Подняв голову, Шэнь Цинцю узрел два выплывших из-за стены ярко-желтых светильника [1]. Подобные звонким медным колокольчикам [2] глаза с вертикальными зрачками отбрасывали в зал отраженные лучи света, озаряя картину хаоса и разрушения.

Казалось, Незрячие остовы мигом присмирели от одного звука слабого шипения: всего мгновение назад они расшвыривали камни в отчаянных попытках добраться до Шэнь Цинцю, а тут – опустили головы и, ссутулив плечи, сбились в плотную кучку, чтобы, дрожа, удалиться в коридор, будто нашкодившая ребятня.

Огромные источающие золотистый свет глаза, быстро смерив взглядом Шэнь Цинцю, внезапно погасли; пару мгновений спустя из-за стены показалась фигура, которую заклинатель не преминул радостно поприветствовать:

– Желейка [Сичжи-лан]!

Чжучжи-лан замер на ходу и принялся озадаченно потирать переносицу, словно не желая показать, насколько его смущает подобное обращение [3].

– Если мастер Шэнь желает называть меня подобным образом, он может делать так и впредь, – наконец тактично рассудил он.

– Так это ты стащил тело из Главного зала пика Цюндин? – без обиняков заявил Шэнь Цинцю.

Посиневшая [4] кожа охранявших тело адептов говорила о змеином яде – видимо, Му Цинфан не смог обнаружить никаких ранений, потому что клыки змеи слишком тонки, чтобы оставить видимый след укуса. Наверняка, осмотрев тела повнимательнее, можно было бы заприметить крохотные отметинки на кончиках пальцев или на пятках.

– События развивались чересчур быстро, – уклончиво бросил Чжучжи-лан. – У вашего покорного слуги [5] не было иного выбора, кроме как перейти к следующей стадии плана. Надеюсь, у мастера Шэня достанет великодушия, чтобы простить ему это прегрешение.

Шэнь Цинцю поневоле закашлялся. Как ни посмотри, а это «чересчур быстрое развитие событий» было его рук делом: он мало того что использовал реальгар, чтобы подчинить Чжучжи-лана, заставив его принять изначальную форму, так еще и проехал на нем верхом приличный отрезок пути. Да и в конце концов, никто из адептов серьезно не пострадал.

– Призвав меня в Священный мавзолей, ты избавил меня от одного… затруднения, – наконец признал Шэнь Цинцю. – Прежде ты упоминал, что хочешь затащить меня в Царство демонов. Ну вот я и здесь – теперь-то ты можешь наконец приоткрыть завесу над своими целями?

– Первую из них я уже изложил мастеру Шэню, – начал Чжучжи-лан. – Поскольку вы помогли мне, я чувствую себя обязанным отплатить фонтаном благодарности за каплю вашей милости. Что же до второй… строго говоря, за призыв мастера Шэня в ответе не моя скромная персона. Полагаю, о второй цели вам лучше спросить напрямую самого Цзюнь-шана.

– Ладно, – суховато бросил Шэнь Цинцю. – Ну и где, спрашивается, Тяньлан-цзюнь?

– Но я думал, что мастер Шэнь уже удостоился аудиенции Цзюнь-шана, – непонимающе воззрился на него Чжучжи-лан.

Уже?!

Шэнь Цинцю опустил голову, воззрившись на каменный саркофаг.

Возможно ли, что внутри… был сам Тяньлан-цзюнь?

Да даже если так, едва ли это можно было счесть «аудиенцией»!

Крышка гроба, которую он перед этим безрезультатно пытался открыть, внезапно задрожала, а затем без особых усилий поднялась. Лежавшая под ней фигура приняла сидячее положение.

Опершись локтем на край гроба, его обитатель послал Шэнь Цинцю слабую улыбку:

– Лорд пика Цинцзин, я давно искал случая познакомиться с вами воочию.

Сказать, что это окончательно добило Шэнь Цинцю, значило не сказать ничего.

…Похоже, хобби всей семейки отличались изрядной эксцентричностью: сынок коротает время, обжимаясь с трупами, папаша – полеживая в гробу…

Что до внешности, то Шэнь Цинцю всегда считал, что ее Ло Бинхэ унаследовал от матери, Су Сиянь [6]. Однако теперь, глядя на Тяньлан-цзюня, Шэнь Цинцю видел, что кое-что от отца его ученику также перепало: к примеру, глаза.

