Се Лянь так и застыл на месте. Наблюдая, как высокий и стройный юноша помогает ему нести огромный мешок рухляди, оставаясь при этом в абсолютном спокойствии, в душе Се Лянь прямо-таки взмолился о прощении за подобное проявление неуважения. Сань Лан уже отошел от повозки на несколько шагов, когда Се Лянь все же решил направиться следом, но внезапно вспомнил о старом погонщике, по-прежнему лежащем на телеге без сознания. Принц немедленно вернулся, коснулся рукой точки на теле старика, чтобы разбудить беднягу, и настойчиво попросил ни в коем случае никому не рассказывать о том, что случилось с ними этой ночью. Старик, памятуя об увиденных своими глазами способностях Се Ляня, конечно, быстро закивал, не смея перечить просьбе, затем поспешил домой вместе со своей коровой.

Се Лянь забрал из телеги свернутую циновку, забросил ее на спину и, обернувшись, увидел, как Сань Лан, одной рукой неся мешок с рухлядью и всяким скарбом, беззаботно поднимается на холм.

Оказавшись перед покосившимся строением монастыря Водных Каштанов, Сань Лан опустил взгляд и прыснул со смеху, как будто увидел что-то крайне забавное. Се Лянь, приблизившись, заметив, что юноша изучает его объявление об аварийном состоянии монастыря и просьбе о посильном подаянии, тихо кашлянул и произнес: «Вот видишь, все именно так. Поэтому я и сказал, что ты, возможно, не захочешь здесь жить».

Сань Лан ответил: «Сойдет».

В прошлом именно Се Ляню приходилось отвечать людям «неплохо, вполне сойдет», сегодня же он впервые услышал, как кто-то сказал подобную фразу ему, и ощущения от услышанного оказалось невероятно трудно описать. Прежняя деревянная дверь в монастырь Водных Каштанов давно сгнила, и Се Лянь снял ее с петель, заменив простой бамбуковой занавеской, приоткрыв которую, обратился к Сань Лану: «Заходи». Сань Лан последовал за ним в домик.

Все внутреннее убранство можно было рассмотреть с одного взгляда: здесь стоял лишь прямоугольный стол для подношений, два маленьких деревянных табурета, круглая подстилка из тростника да ящик для собирания пожертвований. Се Лянь взял мешок из рук Сань Лана и разложил на столе для подношений стаканчик для гаданий, курильницу для благовоний, бумагу, кисть для каллиграфии и еще кое-какие мелочи. Затем зажег красную свечу, которую принцу во время собирания мусора в поселке сунули в руки добрые люди — и домик изнутри озарился тусклым светом. Сань Лан от нечего делать взял со столика стаканчик для гаданий, потряс его в руке, поставил обратно и поинтересовался: «Итак, а есть ли у тебя кровать?»

Се Лянь повернулся к нему, молча развернул циновку, которую нес на спине, и указал юноше на нее.

Сань Лан вскинул бровь. «Только одна, да?»

Се Лянь встретил юношу уже по пути обратно в деревню, разумеется, он не мог заранее предугадать, что надо бы купить еще одну циновку. Принц произнес: «Если ты не против, сегодня мы можем потесниться на одной».

Сань Лан ответил: «Можно».

Се Лянь взял метлу и снова принялся п��дметать пол. Сань Лан тем временем, осмотревшись вокруг, спросил: «Даочжан-гэгэ, тебе не кажется, что в твоем монастыре кое-чего не хватает?»

Се Лянь, как раз закончив подметать, присел на корточки, чтобы расстелить циновку. Услышав вопрос, он ответил, не отрываясь от процесса: «Я думаю, что не хватает лишь прихожан, стало быть, все остальное на месте».

Сань Лан тоже присел на корточки, подпер щеку ладонью и спросил: «А как насчет статуи божества?»

Стоило ему напомнить, как Се Ляня моментально осенило: он и впрямь совершенно позабыл о самом главном — о статуе божества!

А какой же монастырь без статуи? Его и монастырем не назовешь. Несмотря на то, что божество самолично присутствовало в нем, все же принц не мог каждодневно сидеть перед алтарем и принимать подношения.

Поразмыслив с минуту, Се Лянь нашел выход из положения. «Сегодня я купил бумагу и кисть, а завтра нарисую образ божества и повешу его над алтарем».

Если весть о том, что он написал свой портрет и вывесил в своем же монастыре, достигнет Небесных чертогов, скорее всего, над принцем будут смеяться еще лет десять. Но чтобы вырезать настоящую статую, нужны и денежные, и временные затраты, так что, обдумав оба варианта, Се Лянь решил, что лучше пусть над ним смеются десять лет.

