Девушку разбудил запах кофе. Увидев на столе толстые медовые тосты, порезанное вареное яйцо и зеленый салат, она сонно села за стол и медленно начала есть, не глядя на меня.

— Что ты собираешься делать дальше? — спросил я.

Она указала на рану на своей ладони:

— Сначала я отомщу за это.

— Звучит так, словно этим тебя наградил не твой отец.

— Верно. Он был достаточно аккуратен, применяя насилие. Редко оставлял отметины, которые сложно прикрыть.

— Как много у тебя людей, кроме него, которым ты хочешь отомстить?

— Я сузила круг до пяти. Пять людей, которые нанесли мне неизлечимые раны.

Выходит, было еще пять ран, которые она продолжала «откладывать». Хотя каждый из них мог нанести несколько ран. Еще как минимум пять ран, так будет точнее.

Это привело меня к выводу:

— Должно быть, я вхожу в число твоих целей?

— Это очевидно, — ответила она надменно. — Как только я отомщу четверым, я обеспечу тебе подходящую судьбу.

— Ну, меня это устраивает, — сказал я, почесав лицо.

— Не волнуйся. После того, как авария вновь «произойдет», то есть, отсрочка моей смерти завершится, все, что я сделала за время отсрочки, станет «не произошедшим».

— Не уверен, что понял, — ответил я, озвучив то, что меня беспокоило. — Получается, то, что ты избила своего отца молотком, будет «отменено», когда отсрочка аварии закончится?

— Разумеется. Ведь ты сбил меня до того, как я смогла свершить месть.

Я вспомнил, как она рассказала мне историю об ее первой «отсрочке» и сером коте.

Обнаружив кота, который ей нравился, мертвым, она не поверила и вернулась на то же место вечером, чтобы проверить, но тело исчезло, как и пятна крови. Затем этот кот ее поцарапал и у нее начался жар, после чего она неосознанно отменила «отсрочку», а температура и жар исчезли, оставив воспоминания, противоречившие друг другу.

— Сравнивая месть отцу с твоей первой «отсрочкой», ты — кошка, а твой молоток — когти.

— Да, думаю, ты примерно понял.

В таком случае, не важно, как сильно Девушка навредит другим людям, ведь все исчезнет, когда ее «отсрочка» завершится.

— А есть ли смысл в мести, если все так? — задумался я вслух, озвучивая свои искренние сомнения. — Абсолютно все, что ты делаешь, все в конце концов будет отменено. И «в конце концов» наступит через десять… нет, девять дней.

— Представь, что ты долго о чем-то мечтал, и получил возможность воплотить свою мечту, — объяснила Девушка. — Как бы ты подумал: «Ничто из того, что я делаю, не повлияет на реальность, так зачем беспокоиться?» или «Ничто из того, что я делаю, не повлияет на реальность, так что я могу делать все, что хочу?»

— Понятия не имею. Я никогда ни о чем не мечтал, — я пожал плечами. — Я просто думаю о тебе. Причинение боли людям, сделавшим тебя несчастной, не вернет тебе утраченное счастье. Я не пытаюсь пренебречь твоим гневом и обидой, но мне кажется, что месть бессмысленна.

— Думаешь обо мне? — Девушка повторила, выделяя каждое слово. — В таком случае, если не месть, то что, на твой взгляд, будет лучше для меня?

— Ну, думаю, в такое важное время ты должна заняться чем-то другим. Встретиться во своими друзьями и людьми, помогавшими тебе, признаться людям, которых ты любишь или любила…

— Не вариант, — она резко прервала меня. — Никто не был добр ко мне, никто мне не помогал, я никогда никого не любила. Ты не мог сказать ничего более ироничного для меня.

Ты уверена, что не ослеплена своей яростью? Просто задумайся, я уверен, ты вспомнишь хороших людей…

Я хотел сказать что-то в этом духе, но не смог отбросить вероятность того, что она сказала чистую правду и проглотил эти слова.

— Мне жаль, — извинился я. — Я просто не подумал.

— Да, тебе стоит быть внимательнее.

— Так кто твоя следующая цель?

— Моя сестра.

Сначала отец, потом сестра. Не станет ли следующей мать?

— Звучит так, словно ты жила в не очень приятном доме.

— Замолчи, пока не поздно, — ответила Девушка.

_______________

До того момента, когда я взялся за дверную ручку, я был уверен в том, что моя болезнь полностью побеждена. Но, стоило мне надеть ботинки и приготовиться к выходу, как я почувствовал, что силы оставили меня, и оцепенел. Если бы кто-то со стороны увидел эту ситуацию, он бы подумал, что дверная ручка была под напряжением. Я стоял неподвижно. Мой пульс участился, я почувствовал, как мою грудь сдавило до боли. Кроме того, я чувствовал боль в желудке, а мои руки и ноги, лишившись сил, онемели.

Я попробовал подождать, но признаков улучшения не было. Я хорошо помнил эти симптомы. Я думал, что потрясение, полученное из-за аварии, быстро помогло мне побороть страх перед внешним миром, но он по-прежнему был сильнее меня.

