Юу-1

Каждый раз по дороге в школу я прохожу через тихий жилой район. Многие вещи нравятся мне на этом пути.

Австралийский попугай в клетке напротив химчистки, что обучен лишь ругани. Милый постер на торцевой стене в конце улицы, изображающий, как переходить дорогу в небезопасных местах. Частная улица, ставшая своеобразной парковочной Меккой для дымящих выхлопами грузовиков. Обветшалый дом, окна которого сверху донизу обклеены листовками с надписью: «Раскайтесь, ибо близок Страшного Суда день!».

Мир, созданный моим личным опытом, полнился чудесами, от которых дух захватывало.

— …Вау, — раскрыла я рот, даже не пытаясь скрыть удивления.

Ветер, напитанный пьянящим ароматом свежей зелёной листвы, просвистел вокруг и поднялся в небо.

Какая же чудесная погодка. На небе — куда ни глянь — ни облачка. Солнце неогранённым рубином венчает ожерелье бледно-синего неба. Окажись оно в моих руках, обязательно стало бы самым очаровательным из когда-либо существовавших украшений.

В такой день обязательно должно произойти что-то хорошее, я уверена.

По мере приближения к школе мне всё чаще попадались ученики, что оживлённо переговаривались друг с другом. Утонув в этом столпотворении, благоухающем неподдельным духом юности, я окинула одиноким взглядом купол бледно-синего неба.

Напевая под нос крутые строчки из моей любимой «Юкенсей Блюз», я проскользнула в толпу и прошла через ворота. И в этот момент...

— Чигуса. Не уделишь мне минутку?

Внезапно чья-то рука оказалась на моём плече. С чего бы это? Единственный, кому дозволены такие недвусмысленные касания, — это мой избранный. В крайнем случае человек на склоне лет, изголодавшийся по людскому теплу и коему отведена последняя пара-тройка дней жизни.

Позади меня же был привлекательный негодяй.

— Э-эм… прошу меня простить, но я спешу, — произнесла я.

Это Сузаку, президент студсовета. Интересно, ему что, три дня жить осталось?

Губы юноши вытянулись в тонкую линию, а на лице на миг проступила горечь. Должно быть, его что-то тревожит. Увы, мудростью я с ним не поделюсь, но вот деньги — это совсем другой разговор. Ссуда с ежедекадным приростом кредитной ставки в тридцать процентов прекрасно подойдёт Сузаку. Моя крыша открыта для него в любое время.

— Прости, но дело не терпит отлагательства.

Так просто Сузаку моё плечо не отпустит. Может ли это быть предложение, от которого я не могу отказаться? Уж прости. Я решила не начинать карьеру модели, пока сестрёнка не подрастёт.

Девушки, сопровождавшие президента, явно сдерживали себя.

— Сузаку столь вежлив с тобой, так почему бы не выяснить, в чём, собственно, дело?

Сахарные самки глупо ухмыльнулись, больше походя в этот миг на стадо вопящих свиней. От их голодных взглядов по телу пробежали мурашки:

— И да, разве наших улик не достаточно?

— Точно-точно. Слышала, чё мы на тебя откопали?

Что происходит? Прежде чем я успела среагировать, они выбили сумку у меня из рук. Молния разошлась, и связка файлов вывалилась через зазор.

— Что вы творите?! Прости, Чигуса. Вы, а ну, быстро извинились! — человек с планеты Пафос переменился в лице и принялся бранить девушек.

Но оскал на лицах его спутниц не дрогнул. Прильнув к президенту, они, будто только того и ждали, с торжеством показали ему файлы.

— …Как же. Я не хочу в это верить, но слухи оказались правдой, — президент, сощурив взгляд почти до предела, изучал выпавшие из моей сумки документы. — Сколько их здесь?

В файлах находились записи, что составили мои друзья, подробно описав сумму ссуды, долговые обязательства и много чего из той же оперы. Пока все эти бумаги в моём распоряжении, они и дальше будут платить мне с улыбкой на лице, ну а я, так же, как и они, улыбаться в ответ.

Видимо, привычка разгуливать со всем этим в конце концов мне аукнулась.

— …И что же эти записи доказывают? — резко запротестовала я.

Вполне реально раскопать тонны документов, где подробно изложены долговые обязательства третьих лиц. У школьника нет ни единой причины подписывать всё это. Как-никак, договор, противоречащий устоям общества и морали, не имеет совершенно никакой юридической силы. А значит, эти записи всё равно что макулатура, вот вам крест!..

Прежде чем я успела это осознать, меня взяли в кольцо. Даже старик, поливавший клумбы, с интересом разглядывал нас. Раз уж им не нужны оправдания, было бы всяко лучше, отведи они взгляд да разойдись с миром наконец. Давайте просто навсегда забудем о произошедшем!

