А потом, ни с того ни с сего, Джен почувствовала, что падает. Она стремительно полетела вниз, вращаясь, как камень, скатившийся со скалы. Она приземлилась на участок плотно утрамбованной желтой грязи ещё до того, как ей пришла в голову мысль использовать свои ангельские крылья. Сильный удар о землю, казалось, вывел её из состояния тревоги, тем самым положив конец легкой панической атаке.

Монахиня поднялась на ноги и обнаружила, что она снова на арене, где сражалась с Физзи, а призрак Хеск стоял напротив неё.

«Понравилась Прогулка Одиночества?» — спокойно спросил ее призрак, — «Наверное, нет. Это… довольно неприятно»

«… Подтверждаю»

«Этот чертов коридор, он пытается открыть твои старые раны. Он даже выкапывает воспоминания, которые ты сама либо забыла, либо подавила» — злобным тоном объяснила Хеск, — «Важно то, что ты выбралась оттуда, а это значит, что мы можем приступить к заключительному испытанию»

«Сообщаю, что я готова» — немедленно сказала Монахиня.

«Нет, это не так» — мрачно ответила Хеск, — «Никто по-настоящему не готов к бремени быть Героем Меча»

«Я справлюсь» — настаивала Джен, — «Прошу, чтобы мы продолжили испытания»

«Если тебе так не терпится начать, тогда тебе лучше сосредоточиться. Противник скоро будет здесь»

У Монахини даже не было возможности спросить, что Хеск имела в виду под «противником», когда услышала ещё один знакомый голос, на этот раз доносившийся сверху.

«Пиздаааааа!»

В арену с грацией пьяного кракена на льду врезалось нечто тяжелое, тёмное, короткое и грубое. Новоприбывшая медленно поднялась, постоянно ругаясь себе под нос.

«Клянусь, если мне не удастся что-нибудь ударить, я… Что, во имя бороды моего деда, ты здесь делаешь?!»

Это была Хильда.

В голову Джен пришла мысль о том, что это может быть ещё одной иллюзией, но, увидев, как дварф достаёт свой любимый двуручный топор от своего Навыка Перевооружение, стало совершенно ясно, что это не так. Не говоря уже о том, что, даже если они были твёрдыми, те видения, которые Монахиня видела ранее, были очень уж хрупкими. Они не выдержали бы такого приземления, и уж тем более они были недостаточно тяжелыми, чтобы заставить землю дрожать.

«Я могу спросить тебя о том же» — ответила она, готовя свой посох.

«Я? Я стремлюсь к званию Героя! Иначе какого хуя я бы тут была?»

«Как ты нашла это место?»

Хотя существование этого подземелья было не самым строгим секретом, это и не было «публичным знанием». Сама Джен знала об этом только потому, что в юности принадлежала к храму Акселя здесь, на Велосе.

«Э-э, мой дед был Героем Меча»

«Ах, неудивительно, что это оружие так знакомо» — заметила Хеск, взглянув на смехотворно большой топор в руках Хильды, — «Тот, кто проводил моё испытание, держал точно такой же»

Кстати, это он сказал, что Каэдэ «та ещё пизда» во время последнего призыва Вечного Крестового Похода против Гуцстомпы. Не то чтобы Джен могла это знать, хотя ей действительно следовало запомнить, что дед Берсеркера действительно был Героем Меча. На самом деле, сама Хильда упоминала об этом много раз, когда она, Джен, Фаэхорн и Лихтер ещё путешествовали вместе. Дварфы превозносили происхождение, историю и достижения своей семьи, поэтому было вполне естественно, что она не замолкала об этом.

«Так в чём дело, Хеск? Почему ты позволила этому проблемному ребёнку пытаться пройти испытания?» — спросила дварф, кивнув головой в сторону Джен.

«Аксель дал ей шанс доказать, что она способна искупить свою вину» — последовал сухой ответ призрака, — «Что подводит меня к обсуждаемой теме. Как вы смогли догадаться, это ещё одно испытание боем. Не против союзника, а против соперника. Правила те же, что и раньше, за исключением того, что на этот раз нет ограничения по времени»

Хеск дважды хлопнула в ладоши, и, как и прежде, пышность, декор и геральдика исчезли, не оставив ничего, кроме ринга из грязи, парящего в море тьмы.