К его полнейшей неожиданности, Сань Лан заявил: «Рисовать? Я умею. Помочь тебе?»

Се Лянь сначала замер, но потом рассмеялся: «Что ж, в таком случае, заранее благодарю тебя. Вот только, боюсь, что ты не сумеешь нарисовать наследного принца Сяньлэ».

В конце концов, почти все его портреты подверглись сожжению восемьсот лет тому назад, и сколькие бы из них ни дожили до сегодняшнего дня, наверняка тех людей, кто видел эти портреты, можно было сосчитать по пальцам. Сань Лан, однако, возразил: «Конечно, я сумею. Мы ведь только что в телеге как раз заговорили о Его Высочестве наследном принце, разве нет?»

Се Лянь вспомнил. Действительно, в дороге на его фразу «Ты, наверное, о нем и не слышал» юноша так ничего и не ответил. А теперь его слова изрядно удивили принца. Он закончил стелить циновку, выпрямился и спросил: «Неужели, Сань Лан, ты и правда знаешь о нем?»

Сань Лан уселся на расстеленную циновку. «Знаю».

То выражение и манера, с которой звучал ответ, показались Се Ляню весьма любопытными. Юноша часто улыбался, но всегда было весьма трудно определить, что скрывалось за его улыбкой: веселье или же насмешка над не слишком умным собеседником. Пока они ехали в деревню, Се Лянь слушал рассказы юноши обо всем на свете, и сейчас принца заинтересовало, какую оценку Сань Лан даст ему самому. Так что он тоже уселся рядом на циновку и спросил: «И что же ты думаешь о наследном принце Сяньлэ?»

Они переглянулись в тусклом свете красной свечи, пламя слегка дрогнуло. Сань Лан сидел спиной к свету, его черные глаза потонули во мраке, не представлялось возможным разглядеть, что отражается в них. Некоторое время спустя раздался его голос: «Мне кажется, Цзюнь У просто ненавидит его».

Се Лянь подобного ответа не ожидал, и потому задумался, прежде чем спросить: «И почему же тебе так кажется?»

Сань Лан продолжил: «Иначе, зачем он дважды изгнал принца с Небес?»

Услышав вопрос, Се Лянь мягко улыбнулся, а про себя подумал: «Все-таки он мыслит еще как ребенок».

Он опустил голову и произнес, одновременно развязывая пояс на одеянии: «Это никак не связано с наличием или же отсутствием ненависти. Многие вещи в мире нельзя объяснить просто с точки зрения неприязни или же симпатии».

Сань Лан сказал лишь: «О».

Повернувшись, чтобы снять белые монашеские сапоги, Се Лянь добавил: «Кроме того, совершив ошибку, нужно принять наказание, Владыка всего лишь оба раза добросовестно исполнил свой долг, вот и все».

Сань Лан ушел от спора, ответив лишь: «Может и так».

Се Лянь уже снял одежду и аккуратно сложил ее на столе для подношений. Принц собирался было сказать еще что-то, однако обернувшись, увидел, что взгляд Сань Лана направлен на его ногу.

И взгляд этот казался весьма странным: можно назвать его ледяным, да только недолго и ошпариться; можно назвать его пылающим, но внутри все же кроется холод. Се Лянь, опустив голову, все понял. Юноша смотрел ни на что иное, как на черную проклятую кангу на его правой лодыжке.

Первая проклятая канга крепко опоясывала его шею, вторая плотно обнимала ногу. Как ни посмотри, обе располагались не совсем на привычных местах, да к тому же их нельзя было скрыть. Раньше, если кто-то спрашивал Се Ляня об этом, он наобум отвечал, что того требуют его тренировки в ��амосовершенствовании, но если сейчас об отметинах спросит Сань Лан, наверняка будет не так просто придумать ответ.

Однако, вопреки ожиданиям, Сань Лан лишь некоторое время посмотрел на его ногу, но говорить ничего не стал. Се Лянь также решил не заострять на этом внимания и лег на циновку. Юноша смирно улегся рядом, прямо в одежде: судя по всему, не привык спать на полу раздетым. Се Лянь подумал, что все-таки стоит где-то раздобыть кровать, а вслух сказал: «Отдыхай».

Легким выдохом он погасил пламя красной свечи.

На рассвете следующего дня, когда Се Лянь открыл глаза, Сань Лана рядом не оказалось. А когда он поднял взгляд, сердце его дрогнуло. Над столом для подношений уже висел портрет.