Девушка увидела, что я замер, словно из меня извлекли батарейки, и нахмурила брови:

— Это какой-то прикол?

Думаю, это и правда выглядело так, будто я над ней прикалываюсь. Постепенно на меня накатила тошнота, словно желудок был набит камнями, по мне стекал холодный пот.

— Прости, ты можешь дать мне немного времени?

— Только не говори, что ты заболел.

— Нет, я просто не очень хорош, когда дело касается выхода из дома. Последние полгода я жил, покидая свой дом лишь глубокой ночью.

— Но разве два дня назад ты не выходил днем?

— Да. Возможно, это еще одна причина моего страха.

— Сначала вождение после аварии, теперь это. Насколько вообще ты слабовольный? — произнесла Девушка в неверии. — Что бы это ни было, просто немедленно избавься от этого. Если через двадцать минут ты так и останешься беспомощным, я уйду одна. Ничто не помешает мне реализовать мой план в одиночку.

— Понял. Я избавлюсь от этого.

Я рухнул на кровать лицом вверх. Учащенный пульс и онемение не проходили. Лежа на кровати, я заметил, что простыни пахли немного не так, как обычно. Возможно, потому что здесь спала Девушка. Я почувствовал, что моя территория была захвачена.

Желая остаться в одиночестве, даже если это место лишь одной стеной отделено от моей комнаты, я скрылся в ванной, положив лицо на сиденье унитаза и накрыв его обеими руками. Вдохнув ароматизированный воздух, я задержал дыхание на несколько секунд и выдохнул, затем повторил эту процедуру. Мне стало немного легче, но мне понадобилось достаточно много времени, чтобы восстановиться достаточно для выхода на улицу.

Выйдя из ванной, я достал из ящика откидные солнечные очки. Синдо купил их для прикола и оставил у меня. Кто бы их ни надел, он сразу становился похож на глупого хиппи. Я протер линзы, надел очки и встал перед зеркалом. Когда я увидел, что выгляжу даже глупее, чем мог представить, мои плечи расслабились.

— Что за ужасные очки? — спросила Девушка. — Ничто не могло бы выглядеть на тебе хуже.

— За это они мне и нравятся, — я рассмеялся. В этих очках я мог нормально смеяться. Меня все еще подташнивало, но я был уверен, что и это в конечном счете пройдет. — Извини за задержку, поехали.

Я с излишней силой распахнул дверь и спустился по лестнице. Сев в свою навсегда пропахшую сигаретами машину, я завел ее. Девушка дала мне карту, на которой был отмечен наш маршрут с подробным описанием деталей.

— По такой подготовке кажется, что ты планировала свою месть достаточно давно.

Она все еще смотрела на карту.

— Я жила, не думая ни о чем другом.

_______________

Утренние улицы были забиты автомобилями. Машины заполняли дороги в обоих направлениях, а школьники, идущие на станцию, плотной толпой шли по тротуарам. У всех были зонты самых разных цветов на случай дождя. Когда мы остановились на светофоре, некоторые школьники, переходя дорогу, взглянули на нас, и я почувствовал себя неуютно. Как мы выглядели для них? Я надеялся, я выглядел как человек, который ехал в колледж, решив подбросить сестру в школу по пути. Избегая взглядов, Девушка съехала вниз по своему сиденью.

Посмотрев в окно, я увидел небольшой цветочный магазин, окруженный разноцветными цветками; перед ним стояло четыре фонаря, вырезанных из тыквы. У всех тыкв было видно распустившиеся цветы, выглядывающие из отверстия сверху — они использовались как стильные цветочные горшки.

Я вспомнил, что Хэллоуин праздновали в конце октября. Также в это время проводились культурные фестивали во всех местных школах. Безусловно, для многих это было замечательное время.

— Я сейчас подумал, — сказал я. — Ты можешь быть уверена, что твоя сестра дома? Думаю, твой отец вряд ли еще не сообщил ей, что ты его избила. И если она понимает, что у тебя есть зуб на нее, она должна скрываться в другом месте.

Девушка выглядела раздраженной.

— Не думаю, что они связывались. Он отрекся от нее; думаю, даже если бы он захотел связаться с ней, у него, скорее всего, просто нет ее номера.

— Понятно, — кивнул я. — Далеко еще ехать?

— Примерно три часа.

Дорога обещала быть долгой. Все радиопередачи были скучными, а ни один из дисков, лежащих в бардачке, не поразил мое воображение, вполне подходя вкусам старшеклассницы.

— Думаю, я не могу быть единственным, кого удивляет недавнее похолодание, — сказал радиоведущий. — Почему в этом году так холодно? Этим утром я видел человека в зимнем пальто, и я могу вас заверить, оно вполне соответствовало погоде. Знаете, я не очень хорошо переношу холод, мне недостаточно надеть перчатки и шарф, мне просто необходимо носить по два слоя одежды. Представляете? Но неожиданно достаточно…

Пока мы стояли в пробке, я спросил, могу ли я закурить.

— Хорошо, но дай и мне сигарету, — ответила Девушка.

У меня не было причин отказывать. Было бы просто смешно рассказывать человеку, которого я убил, о вреде здоровью.