— Может, полно отшучиваться? — раздался слабый голос попрекавшего меня президента. — Это доказательства твоего отношения к людям. Ты обязана объясниться здесь и сейчас. Правда ли, что ты грабила учеников?

— Г-грабёж — понятие слишком уж относительное. Я не стремлюсь обобрать их до нитки, да и вообще, всё это — лишь школьные забавы. А раз уж все мы с этим согласны, не стоит…

— Они НЕ согласны, именно поэтому ты и прибегла к таким методам. Что это ещё за чушь о школьных забавах? Речь идёт о живых людях.

Я прикусила язык. Вот почему эта особа ненавистна мне.

— …Н-но это лишь временная мера, не называй мои действия гра…

Последнее слово утонуло в урагане надменных голосов, заслонившем меня.

— Ла-ла-ла, не слышу тебя, уродина!

— Колись, жирная сучка!

— Харе важничать, шлюха подзаборная.

Говорят, когда люди с ограниченным словарным запасом грубят, это может сказать о них самих больше, чем о человеке, которого они оскорбляют. Если мыслить в таком ключе, все те сахарные самочки такие взвинченные, потому что... ну, вы и сами поняли. Они прекрасно себя характеризуют.

К чему же я им в качестве зеркала?

В носу засвербило. Слёзы струились по лицу, как бы я ни старалась унять их.

Это худший из вероятных сценариев.

— Не наглей! Думаешь, лишь потому, что личиком вышла, тебе удастся слезами вымолить прощение, а? — ерестились они, брызжа слюной и толкая меня в плечи.

Не то чтобы я плакала, потому что мне этого хотелось. Никогда не задумывалась об использовании своих слабостей в качестве оружия.

Попробуй я возразить, меня бы проняла такая дрожь, что мне не удалось бы и рот раскрыть. В итоге я только и могла, что наблюдать за тем, как они, криво ухмыляясь, наносят мне раны снова и снова. Будто по команде к началу стрельбы — они использовали моё сердце как тренировочную мишень.

— Меня от тебя тошнит!

— Почему бы тебе не встать на колени и не извиниться, мразь ты этакая?!

— Гони сюда кошелёк и возвращай чужие деньги, дерьма кусок!

— Пора бы тебе идти на окружную торговать своей задницей, грязная шлюха!

— Вся из себя такая сладенькая и невинная, а на самом деле до мозга костей мерзкая сука. Как бы ты ни отрицала это, но такова уж твоя гнилая натура!

Их полные презрения голоса были подобны выстрелам. Каждый раз, как кто-то из них ранил меня оскорблением, следующий стрелок уже стоял наизготове. Этот неистовый шквал калечил и кидал из стороны в сторону, количеством дыр приравнивая меня к швейцарскому сыру.

Такое ощущение, будто я истекаю тяжёлым чёрным дёгтем. Словно что-то пробивает мою защитную скорлупу и проникает в брешь в моём сердце, пятная его изнутри чёрным.

— Прекратите сейчас же! Вы перегибаете. Продолжите в том же духе — и поравняетесь с Чигусой!

Голос президента на фоне гомона зевак казался мне до ужаса далёким.

Взгляд застлала пелена. Голос, конечности, сердце — я утратила власть над всем этим. Невидимые цепи обвились вокруг и стянули меня тугой двойной спиралью. Нескончаемый поток слёз безостановочно заливал лицо. Мне оставалось лишь сожалеть о том, насколько же я на самом деле ничтожна.

Почему я оказалась такой бессильной?

Я ведь прикладывала все усилия, стараясь превратить себя в лебедя, разве нет?

До тех пор, пока я остаюсь такой слабой, нет никаких отличий между мной и этими уродливыми существами.

Как только эта мысль отпечаталась в моём сознании, земля начала понемногу уходить из-под ног, отчего лодыжки погрязли в бездонной топи. Неведомая ледяная жидкость покрыла мои бёдра, затем талию и грудь, прежде чем, наконец, подобно огромному слизню, подползти вплотную к горлу. Снова и снова она обтекала меня, налипая на тело, будто известь, пока я вовсе не замерла на месте, не в силах пошевелить ни единым мускулом.

Вокруг словно на дне океана.

Бездонная чёрная бездна прямиком из ночных кошмаров и небытия, куда никогда не проникнет свет.

Не в силах взглянуть на небо ─ единственное, что осталось прекрасным в моих глазах, ─ я растворилась в безжалостном урагане, превратившем мир вокруг меня в безлюдную пустошь.

Я слышала, как трещат по швам замки и цепи, сковывавшие моё каменное сердце.

На смену всему этому пришло смутное осознание того, что слабовольная и робкая особа по имени Юу Чигуса была раздавлена тяжестью океана отчаяния, словно всё это произошло с совершенно заурядным человеком.