А на портрете красовался юноша в парадном одеянии, с золотой маской на лице, в одной руке он держал меч, в другой — цветок. Стиль рисунка был непревзойденно хорош, краски утонченными и притягивающими взгляд. То был истинный портрет «Наследного принца Сяньлэ под маской Бога».

Се Лянь уже много лет не видел подобных картин, а взглянув на эту, долго не мог пошевелиться. Лишь спустя какое-то время он поднялся, надел монашеские одежды и поднял занавеску в монастырь. Сань Лан стоял снаружи, спрятавшись в тени и откинувшись назад, поигрывая метлой в руках и глядя на небо, словно мучаясь от безделья.

Кажется, юноша действительно не слишком любил солнечный свет. Он глядел вверх с таким выражением лица, словно как раз обдумывал способ сбить солнце с неба и растоптать ненавистный шар, чтобы от него остался лишь сноп сияющих искр. Снаружи высилась куча опавших листьев, которые уже были сметены в сторону. Се Лянь, выйдя за порог, спросил: «Как тебе спалось прошлой ночью?»

Сань Лан, все так же опираясь на стену, повернулся к нему и ответил: «Неплохо».

Се Лянь подошел, взял метлу из его рук и задал еще вопрос: «Сань Лан, портрет на стене монастыря, его ты нарисовал?»

Сань Лан ответил лишь: «Гм».

Се Лянь похвалил его: «Отличная работа».

Уголки рта юноши на миг приподнялись, однако он ничего не сказал в ответ.

Возможно, потому, что вчера ночью он беспокойно спал, сегодня его волосы выглядели еще более растрепанными, пряди торчали во все стороны, крайне небрежно, но по правде говоря, также и крайне симпатично: свободно, но не беспорядочно, с ноткой лукавости. Се Лянь спросил, указав на свои волосы: «Может быть, я помогу тебе?»

Сань Лан кивнул и направился за Се Лянем обратно в монастырь. А когда уселся, принц распустил его волосы и, взяв черные пряди в руки, начал с преспокойным видом внимательно рассматривать их.

Пускай даже линии на ладонях и пальцах юноши были идеальными, не придраться, но все-таки перекинувшаяся в человека нечисть всегда в чем-то, да допустит ошибку. Волосы живого человека невозможно сосчитать, но при этом каждый волосок отдельный, разглядеть его можно очень четко. А что касается демонов, многие надевали на себя фальшивую телесную оболочку, волосы которой выглядели либо цельным черным облаком, либо склеенными вместе, словно тканые лоскуты, либо… волосы и вовсе не росли на их головах.

Вчера вечером Се Лянь убедился, что линии на руках и пальцах юноши на месте, и на этом принцу бы успокоиться, однако, увидев портрет, нарисованный утром, он вновь не смог удержаться от смутных подозрений.

Разве обычный человек мог бы нарисовать подобную картину?

Пальцы его мягко скользили по волосам юноши, медленно перебирая пряди и пытаясь разглядеть недочеты, однако волосы Сань Лана оказались натуральными, очевидно, без каких-либо странностей. Спустя некоторое время, возможно, от того, что Сань Лану стало щекотно от поглаживаний принца, он хохотнул, склонил голову, искоса глядя на Се Ляня, и спросил: «Гэгэ, ты помогаешь мне причесаться или хочешь сделать что-то другое?»

С распущенными волосами юноша выглядел ослепительно прекрасно, без изъяна, даже прибавилось очарования. Его вопрос звучал насмешливо, на что Се Лянь с улыбкой произнес: «Уже все», и быстро собрал волосы юноши в пучок.

Вот только, когда утренний туалет в исполнении принца был завершен, Сань Лан посмотрел в отражение в тазу с водой, затем обернулся к Се Ляню и приподнял бровь. Принц же, поглядев на него, лишь тихонько кашлянул.

Только что прическа Сань Лана выглядела кривой, а теперь, когда Се Лянь причесал его, она по-прежнему осталась кривой.

И хотя Сань Лан ничего не говорил, а лишь смотрел на него, Се Ляню показалось, что он не смущался вот так уже как минимум несколько сотен лет. Только принц собирался опустить руки и сказать «подойди, давай попробуем еще раз», как снаружи раздался многоголосый галдеж, следом за топотом стали слышны и крики: «Святой!!!»

