В ночь после того, как он получил пергамент с переводом Писания, Коул едва спал. Он, прикованный, сидел за столом, поглощённый чтением перевода, время от времени справляясь с оригиналом. Коул был полон интеллектуального вдохновения, постоянно удивляясь толкованию и словесным оборотам.

Он смутно припоминал, как Миюри раздражалась, потому что не могла уснуть из-за яркой свечи, но в какой-то момент всё же затихла.

Вдруг, Коул услышал стук колёс по мостовой, от проезжавшей снаружи повозки. Ему показалось, что он читал всё это время, но, скорее всего, не выдержал и уснул, потому что на его плечах оказалось накинуто одеяло. Коул взглянул на кровать, там свернувшись калачиком, спала Миюри. Она казалась недовольной.

Уснувши за столом в неизменной позе, на холоде, он чувствовал себя как сухая ветка. Коул медленно размял мышцы, и решив ненадолго вздремнуть, забрался в кровать. Когда он почувствовал под одеялом тепло от Миюриного тела, то сразу расслабился и мгновенно заснул.

Проснувшись, он вскочил в неожиданном страхе и сожалении.

— Я забыл про обед!

Солнце было уже высоко в небе, и благодаря оттенку солнечного света, он мог сразу сказать, что завтрак в купальне уже закончился, и следовало готовиться к обеду. Коул сразу почувствовал холодный пот и необходимость извиниться перед Лоуренсом, который наверняка тяжело работал над приготовлениями. Причитая на то, что нарушил своё правило никогда не спать допоздна, соблюдавшееся на протяжении нескольких лет, он встал с кровати, и в этот момент понял –

— . . . Доброе утро? — Миюри, сидевшая за столом, расчёсывая свои волосы, недоумённо поприветствовала его.

— Ах … Да, мы же не купальне…

Он мог слышать звуки городской суеты за открытым окном.

А также, слабый солёный запах.

— Ты и вправду любишь работать, братишка.

Миюри улыбнулся в изумлении.

— Ох, а пока ты, господин соня, спал, нам пришла посылка.

Обычно, за долгий сон ругали Миюри, поэтому сейчас она наслаждалась своим шансом уколоть его. Не стоило ожидать, что она его разбудит. Не было никаких сомнений что, проснувшись и найдя его спящим, её переполнило злорадство.

Он не забыл проверить своё лицо и одежду, Миюри вполне могла над ним подшутить.

Затем, он взглянул на посылку и его сонливость мгновенно испарилась.

— Миюри, отойди.

— Чт-а –?

Он взял свёрток, лежащий возле двери и с глухим стуком, поставил на стол. Прогнанная Миюри недовольно уселась на кровати.

— Этого достаточно что бы…

Внутри лежали стопки тряпичной бумаги и огромное количество свитков овечьего пергамента. Чернила практически лились через край, а пишущих перьев казалось достаточно, чтобы сделать крылья и улететь в небеса.

— Ты собираешься всё это использовать сам, братишка?

Миюри, сидела на кровати со скрещенными ногами завязывая волосы и выглядела поражённой.

— Нет, вместе с нами будут работать писари… Миюри, кто-нибудь приходил?

— Хмм, ах да, кто-то приходил и спрашивал тебя, но, когда я ответила, что ты спишь, они сказали «хорошо, мы подождём».

— Это они! — произнёс он и был готов выскочить из комнаты одним прыжком, когда Миюри обратилась к нему.

— Ах, эй, братишка! А как же завтрак?!

— Купи, что хочешь! — сказал он, и вышел из комнаты.

Рабочий день в компании Дива уже давно начался, и вокруг было столь же многолюдно, как вчера. После того как Коул объяснил всё проходящему мимо мальчику-посыльному, тот отвёл его в угол складских помещений, где праздно сидели несколько мужчин. Когда они его заметили, то поднялись так, словно прилагали громадные усилия. Все они оказались ссутулившимися, и с намотанной повязкой на правой руке. У каждого через плечо висел потёртый мешок, а их одежда была так заляпана, будто они пробирались сюда через болото. Их испачканные лица вполне сочетались с одеждой.

Для тех, кто не знал, кто это, они казались, всего лишь, обнищавшими путниками или крестьянами, спасающимися от из своей деревни, обременённой тяжкой податью. Однако, так же как наёмники, гордящиеся своей чудовищной силой, могут быть покрыты кровью своих жертв, писари, покрыты чернилами.

И хотя, тела этих людей выглядели истощёнными, глаза их светились ярко.

— Мы надеемся, оказать посильную помощь в исправлении Божьих заповедей.

— Разумеется. Огромное спасибо, что пришли.

Коул пожал руку всем трём и поблагодарил их за приезд в Атиф.

— Но, разве вы не заняты в это время года?

— Ха-ха-ха. Должны быть. Однако, мой главный нотариус поручил мне приехать.

— Я из податной гильдии в порту.

— Я из совета городской библиотеки.

Те, кто умел читать и писать высоко ценились, те же, кто умел переписывать книги, считались бесценными. Такая работа была сложнее чем можно себе представить, и учили этому так же, как покаянию в монастырях. Такую задачу возложат далеко не на всех, а тех, кто смогут её выполнить без жалоб и с непоколебимым упорством, действительно было совсем немного.

Скорее всего, Хейланду пришлось прошерстить все канцелярские мастерские, чтобы собрать этих писарей, а значит, они наверняка знали своё дело. Учреждения, из которых их вытянули, должно быть сильно загружены.

— Всё же, помогая принцу Хейланду, и поддерживая королевство Уинфилд, наши господа надеются, что конечная выгода перевесит наше отсутствие на службе. В конце концов, десятина касается всех. Было бы совсем не странно для одного, двух мастеров вроде меня заработать своё состояние, когда налоги исчезнут.

— И, судя по всему, крупные ремесленные гильдии решили разослать своих подопечных, чтобы распространять идеи принца Хейланда и собирать деньги под носом у Церкви, когда потребует время. Однако, из-за особенностей нашей работы, у нас совсем не много возможных работодателей. Если мы не внесём свой вклад, а десятину впоследствии отменят, то в городе нам не станет места.

— Да и потом, всем просто на просто интересно, что же написано в текстах. Им недостаточно оправданий Церкви, они хотят знать, что же на самом деле говорит Господь.

Судя по ответам писарей, план Хейланда шёл хорошо.

Коул чувствовал невероятный восторг, когда представлял, как же мир сможет измениться.

— Принц Хейланд говорил, что вы очень сведущий богослов.

— Пожалуйста, научите нас.

— Ох… а…. ох нет, совсем нет. Большая честь для меня.

Кажется, Хейланд везде его хвалил, но возможно, это всего лишь блеф, чтобы вдохновить людей. Хейланд был не только аристократом с прекрасным характером.

— Так, так, впервые я встречаю священника, который принял смирение в качестве добродетели.

— И вправду, воодушевляет.

Похоже, это тоже часть стратегии Хейланда, поэтому Коул мог только сухо улыбаться, стоя перед охваченными благоговением писарями.

Но потом, возникла проблема, обеспечить писарей местом для работы. Торговый дом компании Дива представлял из себя несколько разных зданий, соединённых между собой коридорами, все они казались настолько большими и запутанными, что можно было заблудиться без карты.

Даже, при наличии такого пространства, каждое помещение оказалось забито людьми, и в конечном итоге они решили использовать комнату Коула и Миюри.

— Миюри, на, подержи.

Они отодвинули кровать и всю мебель к стене, а из других комнат принесли столы.

Комната неожиданно превратилась в нечто между копировальным цехом и церковью, и только Миюри сидела на кровати, обняв колени.

— И так, где же пергамент, который мы будем переписывать?

— Он здесь. Пожалуйста разделите работу между собой.

— Я надеюсь вся орфография проверена? Ведь я не умею читать.

Не было ничего необычного для писаря оставаться неграмотным. Буквы, это рисунки, и тот, кто может их срисовать, способен выполнять работу. За частую это даже поощрялось, поскольку, в таком случае, они могли наиболее точно воссоздать оригинал. Проблема заключалась в том, что любые ошибки тоже с точностью копировались.

— Я запомнил всё, что мне удалось обнаружить…

Если писарь не мог читать, то он был не в состоянии понять, какая часть текста уже исправлена. Разумеется, марать заметками пергамент с переводом было неправильно. И пока Коул ломал голову, над решением проблемы, мужчина достал из своего мешка подушечку с булавками и сказал,

— Вот пожалуйста. Втыкайте булавки в слова с орфографическими ошибками, а мы будем ориентироваться на них и исправлять.

— Отлично.

Коул зауважал практичность мастера. Он быстро стал втыкать булавки в лист пергамента, предназначавшийся для писаря.

В это время, двое других, оборачивали тканью свои запястья и доставали маленькие подлокотники, которые, судя по всему, они обычно использовали в работе. Писари и вправду, напоминали воинов, готовящихся к обещанному сражению. Вскоре, они закончили свои приготовления.

— Ну что ж, давайте вдохнём в Церковь новую жизнь.

Сказал один из них, и каждый начал делать своё дело.

Когда Коул был уже готов вернуться к своей работе над переводом, он заметил, что Миюри нигде не видно. Потом, он вспомнил как она спрашивала его про завтрак. Наверняка, она всё утро ничего не ела, пока ждала что он проснётся.

Коул быстро вышел из комнаты, и увидел в коридоре Миюри, которая облокотилась на оконную раму, и вперив взгляд во двор, кормила маленьких птиц.

— Миюри.

Услышав его голос, птицы неожиданно разлетелись.

— Ух, животные действительно тебя не любят, братишка, — как-то по волчьи сказала Миюри, и вгрызлась в хлеб, который только что клевали птицы.

— Твой завтрак… Где ты достала хлеб?

— Я немного потанцевала на улице и заработала его.

Кажется, она на него немного сердилась.

— Это шутка.

— Я знаю, и всё же –

— У меня у самой есть походные деньги. Вот, это тебе.

Прервав его, она потянулась в мешок, свисающий у неё в руке и вытащила оттуда крошащийся, сухой хлеб и вяленое мясо.

— Они называют это сухое печенье, его едят моряки. Оно такое жёсткое, что зубы сломаешь.

Она осклабилась, показывая свои клыки. Хлеб определённо был жёстким, но беспокоило его не это.

— Эх, Миюри, мне нужно работать, так что . . .

— Я знаю. Будет странным, если я останусь с тобой в комнате.

Миюри сама вынудила его взять её с собой, так что, если она поймёт, что ей здесь не место и покорно вернётся в Ньоххиру, то облегчит Коулу работу.

— Во всяком случае, у тебя это на лице написано.

— …

— Но, домой я не вернусь.

Она озорно улыбнулась и выпятила грудь на замершего Коула.

— Теперь я понимаю, как чувствуют себя госпожа Хелен и другие, когда дразнят тебя, братишка.

Как бесстыдно, подумал он, глядя на неё, и Миюри сделала шаг назад.

— Все вокруг заняты, так что я найду себе работу. По счастью, я подходяще одета.

Также, как и вчера на ней был костюм мальчика-посыльного, принятый в компании.

Однако, на голове красовалась её обычная причёска, что совсем не вязалось с нарядом.

— Раз так, ты должна привести волосы в порядок, — сказал он, а затем добавил, — Я заплету их тебе.

Возможно, Миюри специально не заплела волосы сама.

— Хе-хе. Хорошо!

Она радостно улыбнулась и приблизилась к нему. Коул чувствовал, что Миюри обращается с ним как ей вздумается, но после секундных размышлений, решил, что до тех пор, пока она в хорошем настроении, это не имеет значения.

В то время, как он заплетал ей волосы, мимо несколько раз проходили носильщики с товарами и мальчишки, занимавшиеся уборкой, все она таращились на них, сбитые с толку странным зрелищем, гостя, заплетающего волосы своему посыльному.

Коул определённо смущался, и только беззаботная Миюри была довольна, и ни на что не обращала внимание.

В последующие несколько дней, Коул оставался сосредоточен только на своей работе.

В переводе, который ему передал Хейланд, нужно было внести кое какие исправления, для Коула это был бесценный опыт. Святое Писание переводилось в Уинфилде, и сам перевод продвинулся далеко вперёд, поэтому если бы Коул стал переводить самостоятельно, то непременно возникли бы разночтения. Задача внушала трепет и благоговение. В любом случает, Коул обладал свободой действий и ничего не терял, поэтому делал так, как считал нужным.

Писари тоже были людьми умелыми, и количество бумаг, которые Коул получал от Хейланда, увеличивалось. Без декорирования страничных полей, они могли писать по пять страниц в день. Из тринадцати глав Писания, Хейланд передал им манускрипты первых четырёх, и количество копий постоянно росло.

Каждый раз, когда писари заканчивали главу, Хейланд брал её и передавал местному дворянству и аристократам-землевладельцам за городской чертой. От горожан тоже приходили запросы, а через день после передачи первых двух глав, все ремесленные гильдии затребовали копии для себя.

Действия Хейланда безусловно помогали, но очевидно, в городе, уже давно созрела почва для подобного исхода. Атиф омывало холодное море, а вверху по реке стояли горы, покрытые глубоким снегом. Если верить ремесленникам, до недавних пор, со стороны бушующих северных морей, нападали пираты. Природа за внешними стенами не располагала к беззаботной жизни, и весь город жаждал Божьих заветов.