Харума-1

Как я уже говорил ─ мне ненавистны безобразные вещи.

Какие чувства я испытываю, наблюдая за армией муравьёв, что тащат на себе бабочку? Невзирая на крошечный размер, они упорно трудятся вместе, чтобы справиться с внушительной добычей… о такой розовой фигне я точно не думаю. Ни в коем случае.

Меня лишь прошибает отвращение, когда я вижу, как они превращают что-то прекрасное и величественное в еду.

Не испытываете ли вы в таком случае сострадание к муравьям, что так упорно цепляются за жизнь, даже когда у них отбирают пищу? Не глупите. У насекомых нет чувств. Просто некоторые дураки смотрят свысока на муравьёв и проецируют свои собственные ценности на них. Но почему мы относимся к муравьям как-то по-особенному? Что насчёт бабочек? Или, к примеру, мокрицы, застрявшей в отсыревшей и душной щели меж камней?

Когда кто-то заявляет, что муравьям приходится несладко, и жалеет их, это больше походит на эмпатию. Безмозглые и немощные лизоблюды, следующие лишь велению низменных инстинктов и ложных вождей. Они завидуют прекрасным бабочкам, что могут свободно порхать в небе, да только и ждут, когда те упадут, чтобы учинить жестокую расправу над ними, ударив по самым слабым местам. Люди непосредственно видят себя в этих муравьях и слепо сочувствуют им.

Это поистине отвратительно. Я презираю насекомых, что жалеют себе подобных.

Но сцена, свидетелем которой мне пришлось стать во внутреннем дворе школы, оказалась ещё более жалкой и отвратительной, превзойдя все мои ожидания относительно тех ползучих созданий.

Ошмётки бумаги танцевали на ветру в такт оскорблениям, срывающимся с уст жалких людишек, в то время как сонная толпа с интересом наблюдала эту сцену. Будто стремясь добавить ещё больше горечи к акту расправы, они теснились всё ближе и даже принялись снимать происходящее на камеры своих телефонов. У меня создавалось впечатление, будто я нахожусь на свалке застоявшихся отходов. Внутренний двор напоминал собой подлинное средоточие злобы. А в самом его центре стояла она — Юу Чигуса.

Прошлой ночью мне пришлось стать невольным свидетелем кое-чего из ряда вон выходящего, о чём после никак не удалось позабыть. Из-за этого я пошёл в школу совершенно разбитым, и всё ради того, чтобы запечатлеть нечто куда более ужасающее.

То подходя, то пятясь, страшненькие школьницы загнали Чигусу в плотное кольцо. Нестерпимые оскорбления одно за другим слетают с их порочных уст, отчего изящные плечи Чигусы бьёт крупная дрожь, будто в ознобе. Она плачет.

Некому заступиться за Чигусу. Никто не схватит её за руку и не убежит с ней прочь, как это сделал бы лихой герой из Сёнэн Джамп’а или протагонист романтической комедии. Единственный человек, коему под силу взять яйца в кулак в этой ситуации, — это кто-то привлекательный и знатный, или же некий патологический добряк, в детстве пообещавший девушке что-то неопределённое.

К сожалению, никого из таких в округе не оказалось.

…Но есть-таки одна причина, заставляющая меня действовать прямо сейчас. Однюсенькая, ничтожная такая причинка.

У меня нет ни права, ни долга, ни способа, ни повода, ни причины, ни даже обязательства делать хоть что-то ради неё. Но даже так… будь моим долгом разрешить эту проблему, лучшим выходом стало бы изречь…

«…Батюшки светы. Вы не оставляете мне иного выбора. Но почему я?.. Пощады. Пощады мне, господа офицеры!»

…Это заклинание (т.е. слова, которые я обязан был произнести).

Мерно вздохнув, я пробормотал эту нелепую старомодную фразочку, какую никогда бы не произнёс перед кем-либо ещё, а затем встал перед Чигусой. Чигусой, так заплывшей от слёз, что, должно быть, она и вовсе меня не заметила. Пофиг. Так даже лучше.

Одна из возможных зачинщиц этого беспредела бросила на меня взгляд и неодобрительно закудахтала. Манер у этой стервы не больше, чем у лысой гопоты.

— Эй, чё лыжню портишь, любезный? У себя на районе рыцаря отыгрывать будешь. Не суйся в чужие адидасы, фраер.

— Вообще-то, отчасти это моё дело.

— Например? — с вызовом спросила она.

Я ответил на тон этой без-пяти-минут-шлюховатой самки своей лучшей улыбкой.

— Я тоже ж-жертва Юу Чигусы. Хотя денег я у неё и не одалживал. Деваха во втором ряду справа должна всё помнить, ведь так? Юу Чигуса заставила меня встречаться с ней, — ляпнул я.