— Убедись, что снаружи не увидят, — предупредил я, после чего достал сигарету из пачки и протянул ее Девушке.

Для меня зрелище девушки в школьной униформе, курящей в машине, было крайне неестественным. С нулевым опытом в этом деле она все же смогла прикурить сигарету, после чего вдохнула дым и раскашлялась.

— Вдохни для начала совсем чуть-чуть, — предложил я. — Так вкус покажется лучше.

Она воспользовалась моим советом, но все так же зашлась в кашле после затяжки. Я подумывал сказать ей, что она, возможно, просто не создана для курения, но, увидев, как она раз за разом упорно пытается затянуться, решил оставить ее в покое.

— Можешь не отвечать, если не хочешь, — начал я. — Но что с тобой сделала сестра?

— Я не хочу отвечать.

— Хорошо.

Бросив окурок в пепельницу, она сказала:

— Это не то, что я могла бы объяснить вкратце. В любом случае, она — та, кто привела меня в точку, из которой я никогда не восстановлюсь. Пока что просто запомни это.

— Не сможешь восстановиться? Что ты имеешь в виду?

— Во мне есть безнадежные недостатки. Ты же знаешь об этом, да?

— Нет. По мне, ты выглядишь совершенно нормальной.

— Опять пытаешься заработать очки? Лестью ты ничего не добьешься.

— Я и не думал, — заявил я, хотя надеялся, что эти слова ее приободрят.

— Ты сказал, что считаешь меня нормальной, да? Позволь мне предоставить доказательство обратного.

Она засунула руку в свою сумку и достала оттуда плюшевого медведя. На нем была военная форма и черная фуражка. Он выглядел милой мягкой игрушкой.

— Несмотря на свой возраст, я не могу расстаться с ним. Если я не буду периодически прикасаться к нему, меня переполняет тревога… Я еще не заставила тебя содрогнуться? — сплюнула она. Казалось, она была очень обеспокоена этим.

— Как Лайнус и его одеяло? * Такое постоянно встречается, здесь нет ничего, что может смутить, — заметил я. — Я достаточно долгое время знал парня, который дал своей кукле имя и все время разговаривал с ней. Вот это правда страшно. В сравнении с этим, просто нуждаться в прикосновении…

— Ой, прости, что я пугаю тебя, — она пристально посмотрела на меня и убрала медведя.

Я запоздало понял, что должен был молчать. Я лишь высмеял ее максимально эффективным образом из возможных. Но кто бы мог подумать, что девчонка с таким холодным взглядом может дать своему медведю имя и разговаривать с ним…

Царило неловкое молчание.

— На этой ноте мы переходим к нашей сегодняшней теме для сообщений, «моменты, в которые я рад, что жив!» — сказал радиоведущий. — Наше первое письмо от госпожи «Мать двоих детей»: «Мои дочери шести и восьми лет ладят так хорошо, что я сама удивляюсь. Но в этом году они приготовили для меня неожиданный подарок на День Матери…»

Девушка протянула руку и отключила звук у радио до того, как это сделал я.

В тот момент эта тема для нас была слишком смущающей.

_______________

Мы избежали пробок, проведя два часа на горной дороге, ошеломлявшей осенними красками, и, наконец, прибыли в город, в котором жила старшая сестра Девушки. После легкого перекуса в бургерной и нескольких минут езды мы прибыли к дому сестры.

Дом был очень аккуратным. За кирпичным забором виднелся ухоженный сад с розами из всех времен года, а в углу, на каменной дорожке, стояли качели с крышей.

Снаружи стены были голубыми, и казалось, что они сливаются с небом; на втором этаже было три белых окна, закругленных сверху. Дом выглядел просто образцом счастливого семейного гнезда. В этом доме, как сказала Девушка, жила ее сестра, недавно вышедшая замуж.

Я подумал: «Ничего общего с домом моих родителей.»

Не сказать, что в моем доме не было денег, которые можно вложить в дом, но внешнее состояние моего дома отражало разруху, царящую в головах его владельцев. Стены заросли лозой, а вокруг были разбросаны вещи, которые давно пришли в негодность: трехколесный велосипед, роликовые коньки, детская коляска, металлические барабаны. Двор перед домом был большим, но на нем росло столько сорняков, что казалось, что дом был заброшен, отчего он стал подходящим местом для сбора бродячих кошек.

Возможно, какое-то время после моего рождения, этот дом был достаточно счастливым местом. В любом случае, к тому времени, когда я начал все осознавать, мои родители пришли к выводу, что дом их не устраивает.

Хоть я и был их единственным ребенком, они воспринимали меня как тяжелое бремя. Я всегда удивлялся тому, что эти люди вообще решили стать семьей и завести ребенка. Я почувствовал облегчение, когда моя мать ушла. Это было наиболее естественным развитием ситуации.

— Милый дом, — заметил я.

— Стой снаружи у ворот. Процентов на восемьдесят-девяносто уверена, что обойдусь без твоей помощи. Просто приготовься уезжать.