Такая обстановка позволяла Коулу трудиться допоздна, несколько ночей подряд, без устали. Когда-то, он целиком посвящал себя учёбе, в которой, до этого самого дня, никто не видел необходимости. Коул умел превозмогать трудности и не испытывал с ними никаких проблем, до тех пор, пока его усилия приносили пользу. Каждый день, писари уходили на закате, но, он продолжал работать. Поскольку Коул всю ночь сидел с зажжённой свечой, Миюри не выдержала и вынудила его выйти из комнаты. Не имея другого выбора, он ставил в коридоре кресло, большой деревянный ящик, и закутывался в одеяло, чтобы лучше сосредоточиться на переводе. Миюри, взяла за правило злиться по этому поводу, но вероятно, она просто мёрзла одна по ночам.

Когда он просыпался, то едва мог открыть глаза, даже засыпая Коул с улыбкой размышлял о Святом Писании, над которым работал даже во сне. В Ньоххире, Лоуренс понимал его как никто, но работа в купальнях казалась бесконечной. А здесь, была жизнь, которую Коул так долго ждал.

Единственное, что нарушало его привычный порядок вещей, как в Ниоххире так и в Атифе, была Миюри. Как только она заканчивала свою работу посыльного, то возвращалась в комнату и в деталях рассказывала о том, что произошло этим днём. Когда он отвечал равнодушным бормотанием, она наконец затихала, ставила кресло позади него и начинала читать Писание. Скорее всего потому, что тогда он искренне отвечал на её вопросы о переведённом тексте.

Однако, по мере того, как продвигалась его работа, в Миюри всё больше росло беспокойство за его здоровье. Впрочем, это было вполне естественно, учитывая, что еду, которую она оставляла для него утром, оказывалась нетронутой, даже когда она возвращалась домой.

Обычно, Коул был тем, кто ругал Миюри за её образ жизни, но сейчас их положение полностью поменялось. Она перестала выгонять его по ночам за дверь, а вместо этого, начинала тащить его в постель, как только догорала свеча. Должно быть, со стороны это выглядело забавным. Коул даже подумал, что будь у Миюри младшие брат или сестра, она могла бы стать им хорошей старшей сестрой.

Всё же, Коул знал, что Миюри тяжело понять его болезненную страсть к работе. Как-то раз, оторвав его от стола и затащив в кровать, она сказала.

— Эй братишка? Могу я тебя спросить кое-что?

Коул хотел ответить, но, когда попытался заговорить, сильно закашлялся, наверно потому, что уже давно не пользовался голосом.

— О чём? — спросил он наконец

— Почему ты так одержим Божьими заповедями?

Возможно, Миюри хотела просто упрекнуть его, но на самом деле, это был ключевой вопрос.

— Гхе-гхе . . . Хм. Разве я никогда не говорил тебе?

— Нет…Это немного пугает.

Миюри прижалась к нему и крепко схватила за руку под одеялом, вероятно она боялась, что он может вернуться к своему письменному столу пока она спит. На самом деле, несколько раз ему действительно случалось выскакивать сонным из кровати, когда он придумывал подходящий перевод для какого-нибудь слова, которое от него ускользнуло.

Но подумав, Коул не вспомнил ни единого случая, когда бы он говорил с Миюри о своих мотивах. Они о многом говорили, когда были детьми, так что это казалось довольно странным.

— Понятно… Правда, это сложный вопрос. И я вряд ли смогу ответить на него в двух словах.

— Расскажи мне. Если я останусь довольна, то зажгу для тебя две свечи перед тем, как уснуть.

Хорошо бы поработать на часик дольше, с ещё одной свечой. И, если он сможет объяснить, почему так привязан к Божьим заветам, что ж, это будет прекрасная возможность открыть Миюри глаза на его уроки.

Разглядывая тёмный потолок, Коул медленно собрался с мыслями и открыл рот.

— С начала я не верил, ни Божьим заветам, ни самой Церкви.

— Серьёзно?! — прокричала Миюри прямо ему в ухо. Она была искренне удивлена, как когда впервые узнала, что за пределами горячих источников Ньоххиры, вскипятить воду стоит денег.

— Да, серьёзно. Деревня, в которой я родился, была домом для так называемых язычников. Мы поклонялись красивым источникам и гигантским деревьям, а «богом» для нас являлась огромная лягушка, оберегавшая нашу деревню, предания о которой передавались из поколения в поколение.

— Лягушка?

— О ней была легенда. Возможно, она и вправду существовала давным-давно.

Мать Миюри, как никак, была воплощением гигантской волчицы.

— Вот там я и родился, так что, по правде говоря, я никогда не думал изучать Церковные догмы. Ирония в том, что я решился на это, когда мою деревню собирались сжечь их рыцари.

Он наконец вспомнил, почему никогда не рассказывал об этом Миюри. История была не из весёлых.

— Деревни в округе, исчезали одна за другой, разумеется, мы не могли ничего поделать. Не зависимо от того, как много мы молились нашему богу, помощь не приходила. Взрослые мужчины готовились сражаться до самого конца, а женщины и дети собирались уйти, и никогда не возвращаться.

Может быть, подобное происходит в мире и по сей день, но в те времена, это случалось постоянно. Миюри хранила молчание, и даже, ещё сильнее сжала ему руку. Её плечи съёжились, как будто она пожалела, что спросила его.

— И вот, в конце концов, совпадение за совпадением позволили деревне остаться нетронутой. Она стоит до сих пор.

Миюри явно стало легче.

— Однако, на то время, весь север, включая мою деревню, назывался языческими землями. Они оказались втянуты в войну.

— . . . Только Ньоххира была в безопасности, так?

В те времена, древние земли Ньоххиры назывались раем истинных верующих посреди языческих земель.

— Правильно. Поэтому независимо от того, нападёт ли Церковь на нашу деревню снова или нет, я понял, что есть только один способ защитить её. Мне нужно самому стать в Церкви влиятельным человеком — сказал он, и Миюри явно растерялась.

Даже он знал, что такое решение выглядело довольно незамысловатым.

— В то время, я… я был гораздо невежественнее чем сейчас. Все мои идеи были просты, но в тоже время практичны. А может, просто нахальны. Вот почему, хоть я и штудировал Божьи заповеди, моя вера основывалась лишь на силе и свирепости самой Церкви. Люди вокруг меня, учились только потому, что хотели получить хорошую должность в будущем, и не собирались всерьёз читать проповеди.

Университетский город был довольно суетлив, там собирались сведущие люди, признанные Церковью мудрецами.

Учёба требует много денег, а в местах, где есть деньги, всегда множество жуликов. Там он лишился всех сбережений, влез в долги, и в итоге, бежал, спасая свою жизнь.

Это был ужасный жизненный опыт, но благодаря ему, Коул находится сейчас здесь.

— Но всё же, видимо, у меня был подходящий характер, потому что мне нравилось изучать Божьи заветы. Перед тем, как я это понял, они стали моей плотью и кровью, и когда я усвоил их, учёба, сама по себе стала доставлять мне удовольствие. Но несмотря ни на что, чувство под названием вера, не проникала в моё сердце. Всё потому, что мир был слишком неразумным и неопределённым, чтобы я мог нести эти непоколебимые истины.

В день, когда его деревня стояла на краю гибели, катастрофу предотвратили лишь ряд счастливых случайности, и тогда пришло понимание, что божественная лягушка, в которую они верили, существовала только в легендах их деревни — ему казалось, что в этом мире нет ничего определённого.

Коул верил только в одну истину, в этом мире побеждает сильнейший.

— Эти идеи полностью преобразились, когда я встретил двух необычных странников.

— …маму и папу?

— Верно.

Миюри казалось, обрадовалась, услышав такой комплимент. Её хвост, которым ночью она пользовалась как грелкой, зашуршал под одеялами, и защекотал его.

— Но… почему? Разве после встречи с мамой ты не думал, что Бог этой Церкви, вымысел?

Кроме того, нельзя с уверенностью сказать, что не существовало ещё более могущественного бога.

Но, вера Коула была совершенно другого сорта.

— Ты правильно мыслишь. Но, кое-что упускаешь. Богословские беседы о существовании Всевышнего на небесах, действительно были важны, но твои родители научили меня, что в этом мире есть вещи, в которые я смог поверить всем своим сердцем.

— …Я не понимаю.

Её хвост недовольно задёргался под покрывалом.

— Если предположить, что на земле существуют непоколебимые истины, не думаешь ли ты, что их узы, это одна из них?

Казалось, Миюри поразилась такому вопросу. Затем, после недолгого раздумья, она, почему-то, слегка нахмурилась.

— Может и так. Мама и папа близки до неприличия. — Так вот, как она это чувствовала, будучи их дочерью. — Но как это связано с Божьими заветами?

— Что ж, давай посмотрим, — сказал Коул и закрыл глаза, вспоминая грандиозные приключения, в которых участвовал с того момента, как встретил Лоуренса и Хоро. Эти захватывающие и порой страшные времена, пережив которые, он остался способен смеяться.

— Несмотря ни на какие опасности, с которыми им приходилось сталкиваться, даже когда всё казалось безнадёжным, они никогда не отпускали руки. Потому что знали, что их чувства друг к другу, единственная несомненная в этом мире вещь.

— …

Миюри ничего не ответила, скорее всего, ей было неловко слышать такие истории о своих родителях.

— Когда я смотрел на них, то думал, пока у тебя есть что-то, во что ты веришь, ты преодолеешь любые трудности. А затем я узнал, что это «что-то», определённо существует. Тогда, я осмотрелся вокруг, и наконец понял, вера чрезвычайно необходима, чтобы выжить в нашем холодном мире.

Верой могут быть чувства к любимому, преданность своей организации и господину, которому служишь, или даже, не столь похвальные, убеждения сквалыг.

Однако, у них есть одна общая черта, они становятся сильными благодаря своей вере.

— И в тоже время, я с горечью осознавал ничтожность и бессилие, потому что, однажды, тоже был таким.

Коул больше не мог и не хотел охватить всю глубину своего отчаянья, окружившего его тогда. Одиночество иссушило его до основания, как недуг, затягивающий, ещё живого человека, в смертельную бездну.

— Но потом, в первый раз, суть Божьих заветов заструилась по моим жилам.

Господь всегда с тобой.

Когда Коул наконец это осознал, то почувствовал, как свинцовое небо разверзлось над его головой.

— Когда я понял значение «Господь никогда не оставит тебя», мне почудилось, словно тёплый водопад неожиданно омыл меня.

Он думал, что Миюри станет смеяться над такой метафорой, но она, на удивление, не стала. На против, Миюри сжала его руку ещё крепче и уткнулась ртом в плечо, словно желая укусить.

— Я… понимаю. Когда ты сказал, что всегда будешь моим другом, я почувствовала тоже самое.

Миюри проговорила так, будто дулась на что-то, возможно ей стало стыдно. Она вспомнила время, когда её мать, Хоро, рассказала ей о волчьей крови, текущей в её венах.

— Если у меня получится стать священником, я смогу дарить тепло всему миру, всем людям, дрожащим от холодного одиночества. В час отчаянья, мне повезло встретить Хоро и Лоуренса, но на свете есть множество менее удачливых людей. И, я понял, что могу стать тем, кто принесёт удачу таким людям. Любовь господа бесконечна, и, если ею поделиться, её не станет меньше.

Для этого, ему следует как можно яснее понять Господа. Коул должен суметь противостоять всевозможным сомнениям. Благодаря своей сильной вере, он целиком посвящал себя учёбе, жуя сырой лук, чтобы отвадить сонливость.

— Эм…, — в замешательстве произнесла Миюри, и Коул немедленно извинился за свою, слишком бурную, речь.

— Прости, за резкость. Но всё же, я думаю именно так.

— Нет, не в этом дело… Я просто удивилась, что у тебя действительно есть причина для учёбы. Я была уверена, что мой братишка просто немножко странный.

— Ээ?

Коула это слегка уязвило, и когда он оглянулся на Миюри, то мог с уверенностью сказать, что она озорно улыбалась сквозь темноту.

— Но, сейчас я понимаю. Ты действительно странный, если так серьёзно об этом задумываешься, и ты никогда не отвечаешь, когда госпожа Хелен и другие танцовщицы флиртуют с тобой.

— Миюри.

Он понизил голос чтобы отругать её, но Миюри с удовольствием продолжила.

— И кажется я немного понимаю почему ты оставил деревню. Я всё сомневалась, почему ты так сердишься, на Папу из-за сбора каких-то налогов… Он разрушает, что-то очень важное, не так ли?

Так оно и есть. Её вывод оказался столь точен, что Коул хотел вскрикнуть от радости.

Папа обратил Божьи заветы, предназначенные для спасения людей, в инструмент своей алчности. Коул не мог этого простить.

— Как жаль, что я не могу выразить всего моего счастья, что ты наконец поняла меня.

— Что? Тогда обними меня, как раньше, когда я была маленькой.

Повзрослев, Миюри превратилась в точную копию своей матери, Хоро, а вскоре, подыскивать себе украшения стало нравиться ей гораздо больше, чем гоняться в горах за животными. Когда он подумал, как же она выросла, ему стало тоскливо. Однако, внутри, она всё ещё оставалась ребёнком.