Без-пяти-минут-шлюха обернулась к Девахе.

— Да ладно? — спросила она как ни в чём не бывало. Но Деваха лишь пожала плечами и продолжила играть со своими локонами.

— А? Ты кто вообще?

«Эм, я был бы крайне признателен, вспомни ты меня, Девашенька», — подумал я.

Затем Рейджи Сузаку поправил очки и перевёл взгляд на меня.

— Я тебя помню. Вроде как создавалось впечатление, будто у тебя совершенно не было… как бы это сказать?.. Энергии? Индивидуальности?

— Эм, да-а… Я никогда особым энтузиазмом не пылал, ну да ладно. Как вы видите, эта особа понапрасну тратила моё время и калории, заставив в итоге перенести сильнейшие душевные страдания. Ко всему прочему, она мне угрожала и всячески использовала в своих низменных корыстных целях.

Предводительница олигофренок зажала рот в приступе дикого хохота.

— Бунт на корабле! Чигуса теперь одна-одинёшенька, так ведь? Если уж это невзрачное ничто её бросило, наша принцесса теперь в очень глубокой заднице! Чума-а-а-а-а.

— Чума-а-а-а-а, в точку. Ну что, теперь-то это невзрачное ничто на вашей стороне, так? Я заставлю Чигусу как следует извиниться, так что сушите вёсла.

— Так заставь её пресмыкаться перед нами!

Деваха принялась прихлопывать в ладоши, как бы принуждая тем самым Чигусу пасть ниц, словно от этого зависела её жизнь. Но я не мог бросить эту девушку.

Не то чтобы Чигуса опять схватилась за мой рукав, как в тот раз. Однако если и есть хоть одна причина заступиться за неё, этого будет вполне достаточно.

— …Нет нужды. На данный момент я на стороне этой цыпочки… на стороне Чигусы, наверное.

— Чего-о-о-о-о? — изумилась Деваха. Резко повернув голову так, что верхняя половина её туловища попросту не поспела за ней, она стала в такую позу, что сторонний наблюдатель мог бы запросто окрестить «нелепой»...

— Спору нет, её характер и яйца выеденного не стоит. Да, она психопатка без каких-либо навыков общения, что, не задумываясь, угрожает людям. Ко всему прочему, она идиотка, возомнившая, что, раз у неё милое личико, ей всё дозволено. По правде говоря, её не за что защищать. Но даже так… — проговаривая каждое слово, я смотрел Чигусе в глаза.

Вся заплаканная и раскрасневшаяся, она смотрела на меня такими яркими, будто витражное стекло, глазами.

— Она ведь миленькая, ну. Вот и всё. Так что, как бы… да. Как бы выразиться?.. Она мне дико нравится. Прям очень, — пробормотал я так быстро, что никто, кроме меня, и не смог бы это расслышать. На сей раз я покосился на лица той стервы и Сузаку.

Ладно. Позвольте мне ещё раз обратиться к святому писанию.

«От идиотов и уродливых ведьм толку нет — внешность решает всё.» Следовательно, мне нет дела ни до людей, что стоят передо мной, ни до клоунов позади них.

Писание моё — истинно, ибо следую я ему. И деяния мои высечены на камне священном. Стоящие там, вдалеке! Обратите же взоры свои ко мне и внемлите слову моему. Вера моя не требует жертв. Бог мой не карает неверных.

— Право, по сути своей вы же ничем от Чигусы не отличаетесь. И раз уж вы все — моральные уроды, я, так и быть, стану на сторону самой красивой из вас. Пораскиньте мозгами. Вы же слышали такое выражение: «Красота правит миром»? А это значит, что вы, ребятки, в пролёте.

— Ч-чего-о-о-о?! Какого чёрта ты несёшь? Кем ты себя возомнил, ничтожество?!

Стерва столь яростно топнула ногой, будто пыталась вызвать землетрясение. У меня даже голова закружилась. Я не на шутку испугался и даже немного удивился.

У меня отмщение и воздаяние. Красота есть моя справедливость. Так давайте превратим это в историю о победе справедливости.

Будь все овощи на вкус одинаковы, вы бы выбирали их, исходя лишь из общего впечатления. Ни для кого не секрет, что внешность — один из определяющих признаков при приёме на работу. Предположим, у всех людей равные навыки. В таком случае кандидат покрасивше всегда будет в выигрыше.

Вообще-то, по сути, изначально именно наружность и личность должны были учитываться при определении ценности человека. Но те, кто не мог похвастаться своей внешностью, вдруг начали ныть о том, что это несправедливо. Они заявляют, что важнее всего то, что у человека внутри, и выступают против использования внешности в качестве критерия оценивания. По иронии судьбы они и есть те, кто сделал эту систему несправедливой.