Проницательный взгляд больших глаз и решительный разлет бровей Тяньлан-цзюня говорили об отваге и недюжинной силе характера, обсидиановые зрачки казались бездонными пропастями – в точности как у Ло Бинхэ. Оригинальный Ло Бинхэ, без сомнения, был прелестным юношей, но, передайся ему наряду с прочими чертами и глаза матери, это сделало бы его чересчур женственным.

Сходство с отцом прослеживалось и в улыбке: при едином взгляде на нее в душе Шэнь Цинцю поднималась целая буря эмоций самого разного рода – вот только уверенность в них явно не входила.

– Я не так уж долго занимаю этот пост, – наконец опасливо отозвался Шэнь Цинцю.

Глаза Тяньлан-цзюня прищурились в довольной улыбке:

– А по моим ощущениям, я давно восторгаюсь тем, как вы блистаете на этом посту.

Обменявшись с ним парой фраз, одно Шэнь Цинцю мог сказать с определенностью: воистину царственная манера держаться должна прививаться с детства.

Взять хоть эту парочку, отца и сына: первый восседает в гробу с таким видом, словно возвышается на Троне Дракона; если же посадить в гроб Ло Бинхэ… остается признать, что выглядел бы он просто-напросто сидящим в гробу красивым парнем.

Неудивительно, что Сян Тянь Да Фэйцзи, почуяв в Тяньлан-цзюне угрозу гегемонии главного героя, поспешил выпилить его из сюжета.

Находясь в присутствии двух священных демонов и в окружении некоторого количества иных опочивших демонических старейшин, которые словно бы обступили его, стремясь услужить [7], Шэнь Цинцю ощутил, что на него чересчур давит торжественность момента.

– О, я не заслуживаю подобной похвалы, – натянув на лицо улыбку, бросил он. – Но, раз Ваше Величество [8] наблюдало за моей скромной персоной в течение столь долгого времени, почему бы… вам не выйти, чтобы поприветствовать меня?

В самом деле, как бы ни хорохорился Тяньлан-цзюнь, то, что за все это время он так и не покинул гроба, могло говорить лишь о том, что…

Он не может встать.

В зрачках заплясали ядовито-зеленые огни Мавзолея. Неторопливо постукивая пальцем по краю гроба он с готовностью отозвался:

– Хорошо. Будет ли чересчур дерзко попросить горного лорда помочь мне?

Скрепя сердце [9] вынужденный признать, что его вновь переиграли, Шэнь Цинцю со вздохом протянул ему руку:

– Прошу вас.

Схватившись за нее, Тяньлан-цзюнь поднялся на ноги. «Выходит, дело отнюдь не в слабости», – разочарованно подумалось Шэнь Цинцю.

И тут до него дошло, что его движение не встречает сопротивления, словно он хватается за пустоту.

Однако его пальцы совершенно определенно сжимали запястье Тяньлан-цзюня. Опустив взгляд, Шэнь Цинцю обнаружил, что рука ниже локтя ни к чему не присоединяется.

С лица Шэнь Цинцю сбежали все краски.

Вот ведь блядский скример [10]!

Самого же владельца, оставшегося с полупустым рукавом, это, казалось, нимало не смутило:

– Ну вот, опять отвалилась, – с вежливым смешком отозвался он. – Могу я попросить горного лорда ее вернуть?

У Шэнь Цинцю при виде всего этого временно пропал дар речи, так что он молча передал руку хозяину. Очутившийся за его спиной Чжучжи-лан как ни в чем не бывало приделал ее обратно с тошнотворным щелчком.

Приделал, вашу мать!

Он что, типа, шарнирная кукла?

Присмотревшись повнимательнее, Шэнь Цинцю разглядел на руке множество шрамов. Мышцы, связки, жилы почернели, создавая разительный контраст со снежно-белой кожей демона. Из-под ворота одеяния также змеились черные шрамы.

Обдумав все это, Шэнь Цинцю благоразумно решил ни о чем не спрашивать.