«Можете начинать»

Эти два слова едва успели слететь с губ призрачного раптора, как Хильда метнула свой топор в Джен. От него легко увернулись, после чего он упал в пропасть. Затем дварф бросилась вперёд с боевым кличем и меньшим топором в каждой руке. В отличие от того, когда эти двое в последний раз встречались при осаде форта Йимин, дфарф пропустила разминку и сразу перешла к быстрым ударам, чтобы сокрушить оборону Монахини. Джен, однако, с тех пор тоже кое-чему научилась и использовала свой посох, чтобы нанести удар по Берсеркеру, танцуя за пределами диапазона её ударов. Женщина с волосами цвета воронова крыла не причинила большого вреда, но она и не получала удары от противника, так что эта стратегия сработала.

По крайней мере, на какое-то время, пока Хильда не сменила свой подход. Она делала это так много раз за бой, что другая участница полностью сбилась со счёта. Копья, посохи, кинжалы, секиры, мечи, щиты, луки, арбалеты, дымовые шашки, молоты, булавы, цепы, топоры, перчатки с шипами — всё оружие под солнцем применялось против ангельской Монахини. При этом она демонстрировала так много Боевых Искусств, что Джен даже решила, что увидела смешение движений Разбойника и Рейнджера. Хильда продолжала варьировать свою атаку, опустошая свой карманный арсенал с бешеной скоростью. Она также меняла наборы экипировки, переключаясь между снаряжением, которое увеличивало её скорость, силу или защиту, чтобы держать противника в напряжении.

По ходу дуэли Джен обнаружила, что все глубже и глубже погружается в боевой транс, её сосредоточенность и концентрация поднялись до уровней, которые она считала невозможными. Здесь не было вышестоящих офицеров, отдающих приказы, не было случайных солдат, скачущих по полю боя, и не было широкой картины, о которой нужно было знать. Только она, её противник, земля под ногами и дыхание в груди. Джен даже не осознавала, что на её лице была самая широкая улыбка в её жизни, когда она продолжала уворачиваться и лавировать между градом ударов, и она понятия не имела, как долго продолжалась борьба.

Но, как и всё хорошее, это должно было закончиться. Бой подошёл к концу, когда Джен пнула один из щитов дварфа, отправив его прямо в ее руку хильде. Заостренный край металлического диска глубоко врезался ей в локоть, где в броне была щель. Конечно, быть Берсеркером означало, что этот порез только сделает Хильду сильнее, но в то же время лишит её возможности пользоваться одной рукой.

Затем Монахиня уверенно шагнула вперёд, нанося удар по другой руке своей противницы. Её адамантитовый посох был согнут в нескольких местах, и у неё не хватало глаза благодаря своевременному удару трезубца, так что это был не точный удар, как ей бы хотелось. Однако, даже если он был небрежен, удар пришёлся по конечности дварфа, врезавшись в броню достаточно сильно, чтобы сломать кость под ней, чуть ниже плеча.

С ранеными обеими руками Хильда, наконец, уступила. Пылающая ярость, горевшая в её глазах, начала угасать, а двойные мечи, которые она держала, выскользнули из рук. Она отступила назад, а затем с болезненным стоном упала. От удара её шлем слетел с головы, открыв окровавленное и избитое лицо.

Хотя она сражалась достойно, изломанное тело Хильды и неглубокое дыхание были свидетельством мастерства Джен. И когда различные эффекты кровавой ярости Берсеркера утихли, она остро осознала невообразимую боль, пронизывающую всё её существо. Она даже не могла сжать кулак, не говоря уже о том, чтобы махать оружием. Сказать, что она потерпела поражение, было бы грубым преуменьшением.

В своём бредовом состоянии она даже не заметила, как рукоятка посоха Джен ударила её по лбу, расколов череп. Монахиня на этом не успокоилась. Она повторяла удары снова и снова, превращая голову Хильды в отвратительное месиво крови, мозгов и костей. Она продолжала бить мертвого дварфа ещё минуту, прежде чем её боевое безумие начало утихать.