгновение?

…и почему он уничтожил свою душу, чтобы помочь Ло Бинхэ справиться с атакой Синьмо?

Словно сквозь туман до него долетали злобные выкрики: «Казнить демона!» и «Справедливость превыше верности [9]». В сознании Ло Бинхэ творилась такая неразбериха, что всё, на что его хватало — это шептать телу, которое он бережно сжимал в объятиях:

— Учитель?

Заслышав о случившемся, адепты пика Цинцзин и дворца Хуаньхуа оставили своё сражение и поспешили на место происшествия. Нин Инъин уже довелось услышать о том, что Ло Бинхэ жив, так что она была одновременно удивлена и обрадована неожиданной встречей, но затем её взгляд упал на смежившиеся, будто во сне, веки учителя, и вместо слов приветствия она дрожащим голосом произнесла:

— А-Ло… Учитель… что с ним?

Подошедший Лю Цингэ, из уголка рта которого стекала струйка крови, отрубил:

— Он мёртв!

Ученики застыли словно громом поражённые.

— Кто убил его? — внезапно выкрикнул Мин Фань.

Хоть, строго говоря, Шэнь Цинцю погиб не от руки Ло Бинхэ, нельзя было отрицать, что он умер из-за него.

Мин Фань со товарищи обнажили мечи, изготовившись к битве, но Лю Цингэ остановил их:

— Вам его не одолеть.

Глаза Мин Фаня стремительно краснели.

— Шишу Лю, вы же сможете убить его, отомстив за учителя?

— И я тоже не смогу, — ровным голосом отозвался заклинатель.

Мин Фань задохнулся от нахлынувших чувств.

Стерев кровь с лица, Лю Цингэ произнёс:

— Он не убивал Шэнь Цинцю. — Помедлив, он добавил, чётко выговаривая каждое слово: — Но, хоть ваш учитель и не был им убит, он умер за него. — Казалось, падавшие с его уст слова были остры, словно лезвие меча. — И хребет Цанцюн воздаст ему за это!

Казалось, Ло Бинхэ вовсе утратил способность воспринимать то, что творится рядом с ним — он всё ещё пытался осознать боль своей потери, не зная, что делать дальше. Тело в его руках быстро остывало. Больше всего на свете Ло Бинхэ хотелось как следует встряхнуть учителя, громко его окликнув, чтобы тот наконец очнулся, но он не осмеливался, словно до сих пор боялся гнева Шэнь Цинцю. Всё, на что он смог решиться — это медленно повторить:

— Учитель?

— Прекрати называть его учителем! — выкрикнул Мин Фань. — Не оскорбляй его этим хотя бы сейчас! Братья, что нам за дело до того, что мы не сможем его одолеть? По крайней мере, умрём с честью рядом с учителем!

Однако Нин Инъин остановила его движением руки. Едва способный связно мыслить от охватившей его разум ярости, Мин Фань решил, что она сделала это из былой привязанности к Ло Бинхэ.

— Шимэй, это переходит всякие границы! — выплюнул он. — Как можно быть такой сердобольной дурочкой?

— Замолчи! — оборвала его Нин Инъин. — Что сказал бы учитель, видя, как тебе не терпится свести счёты с жизнью? Он дал сеятелю заразить себя, чтобы защитить нас, и так-то ты чтишь его жертву?

Все эти годы Нин Инъин отличала неизменная аура женственности и очарования, и потому внезапно проявленная ею твёрдость характера ошарашила Мин Фаня, заставив позабыть про героическое самопожертвование.

Он так и стоял словно громом поражённый, пока по лицу не покатились слезы.

— Но… как можно стерпеть подобную несправедливость? — беспомощно всхлипнул он. — Учитель не сделал ничего дурного, а его обвинили в том, что он имел дела с демонами, убивал людей, заклеймили злодеем, заточили в Водной тюрьме… Ему ведь не дали ни единого шанса оправдаться! — Его голос заглушили новые всхлипы, и он не сразу смог выговорить: — А всё потому, что он слишком любил этого мелкого проходимца… Даже поставил на него тысячу духовных камней на собрании Союза бессмертных, так он в него верил! Он так искренне радовался, когда другие хвалили этого лживого прохвоста… А потом он отказался возвращать Чжэнъян на пик Ваньцзянь, вместо этого устроив могилу меча за горой… Казалось, его сердце разбито, и он никогда не оправится от этой потери… и теперь, после всего этого, встретить подобный конец?

Ло Бинхэ внимал его словам, не в силах понять, наяву это происходит или во сне.

Так вот оно как было на самом деле?

Неужто сердце учителя… и вправду было разбито?