Похоже, взмах крыльев бабочки и впрямь породил ураган. Шэнь Цинцю уже давно догадался, что Чжучжи-лан использовал цветок росы луны и солнца, чтобы создать новое тело для Тяньлан-цзюня, вот только оно оказалось с ним не слишком совместимым.

У самого Шэнь Цинцю не возникало затруднений с растительным телом, потому что, во-первых, цветок росы луны и солнца был взращен на его собственной крови, а во-вторых, самой основой существования этого цветка была духовная энергия, которую развивал и сам Шэнь Цинцю.

Ну а с Тяньлан-цзюнем все было иначе. Будучи демоном, в своих практиках он использовал демоническую энергию – ничего удивительного, что «корень жизни» его отторгал. Тут ни о какой доброкачественности тела и речи быть не может – скажите спасибо, если оно не разлагается на ходу.

Что, похоже, и происходило с Тяньлан-цзюнем. Тот как ни в чем не бывало пошевелил новообретённой конечностью и с улыбкой бросил:

– Боюсь, я выставил себя перед вами в нелепом свете. И все же я вполне способен покидать гору Байлу – именно так я и обрел счастье лицезреть исполненного достоинств горного лорда Шэня.

Тот украдкой бросил взгляд на невозмутимо стоящего рядом с гробом Чжучжи-лана. Когда они впервые встретились в лесу, на него в змеиной форме невозможно было смотреть без содрогания. И все же за все те долгие годы, что Тяньлан-цзюнь томился под горой, он ни на миг не покидал леса Байлу, а заполучив «корень бессмертия», не задумываясь, использовал его, чтобы сотворить новое тело для своего господина, не помыслив о собственной выгоде.

До чего верный сподвижник!

– Вам следует благодарить за это Же… Чжучжи-лана, – отстраненно бросил Шэнь Цинцю, окидывая взглядом фрески на стенах зала. – Подумать только, столько лет прозябать отшельником на горе Байлу, тщетно ожидая возможности, которая может никогда и не представиться; воистину Тяньлан-цзюню можно только позавидовать – подобную преданность нечасто встретишь.

– Разве вы не слышали девиз моего племянника? – парировал Тяньлан-цзюнь.

– Слышал-слышал. «За единую каплю милости вы будете вознаграждены фонтаном благодарности».

Даже в ядовито-зеленом свете было заметно, как зарделся Чжучжи-лан.

– Зачем старейшина выставляет меня на смех? – смущенно бросил он.

Однако Шэнь Цинцю вовсе не собирался его высмеивать: по правде говоря, в настоящий момент все его внимание без остатка поглотила одна из фресок.

От прочих ее отличали прямо-таки кричащие краски и до того небрежные мазки, будто творец малевал ее в исступлении, и все же Шэнь Цинцю различил обращенное ко входу в зал огромное лицо женщины. В уголках ее глаз собрались морщинки, а уголки губ приподнялись, будто она не в силах сдержать ликующую улыбку. Выходит, он очутился в Зале восторгов – одном трех главных святилищ Мавзолея наряду с Залами ярости и сожалений [11].

– Таким уж он уродился, – продолжал Тяньлан-цзюнь, не замечая, что собеседник отвлекся. – Потому-то он и умолил меня залучить вас в Царство демонов.

По правде говоря, именно это оставалось для Шэнь Цинцю непостижимым.

– И как это может быть связано с благодарностью, позвольте поинтересоваться? – вполоборота глянув на Чжучжи-лана, потребовал он.

– Самым что ни на есть прямым образом, – невозмутимо отозвался Тяньлан-цзюнь. – Четырем великим школам предречен конец. Само собой, Чжучжи-лан не желает, чтобы горный лорд Шэнь разделил участь хребта Цанцюн.

Сам горный лорд не знал, что и сказать на это.

А он-то надеялся, что за годы заключения Тяньлан-цзюнь разжился хоть толикой здравого смысла. И вот тебе, разговор еще толком не успел завязаться, а незабвенный девиз злобных боссов на все времена – «уничтожить мир, извести все добро» – уже дает о себе знать!

Хотя, если подумать, стоит ли этому удивляться – как бы заговорил он сам после стольких лет заточения под горой, уничтожившей его изначальное тело, не говоря уже о потомке древнего демонического рода, пусть тому изначально и были свойственны некие благородные порывы? Ничего, кроме пламенной ненависти, тут ожидать не приходится.