Коул улыбнулся, и обнял её. Она хихикнула в ответ.

— Эй, братишка?

— Что?

— Когда Мама сказала мне о моих ушах и хвосте, а я заплакала, почему ты не рассказал мне о Боге?

Этому разговору суждено было дойти до этого вопроса.

— Ну, понимаешь . . .

— Даа?

Если сейчас он ей соврёт, Миюри будет без конца над ним издеваться. Коул решил избавить себя от такого исхода.

— Ведь, даже я никогда не видел Бога.

— Мм?

— Но, я здесь. Ты можешь видеть меня, дотронуться до меня, поговорить со мной. Вот почему. Это…ну…не согласуется…со слугой Господа…

Трудно найти что-то более постыдное. Должно быть, весь Церковный обман появлялся из таких вот ситуаций. Пока он с уверенностью думал, что Миюри встревожится, она ни с того ни с сего проговорила.

— Просто обними меня ещё раз.

— Что?

— Ты можешь видеть меня, потрогать меня и поговорить со мной, так? Давай, пока я не растеряла всю свою веру!

Он сделал так как приказала принцесса.

То ли из-за тяжёлой работы или благодаря её пресловутой способности, Коул вскоре услышал похрапывание доносящиеся из-под его рук. Она всегда свободна, как вольная птица. Хотя Миюри выглядела довольно худенькой, его руки быстро устали её обнимать. Она уже не маленькая девочка. Он осторожно отпустил руки стараясь её не разбудить, и вздохнул с облегчением.

Коул снова посмотрел на её спящее лицо, и его губы невольно расплылись в улыбку.

Возможно, стоило добавить невинность этого спящего лица в копилку вещей, в которых, в этом мире, можно не сомневаться.

Это было лицо, вдохновившее его усердно работать следующим днём.

Ежедневные молитвы и размышления Коула продолжались, пока копии манускрипта распространялись по городу, Миюри наконец дошла до того места, где остановился сам Коул. Она не могла не вмешиваться в процесс, нарочно подгоняя его работать быстрее и быстрее, но Коул и сам стремился закончить как можно раньше. Когда он наконец завершил перевод седьмой главы, то почувствовал будто вдохнул глоток свежего воздуха.

Все основные заветы, найденные в Писании, содержались в первых семи главах, остальные, рассказывали о путешествиях пророков, которые несли по миру Божье слово, и воспоминания их учеников. Конечно, перевод Коула был только предварительным, многое понадобится скорректировать, но основная идея должна быть изложена ясно.

Кроме того, Коулу удалось закончить работу в срок. Хейланд, который носился вокруг, закладывая основу своего плана, наконец, только вчера, начал настоящие переговоры с архиепископом в церкви.

Из того, что Коул слышал вокруг, ему казалось, что весь город полностью встанет на сторону королевства Уинфилд. Церковь, зиждущаяся на уважении горожан, а также их пожертвованиях, никак не могла проигнорировать их желания.

Первые семь глав переведённого Писания, которые содержат основные заветы, безусловно послужат им подспорьем.

Сердце Коула переполнялось восторгом, когда он думал, насколько горожане жаждали Божьих заповедей.

Этот мир, совсем не пропащий. То, что было правильным, оставалось правильным, и путь к правде продолжится.

Спустя долгое время после того, как писари, в сумерках, разошлись по домам, Коул сумел, каким-то образом, почувствовать последние лучи света, отражавшиеся от крыши на другой стороне улицы.

— Братишка! Ты закончил?

Миюри была единственной, кто открывала дверь без стука.

Когда Коул обернулся, то почувствовал будто видит её лицо в первые за долгое время.

— Разве ты не сказал, что закончишь сегодня?

— Я закончил, только что.

— Славно, славно.

Он не мог не улыбнуться, на её родительское отношение. — Ты уяснила себе хоть немного, что такое тяжёлый труд?

— Конечно. Я каждый день делала столько всего. Я была нужна всем и везде. Но больше всего меня поразило, на сколько много разных дел нужно сделать.

Когда Коул проверил, что чернила на пергаменте, высохли, его сердце успокоилось, глядя на довольную Миюри.

— Ты знаешь, торговые компании, это водяные колёса, двигающие мир.

— Правда, там масса скучной и утомительной работы.

— Так и должно быть.

— Знаю, но… когда я считала монеты упакованные в эти ящики, их там было столько! С ума можно сойти! Там так много денег, что я потратила весь день пересчитывая их, до тех пор, пока руки не почернели, но я получила лишь крохотную, крохотную, часть!

Сейчас, Коул вспомнил, что как-то ночью, её раздражал запах от рук. Ему показалось, что она хваталась за рыбу или что-то подобное, но оказалось она пахла монетами.

— Но, это странно.

— Странно? О чём ты?

— Менялы отправляли меня выполнять их поручения, но они не пользовались этими деньгами.

— Может быть, они оставили их для кого-то ещё или хотели использовать для крупных сделок. Возможно, на вывоз.

— На вывоз? Ты имеешь ввиду продажу в другие города? Но ведь, здесь все жалуются, что нет мелких монет.

— Если есть место, где в них нуждаются больше, чем здесь, значит продать их туда, окажется гораздо выгоднее. Это обычное дело.

— Хех. мудрёно всё это.

Коул хотел похвастаться, что когда-то давно, во время перевозки монет, он обнаружил чудовищную махинацию, но передумал, поскольку посчитал такое бахвальство, ребячеством.

— В любом случае, я не хочу этим заниматься. Работать в порту веселее.

— В порту? — спросил он, и глаза Миюри загорелись.

— Они так высоко нагружают большие корабли товарами, что потом, ты взбираешься на самый верх и сбрасываешь всё носильщикам внизу. В порту столько кораблей, что они постоянно теснят друг друга, когда качаются на волнах! Особенно сегодня, когда приплыл какой-то узкий и длинный корабль, похожий на стрекозу. Он пришёл на закате и хотел пробить себе путь, но они не знали здешних обычаев, в итоге все беспрерывно кричали друг на друга!

Миюри фыркнула, выпятив грудь. Она вела себя словно опытный посыльный, и уже считала себя членом компании Дива. Она отличалась честностью и энергичностью, возможно именно это помогло ей легко влиться в такое место.

Когда Миюри упомянула о корабле, похожем на стрекозу, то вероятно имела ввиду один из тех быстрых судов, что не полагаются на ветер, а двигаются благодаря вёслам, торчащим по каждому борту.

Оставив эту мысль в стороне, Коул на мгновение представил Миюри взбирающуюся на гору ящиков в шумном порту.

— Эм… Разве это не опасно?

— Ага, многие попадали в море. Я единственная кто не упала.

Миюри произнесла это с гордостью. В Ньоххире она прекрасно бегала от ручья к ручью, и играла рядом с ледяными порогами. Разумеется, она прекрасно умела плавать.

Но проблема лежала не в этом.

— Сейчас я забочусь о тебе вместо Лоуренса и Хоро. Если ты пострадаешь, как мне быть?

— Ох, я знаю. Если я испорчу товар, кому-то придётся нести ответственность.

— …

Он тяжело вздохнул. Она помнила, что ей рассказывали госпожа Хелен и другие танцовщицы, хотя и не вполне понимала.

— Я имел ввиду несколько иное, но… в целом ты права.

— Серьёзно?

Как только она это произнесла, послышалось коровье мычание.

— Важнее всего, что я голодна. Ох, ты ведь закончил работу, значит можешь прогуляться?

Прошедшие несколько дней, Коул питался, не выходя из комнаты. По всей видимости, Миюри хотелось попробовать чего-то нового, чего нельзя найти в Ньоххире, но можно было отыскать в загруженных районах города. Однако, когда становилось очевидно, что Коул не сдвинется с места, она послушно просила кого-нибудь из компании купить ей еды, а потом начинала жевать её прямо в комнате.

— Да, да, отлично. Давно я не разминался, такое чувство, что если я останусь здесь, то превращусь в камень.

— Честно говоря, я много раз думала, что ты уже помер.

Миюри загоготала, и вдруг, подняла голову будто что-то неожиданно поняла.

— Ох, братишка!

— Что такое?

— Раз мы идём на улицу, тебе нельзя выходить в таком виде — сказала она. Коул осмотрел себя, но, с тех пор как он покинул Ньоххиру, в его наряде ничего не изменилось.

Он положил руку на щёку, проверить нет ли чего у него на лице, но Миюри покачала головой.

— Избавься от своей рясы.

— Что?

­– Просто сними!

Он сделал как она сказала и снял плащ, а Миюри внимательно осмотрела его с ног до головы перед, тем как простонать.

— Ты всё равно на него похож . . .

— Миюри? О чём ты вообще говоришь?

— Братишка, наклони голову.

Переспрашивать оказалось утомительно, поэтому он сделал как ему сказали и опустил голову. Она грубо взъерошила ему волосы.

— … Миюри.

— А теперь…? Ох! Вот так может сработать!

Потом, оглядевшись вокруг, она открыла банку с чернилами, окунула туда кончик мизинца и провела по его щеке тонкую линию. Тоже самое она проделала с другой щекой, и сделала шаг назад, чтобы оценить.

— Ладно, неважно.

— Миюри.

В его голосе уже слышалось раздражение, но Миюри не дрогнула, уперев руки в боки, она выпятила грудь.

— Сейчас опасно ходить вокруг, разодетым как священник.

— … Что?

— Все, работяги сейчас на взводе.

Когда ночной занавес накрыл заходящее солнце, глаза Миюри угрожающе сверкнули в сумерках.

— В перерывах на отдых, я собирала всевозможные сведения у горожан. Я усердно работала.

— Всевозможные…?

— Мы ведь разделяем обязанности! Ты много трудишься за столом, но ты не знаешь, что происходит снаружи. Так что, я твои глаза и уши! Разве это не главное в приключениях?

Коул лишь потупил взгляд, и выражение Миюри сменилось настоящим разочарованием.

— Ты ведь не думал, в серьёз, что я работаю для развлечения, просто потому что мне скучно, не так ли?

— Нет…

— Шееш! Понятно, вот почему я говорю, что ты никуда не годишься! Ты понятия не имеешь, что замышляет этот блондинчик.

Разумеется, Коул не считал, что люди такого высокого статуса, вроде Хейланда, действовали из простых побуждений.

Однако, полное недоверие, которое Миюри испытывала к нему, казались ему за гранью.

— Ты и вправду видишь лишь четверть всего мира, братишка.

— Даже не половину?

Мир состоял из мужчин и женщин. Очевидно, женщин он не понимал, так что оставалась только одна половина. Даже если он с прискорбием примет себя таким, откуда же возьмётся эта вторая половина?

Тогда выражение Миюри стало тревожным и немного печальным, и она сказала.

— Ты видишь в людях только хорошее.

Эта невинная и наивная девочка порой копала очень глубоко.

— Но люди, не свёрток доброты. Верно?

Это была горькая правда. Если Миюри, будучи вдвое младше него, приходилось говорить ему такое, значит он и вправду видел лишь четверть мира.

Пока Коул безучастно глядел, она положила свои тёплые руки поверх его.

— Но, я и представить не могу чтобы ты причинил кому-нибудь вред, братишка.

Он посмотрел на неё, и девочка, постоянно совершавшая всевозможные пакости, захихикала.

— Так что, я буду защищать тебя. Я буду смотреть туда, куда не смотришь ты, и сделаю все, чтобы ты не оступился со скалы.

На секунду Коул подумал, до чего нахально она звучит, но Миюри спасла его от проезжающего мимо фургона, когда он целиком ушёл в свои мысли.

Ему не удавалось придумать ничего в ответ, однако, оставаться безмолвным было ниже его достоинства.

— Тогда, на что же я должен смотреть своим узким зрением?

Миюри одарила его косым взглядом перед тем, как раздражённо замотать головой.

— Разве нет на того, от кого ты не можешь отвести свой взгляд?

Произнесённая фраза звучала несколько странно, но Миюри слишком гордилась собой. Эта разница казалась ему забавной, и Коул невольно улыбнулся.

— Конечно.

— Конечно!

Она ухмыльнулась, оскалив зубы. Затем, уткнувшись лбом в его руку,

— Вот почему . . .

— Эм?

Её голос стал приглушённым, и Коул не смог ничего расслышать, но, когда он попросил повторить, она отпустила его руку.

— Самое главное, я голодная!

Ему показалось, она сказала ему нечто важное, но в тоже самый момент, она почесала об него свой нос. В любом случае, он действительно не мог отвести от неё взгляд.

— Не ешь слишком много.

— Не волнуйся.

Как обычно, она ответила уклончиво.

Миюри быстро вышла из комнаты, а Коул последовал за ней, с лёгкой, досадной улыбкой на лице.

Атмосфера ночного Атифа, отличалась от той, которую излучал город днём.

Она больше походила на Ньоххирский праздник с мясом и выпивкой.

Но, в отличие от сонной деревни горячих источников, крепкие, мускулистые мужчины сидели на скамейках, выставленных вдоль дороги, и создавали непрерывный шум-гам на всю округу. Очевидно, это были простые работяги; носильщики в доках, плотники, резавшие древесину большими пилами, или мастеровые заплетавшие ужасно толстые канаты, которыми привязывались к пирсу самые крупные корабли. Мужчины, пропитанные солью и выпивкой, обладали пронзительным смехом и громким криком, раздававшимся по всюду.