Нин Инъин сделала шаг назад. Несмотря на то, что глаза девушки были не менее красны, чем у Мин Фаня, её голос звучал ровно.

— А-Ло, хоть мы и не присутствовали на судилище, затеянном в городе Цзиньлань, мы все о нём наслышаны. Не знаю, почему ты не пожелал возвратиться на пик Цинцзин, хотя и выжил, и тем паче не могу понять, почему не заступился за учителя. Мне ещё меньше известно о том, что случилось во время собрания Союза бессмертных, но ты мог бы, по крайней мере, воздать учителю за всё, что он для тебя сделал за годы твоего обучения — его поддержка и желание защитить тебя были искренними, это подтвердит любой из моих сотоварищей. — Помедлив, она продолжила: — Если ты до сих пор держишь на учителя обиду за то, как он обращался с тобой долгие годы назад, то вспомни тот день, когда ты потерял свою нефритовую подвеску. Когда кто-то внезапно напал на шисюна и остальных, ты тоже должен был кое-что заподозрить: кто ещё на пике Цинцзин способен столь искусно применять листья бамбука, чтобы тайком проучить провинившихся адептов?

Ло Бинхэ бессознательно притянул тело Шэнь Цинцю ближе к груди.

— Я так ошибался, учитель… — слабым голосом пронёс он. — На самом деле, я… я знаю, что кругом неправ. Я… я не хотел убивать тебя…

— Все, что должно было быть сказано, уже сказано, — решительно прервала его Нин Инъин. — Даже если учитель в чём-то виноват перед тобой, и ты не смог исцелиться от этой обиды, сегодня он сполна с тобой расплатился, верно? Так что отныне… — Тут голос всё-таки изменил ей, и она вынуждена была отвести глаза. — Я прошу тебя… никогда не называть его учителем.

«Расплатился»?

Да. Ведь именно об этом были его последние слова.

Неужто он имел в виду, что… за то, что он столкнул Ло Бинхэ в Бесконечную бездну, он заплатит падением с крыши — причём с крыши самого высокого дома в этом городе?

Ло Бинхэ почувствовал, как к сердцу подступает тошнотворный приступ паники.

— Я вовсе не хотел, чтобы ты заплатил мне за это… — произнёс он вслух, обращаясь к самому себе. — Я… Я просто не мог обуздать свой гнев, потому что всякий раз, видя меня, ты менялся в лице, словно встретил призрака… Ты как ни в чём не бывало болтал и смеялся с другими, словно ничего особенного не случилось! Прежде ты выделял меня, но после не желал со мной даже словом перемолвиться, обвинял во всех грехах… Я… я так ошибался, — запинаясь, повторил он, стирая кровь с лица Шэнь Цинцю. — Ты ведь обвинил меня в том, что я пошёл по тропе демона, потому я и не явился на пик Цинцзин — боялся, что ты вновь прогонишь меня прочь. Я думал, что, если заполучу власть во дворце Хуаньхуа, став равным тебе, если наша слава сравняется — то, быть может, ты наконец меня признаешь… — С трудом справляясь с собой, он закончил дрожащим голосом: — Учитель… я… я… на самом деле…

Примечания переводчиков:

[1] Полное название главы — 主角卒全剧终 — в пер. с кит. «Смерть главного героя — конец фильма». Мы его немного подсократили, дабы убрать спойлер из названия.

[2] Великий и Ужасный мастер Лю — в оригинале 柳巨巨(Liǔ jùju) Лю-цзюйцзюй, в пер. с кит. 巨 (jù) цзюй — «громадный, сильный, мощный, закалённый», т.е. «гигант-гигант», сленговое обозначение неимоверно важного человека, что-то вроде «супер-пупер».

[3] Сообщники в преступлениях — в оригинале чэнъюй 同流合污 (tóngliú héwū) в букв. пер. — «сходиться в одном мутном потоке», обр. в знач. «действовать заодно с негодяями, участвовать в грязных делах».

[4] Слова расходились с делом — в оригинале чэнъюй 说说而已 (shuōshuō'éryǐ) — в букв. пер. с кит. «говорить — и только», обр. в знач. «сотрясать воздух, болтать попусту».

[5] Чжан 丈 (zhàng) — около 3,25 м.

[6] Ли 里 (lĭ) — около 0,576 км.

[7] Чи 尺 (chǐ) — единица длины, равная около 32,5 см., итого Ло Бинхэ приземлился где-то в метре от учителя.

[8] Бумажный воздушный змей 纸鸢 (zhǐyuān) чжиюань — устар. назв. «бумажный коршун».

[9] Справедливость превыше верности — в оригинале чэнъюй 大义灭亲 (dàyìmièqīn) — в пер. с кит. «поступиться родственными отношениями ради великой цели».