– А человечеству суждено разделить судьбу заклинательских школ? – помедлив, спросил Шэнь Цинцю.

– С чего бы? – не на шутку озадачился Тяньлан-цзюнь. – Разумеется, нет. Люди как таковые мне симпатичны, в отличие от четырех великих школ. – Затем он с улыбкой добавил: – Напротив, для человеческой расы я приготовил великий дар.

Что бы он ни имел в виду под этим «великим даром», это едва ли будет перевязанный ленточкой яркий сверток, который наполнит любое сердце ликованием! Шэнь Цинцю открыл было рот, чтобы выпалить совершенно несвойственное его утонченному образу: «Твою ж мать!», когда стены Мавзолея внезапно сотряслись.

С потолка вновь посыпалась каменная крошка. Хоть Шэнь Цинцю удалось удержаться на ногах, его зашатало, словно пьяного. Издалека до него донесся дикий вопль, от которого содрогнулась земля.

– Что это? – опасливо поинтересовался заклинатель.

– А они явились быстрее, чем я ожидал, – прислушавшись, пробормотал Тяньлан-цзюнь, а затем развернулся к Чжучжи-лану. – Сколько их?

– По меньшей мере сотни две, – ответил тот.

– Даже на то, чтобы изловить десяток, нужно немало усилий, – улыбнулся Тяньлан-цзюнь. – Должно быть, он потрудился не на шутку.

Шэнь Цинцю совершенно не улавливал, о чем они вообще, и, похоже, старейшины демонов не горели желанием его просвещать.

– Горный лорд Шэнь, – вновь обратился к нему Тяньлан-цзюнь, смахивая с плеча горстку пыли, – в течение долгих пяти лет мой племянник делал все возможное, чтобы заставить вас порвать с хребтом Цанцюн [12]. И что же, его усилия увенчались успехом?

Святые помидоры, вы что же, выходит, затащили меня в свои семейные склепы только затем, чтобы задать этот заведомо бесполезный вопрос [13]? Хотя постойте-ка, пять лет?..

Сердце Шэнь Цинцю совершило дикий скачок.

– Сеятели в Цзиньлане, – выпалил он. – Они тоже были частью твоего плана по выдворению меня из родной школы?

Ведь, если подумать, тот случай и впрямь положил начало цепи событий, в результате которых он не смог вернуться на хребет Цанцюн!

– Тот сеятель, который указал на меня – твоих рук дело? – в лоб спросил он.

Чжучжи-лан понурился.

– На самом деле, изначально это было частью эксперимента по решению продовольственных проблем южных племен, – ответил за него Тяньлан-цзюнь, утешительно похлопывая племянника по плечу. – Просто так уж совпало, что там очутился лорд Шэнь. Чжучжи-лан хотел, чтобы лорд Шэнь сам возжелал порвать все связи с миром заклинателей, только и всего.

Шэнь Цинцю устремил негодующий взгляд на Чжучжи-лана. Вот тебе и «фонтан благодарности»: натравил на него сеятеля, который тонким слоем размазал его репутацию по всей площади – вам не кажется, что это чересчур? Увольте меня от змеиной благодарности, право слово!

– Мастер Шэнь, – мягко обратился к нему Чжучжи-лан, – Цзюнь-шан ведь сказал, что желает уничтожить четыре великие школы, истребив всех до единого, а эта скромная персона меньше всего на свете желает…

– А явление Цю Хайтан – тоже твоих рук дело? – процедил Шэнь Цинцю, тщетно силясь подавить гнев.

– А кто это? – с любопытством отозвался Тяньлан-цзюнь, устремив взгляд на Чжучжи-лана, который, в свою очередь, непонимающе воззрился на Шэнь Цинцю:

– Я правда не имею к этому никакого отношения!

И что же, скажешь, что Цю Хайтан, подоспевшая аккурат к обвинению, павшему на него из-за прицепившегося сеятеля – не более чем совпадение? Впрочем, забудь – сейчас есть куда более насущные проблемы.

– Хорошо, с этим разобрались, – нетерпеливо бросил Шэнь Цинцю. – Так что там насчет второй причины, по которой меня сюда притащили?