Тут, Коул мгновенно понял, что заблаговременная предосторожность Миюри, была как раз кстати.

— Так, что будет делать архиепископ?

— На утреннюю молитву явился только дьякон. У них поджилки трясутся от одного упоминания лорда Уинфилда.

— Нет, нет, архиепископ и лорд Уинфилд всё это время совещались в церкви.

Каждый обсуждал Церковь и королевство Уинфилд, а точнее Хейланда. Кто-то просто наблюдал за событиями, а кто-то выражал открытое презрение к Церковным налогам, и называл Хейланда спасителем.

Коул и Миюри наблюдали за гуляками, проходя мимо. В продуктовых лавках, которые оставалась открыты, даже после заката, Коул купил хлеб с ломтиком трески, глубоко прожаренной в масле. Должно быть, Миюри заработала немного карманных денег днём, потому что она вытащила несколько монет из своего кошелька и купила сосиску.

— Если бы я вышел в своём плаще, я бы точно не смог поесть.

Он представил, как пьянчуги ловят его и загораживают дорогу, спрашивая на чьей он стороне.

— Внешний вид очень важен.

Вот видишь? Безмолвно спросила Миюри наклонив голову. Коул улыбнулся и кивнул в ответ, слегка подтолкнув её голову локтем.

Пока они стояли на углу улицы, и ели хлеб и смотря на прохожих, Коул понял несколько вещей.

Он догадался, о чём говорили и о чём беспокоились эти люди. У некоторых из них имелись копии с переводом Писания, который они показывали всем остальным. Они издавали благоговейные крики, как будто заявляя, что наконец получили всё что им нужно, чтобы победить Церковную недобросовестность.

Конечно, эти люди были пьяны, поэтому Коул не мог принимать их слова и поступки за чистую монету. Однако, он мог видеть пределы их ожиданий. Если все эти горожане были на его стороне, значит желания Хейланда определённо станут явью. Учитывая всё происходящее, архиепископ не сможет проигнорировать требования простого народа. Он должен будет исправить ошибки, затем присоединиться к ним, и поднять голос против Папы.

— В этом случае у нас может получиться добиться справедливости.

Начавшись с Церкви Атифа, это движение перекинется на другой город, затем на следующий. Коул не мог сдержать восторга, когда представлял, как его труд станет этому способствовать.

Стоя на углу улицы, он оглядел город взором полным надежды, а Миюри, облокотилась на стену, слившись с городским пейзажем, и отщипнув свой хлеб, вздохнула.

— Справедливость…справедливость?

— В чём дело? Ведь каждый стремится идти правильным путём, как принц Хейланд?

После того, как Коул задал вопрос, Миюри безучастно посмотрела на него, перед тем как закивать подбородком, как настоящий посыльный.

Ему захотелось узнать, что она имела ввиду. Он повернул голову в сторону, куда она указала, и увидел шумную компанию, сидящую вдоль улицы на скамейках, в виде перекладин.

— Ха-ха-ха!

— Сюда, сюда, о, гляди, гляди!

Коул слышал насмешки на фоне собачьего лая. Пьяница держал в руке вяленое мясо и дразнил бездомную дворнягу, что само по себе не редкость. По городу бродило множество животных.

— Сюда, это мясная десятина! Поди и съешь!

Весельчак швырнул мясо, собака рванула за ним сломя голову и съела кусок. Собравшиеся вокруг, гогоча наблюдали за представлением. Затем Коул заметил в собаке некую странность.

Кто-то обернул кусок ткани вокруг её шеи, сделав её похожей на священника.

— Батюшка барбос! Пожалуйста отведай и хлебную десятину!

Каждый раз, когда собака глотала еду, компания покатывалась со смеху. На лице Миюри отобразилась полуулыбка, тем временем Коулу улыбаться вовсе не хотелось.

Это было явное глумление над властью.

— Они ведут себя так со вчерашнего дня. В Ньоххире я видела пьяных и неуправляемых людей, но эти совсем другие. От такого немного… не по себе.

Миюри закончила есть хлеб и смахнула крошки с одежды.

— Сегодня днём, приехал пастор, из церкви на острове неподалёку. Там зрелище тоже оказалось не из приятных.

— На чём он прибыл?

Собака с радостью получила свою еду. Чем сильнее она виляла хвостом, тем громче хохотала весёлая компания.

— Мне кажется, есть правило, что на парусах кораблей важных Церковных сановников, церковная эмблема не закрашивается. Тогда, каждый сразу смекает, что за человек на борту. После чего, все ликуют и рукоплещут.

Он взглянул на Миюри, и увидел мрачное лицо. Её выражение не соответствовало истории.

Или, может, Миюри предпочла бы, что бы пастор не приезжал?

Когда Коул так подумал, симпатичный мальчик вздохнул.

— Его никто не встретил. Люди из компании так мне сказали. Очевидно, его вызвали помочь архиепископу, но тогда ему придётся бороться с этим блондинчиком. Каждый это понимал, а поскольку город враждебен к Церкви, они приветствовали его мнимым ликованием и рукоплесканием. Ведь, развернуть корабль они не могли. Поэтому, когда пастор сошёл с трапа, он побледнел и заколебался. Как будто понял, что прибыл не в самое удачное время.

Злоба.

Злоба, подогревающая борьбу с Церковным авторитетом.

— Никто его по-настоящему не приветствовал, а ведь его и растерзать могли, вот ведь жуть. По-моему, Пастор хороший человек. Он покидал порт так, словно бегством спасался.

Не каждый обладает привилегией почивать на лаврах. Это правда, даже для архиепископа Атифа. Ведь, он со страстью отдавался своему святому долгу, и не был всецело плохим человеком.

— Я здесь уже несколько дней работаю, и заметила, что на самом деле, никого не волнуют детали. Я не знаю, это сложно объяснить, но, кажется, что до тех пор, пока есть на что можно злиться, они не остановятся. Все с ума сходят, и говорят, «Как смеют они отбирать у нас наши деньги!». А когда я спрашиваю, действительно ли настолько тяжела церковная десятина, они смеются и говорят, что никогда её не платили.

Невозможно чтобы все без исключения, простые работяги, были обязаны платить такой налог. Десятина взыскивалась с крупных компаний, при пересечении застав, или с земельного дохода. Безусловно, в определённый момент Церковная десятина, влияла и на простых людей, но для них самих прочувствовать этот эффект было бы довольно сложно.

— Эй, братишка. Ты знаешь, во что веришь. Ты действительно получал удовольствие от работы, и был сосредоточен на своём переводе, поэтому я ничего не говорила.

В глазах, смотрящих на него, оказалось столько искренности, какую он никогда раньше в них не видел.

— Копии твоего перевода расходятся по рукам, и похоже с тех пор, как они ими обзавелись, можно оскорблять Церковь, как угодно.

— Перевод не для того был…

— Кажется, теперь совсем не имеет значения, что ты думаешь или, что там написано.

Такие мелочи, как слово Божье, не имели значение. Даже торговцы, застав его за ежедневным чтением, полагали, что это к удаче, и склоняли перед ним головы, чтобы взять благословение. Это считалось естественным.

— Поэтому тебе действительно нужно быть осторожным. Этот блондинчик знал, что так случится.

— Это…

— Из его рта льётся один елей.

Только половина от половины мира.

Он уставился на Миюри, но не смог ответить. Когда Коул отвел взгляд, то опять увидел собаку, наряженную в священника. Был ли он слишком наивен? Но ведь вера, невинна. Если, невинность и наивность, это плохо, то что ему делать?

Коул, определённо, не считал, что Хейланд действует исключительно из праведных побуждений. Однако, он был уверен, что их путь стремится к справедливости.

Сейчас, его охватило чувство неопределённости во всём.

Коул отчаянно хотел прочесть Писание.

— Миюри.

— Эмм?

Произнёс он, наблюдая за собакой, которую приманивали под громовой хохот.

— Давай вернёмся в торговый дом.

Коул переводил Писание, не ради этой злобы. Он не хотел глумиться над Церковной властью. Он просто хотел указать на противоречия, а затем исправить их.

Разумеется, эта пьяная компания не могла говорить за всех, и Коул не мог представить себе, что Хейланд подстрекал их. Но всё же, случившееся заставило его осознать, что он действительно видел лишь четверть всего мира.

— Хорошо

Коул ожидал, что Миюри начнёт протестовать, желая купить побольше еды, но она с легкостью согласилась.

Она оттолкнулась от стены и уже готовилась шагнуть, но, вдруг, развернулась и посмотрела ему в глаза.

— Хочешь я возьму тебя за руку?

Коул напряжённо трудился на благо своих идеалов, а затем, обнаружил в горожанах внезапную ненависть. Возможно, разочарование было слишком заметно на его лице. Миюри дразнила его, чтобы убедиться, что он в порядке.

Сейчас, он не мог с уверенностью сказать, кто из них двоих старше.

— …Не моя вина, если я заблужусь, — сказал он.

— Эй!

Миюри потянула его за собой, и они пошли обратно.

Миюри шла быстро, наверно потому, что хотела поскорее вытащить его из грубой городской атмосферы. Пускай она была шумной, эгоистичной, и иногда говорила столь ужасные вещи, приводила его в оцепенение, она всё равно оставалась доброй девушкой.

Коул продолжал размышлять.

Если Миюри была такой хорошей, значит, можно найти и других хороших людей.

Коул знал, как только начинаешь сомневаться в мире, остановиться уже невозможно, он понимал, что на свете есть плохие люди. В сущности, Коул встретил Лоуренса после того, как его обманул жулик.

Поэтому, в то время, когда некоторые высмеивали Церковную власть, просто из желания поднять себе настроение, большинство людей прочтут перевод Писания, и смогут понять, как добродетели, так и прегрешения Церкви. По крайней мере, ему хотелось в это верить.

Коул и Миюри вернулись в торговый дом и поднялись на третий этаж, пробираясь между людьми, которые всё ещё работали там в такой час.

— Можешь делать что хочешь, но сегодня ты должен основательно выспаться! Хорошо?

— Да, да.

Когда Миюри забухтела на него, он улыбнулся ей и открыл дверь. Запах чернил вновь окутал Коула, заглушая в сердце тревогу, вызванную уличными волнениями.

То, был аромат знаний и порядка.

— Но, я хочу умыться перед сном. Кстати, Миюри, ты пахнешь грязью, так что пожалуйста сходи за водой –

Пока Коул говорил и зажигал свечу, он наконец заметил, что Миюри остановилась в дверном проходе.

— Миюри?

Она не ответила ему, и тут, он увидел, как Миюри задрожала, появились её уши и хвост. Затем, принюхиваясь, она вошла в комнату и закрыла дверь.

Коул подумал, что это какая-то шутка, но, как будто ведомая невидимой струной, она прошла прямо и остановилась перед столом.

— Миюри.

Это был не вопрос, а призыв. Рукопись перевода, которую он только закончил, лежала ровно на столе. По всей видимости, с тех пор как они ушли, в комнате ничего не изменилось.

— Пока нас не было, сюда кто-то приходил. Причём, их было несколько.

Так или иначе, Миюир не шутила, нельзя игнорировать её ощетинившийся мех на ушах и хвосте.

Кроме того, комната не запиралась. Любой мог войти и расхаживать как ему вздумается.

— Украли что-нибудь?

Коул перевернул свёрток пергамента, и поднёс зажжённую свечу поближе, чтобы проверить. Однако, число страниц и почерк совпадали.

— С виду всё в порядке . . . Возможно, кто-то заходил прочесть из чистого любопытства?

В компании служили пылкие верующие. Наверняка до них дошли слухи, что перевод вот-вот будет готов, и они захотели прийти и взглянуть на него лично, а поскольку в комнате никого не было, из нетерпения, решились прочесть его самостоятельно.

Пока Коул обдумывал такой вариант, Миюри, которая склонилась над столом, чтобы его обнюхать, выпрямилась и потёрла свой нос.

— Не знаю. Всё что, я могу сказать, кто-то здесь был. Если бы я была волчицей, как моя мама, то смогла бы сказать кто именно, — ответила Миюри с сожалением и чихнула.

Хотя она могла по желанию прятать и показывать свои уши и хвост, превращаться в гигантского волка, как её мать, она не умела. Возможно, причина крылась в её человеческой крови.

— В любом случае, тебе нужно быть осторожней, хорошо?

— Я буду. Но, мне кажется, ты чересчур сомневаешься в людях, не думаю, что это разумно.

Со сложенными на груди руками, Миюри плавно покачивала хвостом, хмурясь на Коула, пока тот её убеждал.

Наконец, она вздохнула и пожала плечами, как будто сдаваясь.

— Ладно, я пойду достану горячей воды…В случае чего, воткни мой кинжал в пол и подопри дверь рукояткой.

— Если нам предстоят такие трудности, тогда я пойду с тобой.

Она звучала сердито, и Коул взял этот вариант себе на заметку.

Он вставил свечу, в подсвечник и уже собирался выйти из комнаты.

— Ох, кто-то поднялся на третий этаж. Я похоже, на шаги Льюиса, — сказала Миюри, когда дёрнулись её уши. Вероятно, так звали другого посыльного, с которым она подружилась пока работала. Пока Коул думал, что это удачный шанс попросить принести им воды, Миюри резко спрятала свои уши и хвост. Через несколько мгновений раздался стук в дверь.

