Привилегии главного героя таковы, что, даже наступи он в собачье дерьмо, он непременно обнаружит там какой-нибудь редкий свиток или чудодейственную пилюлю [1].

При воспоминании об этом Шэнь Цинцю внезапно переменился в лице, не обращая внимания на слова окружающих. Юэ Цинъюаню пришлось несколько раз окликнуть его, прежде чем он наконец отозвался:

— Что?

Му Цинфан протягивал ему лист бумаги:

— Вам следует принимать эти четыре лекарства каждый месяц, а также заручиться содействием сильного заклинателя, который поможет поддерживать циркуляцию духовной энергии, тогда яд не будет представлять опасности. — Мгновение помедлив, он добавил: — Но боюсь, что впредь шисюн Шэнь порой может сталкиваться с помехами потоку духовной энергии, а также с её неконтролируемыми всплесками.

Пока он говорил, остальные опасливо следили за выражением лица Шэнь Цинцю.

Следует помнить о том, что помехи циркуляции ци — проблема, внушающая ужас любому идущему по пути совершенствования духа и тела — в особенности во время поединка, когда любая заминка может стоить жизни. Однако присутствующим было невдомёк, что Шэнь Цинцю был вполне доволен подобным исходом.

Ведь для такого злодея, как он, Неисцелимый яд в его теле, вопреки всем ожиданиям, вполне мог спасти ему жизнь, позволив при этом сохранить чувство собственного достоинства!

Допустим, па-па-па с главным героем позволит ему обезвредить яд — смог бы он пойти на это? В самом деле, смог бы? Ха-ха-ха…

— Если бы я только знал, я бы не стал спускаться с хребта, — вздохнул Юэ Цинъюань.

Чувствуя, что разговор принимает чересчур мрачный характер, сам пострадавший поспешил заверить его:

— При планировании столь важного события, как собрание Союза бессмертных, должны присутствовать главы всех школ, как же шисюн мог его пропустить? Всему виной подлость и коварство демонов, а также моя собственная небрежность, главе школы ни в коем случае не стоит укорять себя в этом.

Однако, что бы он ни говорил, зная характер Юэ Цинъюаня, можно было предвидеть, что теперь он, возможно, вовек не спустится с гор, чтобы до последнего защищать хребет Цанцюн. Но кто бы мог подумать, что, видя это, Му Цинфан также устыдится:

— Нет, это всё моя вина. Если бы я только своевременно обнаружил вторжение демонов и владел необходимыми знаниями, то смог бы помочь шисюну Шэню — тогда всего этого не случилось бы…

— Нет-нет, вы оба здесь совершенно ни при чём, — принялся заверять их Шэнь Цинцю. — Если уж говорить о небрежности, то это я по неосторожности выбил молотом яму перед Главным залом пика Цюндин…

Они столь нелепо препирались в попытках взять ответственность на себя, что Шэнь Цинцю поневоле и растрогался, и до того смутился, что по коже поползли мурашки, а затылок занемел. Лю Цингэ с нечитаемым выражением лица продолжал смотреть в окно. Подождав, пока все закончат с самообвинениями, он, сделав глоток чая, заявил:

— Никто вне Двенадцати пиков не должен узнать об этом происшествии.

Как-никак Шэнь Цинцю был главой второго по значению пика хребта Цанцюн — разумеется, никто из посторонних не должен был прознать об этой смертельно опасной слабости, это прекрасно понимали все присутствующие.

— Цинцю не считает, что бремя обязанностей главы пика для него слишком тяжело? — напоследок не преминул спросить Юэ Цинъюань.

Будь на его месте оригинальный Шэнь Цинцю, он, скорее всего [2], решил бы, что Юэ Цинъюань, пользуясь случаем, хочет отобрать его полномочия и всё в том же духе; однако нынешний Шэнь Цинцю отлично понимал, что глава школы чистосердечно беспокоится о том, как бы чрезмерные усилия не помешали его выздоровлению.