Ведь оценивание людей — само по себе дело сугубо личное. Здесь нет места справедливости. Человек может быть сто раз прекрасным и добрым, да и вообще ангелом во плоти, но если он мне не мил, то таким в моих глазах и останется. Между двумя милыми девушками я выберу ту, что милее мне, а не всему остальному миру.

Так или иначе, я тут не божьи одуванчики ищу. Следовательно, и сужу о людях лишь по их внешности.

И Чигуса, вне всякого сомнения, привлекательная.

Да, что касается личности и той штуки под названием душа, она — моральный банкрот, но её красота с лихвой всё покрывает. Как человек никак с нею не связанный, я могу сказать лишь, что красота — это одно из немногих её достоинств, о коих у меня есть хоть какое-то представление.

Также это и единственная причина, по которой мне понравилась Чигуса.

— Харума…

Я обернулся на её голос. Чигуса, явно шокированная и растерянная, уставилась на меня.

Этот взгляд заставил меня осознать слова, произнесённые мною ранее, поэтому я тут же отвернулся. Мой взор пал на Рейджи Сузаку, что в этот момент сдавливал виски и кривился.

— Я не совсем понимаю, о чём ты говоришь. Чего ты хочешь добиться? Может, хватит на пустом месте драму разыгрывать? — вздохнул он с отвращением, презрительно поглядывая на меня. Вот почему я ненавижу начитанных красавчиков.

Но это же Рейджи Сузаку. Человек, сумевший собрать вокруг себя кучу народа благодаря приятной внешности и уму. А значит, если мне не удастся его задеть, ситуацию под контроль я взять не смогу.

— Эй, не будь так резок. Пораскинь мозгами и прислушайся ко мне наконец. У меня от этой толпы уже седина проступила. Я слабый человек, посредственность, жертва, в конце концов. Именно из-за бессилия и уродства мне приходится так много страдать, и потому я вопрошаю о спасении. Разве не твоя работа — спасать мелких сошек вроде меня? А, мистер президент студсовета?

Чем дольше я говорил, тем лучше понимал, что веду себя в точности как игровой персонаж. Ладно-ладно, расслабьтесь, всё-таки это лишь игра. Я лишь притворяюсь злодеем. Это лишь спектакль, а значит, ничего страшного, если он вдруг попросит оставить его в покое или же назовёт меня отвратительным. По сути, внутри я такой же, как и те лживые идиоты. Мда, защитные механизмы у меня так себе. Но не прибегни я к ним, моё мнительное сердце могло бы и не выдержать!

Если человек способен отбросить собственный стыд и покончить с ним, втоптать его в землю, то он может добиться почти всего, чего сам захочет. В девяноста процентах случаев люди всё же могут самостоятельно справиться со своими проблемами. Для этого нужны лишь деньги и немного силы воли.

Посудите сами. Веди мы себя с Сузаку одинаково бесстыдно — лишь мне бы пришлось поступиться своей гордостью. Что касается устоев общества, порядочный человек, выдающий себя за жертву, — для него самое могущественное существо. Те, кто творит ужасные вещи, лишь будучи уверенными в том, что их никто не видит, а потом строят из себя бедных и несчастных, как только дела идут не по плану, отлично подходят для воплощения этого остроумного плана.

Тем не менее это сработает лишь в том случае, когда жертвы, пострадавшей больше меня, не существует.

Вот почему я могу сейчас так цинично улыбаться.

— Ты готов помочь всем тем плачущим девушкам, но не хочешь выслушать кого-то вроде меня? А не дискриминируешь ли ты меня часом по внешности? Или, может, ты сексист?

— Замолчи. Притворяться жертвой — удел подлецов.

— Может, покончишь с этой предвзятостью? Получается, что все те плаксы, коих ты приласкал, такие же подлые, как и я. Верно?

Мой вопрос разбился о стену молчания.

Сузаку не отрицал сказанное мною. По правде говоря, он вряд ли гордился происшедшим с Чигусой.

— Они знали, что Чигуса — тот самый ростовщик, но всё равно брали у неё деньги взаймы. Теперь они не могут расплатиться и лишь используют тебя в качестве долговой отсрочки. Таких публичных унижений даже в период Камакура не устраивали.

— Ничего подобного! Я лишь помогаю отыскать истину. И даже если мне придётся использовать грязные методы…

— То есть ты её осудишь и заклеймишь преступницей?

— Если понадобится, — мрачно произнёс Сузаку.

Одобрительные возгласы вокруг него стали громче. Теперь ясно. Сузаку у нас, значит, символ справедливости, этакое олицетворение составного субъективного мнения.