Девушка сняла свой пиджак и оставила его в машине, затем прошла под аркой ко входной двери и позвонила в колокольчик, висящий на стене. Раздался чистый металлический звук. Деревянная дверь медленно открылась, из-за нее показалась женщина около двадцати пяти лет.

Я изучал ее из-за дерева. На ней был темно-зеленый вязаный пуловер с серыми вкраплениями. Ее волосы, окрашенные в шоколадный цвет, были завиты. В глазах была видна мудрость, а ее движения, когда она открывала дверь, были грациозны.

Значит, она сестра этой девушки. Их лица были в чем-то схожи, например, у них были похожие немного прозрачные глаза и тонкие губы. Но я чувствовал, что их разница в возрасте была слишком велика для сестер, и я не мог представить, как эта женщина режет ножом ладонь Девушки.

Я не слышал, о чем они разговаривали, но мне не казалось, что Девушка перешла к делу. Я прислонился к воротам и начал рыться в карманах в поисках сигареты, но, похоже, я оставил их в машине. Я гадал, каким образом Девушка собирается мстить. Сразу после приезда я бросил взгляд на содержимое ее сумки и был уверен, что у нее не было опасного оружия. Собирается ли она напасть на свою сестру с молотком, как сделала с отцом? Или же приготовила другое оружие?

У меня не было времени на рассуждения — уже скоро я получил ответ. Прямо перед тем, как я вновь посмотрел на парадную дверь, Девушка упала на свою сестру. Та попыталась поймать Девушку, но не смогла удержать ее, и они упали вместе. Так это и произошло. Когда Девушка встала, ее сестра не предприняла ни малейшей попытки подняться. И она так и не встала.

Я подбежал к Девушке и не поверил своим глазам. Из груди ее сестры торчали большие ножницы для шитья. Одно из лезвий было погружено на всю длину. Девушка ловко все провернула, не было даже криков. Кровь заполняла проход, просачиваясь в щели в полу. Она достигла своей цели с удивительной скоростью.

Эта ошеломительная тишина напомнила мне об одном случае.

Когда я был в четвертом классе, у нас было полчаса до конца физкультуры, и учитель сказал, что до конца урока мы будем играть в вышибалы, обрадовав детей. Это стало лишь наполовину общим событием. Я бросился в угол спортзала и смешался с другими детьми, наблюдавшими за игрой.

После того, как около половины игроков из каждой команды оказались выбиты, некоторые из выбитых заскучали. Игнорируя продолжающуюся игру, они начали свою. Один из них сделал чистое сальто вперед без мата, и пять или шесть мальчиков, чтобы не быть хуже, попытались сделать то же самое. Поскольку это было интереснее, чем вышибалы, мои глаза начали следить за ними.

Один из них провалил приземление и ударился головой об пол. Это было достаточно громко, чтобы я услышал звук с нескольких метров. Все замерли. Упавший не поднимался.

Примерно через десять секунд он схватился за голову и закричал от боли, но казалось, что он просто пытался за шумом скрыть свое смущение — произошедшее не казалось нам слишком серьезным. Тогда окружавшие его ребята, чтобы покончить со своей кратковременной тревогой, начали смеяться над лежащим, бить его и пинать.

Я был первым, кто заметил мальчика, не входившего в ту группу, который лежал в странном положении. Всеобщее внимание было приковано к ударившемуся головой, и никто не заметил того момента, когда мальчик с достаточно медленными рефлексами сломал шею.

Один за другим, люди с ужасом замечали мальчика, который не мог пошевелить ни одним мускулом, и отворачивались от кричавшего. В конце концов, учитель заметил, что что-то пошло не так, и подбежал. Говоря очень спокойно, чтобы выглядеть спокойным, учитель объяснил, что не нужно трогать лежащего мальчика и лучше вообще не подходить к нему, и выбежал из спортзала. Кто-то сказал: «Конечно, в таких случаях учителя должны разбираться», но никто не ответил.

Этот мальчик больше не вернулся в школу. Нам сказали, что у него был поврежден спинной мозг, но мы, четвероклассники, думали лишь что-то в духе: «Думаю, это была его Ахиллесова пята или что-то такое.» Но наш учитель, чтобы подчеркнуть серьезность произошедшего, объяснил, что мальчик всю свою жизнь будет прикован к инвалидной коляске (теперь, когда я думаю об этом, я понимаю, что он смягчил ситуацию, — он был полностью парализован и подключен к аппарату искусственной вентиляции легких), и некоторые девочки заплакали.

Это было печально. Мы должны были быть внимательнее. Другие ребята также начали плакать, и зазвучали предложения: «Давайте навестим его», «Давайте сделаем для него сотню бумажных журавликов». Класс погрузился в печаль, одновременно наполнившись доброжелательностью и самопожертвованием.

Через месяц, во время классного часа, учитель сказал нам, что мальчик умер.

Этот раненый мальчик, лежавший на полу в спортзале в неестественной позе, и женщина, рухнувшая перед нами, совместились в моем сознании. Иногда жизнь может быть потеряна так легко, словно ее унесло ветром.