— Глава школы, вам в самом деле не стоит так обо мне беспокоиться, — поспешил заверить его Шэнь Цинцю. — Обещаю, что не стану изнурять себя сверх меры. — Улыбнувшись, он добавил: — Меня слушаются и руки, и ноги, и язык, а потому я не вижу никаких помех тому, чтобы продолжать заниматься совершенствованием духа и тела, невзирая на яд, так что всё в порядке.

Обсудив детали вторжения демонов, Юэ Цинъюань и Му Цинфан ушли первыми. Провожая их взглядом, Шэнь Цинцю чувствовал, что у него повеселело на сердце, а в груди угнездилось ощущение неизъяснимого тепла и покоя.

Его товарищи с хребта Цанцюн были очень разными по складу характера — с кем-то из них было легко поладить, с кем-то — не слишком, однако все они были словно ветви одного дерева [3]. Пусть они и жили раздельно на двенадцати пиках, если с одним из них что-то случалось, он всегда мог положиться на остальных, словно на членов своей семьи (за исключением разве что оригинального Шэнь Цинцю).

И тут, отставив давно остывший чай, Лю Цингэ заявил:

— В твоём теле не ощущается призрачной ауры — иначе я бы решил, что ты одержим духом.

«Надо же было остаться именно тому, с кем поладить трудно… — с досадой подумал Шэнь Цинцю. — Ты даже не представляешь, в какой степени прав».

— То, что ты спас меня в пещерах Линси, уже само по себе непостижимо, — продолжил Лю Цингэ. — Во время нападения демонов ты вновь бросаешься на выручку какому-то безвестному ученику, чуть не пожертвовав ради него жизнью. Твои духовные силы подорваны ядом — казалось бы, ты должен быть вне себя от злости, а ты пребываешь в необъяснимом благодушии. Случись это с любым другим человеком, я бы не счёл это странным — но то, что это происходит именно с тобой, попросту не укладывается в голове.

Сказать по правде, в настоящий момент Шэнь Цинцю меньше всего хотелось обсуждать с ним вопросы своего ООС. Кликнув Мин Фаня, чтобы тот налил свежий чай, он с лёгкой улыбкой откинулся на спинку кровати:

— Безвестному? Это ненадолго.

— У этого твоего ученика и впрямь превосходные задатки, однако через наши ворота каждый год проходит немало столь же одарённых, но из десятка тысяч в лучшем случае один может чего-то добиться, выделившись из толпы.

Шэнь Цинцю внезапно охватило недоброе предчувствие.

Что если Лю Цингэ станет камнем преткновения на пути читерства Ло Бинхэ? Что же будет, если эти двое сойдутся лицом к лицу — хрясь-хрясь и поминай как звали [4]? Он просто обязан предостеречь Лю Цингэ ради общего блага.

— Поверь мне, этот мой ученик в будущем непременно добьётся успеха, — с терпеливой доброжелательностью заверил его Шэнь Цинцю. — Надеюсь, что впредь шиди Лю будет за ним приглядывать, наставляя и обучая его…

Тем временем Мин Фань предавался смертельной тоске. Он всего лишь вышел, чтобы заварить чай, а в итоге ему пришлось выслушать, как Шэнь Цинцю нахваливает их прежде ненавистного общего врага Ло Бинхэ, над которым они с учителем столь самозабвенно издевались в былые времена! То были высокие страдания уровня: «Прежде мы с лучшей подругой вместе травили эту мелкую дрянь, и вдруг в один прекрасный день у тебя с этой мерзавкой любовь-морковь [5]!» Переполняющее его отвращение толкнуло его на неумолимое решение искоренить зло.

Торопясь воплотить своё намерение в жизнь, Мин Фань поспешил на кухню, где Ло Бинхэ размышлял, чем бы попотчевать учителя на завтрак, и без предисловий заорал на него, засыпая приказами:

— А ну ступай за хворостом! Чтобы принёс не менее восьмидесяти вязанок! Ты должен заполнить весь сарай! И воды натаскай! Чаны для воды в комнатах твоих братьев стоят пустые, ты что, ослеп, раз не замечаешь этого?!

— Но шисюн, если я заполню весь сарай, где же мне тогда спать?