Именно поэтому я обязан любыми способами перехватить инициативу.

— …Тогда тебе стоит для начала себя самого осудить.

— А?

— Ты ведь тоже обдирал людей до нитки. Разве они не полагались на тебя?

— Довольно пустых обвинений. Я не занимался ничем подобным. К тому же нет ничего плохого в том, чтобы принять подаяния от других.

— …Чёрт. Деваться некуда.

Думалось мне, что блефом и наводящими вопросами я смогу как-нибудь заполучить преимущество, воспользовавшись любой брешью в его защите, но Рейджи Сузаку сохранял непоколебимую уверенность и незыблемое спокойствие. Его статус праведника не менялся ни на йоту, сколько бы он ни говорил.

А прозаичное поведение и резкие, обоснованные изречения оставили меня вербально-безоружным. Замолкни я сейчас, и меня бы буквально поимели, поэтому я просто начал нести околесицу, чтобы выиграть время.

— …Эм, как бы. Знаешь ведь, отаку привыкли ставить деньги в Абсолют. Что грустно, так это то, насколько эти люди на самом деле одиноки. Ведь есть то, чего не купить за деньги: чувства, время, или человека, к примеру.

— Да, наверное… В конце концов у каждого на всё есть собственное мнение.

Фантастика. Этот парень точно идиот. Шило в его мягких тканях по размеру даже Токийскую башню обставит. Но, кажется, в то же время он достаточно неплохой человек. Я тут несу околесицу, а он всё так же серьёзно отвечает. При мысли о том, что мне приходится говорить столько гадостей такому славному юноше, сердце кольнуло болью, и оно забилось быстрее.

— Я понял, ладно? Из всего сказанного можно сделать один единственный вывод: ты куда порочнее Чигусы. Ты воруешь у людей то, что намного дороже денег, и при этом ведёшь себя так, будто это в порядке вещей.

— Я же сказал, что ничем подобным не занимаюсь, — с отвращением в голосе ответил Сузаку.

Хех. Я непроизвольно улыбнулся.

— А что скажешь о тех, кто ждёт тебя до самого вечера, чтобы вместе уйти домой? Ты не намерен встречаться с кем-либо, но всё равно водишь их за нос, словно послушных собачек. Разве это, в широком смысле, не воровство?

Сузаку, кажись, понял, к чему я клоню, и с тенью тревоги на лице покосился на Деваху:

— Она сама этого пожелала…

— Во-о-от как? Значит, ты не в ответе за них, раз они сами так решили? То есть, по-твоему, это нормально, если кто-то страдает и терпит боль потому лишь, что не имеет ничего против оного? По-твоему, это личное дело каждого, так? В таком случае все жертвы Чигусы сами должны нести свой крест. Удивительно, как ты, будучи сосредоточенным на её злодеяниях, тотчас же забыл о собственных.

— Да это чистой воды софизм, чёрт подери!

Определённо. Однако веских доводов самих по себе недостаточно, чтобы переубедить человека. Ими не сломить уже закостенелые убеждения.

— Может, для тебя это будет открытием, но в душе ты тот ещё мерзавец. Отбираешь у людей время, что куда дороже денег, и, не задумываясь, транжиришь их доброту и чувства, значащие поболе взаимозаменяемых вещей. Вдобавок ко всему, ты вознёс свой авторитет на пьедестал и позволяешь себе осуждать других.

— Дырявая у тебя логика. В покупке лицензии WinRar’а больше смысла, чем в твоём плоском каламбуре! — выпалил взбешённый Сузаку.

Со стороны его последователей посыпались выражения в сочетаниях наподобие «заткнись!», «сдохни!» и «заткнись и сдохни!».

Я сомкнул глаза и заткнул уши, оставив открытым лишь рот, чтобы глумиться над Сузаку. Мне с самого начала не хотелось зачинать с ним дебаты — хватило бы прозаичного артобстрела оскорблениями. Даже если бы это не сработало, я мог бы отвлечь его внимание и с изяществом морского бриза выбороть победу.

У меня вырвалось лишь насмешливое «Кех».

— Как я уже и сказал, мне сложно выражать свои мысли, что заставляет меня сильно нервничать. Мои навыки общения не так уж и хороши. Ты тот ещё задира, раз позволяешь себе принижать меня. Пойми же ты чувства того, кто хуже тебя. Подумай о слабых мира сего и об их участи! Твоё высокомерие — вот что делает тебя худшим из худших, господин президент студсовета.

Сузаку стиснул зубы и глухо застонал, а затем поднял на меня тяжёлый взгляд, полный ненависти и презрения.

— Ты и в самом деле отброс. Мусор…

Я лишь пожал плечами в знак того, что мне нечего добавить: «ДА-ДА. КОНЕЧНО. Я — ХАРУМА МУСОРАОКА!».’’