— Извините, что нарушаю ваш покой.

Раздалось, правильное приветствие. Этот человек, вряд ли был из тех, кто заходил и хозяйничал в комнате, пока их не было.

— Войдите, — ответил Коул. Дверь открылась. На пороге стоял мальчик, на два или три года старше Миюри.

— Простите меня. Господин Хейланд просит вас.

Когда мальчик произнёс это имя, Коул подумал, что возможно, приходил сюда именно Хейланд. Как его наниматель, он имел право читать перевод в любое время, когда захочет. Кроме того, вряд ли он шибко задумывался о том, что входит в комнату простолюдина без разрешения.

— Очень хорошо. Мы скоро будем, — ответил он, и мальчик склонил голову, в знак почтения. Коул видел, как тот заглянул внутрь комнаты. Сдержанное выражение мальчика озарилось улыбкой, и он помахал рукой.

Но, Коул был достаточно добр, чтобы не заметить.

Они закрыли дверь, и Миюри, заулыбавшись, облокотилась на столы, за которыми ранее сидели писари.

— Это был Льюис?

— Ага. Мы вместе ходили в порт, и он дважды упал в море.

Коул не знал наверняка, улыбалась ли она потому, что они были близки, или потому, что она вспоминала, как глупо он свалился в море. Возможно, всё вместе.

— Что ж, Я пойду к Хейланду, так что…

Коул нарочито замолчал.

— Я тоже иду.

— На этот раз, там может не оказаться никаких сладостей.

— Ничего. Если ты будешь меня кормить слишком часто, мой нюх может притупиться.

На самом деле, Хейланду нравилось давать Миюри конфеты, он, словно, приручал в горах осторожного зверя.

— Только не груби.

— Ладно.

Миюри отошла от стола и первой вышла из комнаты.

Коул был уже готов последовать за ней, когда неожиданно обернулся на письменный стол.

Разве правильно вот так оставлять переведённую рукопись?

— Братишка?

Миюри позвала его из коридора, и после недолгих колебаний, он решил взять рукопись с собой.

В любом случае, он должен сообщить, что закончил перевод вплоть до седьмой главы.

— Извини, что заставил ждать.

— Ага. В прошлый раз я ела чернику и яблоки, думаю, что груши, следующие в очереди.

Коул улыбнулся её ненасытности и зашагал вперёд, пока Миюри предвкушала, грядущие лакомства.

Но, в конце длинного коридора, куда не мог достать свет от свечи, стояла кромешная темнота.

Осторожность никогда не повредит.

На пути к Хейланду. Коул несколько переосмыслил своё мнение.

Хейланд позвал их поздно ночью. Более того, он начал свои переговоры с архиепископом всего день назад.

По-видимому, у него имелось множество причин вызвать их.

— Ах, вот вы где.

Как только они вошли в его покои, Хейланд поприветствовал их из-за стола, накрытого ослепительно-белоснежной скатертью. На ней стояла еда, кажется, уже остывшая.

— Мне жаль; мы гуляли по городу.

— Всё в порядке. — Хайланд криво улыбнулся, играясь с ножом. — Я не очень голоден.

Он положил нож, и откинулся на спинку кресла.

— Я уверен, вы измотаны после переговоров. Пожалуйста не сдерживайте себя.

— Измотан… Я думаю это не-вполне верно. Скорее не здоров или расстроен.

Выбранные Хейландом слова, не сулили ничего хорошего, касательно переговоров.

— Неужели, даже с поддержкой горожан, архиепископ всё ещё упрямится?

Затем, Хейланд издал лёгкий смешок.

— Поддержка горожан, хах?

Коул мог сказать, что стоящая позади него Миюри, поникла духом. В улыбке Хейланда проглядывала лёгкая насмешка. Однако, она предназначалась не для них.

— Я тоже так думал. Но, шум наводят лишь низший сословия.

Носильщики в доках, рыбаки, поденные рабочие.

— Такие как они, способны лишь на кровавые бунты. Сегодня, вызвали пастора, чтобы оказать поддержку архиепископу, но когда он пришёл в церковь, то сполз на пол. Человек оказался так напуган, словно побывал на поле боя.

Вероятно, это был пастор, о котором ранее рассказывала Миюри — тот, кого встречали в порту фальшивым ликованием и рукоплесканиями.

— Знаешь, как теперь они на меня смотрят? — простонал Хейланд, устало рассевшись, перед давно остывшей едой. — Они думают, что я пытаюсь спровоцировать гражданскую войну и присоединить этот город к королевству.

— Что?

Это не имело никакого отношения к борьбе между королевством Уинфилд и Папой.

— Ты в курсе, что некоторые распространяют перевод Писания по городу и всюду размахивают им? Из-за этого, архиепископ кричал на меня, заявляя, что перевод подделка и на самом деле это провокационный памфлет, цель которого, спровоцировать народ на мятеж.

— Нет . . .

— Конечно, каждый поймёт, что перевод настоящий, если прочтёт его. Я даже показал пергамент архиепископу. Но, как только они предположили, что символ Церковной власти может привести к революции, все влиятельные люди города заколебались. Ведь если он прав, то поддерживать меня, значит перейти на сторону бунтовщиков.

Хейланд говорил в самоуничижительной манере, а его слабая улыбка была полна боли.

К тому же, обходительность Стефана, который управлял этим торговым домом, скорее была средством держать Хейланда на почтительном расстоянии, нежели проявлением искреннего уважения. Они здесь торговали, и для них совсем не выгодно вступать в борьбу с Церковью.

Размышляя в таком духе, Коул почувствовал, что догадался, кто мог проникнуть в комнату во время их отсутствия, чтобы прочесть перевод рукописи. Должно быть компания Дива, подослала кого-то, проверить, не пишет ли Коул, какой-нибудь революционный памфлет.

Хейланд глубоко вдохнул перед тем, как медленно и протяжно выдохнуть.

— На моей родине, благодаря Папе, всё больше и больше людей, на каждом отрезке своей жизни, лишаются поддержки Господа. Ведь, дело не в том, что мы не верим в Бога. И, мы не стараемся использовать происходящее как повод, чтобы захватить территорию других государств. Мы всего лишь недовольны тем, как Папа ставит на одни и те же весы Божье покровительство и деньги. Я не понимаю…, как может он не осознавать такую простую истину.

Хейланд сжал кулак так, что тот затрясся над столом. Коул понял его смятение, и тоже сжал кулаки.

Однако, когда Хейланд наконец расслабил руку, на его лице отобразилось смущение.

— Или, он просто пытается вывести меня из себя. Когда ты начинаешь злиться, ты проигрываешь. Особенно это касается переговоров.

Хейланд взял напиток, сделал маленький глоток, и проговорил.

— Тоже самое было Ренозе. Тамошний архиепископ выставил всех своих сторонников, кого мог, и они бросали в меня любые оскорбления, какие хотели. Когда такое происходит, даже самые скверные события, которые с тобой когда-то случались, уже не кажутся слишком неприглядными.

Церковь не могла силой избавиться от Хейланда, поэтому, они прибегли к тирании большинства.

— И потому, Коул. Я должен кое о чём тебя попросить.

— Меня?

— Я хочу найти хотя бы ещё немного союзников. Я не уверен использует ли архиепископ туже стратегию завтра, но я хочу, чтобы ты находился рядом со мной во время переговоров.

Коул уже готов был ответить на такую неожиданную просьбу, когда Хейланд, улыбкой, остановил его.

— Может случится, что я спрошу у тебя совета, касаемо богословия, но я не прошу тебя говорить много. Мне просто нужно, чтобы ты был там, ради чувства собственной гордости. Я сказал ему, что ты молодой состоявшийся словесник, который водится с известными богословами. Вполне достаточно, если ты просто будешь стоять со строгим выражением лица. Архиепископ никогда не станет допытываться до твоего знания Святого Писания. Они получают посты не благодаря пониманию Божьих заветов, а зарабатывают их за счёт изворотливости в светском обществе.

Судя по всему, Хейланд сформировал такое впечатление после личного общения с церковниками, а не просто из предубеждений.

— И пусть даже архиепископ никогда не читал Писания. Это портовый город. Он может знать имена известных священников, которые проезжали здесь на пути в Ньоххиру или обратно. Если мы упомянем их имена, и в особенности станем говорить так, будто у тебя есть наставник, то возможно, священники примут тебя за равного известным богословам.

Коул чувствовал себя, как чучело, пытающееся отогнать птиц от свежих полевых ростков, но он продолжит делать всё, что в его силах, до тех пор, пока может помочь.

— Я действительно не хочу прибегать к такой странной стратегии. Однако, кажется, что тот чудесный мир, где люди признают свою собственную глупость, когда слышат правду, существует только в книгах.

Хейланд, казалось, истощён этой пропастью между идеалами и реальностью.

Но, при упоминании о книгах, Коул вспомнил, что в его собственных руках есть целый свёрток идеалов.

— Кстати, касательно перевода, я закончил предварительный вариант, вплоть до седьмой главы.

— Ох!

Лицо Хейланда неожиданно засияло, от чего Коул безмерно обрадовался.

— Я уверен, что его требуется отредактировать, но думаю, основные идеи переданы хорошо.

— Нет, нет, спасибо тебе за тяжелую работу.

Коул передал ему пергамент, и Хейланд пробежался по тексту ласковым взглядом.

— Мм…Ах, это хорошо.

Естественно, это были лишь пустые слова, но Коул позволил себе немножко гордости в качестве награды.

­– Извини, у меня нет времени прочитать всё. Сколько уже скопировано?

— Около половины седьмой главы. Только сегодня закончил оставшуюся часть, так что думаю, смогу сделать копию к утру. Я отдам её писарям, и когда мы покажем эту часть Церкви, они продолжат переписывать.

— Благодарю за такую расторопность. Сможешь сделать это для меня?

— Разумеется.

После того, как он взял у Хейланда пергамент обратно, Коул почувствовал надежду в что их тяжёлая работа не пройдёт зря, и они смогут достигнуть цели.

— Это историческое событие, первый шаг к тому, чтобы обеспечить Писанием грамотных людей, способных понять, что есть правда. Я рассчитываю на тебя, Коул.

Он принял поощрение Хейланда, и вышел из комнаты.

В конечном итоге Коул провёл всю ночь при свечах, но Миюри не злилась. Она не прогоняла его, а напротив тихонько читала перевод сидя позади, пока он переписывал манускрипт. В нём мелькала мимолётная надежда, что у неё наконец проснулся интерес к Божьим заветам. Возможно, она оказалась раздосадована тем, что ему снова дали работу, а может, из-за того, что её игнорировали, или потому, что она просто недолюбливала Хейланда.

Неожиданно, она положила голову ему на плечо, показывая своё недовольство.

Обычно непоседливая девочка, смогла дочитать весь перевод, не сказав ни слова.

Потом Миюри подняла голову, потянулась, и зевнув, стала проверять, как много ему ещё осталось. Как только она увидела, что работы, ещё непочатый край, она встала и безмолвно, направилась прямиком в кровать.

Коулу подумалось, что Миюри всегда делала только то, что ей нравилось. Судя по всему, она немного сердилась. Послезавтра, он должен уделить ей сколько-нибудь времени.

Когда эта идея пришла ему в голову, он был поражён своим собственным потворством, но теперь, оно стало непреодолимой привычкой.

Коул представлял, что, если им придётся расстаться, он не только больше не сможет работать в купальне, но и в его собственном сердце появится небольшая пустота.

Коул закончил переписывать последнюю часть перевода, когда над городом уже висела полная тишина.

Будучи соратником Хейланда, он не мог позволить себе зевать посреди рабочего дня, поэтому лёг спать, и быстро уснул согретый Миюриным хвостом. Но, Коул всё равно встал на рассвете. Миюри, которая только пошевелилась, когда солнце поднялось над горизонтом, была полна возмущения, когда услышала, что он проснулся так рано. Но, Коул оказался так взволнован предстоящими событиями, что не мог снова уснуть.

Наконец, пришли писари, и Коул передал им копию оставшегося перевода. Как только они закончили, он сказал им раздать копии любому, кто их попросит. Он же, возьмёт оригинальный манускрипт с собой на переговоры, в церковь.

— И почему ты так одета?

На Миюри красовался её обычный наряд, который был на ней с самой Ньоххиры, разве что, добавилась накидка на плечи. Вроде бы, прошло всего несколько дней, а она, будучи облачённой женское платье, уже выглядела повзрослевшей. Возможно, сказалась её работа посыльным в компании.

— Почему? Потому что, если я приду в церковь одетой, как посыльный, это плохо скажется на нашем деле, верно? Мы ведь говорили об этом вчера.

Даже если, компания Дива намеревалась поддержать Хейланда, Стефан, который управлял этим торговым домом, не хотел перечить Церкви. Кроме того, многих беспокоило, что народные волнения лишь попытка захватить город.

Миюри верно мыслила, но Коул чувствовал, что она пользуется этим аргументом, как оправданием.

­­– А остаться в комнате и подождать, как хорошая девочка, ты не хочешь?

— Нет! Я уже прочла Писание. Не думаю, что узнаю что-то новое, если продолжу бегать посыльным.