Девушка взяла ножницы, вздохнула, и раскрыла рану еще больше. Она явно собиралась совершить убийство. Лежащее тело с животным ревом, дрожа, билось в конвульсиях. После того, как брюшная аорта была перерезана, из раны ударила струя крови, достав до моих ног, хотя я стоял в двух метрах от тела. Девушка повернулась ко мне, ее белая блузка покраснела, пропитавшись кровью.

— Ты не говорила, что зайдешь так далеко, — сказал я в конце концов. Я хотел, чтобы мой голос звучал ровно, но он слабо дрожал.

— Не говорила. Но я также не припоминаю, чтобы говорила, что не собираюсь ее убивать.

Стерев с лица кровь, она села на землю.

Я снял очки и посмотрел на ее сестру. Ее лицо было настолько искажено, что я не узнавал ее. Из ее горла вырывались свистящие звуки; она кашляла кровью. Было невозможно сказать, какого цвета был ее пуловер. Стоял запах гнили, отличный от обычного запаха крови; словно рядом была свалка прессованного мусора или полная ванна рвоты. Как бы то ни было, там царил сильный запах смерти, который было невозможно забыть.

Яростно дрожа, я пытался дышать спокойно, чтобы не сорваться. Мой обзор расширился, и я увидел, что вход превратился в кровавое море. Если бы такое показали по телевизору, этого было бы достаточно, чтобы вызвать у зрителей чрезвычайно бурную реакцию. Я подумал, что люди должны быть мешками с кровью, чтобы ее было так много. Я знал, что лишь ухудшаю свое собственное самочувствие, но не мог оторваться от вскрытого живота. Кровь была темнее, чем я думал, хотя разлитая здесь кровь, безусловно, была яркой. Ее цвет был похож на цвет цветущей герани.

Это зрелище заставило меня вспомнить несчастных сбитых животных, которых я часто видел, когда ехал по утренним дорогам. Не имеет значения, были они красивыми или нет, животными или людьми; все выглядели одинаково, лишившись кожи.

Я размышлял с неожиданным спокойствием. Такова смерть. И в том, что я сделал с Девушкой, не было принципиальных отличий от трагедии, которую я видел своими глазами. Хотя это еще не было заметно и даже не стало реальным из-за ее «отсрочки», я превратил ее в безжизненный кусок мяса. Возможно, ее труп выглядел бы даже хуже, чем этот.

Отойдя назад, чтобы не испачкать обувь в крови, я заговорил:

— Слушай, я собираюсь продолжать помогать тебе, чтобы хоть как-то искупить мое преступление, но… Помощь в убийстве людей меняет все. Я не хочу смывать кровь кровью.

— Ты не обязан продолжать, если не хочешь. Не помню, чтобы я заставляла тебя что-то делать, — заметила Девушка. — К тому же, когда моя «отсрочка» завершится, все мои действия обернутся в ничто. Как бы я ни хотела иного, я могу лишь временно убить людей. Выходит, что бы я ни делала, разве в конце концов все не будет нормально?

Так и было. Девушка уже была мертва. Не имеет значения, что она сделает после двадцать седьмого октября, когда я сбил ее, ведь после того дня она больше не существует. Девушка, которая не существует, не может никого убить. Она может убить сотни человек после двадцать седьмого октября, потому что, когда ее «отсрочка» подойдет к концу, все придет в норму. Как игрок, который остался на поле после удаления. Он может набирать очки, но в конце игры он все равно проиграет.

Выходит, как Девушка и сказала, она чувствовала, что может делать все, что хочет. В конце концов, получится, что это было безвредное самоудовлетворение. Это никак не отличается от убийств в собственном воображении. В таком случае, разве не было бы здорово получить возможность сделать все, что хотел, после смерти? Нет, но даже если все это временно, ты наносишь людям ранения, заставляешь их истекать кровью и страдать. Убийца остается убийцей. Подобные деяния непростительны, ведь так?

В любом случае, это был не самый подходящий момент, чтобы бесконечно размышлять о таких вещах. Первым делом нам надо было убраться от трупа, как можно быстрее. Здесь не было места для таких рассуждений.

— Сейчас самое время уехать отсюда. Будет плохо, если кто-то увидит, что ты в крови.

Девушка кивнула. Я снял свою куртку и накинул ей на плечи. Глядя издалека на девушку в застегнутой нейлоновой куртке, никто не мог сказать, что под этой курткой девушка была покрыта кровью. Куртка была дорогой и красивой, но я не беспокоился, ведь все придет в норму, когда «отсрочка» завершится.

Я огляделся, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, и подал Девушке знак. Но она по-прежнему неподвижно сидела на земле.

— Да ладно, что тебя здесь держит? Поторопись. — Я подскочил к ней и схватил за руку, чтобы поднять, но она рухнула на землю, словно марионетка, у которой отрезали ниточки.

— Я поняла. Так вот, что ты чувствуешь, когда ноги тебя не слушаются, — пробормотала она отстраненно. — Думаю, я не смогу больше над тобой смеяться. Как убого…

Девушка села. Ее ноги по-прежнему не слушались ее, и она поползла по земле при помощи рук. Она выглядела как русалка, пытающаяся выбраться на сушу. Хотя она сохраняла хладнокровие, казалось, что она близка к панике.