В следующий миг Сузаку схватил меня за грудки и, зло оскалившись, повалил на землю.

Юу-2

Не знаю, почему, но неприятное ощущение в носу как рукой сняло.

Спасителем заточённой в темнице пучин морских Андромеды стал не бравый герой, победивший ужасную Медузу, или принц на белом коне.

Им стал подлый предатель, вонзивший свои ядовитые клыки в благочестивого президента. Презренный змей, что прикидывается слабым и немощным. Исчадие рода людского, чьи личность, ум и красота негодны настолько, насколько это вообще возможно. Ладно, беру свои слова назад. В глазах каждого отдельного человека его ум и личность не такие уж и заурядные.

Это Кусаока. Харума Кусаока.

Говорят, что ни в коем случае нельзя сравнивать тех, кто, не жалея сил и средств, вытягивает из других деньги ради получения непомерных доходов, и привлекательных парней, что неосознанно влюбляют в себя толпы несчастных девушек. Они столь же отличаются друг от друга, сколь различны скалярная волна и Токийская телебашня, хотя в то же время обе вынуждены спадать вниз и транслировать радиосигнал. Но если кто и мог сравнить их, так это Кусаока. Просто потому, что он... ну, вы поняли.

Когда я спросила себя, зачем Кусаока так из кожи вон лезет ради меня, долго искать ответ не пришлось. Он не иначе как влюбился. Нечего и говорить, он без ума от чувств ко мне.

Я — безупречная девушка, что держит весь мир у своих ног, а потому вполне могу понять, почему кто-то влюбляется в меня. Я — гений, для которого выполнить любое задание не сложнее, чем отведать кусочек пирога за чашкой чая. Но, знаете, как бы выразиться. Почему-то мне до ужаса сложно описать свои чувства словами.

…Я-я краснею. Самую малость.

Когда я узрела, как Кусаока отчаянно пытается меня защитить, сердце загадочно и необъяснимо наполнилось приятным теплом. Хоть всё моё тело и погрузилось в глубокую и тёмную, как беззвёздная ночь, океанскую пучину, это тепло без остатка согревало и защищало всё моё естество. Я не могу определить эти эмоции. Не знаю, с чем их сравнить. Мне стало интересно, всегда ли Кусаока испытывал подобные чувства. Ведь они просто изумительны. Я — изумительна. Теперь осталось лишь учредить плату за предоставленное тепло.

Я вытерла лицо о рукав своей униформы.

— Прошу прощения! А чего вы, собственно, добиваетесь, господин президент студсовета? Жестокость влечёт за собой лишь неприятности. Так дело и до суда дойти может.

— Захлопнись. Даже если так, всем и без того известно, у кого тут настоящие неприятности. У тебя нет права решать подобные вопросы.

— О, вот ты, значит, как…

Может, мне и удалось выбраться из океана, коим я была поглощена, но страшная буря, что бушевала вокруг подобно дикому зверю в погоне за добычей, неистово рвала водную гладь, не выказывая и намёка на скорое затишье.

Если и есть то, что вновь спасённая Андромеда могла бы сделать…

Я уверенно прочистила горло. Моё предназначение — бороться за благополучие всего человечества.

— Харума. И вы тоже, Сузаку. Прошу вас, прекратите. Хватит уже…

Никто из них меня не услышал.

— Да я-то не особо против, а вот что насчет тебя, президент?

— …Ты о чём?

— Мне просто интересно, что ты будешь делать с тем, что пост президента студсовета есть не что иное, как возвеличивание избранного над простыми учениками. Коль речь идёт об объективности, не создаст ли это проблем?

Никто даже не посмотрел в мою сторону. Мой голос не смог их достичь. Горло будто взяли в тиски.

— Харума…

Но глубоко в своём сердце я всё ещё не теряла надежды достучаться до него. Не до Кусаоки, а до Харумы. Ради этого я собрала всё то мужество, что было во мне. Харума. Он не Персей и не принц на белом коне; он — простой парень, чьё лицо, ну... вы поняли.

Но для меня он…

— Прекратите. Сейчас же!

Слабовольная я взяла в кулак всю свою храбрость и закричала что есть мочи, раскинув руки между двумя парнями.

— Эта бессмысленная стычка окончена-а-а!..

Президент студсовета очумело уставился на меня, а девушек будто жидким азотом окатило. Во дворе повисла тишина. Такое ощущение, будто посреди бури в океане распустились луноцветы.

Харума смотрел на меня с присущим ему смущением на лице. Как по мне, было бы чудно, не реви я, как заведённая, однако, даже несмотря на это, моё лицо озарила улыбка такая яркая, на какую я только была способна.