На сей раз ему ответил Тяньлан-цзюнь:

– Призывая горного лорда Шэня в мою скромную обитель, я руководствовался также и собственными эгоистическими целями. – Вздохнув, он продолжил: – Это все мой сын – должно быть, его воспитание стоило лорду Шэню немалых трудов.

Хоть Шэнь Цинцю с самого начала подозревал, что все это как-то связано с Ло Бинхэ, при этих словах его сердце непроизвольно сжалось. Ему потребовалось некоторое время, чтобы добиться должной бесстрастности голоса, прежде чем он спросил:

– Вы о Ло Бинхэ? И какое это к нему имеет отношение?

– Как бы вам сказать… – фыркнул Тяньлан-цзюнь, опустив голову. – От меня не укрылось, что по отношению к горному лорду Шэню он питает определённые…

Пусть он и не высказался прямо, предпочтя туманные намеки, Шэнь Цинцю не требовалось дополнительных пояснений, чтобы понять, куда он клонит.

Чем дольше Тяньлан-цзюнь владел этим телом, тем сильнее давала о себе знать его демоническая энергия, и, как следствие, тем быстрее распадалось его тело, требуя постоянной подлатки. Рано или поздно нужда в новом теле станет безотлагательной. И лучше всего, если его прежним обладателем окажется кто-то, связанный с Тяньлан-цзюнем кровными узами – такой же, как он, священный демон. Если же это тело является гибридным, обладая двумя независимыми системами каналов для разных типов энергии, так это просто верх мечтаний.

И кто, спрашивается, подходит на роль подобного «донора» лучше Ло Бинхэ?

– Выходит, вы призвали мою душу, – прищурившись, медленно проговорил Шэнь Цинцю, – чтобы заманить его в Священный мавзолей?

– А горному лорду Шэню не откажешь в проницательности, – радостно отозвался Тяньлан-цзюнь.

– Вам следовало бы помнить, – осадил его Шэнь Цинцю, – что, не достигнув вашего положения, Ло Бинхэ не сможет войти под своды Священного мавзолея, даже пожелай он этого.

– О, что вы, – доверительно понизил голос Тяньлан-цзюнь. – Разумеется, сможет, если по-настоящему захочет.

– Да уж, – медленно произнес Шэнь Цинцю, – ведь, в конце концов, он ваш сын.

– Вот именно, – подтвердил Тяньлан-цзюнь.

– Ваш и Су Сиянь.

– И что?

Заслышав эти слова, Шэнь Цинцю понял все.

Тяньлан-цзюнь удосужился упомянуть Ло Бинхэ от силы в паре фраз, и при этом, хоть его благосклонная улыбка не дрогнула, слова прямо-таки сочились холодом.

Картинка насильно разлученного с сыном любящего отца мгновенно рассыпалась в прах. Да и при упоминании о Су Сиянь его голос не дрогнул, что как-то не вязалось с трагической историей любви. Пусть Тяньлан-цзюнь и называл Ло Бинхэ «мой сын», ничто другое не выдало бы их связи.

Выходит, Тяньлан-цзюнь был чужд не только пацифизма, но и романтики. По всему выходило, что Шэнь Цинцю и впрямь выпестовал в душе идеализированное представление об этом владыке демонов.

Не то чтобы это его удивляло: в конце концов, демоны вообще не придавали чувствам большого значения, отдавая предпочтение обильной трапезе, силе и власти, и все же, воочию узрев подобное равнодушие к собственной плоти и крови, Шэнь Цинцю поневоле внутренне поежился.

Выходит, что Ло Бинхэ воистину… нежеланное дитя.

А он-то раз за разом обрушивал пресловутый «черный горшок» Цзиньланя на голову ученика, невзирая на тщетные попытки оправдаться этого несчастного ребенка с застывшим выражением незаслуженной обиды на лице! Да и всего несколько дней назад он, не задумываясь, бросил ему в лицо столь жестокие слова!

Сердце Шэнь Цинцю переполняла холодная ненависть к Тяньлан-цзюню, и все же он понимал, что сам немногим лучше этого демона, ведь он ранил Ло Бинхэ куда больнее.

В зале воцарилась гробовая тишина, словно призванная подчеркнуть новую волну чудовищного шума снаружи, в котором переплелись рев животных и звуки яростной битвы, приближавшиеся с каждым мгновением.