— Ты не сможешь встать в ближайшее время?

— Нет… Думаю, хорошо, что я тебя все-таки взяла с собой. Отнеси меня в машину.

Она протянула мне свои руки с надменностью, весьма далекой от ее постыдного положения, но ее руки дрожали, как брошенный в снег ребенок. Я аккуратно поднял ее. Девушка была тяжелее, чем выглядела, но достаточно легкой, чтобы я мог посадить ее себе на спину и бежать в случае необходимости. Она была покрыта холодным потом.

Повторно убедившись, что вокруг никого нет, я принес ее к машине и посадил на пассажирское сиденье.

Внимательно соблюдая ограничение скорости, я старался выбирать для движения дороги с наименьшим количеством участников движения. Мои руки, лежавшие на руле, взмокли. Заметив, как часто я смотрю в зеркало заднего вида, Девушка сказала мне: «Не беспокойся, даже если нас арестуют за то, что произошло, я уверена, что смогу отменить арест. Я все еще могу «отложить» любое плохое событие».

Я хранил молчание, даже не подтверждая сказанное ей.

— Ты хочешь мне что-то сказать? — спросила Девушка.

— Действительно ли нужно было убивать ее? — начал я, забыв о желании быть у нее на хорошем счету. — Знаю, ты сказала, что сестра сделала с тобой что-то ужасное. Но была ли она достаточна зла, чтобы умереть от твоей руки? Ты не могла просто причинить ей боль, соизмеримую с той, что была вызвана раной на ладони? Что она сделала? Мне просто нужно объяснение.

— Позволь мне спросить. Ты бы одобрил убийство, если бы счел причину достойной? — Она надавила на меня. — Например, предположим, что я, пытаясь разнять мать с сестрой, получила ножевое ранение, которое лишило меня возможности играть на фортепиано — единственной вещи, из-за которой я жила. Или представим, что люди, которых моя сестра приводила домой каждую неделю, заставляли меня пить крепкий алкоголь и били меня электрошоком, когда меня рвало. Что мой пьяный отец поджег мои волосы сигаретой, говоря, что я всего лишь ничтожество, которое давно должно было покончить с собой. Что в школе меня унижали, заставляли пить грязную воду, душили ради развлечения, резали мои вещи и волосы во время «вскрытия», бросали зимой в ледяной бассейн со связанными ногами... Если все то, что я сказала, было на самом деле, у тебя возникло бы хотя бы малейшее одобрение моей мести?

Если бы она сказала мне это в другое время, мне было бы трудно поверить во все это. Думаю, я бы счел это откровенной ложью или, как минимум, крайним преувеличением. Но, помня, как она недавно убила свою сестру, я с легкостью принимал это как правду.

— Беру свои слова назад. Мне жаль. Думаю, я разбудил в тебе плохие воспоминания, — извинился я.

— Я не говорила, что все это было со мной.

— Верно. Чисто гипотетически.

— Я мщу не из желания наказать их. Страх, который они вселили в меня, может исчезнуть, лишь если они сами исчезнут из этого мира. Это как проклятие. Не могу спать спокойно, пока этот страх во мне, я ничем не могу искренне наслаждаться. Я мщу, чтобы укротить свой страх. Хотя бы раз, перед тем, как я умру, я хочу спать крепким сном в мире, в котором их нет.

— Понятно, — я кивнул. — Кстати, выходит, отца ты тоже убила?

— Не уверена, — она покачала головой и, словно пытаясь очистить мысли, взяла сигарету из пачки, лежавшей на приборной панели, прикурила и закашлялась.

Она говорила, что использовала молоток, когда мстила отцу. В зависимости от того, куда ты бьешь, молотком можно с легкостью убить человека. Я не мог вспомнить место, — то ли затылок, то ли впадина на шее — ударив в которое даже молодая девушка могла легко убить взрослого мужчину.

— Как твои ноги?

— Думаю, я с трудом смогу идти, — сказала она, затянувшись и сдвинув брови. — Я собиралась сразу перейти к следующей цели, но я сейчас абсолютно безнадежна. Хоть меня это и не устраивает, но нам стоит вернуться в квартиру.

До меня внезапно что-то дошло.

— Ты не можешь «отложить» что-то столь незначительное?

Девушка закрыла глаза, чтобы подобрать слова.

— Если бы это была какая-то серьезная травма или болезнь, я бы смогла. Но очень сложно «отложить» то, что само пройдет со временем. В такой ситуации мое желание недостаточно сильно. Для «отсрочки» моя душа должна кричать: «Я не могу позволить этому произойти!»

Я принял такое объяснение. Крик души, хм.

Спустя какое-то время я заметил, что салон машины заполнил запах крови. Крови, которой пропиталась одежда Девушки. Я открыл окно, чтобы проветрить салон, но запах, похожий на запах ржавых струн, сваренных с тухлой рыбой, пропитал машину и не собирался ее покидать.

Она вскрыла живот своей сестры. Возможно, это был не просто запах крови, но запах крови, смешанной с жиром, спинномозговой жидкостью и желудочным соком.