Се Лянь, услышав подобное, удивленно выбежал на улицу и увидел толпу, окружившую монастырь: каждый выглядел взволнованным, лица их покраснели, а староста деревни, который всех и привел, одним прыжком оказался подле Се Ляня, схватил того за руку и принялся восклицать: «Святой! В нашей деревушке наконец-то появился настоящий святой с небес! Поистине, прекрасное событие!!!»

Се Лянь: «???»

Остальные жители деревни окружили их и заголосили: «Святой, добро пожаловать в нашу деревню Водных Каштанов! Живи на здоровье!» «Святой! Ты можешь ниспослать мне благословение на поиски жены?!»

«Святой! А можешь благословить, чтобы в моем доме поскорее родился ребенок?!»

«Святой! Я принес тебе свежих водяных каштанов! Хочешь поесть?! А заодно благослови меня на сбор богатого урожая в этом году, идет?!»

Деревенские жители оказались слишком гостеприимными, Се Лянь, осажденный ими со всех сторон, непрерывно отступал назад, про себя горестно причитая. Вчерашний старик все-таки оказался болтуном, ведь Се Лянь просил его держать рот на замке, но сегодня, едва встав с постели, принц стал известен на всю деревню!

Местные, в сущности, даже не знали, которому божеству посвящен этот монастырь, но каждый непременно желал возжечь внутри благовония: ведь не важно, что за божество, на Небесах кругом одни лишь божества, какому ни поклонись, хуже точно не сделается. Се Лянь вначале предполагал, что никто так и не придет в его монастырь, и за целый год ему не дождаться и десяти прихожан, поэтому приготовил лишь маленькую связку благовоний. Кто же знал, что эта толпа разберет все подчистую, курильница для благовоний окажется сплошь утыкана зажженными палочками, а комната заполнится ароматным дымом. Давно отвыкший от запаха благовоний, Се Лянь закашлялся, при этом отвечая на вопросы молящихся: «Кхэ-кхэ, уважаемые односельчане, божество не сможет пообещать вам несметные богатства, правда, кхэ, прошу вас, ни в коем случае не просите о деньгах! Последствия могут оказаться непредсказуемыми! Простите, но брак тоже не в его компетенции… Нет, нет и нет, рождением детей он также не ведает»…

Сань Лан, не обращая внимания на кривую прическу, сидел у ящика для сбора пожертвований и одной рукой подпирал подбородок, а другой неспешно закидывал в рот водяные каштаны. Многие деревенские девушки, завидев юношу, заливались краской поярче румяной зари и спрашивали у Се Ляня: «А нет ли…»

И хотя они даже не успевали сказать, что им нужно, Се Лянь немедля прерывал их речи: «Нет!»

Наконец, толпа народа еле-еле схлынула, только теперь стол для подношений оказался завален фруктами и дынями, овощами, даже рисом, лапшой и другими продуктами. Что ни говори, а все-таки неплохое подношение. Се Лянь принялся выметать наружу всяческий мусор, оставшийся после прихожан. Сань Лан вместе с ним вышел из монастыря и произнес: «Неплохой улов».

Се Лянь, не отвлекаясь от подметания, заметил: «В обычной ситуации еще полмесяца никто бы даже не заглянул сюда».

Сань Лан спросил: «Разве?»

Се Лянь глянул на него и с улыбкой сказал: «Видимо, я просто зацепился за твою удачу, Сань Лан».

С этими словами он вспомнил, что собирался заменить занавеску на двери, поэтому достал из рукава новую и повесил в проеме. Отступив на пару шагов назад, чтобы ее разглядеть, Се Лянь заметил, что Сань Лан остановился рядом. Принц повернулся к нему и спросил: «Что-то не так?»

Сань Лан, не отрываясь, смотрел на занавеску с задумчивым видом. Проследив за его взглядом, Се Лянь обнаружил, что юноша смотрит на заклятия, изображенные на занавеске.

Талисман этот принц нарисовал на скорую руку, заклятия на нем теснились в несколько слоев друг на друге, распространяя довольно серьезную защитную ауру. Талисман предназначался для отпугивания нечистых сил, мог предотвратить вторжение демонических тварей из внешнего мира. Однако вполне возможно, что надписи также притягивали неудачи, поскольку были выполнены лично рукой Се Ляня, но пока это выяснить не представлялось возможным. И раз уж двери в монастыре не имелось, принц все же решил нарисовать на занавеске талисман, для пущей сохранности.

Теперь же, увидев, как юноша неподвижно застыл прямо перед талисманом, Се Лянь ощутил, как дрогнуло сердце, и позвал: «Сань Лан?»

Неужели это талисман преграждал ему путь, не позволяя переступить порог монастыря?