— Это потому, что я способен видеть лишь четверть мира? — сказал он. Глупо уставившись на него, Миюри рассмеялась.

— Ага.

— Честно говоря, я не знаю, что на это скажет господин Хейланд.

В его словах проскальзывала лёгкая надежда, но, когда они вошли в покои Хейланда, всё прошло на удивление гладко.

— Выглядит не вполне подходяще, но, если ты снимешь корсет, наденешь простые штаны, и завяжешь пояс вокруг талии, то будет довольно сносно. Ты сойдёшь за судебного помощника. Пока мы здесь, я могу достать шляпу с гусиными перьями. У тебя очень ухоженное и открытое лицо. Тебе пойдёт любое выражение.

Хейланд только слегка удивился, но, когда она оделась и грубо завязала волосы на затылке, Коул согласился, что выглядела она так, будто действительно работала помощником знатного дворянина.

— Смотрится величаво.

— Именно.

Когда Хейланд с ней согласился, Миюри гордо фыркнула.

— В таком случае пойдёмте. Утренняя месса закончилась, народ наверняка уже выходит из церкви и возвращается к работе.

Для Хейланда и его помощников, подготовили карету, а Коул и Маюри пошли пешком. Дороги всегда переполнены людьми, и если им повезёт, то на своих двоих они доберутся куда быстрее кареты. Кроме того, так, они смогут гораздо лучше прочувствовать настроения в городе.

От вчерашнего уличного разгула не осталось и следа, город Атиф мерцал под лучами солнца. Когда Коул смотрел по сторонам, он почти поверил, что вчера видел лишь плохой сон.

За исключением официальных мероприятий, останавливать карету перед церковью, считалось дурным тоном, поэтому Хейланд подъехал с торца. Там стояли молодые дьяконы, с завёрнутыми рукавами, и красными, от долгого мытья, руками.

Они чистили церковные стены, рваными тряпками.

— Доброе утро. Архиепископ внутри? — спросил Хейланд, и один из дьяконов, который на вид казался лишь немного старше Миюри, с только начинающей расти бородой, вытер руки и молча открыл заднюю дверь. Это была грубая железная дверь, способная при необходимости остановить атаку врага.

— Извините нас.

Хейланд прошёл перед дьяконами и те, опустили глаза, но, когда за ним проследовали его помощники и сам Коул, они смотрели на них открыто. Группа вошла в тусклую церковь, и задняя дверь с грохотом захлопнулась позади них. Миюри прошептала ему.

— Они явно нам не рады.

— Должно быть злятся, что им приходится делать сегодня лишнюю работу, — ответил Хейланд.

— Разве уборка, плохая привычка? — спросил Коул.

— Это зависит от того, что они убирают.

Кол в ответ наклонил голову, а Миюри прошептала ему на ухо, — тухлые яйца.

Его взор невольно обратился к ней. На улицах, позади церкви, совсем не было лавок, и по ночам там становилось малолюдно. Коул мог с лёгкостью представить недовольство тех, кто не поленился притащить сюда тухлые яйца. С точки зрения Церкви, именно Хейланд подстрекал этих людей, поэтому, он и его спутники чувствовали себя нежеланными гостями.

Они шли, быстрым шагом, прямо вперёд. И вовсе, не из-за наглости или дерзости, просто им не хотелось, чтобы их остановили, или заставили ждать где-нибудь неопределённое время, если они вежливо спросят дорогу.

Внутри церковь казалась просторнее, чем снаружи, каменные сооружения поистине впечатляли. Огромные, импозантные, алые гобелены свисали со стен, а вырезанные из камня подсвечники, образовывали ровные ряды — само воплощение роскоши. Ночным освещением, наверняка, служил пчелиный воск, а не сало.

Когда они наконец добрались до места, Хейланд без колебаний распахнул двойную дверь.

Затем, он шагнул внутрь и заговорил

— Доброе утро. Хвала господу, за то, что я могу вновь вас сегодня лицезреть.

Перед ними отрылось широкое помещение с высоким потолком. Это был вытянутый зал, где по центру располагался очень длинный стол, каких Коул никогда не видел, за ним без проблем могли разместиться двадцать человек. Вдоль стен стояли деревянные полки и прямоугольные сундуки тонкой работы, а над ними, на облицованных стенах, висели изображения ангелов, всего двенадцать, и каждое, крупнее тех, что он видел в компании Дива. Даже приёмные залы самых крупных торговых домов не могли похвастаться таким богатством.

В зале было семь пасторов, сидящих за столом, все в пурпурных робах изумительной вышивки, а также два секретаря с развёрнутым перед ними пергаментом. Во главе стола, под большим Церковным крестом нарисованным на стене, в расшитой золотом мантии, сидел архиепископ.

Позади них, в ожидании, стояли два или три камергера. Это были либо дьяконы, выполнявшие необычные для себя поручения, пока изучали Божьи заветы, либо светские секретари, которые работали в канцелярии Церковного совета. Без сомнения, если все они разом завопят, любые аргументы, независимо от их весомости, окажутся тут же сметены.

— Слава, тебе, Боже, — монотонно пропел архиепископ, но его лицо оставалось угрюмым. — Вы привели большую свиту.

Он немедленно начал атаку, но Хейланд мягко улыбнулся, и сел в кресло, которое для него выдвинул слуга.

— Чем больше людей, тем теплее станет этот зал.

Всё ещё хмурый архиепископ, громко выдохнул ноздрями.

— Кстати, сегодня, наконец завершился перевод седьмой главы Писания. Я бы хотел поделиться с вами этой рукописью.

Хейланд дал сигнал, и стоявший рядом слуга, взяв пергамент, передал его священникам.

Среди священников не было ни одного дружелюбного лица, но, ожидавшие камергеры вежливо представили документ архиепископу.

— Возможно, вместо того, чтобы слушать меня, вы взгляните на манускрипт самостоятельно, и гораздо лучше убедитесь в том, что это не революционный памфлет. Разумеется, Господь не поощряет конфликтов, а мы на стороне гармонии.

Архиепископ перевернул страницу перед собой и поднял глаза.

­ — Могу я это прочесть?

­ — Конечно.

Голос Хейланда, звучал слегка оживлённо. Коул, тоже немного удивился. Он был уверен, что архиепископ даже не взглянет на перевод. Архиепископ быстро пробежал первую страницу, со вниманием читая каждое слово, затем перевернул на вторую. Он читал с любопытством и в тишине.

Пока архиепископ читал, никто, из приблизительно тридцати человек, в зале, не произнёс ни единого слова. Время от времени, чьи-нибудь случайные движения или кашель, нарушали эту тишину. Взгляд архиепископа оставался сосредоточен на пергаменте.

Коулу показалось странным, что тот читал вторую страницу неестественно долго.

— Что-то не так?

Когда Хейланд заговорил, архиепископ перевернул вторую страницу и продолжил читать третью. Какое совпадение, что он закончил именно в этот момент. И снова, он долго тянул не мог завершить третью страницу.

Коул взглянул на Хейланда и заметил, что его профиль застыл в гневе.

Наконец, Коул понял, что их дурят.

Архиепископ подозревал, что перевод Писания, это лишь памфлет, предназначенный подбить народ к мятежу, и вот, чтобы доказать свою невиновность, они дали ему прочесть его. Таким образом, он должен был дочитать его до конца, но архиепископ не видел в этом нужды. Ведь, если переговоры сорвутся, проигравшим окажется Хейланд.

Просить читать быстрее, было совершенно бессмысленно, а если они начнут в открытую злиться на его медлительность, архиепископ получит то, чего желает.

У него появится прекрасный повод для празднования, если они встанут с кресел и уйдут, признав поражение. Переговоры застопорились, не успев начаться, архиепископ изначально не собирался ничего слушать. Слова Хейланда оказались слишком точны — они сидели в этих креслах не потому, что штудировали заветы Господа, а благодаря своей пронырливости среди светского общества.

В помещении было тихо, но атмосфера стояла угнетающая. Хейланд сохранял достоинство, и положив одну руку на стол, пристально смотрел на архиепископа. Как будто, следил за крысой, готовой улизнуть, если он отведёт взгляд.

Однако, Коул не знал как можно выйти из такой патовой ситуации. Он не мог себе представить, что архиепископ прочтёт всё до конца. Они не могли ничего потребовать от него, и не могли встать и уйти. Их поймали в ловушку.

Коул вспомнил неудачу в Ренозе. Должно быть тогда, архиепископ поступил с Хейландом точно так же. Этот юноша, был равен Коулу в богословских спорах, но также, как и Коул, он не привык к враждебности общества.

Понимая положение, Коул стыдился и сердился от того, что ничем не мог помочь.

Когда ему стало интересно сколько времени уже прошло, он услышал звон колокола, раздававшегося снаружи. Звук был похож на церковную колокольню, сигнализирующую, о наступлении полудня. Это привело Коула к мысли, что независимо от такого, насколько тупиковая сложилась ситуация в зале, снаружи время течёт своим чередом, и люди продолжают жить своей обычной жизнью. Возможно, Хейланд на это и рассчитывает.

Когда опустится ночь, снова наступит тревожное и опасное время. Пьяный люд станет наряжать собак в священников, и высмеивать их авторитет. Тем временем, кажущиеся рассудительными торговцы, держа в руках куриные ножки и обрывки переведённого Писания, будут есть своё мясо и плеваться оскорблениями в адрес Церкви.

И всё же, сейчас, в торговом доме компании Дива, писари продолжали копировать и рассылать перевод. Здравомыслящие горожане, прочтут его и немедленно поймут, всю беспочвенность Церковной тирании. Тогда, они станут забрасывать яйцами не чёрных ход, а главные ворота. Как только народ поднимется, чтобы вернуть Церковь на праведный путь, Хейланд будет ждать нужного момента, чтобы обнажить свой меч для последующих переговоров.

Подумав, Коул начал понимать в чём состоял план архиепископа. Скорее всего он ставил на полностью противоположный исход.

Согласно историям, которые слышала Миюри пока выполняла для компании чёрную работу, буйные работяги бранились, просто потому что могли. Это не имело никакого отношения к праведной вере или непосильной десятине, не дающей им разогнуть спину. Учиняемые ими беспорядки, были ничем иным, как временной прихотью, а если из неё ничего не выйдет, они, всего на всего, переключат своё внимание на что-то другое.

Зима сменялась весной, и самый загруженный сезон быстро приближался. В компанию Дива придут множество просителей. Вскоре, календарь заполнится весенними празднествами и религиозными церемониями, и архиепископу придётся проводить их в соответствии со своими Церковными обязанностями, тогда у него не будет недостатка в поводах, чтобы отсрочить переговоры.

Религиозная работа, как соль — присутствие Церкви было неотъемлемым условием каждодневной жизни, особенно в межсезонье и во время важных общественных событий. Если цели Хейланда каким-то образом воспрепятствуют этой работе, несомненно, появятся те, кто возжелают ему зла. Сама первопричина, страданий народа Уинфилда, было полное прекращение религиозных обрядов.

Поднимут ли люди голос протеста или захотят вернуться к повседневной жизни?

Коул тихо размышлял в нервной, гнетущей атмосфере. Это борьба за мир, в который он верил. Народ увидит, что есть правда, и встанет на её защиту. По крайней мере, они с Хейландом надеялись на такой исход.

О, Господи, молился Коул.

Но, он не знал на сколько правильно было молиться за то, чтобы архиепископ, слуга Господа, оказался неправ. Небо и земля перевернулись, у него кружилась голова. Как сказал лодочник, река никогда не течёт прямо.

Конечно, кто-то с упрёком заявит, что мир, место суровое и непростое, но Коул по-прежнему, где-то в глубине души, продолжал ощущать теплоту своей незамысловатой жизни в Ньоххире.

Время текло так медленно и болезненно, что казалось вовсе исчезло. Ни Хейланд, ни архиепископ не говорили ни слова, поэтому никто не предложил сделать перерыв. Время шло, и свет, проникавший через окно, с краю от высокого потолка, падал уже на другую сторону зала.

У Коула уже болели ноги и поясница, похоже, каждый из присутствующих чувствовал себя точно также. Причём не только стоящие, но и сидящие в креслах. Долго сидеть, тоже вредно для тела. Пожилые священники были заметно измотаны. С другой стороны, позади Хейланда стояли сплошь молодые люди, включая его самого. Камергеры за спинами священников тоже были юнцами, стало складываться впечатление, что партия Хейланда имела преимущество в состязании на выносливость.

Коул волновался за Миюри, но у неё всегда хватало сил бегать по горам, поэтому она кое-как держалась. Но, когда в голове Коула пронеслась мысль, что в следующий раз она может не прийти, он почти улыбнулся.

Наконец, лучи света, пронзавшие потолочное окно, стали продолговатыми и насыщенными. Когда Коул предположил, что все сейчас размышляли о наступавшем вечере, громкий звук эхом пронесся по залу. Старый священник упал лицом на стол.

— Отец!

Камергеры собрались вокруг и вынесли его. Дверь в зал открылась, и царившее напряжение спало, словно рухнула плотина, перекрывавшая речной поток.

Архиепископ, наблюдавший за случившимся, поднял глаза от пергамента, и заговорил.