Как ни крути, это был запах смерти.

— Мне холодно, — сказала Девушка.

Я оставил попытки проветрить машину, закрыл окно и включил обогреватель.

_______________

В ночь, перед которой я стал свидетелем убийства, звезды были очень красивы.

К счастью, нас никто не остановил на обратном пути. Взбежав по пыльной лестнице, я попытался открыть свою дверь, но долго не мог вставить ключ. Словно в ответ на это, я услышал, как кто-то поднимается по лестнице. Взглянув на ключ, я понял, что пытался открыть дверь ключом от машины. Я щелкнул языком, взял подходящий ключ, открыл дверь, и толкнул Девушку внутрь.

Человеком, поднимавшимся по лестнице, оказалась моя соседка, студентка. Когда она увидела меня, она вяло подняла руку в знак приветствия.

— Ты сама выходила из дома? Необычно, — заметил я мимоходом.

— Что за девушка была с тобой? — спросила она.

Даже если бы ложь позволила мне выйти из этой ситуации, это был тот случай, когда позже все могло стать намного хуже из-за обмана. Правильным решением был честный ответ.

— Просто девушка, имя которой я не знаю, — сказав это, я понял, что точно так же я описал бы девушку, стоящую передо мной. Да, я слышал ее имя раз или два, но оно вылетело у меня из головы. Я всегда ужасно запоминал имена. Впрочем, и возможностей использовать их у меня было не так много.

— Хм, — студентка презрительно фыркнула. — Понятно. Значит, господин затворник привел к себе несовершеннолетнюю девушку?

— Ты меня поймала. Эм, как бы это объяснить…

— Жажда крови молоденьких девушек? — она предположила с легкой улыбкой.

— Просто… Выслушай меня.

— Приступай.

— Это достаточно сложная история. Ей нужна помощь прямо сейчас, а я единственный, на кого она может положиться.

После нескольких секунд молчания она тихо заговорила:

— Возможно, это связано с твоей аварией?

— Да. Помощь ей может отчасти искупить мою вину… Возможно.

— Ага, — она кивнула. Она была довольно понятливой. — Тогда я не буду вмешиваться. Но скажи мне, если будут какие-нибудь проблемы. Сомневаюсь, что смогу серьезно помочь, но все же.

— Спасибо.

— Кстати, что это за пятно?

Студентка смотрела на мои ноги. На моих джинсах, прямо на колене, было четырехсантиметровое пятно темно-красного цвета. Я его и не замечал, пока она не указала на него.

— Что это за пятно? Откуда оно у тебя?

Мое удивление было очевидным, но я попытался сделать вид, что представляю, откуда оно взялось. В любом случае, я знал, что моя реакция, возможно, рассказала все за меня.

— Ну, откуда бы оно ни взялось, ты должен скорее его отстирать. Увидимся.

С этими словами студентка вернулась к себе.

Я с облегчением похлопал себя по груди и зашел в свою комнату. Свет уже горел.

Девушка позвала меня:

— Где у тебя пятновыводитель?

— Должен быть у твоих ног, — я постарался ответить достаточно громко, чтобы она услышала. — У тебя есть сменная одежда?

— Нет. Одолжишь мне что-нибудь.

— Просто возьми что-нибудь чистое. Практически все, что есть.

Я слышал, как открылась дверь стиральной машины, затем душ.

Пока она принимала душ, я лежал на диване, переосмысливая все, что произошло несколько часов назад. Как Девушка ударила свою сестру ножницами, как женщина, чей живот был пронзен, слабо кашляла, как блузка Девушки пропиталась кровью; я вспоминал запах внутренних органов, лужу темно-красной крови, растекавшейся по земле, и жуткую тишину ночи.

Все это было выжжено у меня в памяти. Было не совсем верно сказать: «Озноб бежал по спине». В любом случае, мой разум был потрясен до основания, впервые в жизни, причем из-за дел посторонних людей.

Странно, но это не было безусловно неприятным ощущением. Я уважал Пекинпа, Тарантино и Китано и думал, что, если бы столкнулся в реальности с кровавой сценой, словно сошедшей из их фильмов, я бы чувствовал слабость и тошноту.

Но что произошло в действительности? Я не испытывал какого-то особенного беспокойства, страха или чувства вины. Я чувствовал катарсис, схожий с тем, что испытывал, наблюдая за тем, как хищник пожирает свою добычу, или за сценой масштабной катастрофы. Впрочем, я понимал, что мне должно быть за это стыдно.

Я не знал никаких способов самоуспокоения, кроме алкоголя. Налив половину стакана виски и добавив примерно столько же воды, я выпил. После этого я ничего не делал, слушая тиканье часов. Девушка вернулась, высушив волосы и надев мою пижаму и чрезмерно длинную серую куртку. Она была слишком большой даже для меня, но ей куртка закрывала бедра, служа платьем.

— Убедись, что мои вещи высохли, — сказала она. — Я иду спать.

Она рухнула в кровать, но затем вспомнила что-то, села, взяла что-то из-за своей спины и нырнула с эти обратно под одеяло. Несомненно, это был плюшевый медведь. Крепко прижав его к груди, она закрыла глаза.