— Кто в ответе за содеянное, кто это начал… Эта охота на ведьм кажется мне весьма утомительной. Может, мы наконец-то прекратим этот балаган?

На прекрасной, залитой лунным светом сцене, я пела свою песню. Лишь сия песнь, исполненная мною, могла принести мир и согласие.

— Обе стороны в равной степени неправы. Харума и Сузаку, вы пришли к неверному выводу. Вы оба — отбросы. Разве нельзя оставить всё как есть? Мир у нас лишь один. И он поистине прекрасен. Вы лишь простые приятели на космолёте “Земля”, и поэтому я не хочу принимать ни одну из сторон. Ваша битва окончена, так ведь?

Никто из них не ответил, оба лишь стояли в оцепенении, будто воды в рот набрали. Ласковые взгляды окружающих пали на меня. Должно быть, они наконец осознали, насколько тщетен их конфликт. Мир преисполнен любовью и покоем. Представьте. Просто представьте. Мир, в котором нет места войнам и конфликтам.

— Ну и ладушки. Я стану вашим личным послом доброй воли. Помиритесь и пожмите руки, господа отбросы…

Я обняла руку Харумы, будто прижимая его ближе к сердцу. Но стоило мне протянуть её президенту студсовета, как вдруг…

— …Не морочь мне голову!

В глазах опять поплыло. Слёзы и что-то там ещё снова намочили лицо, и капли тонкими струйками покатились по волосам и подбородку.

Не то чтобы моё переменчивое сердце снова не вынесло происходящего. Нет, оказалось, что это немалый объём весьма прохладной воды. Воды, которой меня только что окатили.

Краем глаза я приметила школьного сторожа, что убирался возле цветочной клумбы. Но поливочный шланг, который должен был быть у него в руках, сейчас почему-то оказался у девушки, стоявшей за спиной президента. Дрожа от плеч до самых кончиков пальцев, она направила его на нас.

Батюшки светы. Надо же, так жестоко фолить после свистка арбитра. Куда, скажите на милость, подевался спортивный дух японцев?

Я прищурила глаза.

Харума-2

…Мои яйца едва в ледышки не превратились.

— Что вы творите?! Возьмите себя в руки!

Пытаясь остановить девушек, Сузаку снова и снова просил их прекратить. Кроме того, я заметил, как наш пожилой сторож покинул двор, чтобы позвать учителей, будто бы произошло что-то поистине достойное внимания. Наверное, хорошо, что вся эта неразбериха отвела от него все посторонние взгляды.

Когда шланг наконец излил на меня все свои запасы воды, я, мокрый с головы до пят, стал похож на измокшую крысу, а мои взъерошенные тусклые волосы, будто бы впитавшие где-то декалитр воды, лишь усиливали общее впечатление. Когда с тебя течёт в три ручья, чувствуешь себя словно…как я там говорил? Нечто мокрое, что лучше поскорее сжечь, полагаю?

Кое-кто разделил со мной ту же прискорбную участь — Юу Чигуса.

— Чигуса, мы вернёмся к этому позже.

Однако напутствия Сузаку утонули в захлестнувшем нас шуме, и, кажется, так и не достигли ушей Чигусы.

Капли воды стекали по её лбу, а промокшая насквозь блузка прилипла к телу, открыв взору её бледно-голубой бюстгальтер. Однако Чигуса так растерялась, что и вовсе не обратила внимания на свой внешний вид. Её круглые, словно два маленьких блюдца, глаза удивлённо моргнули, а на лице отразилось недоумение, будто она так и не поняла, что произошло минуту назад. Всё для тебя, Иоанна.

— Мы ведь должны были помириться и снова прикинуться невинными детишками. Так почему же всё приняло такой ужасный оборот?..

— А разве не очевидно?

Я непроизвольно перешёл в режим «рука-лицо».

Как же смешно прозвучали эти слова от главной злодейки и виновницы всех бед. Собственно говоря, я испытал невиданное наслаждение в тот миг, когда в неё врезалась струя воды, но стоило мне задуматься об этом, как всё удовлетворение превратилось в злобу и раздражение.

Мне не оставалось ничего, кроме как с новой силой хлопнуть ладонью по лбу.

В тот же миг Чигуса уставилась на меня с широко открытыми от удивления глазами. Оглядев то место, по которому её ударила струя воды из шланга, она наконец заговорила:

— Харума, — чарующе произнесла Чигуса.

— Ч-чего?.. Ты меня пугаешь, женщина.

Её голос звучал ласковее, чем когда-либо, отчего мне стало даже как-то неловко.

В словах Чигусы не чувствовалось ни следа колкости или упрёка. Будто пытаясь заверить в этом саму себя, она снова позвала меня по имени:

— Харума. Хи-хи.

Робко и как-то задумчиво, Чигуса засмеялась.