— Мы не можем продолжать встречу при подобных обстоятельствах. Я ещё не закончил читать этот перевод, а по сему, давайте продолжим завтра.

Не только священники почувствовали облегчение. Помощники Хейланда, включая Коула, сделали глубокий выдох.

Но затем –

— Ночь долгая, так что я подожду пока вы закончите, — решительно объявил Хейланд. Лицо архиепископа напряглось, и слова застряли в горле. Его соратники священники, почти инстинктивно, посмотрели на него в поисках указаний.

Уважение переполняло Коула. Хейланд определённо не был капризным аристократишкой.

Всё это время он ждал, пока соперник даст слабину.

Хейланд внимательно смотрел на архиепископа, как будто заявляя, что скорее готов пройти через ад, чем отступить. Поняв это, архиепископ онемел.

Однако, его священники оказались уже на пределе своих, как физических, так и душевных сил. Более того, мгновение назад они расслабились, утешая себя, что день завершился. Фактически, они не могли снова собраться с силами. Роли поменялись.

Возможно, Архиепископ недооценивал Хейланда. Как никак, он казался слабым, тщедушным дворянином, воспитанном в роскошном поместье. Благодаря своим тонким чертам лица, он даже выглядел женственно, в нём определённо не было ничего грубого. Но, при этом, он обладал упорством, которое по достоинству оценил бы даже охотник, и озорством торговца, умевшего перехитрить своего оппонента.

— Кхэм . . .гхм . . .

Архиепископ закряхтел, его пробил пот, но, он тоже оказался человеком, заслужившим своё место в могущественном кресле.

— Да… действительно. Мы должны завершить начатое.

Он уставился на Хейланда кусающим взглядом, не желая проигрывать. Возможно, именно так смотрит человек готовый затянуть другого за собой в могилу. В лицах священников читалась безнадёжность, но пойти против слова архиепископа они не смели.

Затем, тщательно обдумав ситуацию, Хейланд заговорил.

— Но для начала, почему бы нам немного не подкрепиться?

Сначала Коул подумал, что такой ход приободрит их противников, но когда он взглянул на выражения лиц священников, то понял. Их чувства явно склонялись в пользу Хейланда. Они видели в нём спасителя.

Архиепископ, признав поражение, болезненно кивнул.

— Гхм . . . В таком случае, принесите нам хлеб и питьё. Лавки должны быть ещё открыты.

Камергеры наклонили головы, и вышли из зала. Хейланд обернулся к Коулу и заговорил с живой улыбкой.

— Вы тоже, идите и помоги им.

Было ясно, что он не обращался с ними как со слугами, но предложение, дававшее возможность размяться и немного отдохнуть, оказалось замаскировано под приказ.

Однако в этом сражении на стойкость, телохранители отказались покинуть Хейланда и ответили, — При всём уважении. — Если их господин должен пройти через муки, значит они последуют за ним.

— В таком случае, все остальные, сходите за едой.

Они целый день стояли на одном месте, Коулу казалось, что колени и спина больше ему не принадлежат.

Миюри тоже спотыкалась, и Коул поддерживал её худенькую фигуру.

— Ты в порядке?

— … Я хочу помыться.

— Я тоже, — ответил он с лёгкой улыбкой. За дверью каждый разминал свои колени. В подобных совместных действиях, не было друзей и врагов. Хоть между камергерами и спутниками Хейланда оставался намёк на горечь, все они чувствовали симпатию друг к другу.

Никто не хотел, чтобы их видели на улицах, идущими вместе, поэтому камергеры воспользовались задней дверью, в то время как товарищи Хейланда вышли через главные ворота. Коул и Миюри также должны были сами купить себе еды, но у Миюри так болели ноги, что они решили, для начала, немного отдохнуть в углу коридора.

— Это было ужасно.

Миюри сидела на штабеле деревянных ящиков, вдоль проходной, и улыбаясь говорила.

— У этого блондинчика и правда противный характер.

Коул невольно оглянулся вокруг, но рядом никого не оказалось. Дьяконы, которые с занятым видом носились по церкви, вероятно ушли в главный зал, на вечернюю молитву. Кроме того, он уловил некое уважение в её словах.

Как будто, Хейланд произвёл на Миюри определённое впечатление.

— Окажись на его месте ты, братишка, ты бы сдался до того, как старик, дошел до третьей страницы.

Не говоря уже обо всех этих священниках, душевные переживания, которые наверняка, тоже легли бы на его плечи. Да, он действительно не осилил бы такую ношу.

— И, что планируют эти ребята? — задумчиво произнесла Миюри.

Его меньше беспокоила её едкая манера речи, нежели то, кого она имела ввиду.

— Эти ребята?

— Блондинчик и старик. Как никак, у них у обоих был шанс победить.

— Я тоже об этом подумал.

Хейланд ожидал народного гнева, в то время как архиепископ дожидался, когда люди потеряют к борьбе всякий интерес.

Когда Коул поделился с ней своими мыслями, Миюри рассердилась.

— Видишь, братишка, ты в этом совсем плох.

— П-плох, почему?

Миюри закинул ногу на деревянный ящик и упёрлась подбородком в колено. Она выглядела, как главарь детской банды, готовый выложить свой план, о том, как одержать верх над детьми из соседней деревни.

— Ты хороший стрелок, ты непреклонен, поэтому охота на оленя с луком и стрелами тебе подходит. Но ты никуда не годишься если речь идёт о капканах и стадной охоте.

Коул понятия не имел с чего она вдруг об этом заговорила, но она была права. Он иногда брал свои лук со стрелами, и отправлялся в горы, чтобы добыть оленя. Знакомые охотники хвалили его за успехи. Однако, когда в горах охотилась Миюри, они начинали раздражаться, считая это посягательством на свою территорию. Всё потому, что она ловила столько белок и кроликов, что могла лишить их всякого барыша от добываемых шкур.

— То, как ты охотишься с капканами, говорит насколько ты скверен.

— . . . Скверен?

— Ты ставишь множество капканов, а затем загоняешь в них добычу преследуя её по задуманному пути.

Миюри блестяще с этим справлялась, в отличие от Коула. Он ничего не знал ни о беличьих тропах, ни о том, как кролики возвращаются в свои норы. Коул тратил уйму времени, стараясь охватить всю картину целиком.

— Всё потому, что ты добр и честен.

Миюри улыбнулась.

— И блондинчик, определённо, что-то замышляет, ведь очевидно, что старику не к кому обратиться. Вчера, того человека освистали и застали врасплох, помнишь? Вот что присуще охотнику. Такое не могло произойти случайно, безо всякой подготовки.

— И что? — спросил он, и Миюри пожала плечами.

— Этот блондинчик знает, что для того, чтобы переломить ситуацию и заставить старика сдаться, потребуется нечто более весомое, чем простая решимость. Если не сегодня, так завтра.

Его разум окунулся в темноту.

— Не может…быть.

Возможно, эти волнения, порождающие ненависть, произошли совсем не случайно.

Подумав, что Хейланд способен пойти на такое — обесценить Церковный авторитет, Коул, от шока, потерял дар речи, в то время как, Миюри едва поглядывала на него с грустью.

— Не важно насколько ты добр к этому миру, это не значит, что мир должен быть добр к тебе.

Коул вспомнил как расчёсывал ей волосы, стоя перед картой, сейчас у Миюри было такое же выражение

Тогда, она пыталась скрыть свои звериные уши, хвост, и пол. Не имело значение, на сколько интересен ей внешний мир, он всегда будет безжалостен к ней.

Миюри уже поняла это много лет назад, когда была ещё ребёнком.

— Блондинчик знает, что через несколько дней, в городе грянет бунт, это объясняет его уверенность. Зато потом, братишка, — Миюри смотрела прямо на него.

— Вот, что странно.

— Странно? Что может быть более странным чем…?

— Ты ведь тоже помнишь, не так ли? Разозлить кого-то, довольно легко, гораздо труднее, успокоить.

Миюри неожиданно ухмыльнулась, и Коул слабо улыбнулся в ответ. Он помнил, как много сил уходило, чтобы справиться с Миюри, когда её что-то заводило.

— Да . . . верно.

— Думаю, и у старика есть собственный план. Он тоже прячет что-то в своём рукаве. Правда я понятия не имею, что это может быть. Твой план слишком беспечен. Это всё равно, что рыбачить без наживки, надеясь, что какая-то рыба случайно проглотит крючок. Вот почему, у него должна быть определённая стратегия, чтобы справиться с сумасшедшей толпой.

Её слова звучали через-чур правдоподобно.

Как архиепископ, так и Хейланд, оба несли тяжелое бремя. Они не могли позволить себе, безмятежно ждать. Коул не хотел думать, что, для подобных целей, Хейланд намеренно создал в городе столь мрачную обстановку, но в этом имелся логический смысл. Тогда, что же архиепископ? Чего он ждёт?

— Если мы разгадаем план архиепископа, тогда сможем помочь принцу Хейланду…

— Ну, по крайней мере, мы наверняка знаем, что ты, разгадать его не сможешь.

Коул нахмурился, и она ответила, — Это значит, что ты хороший человек.

Её комплимент совсем не поднял ему настроения. После поддразниваний, Миюри встала с ящика, и взяла его за руку, слабость в её ногах уже прошла.

— Я голодная.

— Ладно, ладно.

На площади они купили себе еды, а поскольку в церковном зале пища, скорее всего застрянет у них в горле, они быстро расправились с ней в стороне от церкви. Сумерки ещё не наступили, хотя небо обернулось в красный киноварь, и медленное спокойствие, после окончания рабочего дня, опустилось на город. Самые нетерпеливые лавочники, уже начали закрываться, а в кабаках стали зажигать фонари перед входом, и расставлять жаровни со столами.

Но, как только солнце сядет, город полностью изменится. Тут же, тёплый, яркий, жизнерадостный день уйдёт прочь и настанет, холодная, беспорядочная, освещаемая факелами, ночь.

Судя по всему, с наступлением вечера Хейланд, никуда не уйдёт, поэтому ночью начнётся настоящая борьба.

— Ты наелась?

Миюри кивнула, облизывая подушечку большого пальца.

— Я не против, если ты невзначай улизнёшь, коли тебе станет плохо, — напомнил он ей и Миюри нахально расправила свои узкие плечи.

— А ты, постарайся не упасть в обморок, когда кто-нибудь тебе нагрубит, братишка.

С таким отношением, с ней всё будет в порядке.

Тогда, они снова вернулись в церковь, чтобы сделать всё, что в их силах ради возвращения истинных заветов Господа.

Когда они вернулись в совещательный зал, в воздухе витала добродушная атмосфера, возможно благодаря перерыву на обед. Пожилой священник, потерявший сознание ранее, всё ещё оставался бледен, но сидел в своём кресле. Большинство камергеров стояли на своих местах, поэтому Коул и Миюри слегка занервничали, когда вошли в зал. Можно сказать, что они пришли среди самых последних.

Но, когда Коул заметил, как архиепископ читает оставшуюся часть пергамента, переворачивая страницы, его охватило изумление. Что за переворот в чувствах здесь произошел?

Коул не мог себе представить, что архиепископ настолько увлёкся догматами Святого Писания, что был не в силах оторваться от манускрипта. Гораздо правдоподобнее казалось, что он стремился как можно быстрее перейти к следующему шагу, чтобы не позволить своим подопечным священникам, окончательно упасть духом, если испытание на стойкость продолжится.

Вопрос был в том, каков план?

Стратегия Хейланда стремилась использовать поведение толпы. Однако, Коулу не хотелось думать, что Хейланд сам, напрямую, агитировал её, как сказала Миюри, но так или иначе, у него было достаточно причин, чтобы поступать так. Как только наступит ночь, именно архиепископу придётся уступить перед лицом разъярённой толпы, хулящей на площади имя Церкви.

Чего же желал архиепископ?

Можно не сомневаться, каждый из здесь присутствующих хочет перехитрить другого. О чём думали ангелы, глядя на них с прекрасных гобеленов? Возможно, они считали, что всё это зашло слишком далеко.

Пока Коул размышлял, камергеры, стоящие позади священников, посмотрели вокруг и пересчитав всех присутствующих, закрыли дверь в зал. Со стороны казалось, будто они запечатали помещение чтобы, не дай Бог, миазмы из зала, не просочились наружу.

Снова нависла тишина, и архиепископ продолжил читать. Он не просто водил глазами по страницам, а явно, вчитывался в написанное. Будучи одним из переводчиков, Коул естественно нервничал. Какой абзац архиепископ читал сейчас? Что он думает о качестве перевода? Принесёт ли пользу, хоть что-то, из того, чему он научился за всё это время?

Оказывается, подавить амбиции совсем не просто.

Наконец, Коул стал потихоньку понимать чувства архиепископа, который отчаянно цеплялся за привилегированное положение в этом великолепном соборе, несмотря на то, как далеко он отступил от Божьих заветов, и независимо от того, какие толки ходили вокруг.

Вряд ли, мысли Коула, приходили в голову престарелым священникам, но, глаза архиепископа неожиданно замерли, на одной из строк пергамента. Он ещё раз перечитал предыдущую строчку, как будто что-то привлекло его внимание.

Перечитав её ещё раз, архиепископ стал указывать на строчку, рядом сидящему священнику, стало понятно, что он не просто пытается тянуть время. Священник посмотрел на указанное место, и выпучил глаза. Затем он показал это соседнему священнику.