Я достал ее блузку из стиральной машины и начал сушить с помощью фена. Я мог спуститься в прачечную и использовать сушилку, но выходить из дома с вещью, на которой еще оставались следы крови, было… неудобно. Я подумал, что было бы разумнее купить ей новые вещи завтра. Возможно, она прольет еще немало крови.

Месть. Я совсем не мог понять, что Девушка чувствовала. Я никогда не был достаточно зол, чтобы убить человека. Моя жизнь долго разрушалась, но не кем-то другим. Я был единственным человеком, ответственным за разрушение собственной жизни. Помимо этого, я с ранних лет был крайне беден на проявления «злости». И я бы не сказал, что это демонстрировало силу моего самоконтроля. Я просто не доверял проявлениям моего гнева настолько, чтобы позволить им влиять на других людей.

Когда бы я ни приходил в бешенство, я заранее сдавался и убеждал себя в том, что ничего хорошего не выйдет, если я взбешусь, и часто останавливал себя в ситуациях, когда я просто обязан был быть в ярости. Хотя такая привычка и была полезна в плане возможности избегать проблем, думаю, в конечном счете это отразилось на моей нехватке жизненной энергии. Я завидовал людям, способным демонстрировать свой гнев без колебаний. В этом отношении, хоть и частично, я завидовал Девушке. Впрочем, конечно, я сочувствовал ее положению и был счастлив, что не жил ее жизнью.

Высушив блузку, я сложил ее и оставил у кровати, затем вернулся в ванную и переоделся в пижаму, но был слишком бодр, чтобы уснуть. Приняв холодный душ, я вышел на балкон, чтобы встретиться со студенткой. Но в такие дни она обычно не выходила. Невдалеке слышалась сирена скорой помощи.

Когда я решил вернуться в комнату, я услышал гудение и почувствовал вибрацию телефона в кармане. Девушка спала внутри, а Синдо был мертв; казалось, что не было никого, кто хотел бы мне позвонить.

— Алло, — я принял звонок.

— Ты где? — спросила студентка.

— Разве мы не встречались недавно? Я у себя, а ты где?

— Разумеется, я тоже у себя.

Выходит, мы находились буквально в соседних комнатах, но разговаривали по телефону.

— Выходи на балкон. Я как раз только что выходил покурить.

— Нет, спасибо. Там холодно.

— Тебе не кажется, что этот разговор — пустая трата денег?

— Мне нравится говорить по телефону. Это расслабляет. Ты можешь закрыть глаза и просто слушать голос собеседника. Кстати, мне нравится, как твой голос звучит по телефону.

— Хм, так тебе просто нравится мой голос.

Студентка рассмеялась.

— У тебя с той девушкой все в порядке?

— Думаю, ты меня не совсем правильно поняла, дай мне кое-что сказать… — я заговорил решительно. — Мы с ней не состоим ни в каких отношениях. Просто уточняю.

— Я просто поддразнила тебя. Конечно, я могу с уверенностью сказать, что у тебя ничего такого нет.

Я нахмурился, словно она была передо мной.

— Так ты позвонила, чтобы поддразнить меня?

— В том числе. Но еще я в затруднительном положении.

— И в чем затруднение?

— Я не хочу никого видеть, но мне нужно с кем-нибудь поговорить.

— Это затруднительно.

— Когда дело доходит до такого, я все же беспокою тебя. Я вижу, что ты занят.

— Извини. — Я уперся головой в стену. — Я хочу сказать, обычно мне до смерти скучно.

— Да, понимаю, что я сама виновата, что мне стало одиноко в такое неподходящее время. Но… Мне это не нравится.

— Что именно?

— Как бы сказать… Хм, думаю, сегодня ты выглядел как другой человек, — несколько секунд она задумчиво молчала. — Да, именно так. Обычно у тебя такой взгляд, будто ты не хочешь никуда идти. Взгляд, который ни на чем не сосредоточен, словно ты смотришь на все и ни на что одновременно… небрежный взгляд. Именно поэтому мне спокойно рядом с тобой. Но… когда мы встретились сегодня, твой взгляд был другим.

— Каким же?

— Я не могу сказать, — она ответила поспешно. — Эта девушка ведь уже спит, да? Если ты будешь вести себя слишком громко, ты можешь ее разбудить. В общем, хватит болтать. Впрочем, я тебе позвоню еще раз, если передумаю. Доброй ночи.

На этих словах она завершила вызов.

Я стоял на балконе еще около часа, но, когда я вернулся в комнату, Девушка не спала. Сегодня она не плакала. Вместо этого она дрожала. Свернувшись на кровати, вцепившись в своего медвежонка, прерывисто дыша. Было понятно, что холод ни при чем.

Я подумал, что если она все еще боится, то ей не нужно было начинать убивать людей, ведь ее страх и не думал исчезать. Но она сказала, что не думала ни о чем, кроме мести.

Она не могла думать ни о чем другом не только из-за того, что желала отомстить. У нее просто не было других вариантов.

1. ↑Персонаж комиксов