Вцепившись для устойчивости в стенку саркофага, Шэнь Цинцю потребовал, будучи не в силах и дальше сохранять невозмутимость:

– Кто-нибудь наконец объяснит мне, что там творится?

Однако не успел он произнести слово «что», как камни из ценных пород, слагавшие стены Мавзолея, принялись разваливаться на глазах – благо трое присутствующих обладали достаточно быстрой реакцией, чтобы вовремя от них уворачиваться. Внезапно что-то невероятно тяжелое с грохотом проломило крышу Мавзолея, рухнув прямиком в центр зала. Пронизавшие клубы пыли и дыма лучи высветили исполинскую темную фигуру.

Ло Бинхэ возвышался на голове гигантского угольно-черного зверя, и его одежды бешено полоскались на ветру, за спиной виднелся Синьмо. Испускающие гневно-багряные лучи глаза окинули зал сочащимся жаждой убийства взором.

Примечания:

[1] Светильник – 灯笼 (dēnglong) денлун – бумажный или тканевый фонарик, также так называют фонарщика в похоронной процессии.

[2] Подобные звонким медным колокольчикам – 刺刺的铜铃 (qíqí de tónglíng) - в букв. пер. с кит. «без конца лопочущие медные (или золотые) колокольчики».

[3] Желейка – в названии этой сласти 喜 (xǐ) переводится как «радость, счастье, любить», 郎 (-láng) – как «молодой человек, сударь, господин, муженёк», таким образом, прозвище Сичжи-лан 喜之郎 (xǐ zhī láng) можно перевести как «любимый мужёнек» – понятно, отчего смутился Чжучжи-лан.

А вот так выглядит тёзка Сичжи-лана:

[4] Посиневшая кожа – цвет 碧 (bì), как и цвет цин, весьма многогранен: под это определение может подходить как лазоревый и бирюзовый, так и голубовато-зеленый и даже изумрудный.

[5] Ваш покорный слуга 在下 (zàixià) цзайся – в букв. пер. с кит. «находящийся ниже».

[6] Су Сиянь 苏夕颜 (Sū Xīyán)

苏 (Sū) – в пер. с кит. растение Perilla nankinensis, а также «воскресать, пробуждаться».

夕颜 (Xīyán) – в пер. с кит. растение Луноцвет (Calonyction).

[7] Стремясь услужить 干湿粽子在围观 (gānshī zòngzi zài wéiguān) - в букв. пер. с кит. «поднося сушеные плоды, свежие фрукты и цзунцзы». 干湿 (gānshī) - в букв. пер. с кит. «сухой и влажный», используется как устаревшее выражение «угощение клиента сушеными плодами и свежими фруктами в публичном доме». Цзунцзы 粽子 (zòngzi) - кушанье из клейкого риса с разнообразными начинками в бамбуковых или иных листьях, традиционно подается на праздник начала лета, «двойной пятерки» (5 числа 5 месяца), в который проводятся состязания драконьих лодок.

[8] Ваше Величество 閣下 (Géxià) Гэся – вежливое обращение к высокопоставленной персоне.

[9] Скрепя сердце 硬着头皮 (yìngzhe tóupí) – в букв. пер. с кит. «отвердив кожу головы».

[10] Скример – в оригинале 好惊悚 (hǎo jīngsǒng) – в букв. пер. с кит. «добротный фильм ужасов».

[11] Зал восторгов 喜殿 (Xǐ diàn) Си дянь. 喜(Xǐ) – в пер. с кит. «радость, счастье».

Зал ярости 怒殿 (Nù diàn) Ну дянь. 怒 (Nù) – в пер. с кит. «гнев, ярость».

Зал сожалений 哀殿 (Āi diàn) Ай дянь. 哀 (Āi) – в пер. с кит. «скорбь, сожаление».

[12] Порвать с хребтом Цанцюн – в оригинале использовано выражение 一刀两断 (yīdāo liǎngduàn) – в букв. пер. с кит. «одним ударом разрубить надвое», в образном значении – «решительно порвать отношения, покончить раз и навсегда».

[13] Заведомо бесполезный вопрос – в оригинале 屁 (pì) – «газы в кишечнике», в образном значении – «брехня, пиздеж».