Коул отчаянно хотел узнать, какую часть текста они обсуждают, и почему.

Судя по месторасположению в кипе пергамента, эту часть, без сомнения, переводил он.

Коул встал на носки и облокотился вперёд, пытаясь разглядеть и получить хотя бы намёк на ту строчку, которую они сейчас показывали друг другу. В мгновение, когда он увидел содержание пергамента, скользнувшего по столу, по его спине пробежала дрожь. Почерк был точно его. Он сглотнул, понимая, что все эти высокопоставленные и могущественные люди, сейчас читали слова, написанные им.

Охваченный непостижимым возбуждением, Коул обнаружил, что его тело, подсознательно подалось вперёд. Миюри потянула его за одежду и наступила на ногу, а Хейланд слабо улыбался ему через плечо.

Коул ощущал себя так, будто был единственным ребёнком в этом зале.

Всё это время пергамент передавался из рук в руки, и в конечном итоге вернулся к архиепископу.

Он аккуратно положил его на другую стопку бумаг и прокашлялся.

— Я удивлён, что это и есть тот самый перевод Святого Писания, за которым следит весь мир.

Каждый в этом зале понял, что архиепископ не пустословил.

Хейланд вежливо ответил. — Мы желаем, чтобы хотя бы, кто-то из мирян знал Божьи заветы. Я уверен, вы поняли, что манускрипт совсем не предназначен будоражить народ.

Архиепископ медленно кивнул в ответ.

— Я надеюсь вы не возражаете если я спрошу, кто тот человек, который перевёл это? Полагаю, известный богослов королевства Уинфилд?

В этот момент Коул почувствовал, как волосы Миюри, заплетённые сзади, ощетинились, точно также, как иногда щетинился мех на её хвосте. Не возникало сомнений, что почерк на пергаменте, передававшимся по столу, принадлежал Коулу. Эту часть переводил он.

— Нет, вот этот молодой словесник был тем, кто работал над фрагментом текста, который вы сейчас держите.

Хейланд представил его, и Коул выпрямив спину, как можно выше, поднял глаза. Не способный выдержать на себе взгляды всех священников, Коул обратил взор на Церковный крест, висевший перед ним на стене. Казалось, Господь Бог благословлял его за всё, чему он научился, даруя ему некий смысл, в этом великом храме, служившим обителью его заветов.

— Понятно. И вы были тем, кто попросил этого юного словесника, сделать перевод?

— Так и есть. Мы, в королевстве Уинфилд, не хотим оставлять заветы Господа только для себя, и Бог, определённо, желает того же.

Хецланд нанёс первый удар, но архиепископ пропустил его мимо.

— Мм. Хорошо, раз это результат тщательного, взвешенного решения принца Хейланда, а также королевства Уинфилд, то ничего не поделаешь.

Архиепископ выглядел удивлённым, но Коул не мог понять значения его слов.

Он едва видел выражение Хейланда, стоящего перед ним, а поскольку, тот сохранял хладнокровие, значит всё понимал.

Пока Коул думал об этом, серьёзный вопрос прозвучал из уст архиепископа.

— Очень хорошо, могу я считать, что ответственность за написанное здесь, лежит на наследнике Хейланде и королевстве Уинфилд?

Что-то явно было не так.

Хейланд казался обеспокоенным, потому что поведение архиепископа, вышло за ожидаемые рамки.

Существовала только одна причина, из-за которой он мог сказать такое, после прочтения пергамента. Здесь оставалось широкое поле для обсуждений, потому что переводить слова и выражения Святого Писания, означало наделять их особым значением. Однако, судя по словам Хейланда, архиепископ Атифа, вероятно, никогда подробно не читал Писание. Может быть он, всё же, собирался проверить их на знание заветов?

Возможно, это могли быть какие-нибудь тривиальные ошибки, но Коул отказался от этой мысли. Нет, он перепроверял всё бессчётное число раз. Там не должно было остаться ничего, к чему можно легко придраться.

Один из камергеров поднёс пергамент Хейланду. С такого близкого расстояния, Коул мог сразу сказать, что почерк принадлежал ему. Это был тот фрагмент, где пророк воздавал хвалу Господу. И там нет места для интерпретаций или метафор.

Кажется, Хейланд, тоже смог, с первого взгляда сказать, о чём повествует данная часть перевода, и особо не вчитываясь, передал пергамент Коулу.

— Разве здесь что-то не так?

Коул взял у него пергамент, и стал читать начало каждой строчки. Ошибок не было, как он и ожидал. Пока он просматривал собственный текст, Коул вспомнил свой восторг и счастье, вечную борьбу со сном посреди ночи, и постоянную боль в спине, пока писал его.

Но, Миюри потянула его за одежду.

Она дотянулась до листа, смотря не на буквы, а на сам пергамент.

— Вот здесь…

Миюри начала говорить, но архиепископ заговорил примерно в тоже время.

— Четвёртая строчка с конца — разве это не трогательный отрывок из оригинального Писания, который множество раз восхваляет Господа?

Четвёртая с конца?

Он начал читать в обратном направлении.

Вдруг, Коул невольно воскликнул.

— Что?

Он почувствовал, как Хейланд обернулся, но сейчас ему было не до него. Он не мог поверить своим глазам. Коул потерял равновесие, и ощутил, как желчь подступила к горлу.

Что это было?

— Коул, что-то не так?

Он не мог даже отвести взгляд. Хейланд встал с кресла и выхватил у него пергамент. Затем, его мгновенно передёрнуло, и он поднял глаза. Человек, который провёл весь день, не дрогнув во время душераздирающего испытания на стойкость, сейчас трясся с головы до пят.

Но смотрел он не на Коула, а на архиепископа.

— Нет…Что? Как …?

Он нашёл подходящее слово. Действительно — как?

Невозможно, чтобы он сделал эту ошибку. Пассаж, который должен был воспевать Господа, описывал его, в виде свиньи, и вся его мудрость оказалась заменена ничем иным, как свиным хрюканьем.

— Тут нет повода для удивления; почерк совпадает. Нет сомнений в том, что юный словесник написал эти слова, под вашим руководством.

При этих словах, архиепископа, Хейланд с болью посмотрел на пергамент в своих руках. Почерк действительно совпадал.

Он, с ужасающей точностью повторял руку Коула.

Только демон, прокравшись под покровом ночи, желая развеять свою скуку, был способен написать эти строки.

Затем –

— Братишка, от него пахнет, теми писарями.

Услышав Миюри, Коул всё понял.

Он просил трёх писарей, сделать копии. Один из них не умел читать. Однако, это только указывало на его искусные навыки. Почему? Потому что буквы для него, были словно картинки, которые требовалось идеально срисовать, чтобы хорошо выполнить работу.

В дальнейшем, обладая способностью копировать любой почерк, они могли с лёгкостью подделывать самые разные документы, попросту меняя слова. Волк способен обернуться в овечью шкуру. Кто-то проник в их комнату. Всё это оказалось спланированно. Предостережение Миюри сбылось.

Коул глубоко сожалел, что не проверил всё тщательнее, но теперь было слишком поздно.

— Ты должен винить только тех, кто использовал этот бесчестный подлог, Коул.

В этот момент Хейланд обратился к нему. Их глаза встретились, и юноша кивнул.

— Кто-то мог подменить страницы во время перерыва, пока мы не видели. Мы были недостаточно осторожны.

Если бы пергамент подменили вчера, то риск попасться был бы гораздо выше. В таком свете, предположение Хейлада, казалось гораздо вероятнее.

Боль отдавалась в груди Коула, но Хейланд помог облегчить его тревогу и заставить думать яснее. В любом случае, сейчас не время для самобичевания.

И хотя, факт, что их одурачили становился неоспорим, он не мог понять, ради чего идти на такую очевидную уловку. Поскольку подлог не вызывал сомнений, было бесполезно доказывать, что Коул это не писал. Более того, такое оскорбительное обвинение, казалось столь откровенно намеренным, что выходило за всякие рамки.

Неужели архиепископ просто хотел, таким образом, потянуть ещё время? Но, что из этого выйдет, если выяснится, что подобное, стало предметом спора? Вместо того, чтобы посчитать Хейланда и Коула сумасшедшими, горожане, вероятнее всего, подумают, что архиепископ плетёт какие-то бесчестные интриги.

Ему представлялось, что всё выльется в полностью противоположный для архиепископа результату.

Думается, если это и может к чему-то привести, то . . .

Когда он нашёл ответ, кровь отхлынула от его лица.

— Тех, кто написали этот отрывок… — архиепископ возвысил голос.

— …уместно назвать еретиками, не так ли?

— Что?

Когда Хейланд воскликнул, двери зала распахнулись.

За ними, стройными рядами, стояли солдаты городского гарнизона.

— Не сопротивляться! Вы обвиняетесь в написании, и распространении крамольных текстов.

— Невозможно!

Как будто, крик Хейланда стал сигналом, его телохранители схватились за эфесы своих мечей. Но, они не вынули их из ножен, потому что, сделав подобное в обители Господа, они немедленно заклеймили бы себя предателями.

Подозрение в ереси.

Теперь, Коул видел, к чему стремился архиепископ, но оставалось кое-что, чего он не до конца понимал. Гарнизон, не мог действовать без приказа городского совета. Совет такого вольного города, как Атиф состоял из местных дворян и влиятельных торговцев. Разве они уже не высказали свою поддержку Хейланду в его непростом деле?

Если он что-то неправильно понял, значит где-то должен быть, последний, утерянный кусочек всей картины.

Между тем, разгадка, неожиданно появилась прямо перед солдатами.

— Т-ты . . .

Хейланд сглотнул, а Коул даже не поверил своим глазам. Священники и архиепископ, встали со своих кресел и положили руки на грудь, оказывая дань Господу. Человек, в конце своих средних лет, облачённый в абсолютно белые робы, появился среди стражников. На его ризе красовался Церковный крест ярко-малинового цвета. Тому, кто носил эти робы даровалась свобода действий, и гарантировалась защита и безопасный проход через любые владения, любого правителя.

Всё потому, что в мире существовала лишь одна сила, имевшая власть над этим человеком, Божье слово.

Он странствовал по миру, обладая всей полнотой власти, доверенной ему Папой — наместником Бога на земле; это был Папский викарий.

— «Именем Папы, в дальнейшем объявляется –

Он говорил чётким, тяжёлым голосом, не признающим пустой болтовни, и держал в руке лист пергамента.

— «Мы признаём идеи, распространяемые королевством Уинфилд, ересью, вся литература, что не была ниспослана Господом, считается запрещённой. Папа Анмел Дэзер семнадцатый, сто семнадцатый Папа Святой Церкви.»

С такого расстояния Коул не мог рассмотреть, была ли печать на пергаменте настоящая или нет.

Однако, если Папский викарий, подделал официальный указ, то целью Церковной инквизиции стал бы Архиепископ.

Скорее всего она подлинная.

— Именем Господа, все сообщники Хейланда, объявляются арестованными.

Солдаты заполнили зал. Телохранители Хейланда приготовились защищаться, но он остановил их взмахом руки. Выбора не оставалось. Они были в меньшинстве, и, если дело дойдёт до драки, они проиграют, как только дерзнут вытащить свои мечи, уж не говоря о том позоре, который станет пятном на репутации Хейланда. Кровь, по истине, самый красноречивый рассказчик.

Когда солдаты приблизились, с верёвками в руках, Хейланд моментально оценил выражения на их лицах. По совести, они всё ещё оставались на его стороне, но, появление викария, лишило их всякого выбора.

Изменить ход событий, можно было лишь одним способом, продолжать оставаться невиновными.

— Бог на стороне справедливости.

Их взяли под стражу, и пока выводили из зала, Хейланд произнёс эти слова, предназначавшиеся архиепископу. Архиепископ мрачно отвёл взгляд, а затем, неожиданно одарил викария льстивой улыбкой.

Коула и Миюри, тоже забрали солдаты и вывели через задний ход, где всех погрузили в фургоны.

Их не сопровождал конвой, чтобы не дать горожанам повода начать бунт, в случае если их заметят.

Фургоны ехали довольно долго, учитывая, что город совсем не большой. Солдаты, не стеснявшиеся показывать своё расположение Хейланду, посадили Коула и Миюри в один фургон, возможно потому, что она цеплялась за него всю дорогу. Коул хотел взять её за руку, но не мог, поскольку его собственные руки оказались связаны за спиной.

Фургон в дороге, гремел и трещал. В определённый момент Коул почувствовал, как мощёная дорога сменилась на грунтовую. Когда они наконец остановились и вышли, то оказались в окружении, полей и садов.

— Мы… покинули город? — Тихо спросила Миюри. Только одно приходило на ум Коулу, когда он представлял, как узников увозят в безлюдное место. Более того, земля оказалась идеально вспахана.

Но, когда он оглянулся, стараясь успокоить колотившееся сердце, то увидел городские стены, выглядывающие за деревьями. Само собой, они не станут, так внезапно, казнить их прямо в городе.

— Входите.

Когда солдаты потянули за верёвки, и повели их в обход фургонов, Коул почувствовал облегчение.Они оказались в огромном поместье, принадлежавшем, скорее всего, городскому аристократу, такие не часто можно увидеть в сельской местности.