Топнув, Мин Фань заорал, разбрызгивая слюну:

— А земля для тебя недостаточно ровная, что тебе на ней не спится?!

— Но я сегодня уже наполнил чаны в комнатах шисюнов…

— Вода уже несвежая! Сказано тебе, поменяй её! Везде!

Случись это прежде, Ло Бинхэ мог затаить в сердце лёгкую обиду и немного посетовать про себя, но теперь его душевное состояние в корне переменилось.

Нынче всё это представлялось ему лишь частью обучения.

Теперь, когда у него есть замечательный учитель, который так заботится о нём, что даже поставил под угрозу свои способности ради ученика… Как он может после этого сетовать на подобный опыт? Каких испытаний и невзгод не примет ради него?

Поэтому Ло Бинхэ без лишних слов крутанулся на месте, ринувшись исполнять приказания.

При виде его реакции Мин Фань вместо привычного удовлетворения от страданий мелкого выскочки ощутил на сердце ещё большую горечь. Он брёл по дороге, перемежая речь бранью:

— Не могу взять в толк, чем эта мелкая вонючка, этот баран [6] Ло Бинхэ привлёк внимание учителя, что тот внезапно взглянул на него другими глазами? Что же такого он мог сделать, чтобы превзойти других? Допустим, он сумел одурачить учителя своими льстивыми речами [7], но с шишу Лю у него точно ничего не выйдет — не станет он обучать его и поддерживать, об этом нечего даже думать! Тьфу на него!

Хоть его бормотание было еле различимо, Ло Бинхэ, который за последнее время и впрямь достиг небывалых успехов в самосовершенствовании, так что его пять чувств обострились, не мог его не расслышать. Пусть слова Мин Фаня были отнюдь не лестными, главное он уловил, вмиг преисполнившись множеством разнообразных предположений.

Оказывается, учитель говорил о нём с шишу Лю…

То, что кто-то так его хвалил в его отсутствие, и вправду порождало ни с чем не сравнимое ощущение.

Тёплое чувство затопило сердце и, бурля, перелилось через край, охватывая всё тело.

Зародившиеся в глубине души решимость и мощь, казалось, придали силу мышцам рук, несущих тяжёлые деревянные вёдра.

В это мгновение Ло Бинхэ не только не страдал — напротив, на его лице отразились довольство и радость.

Если бы Шэнь Цинцю наблюдал за ним со стороны, он решил бы, что парень и впрямь не лишен трепетной мазохистской жилки…

Однако попавший под удар Шэнь Цинцю не мог знать о том, что благодаря помощи богов и свинского отношения [8] Мин Фаня привязанность Ло Бинхэ к учителю вновь вышла на новый уровень. Весьма довольный жизнью мужчина наконец прилёг, чтобы отдохнуть.

В этот день порог высокого и холодного пика Цинцзин стёрли почти до основания: все главы пиков вместе со старшими учениками по очереди навещали недужного коллегу, чтобы поднести ему драгоценные дары для поправки здоровья.

В конце концов, когда Ша Хуалин обрушила Радужный мост, пик Цюндин был отрезан от всех прочих, из-за чего главы пиков не смогли прибыть на место вовремя, так что из всего старшего поколения там оказался лишь Шэнь Цинцю, которому пришлось принять удар на себя. Так или иначе, именно он в одиночку отстоял честь всего хребта Цанцюн, а потому, независимо от того, питали ли сотоварищи к нему добрые чувства или же неприязнь, все они почли за долг принести ему дань уважения. Сам Шэнь Цинцю принимал их подношения со спокойной непринуждённостью, пользуясь случаем, чтобы узнать в лицо ещё не виденных им собратьев, а также, любезничая с ними, заручиться их расположением.

С наступлением вечера он радостно подумал: «Ну наконец-то я смогу вкусить заслуженный отдых».

«Хрен мне [9], а не отдых!» — в сердцах выругался он два часа спустя.

Шэнь Цинцю стоял посреди бескрайнего первозданного хаоса, подверженного бесконечным переменам [10] — сколько хватало глаз, вокруг не было ничего помимо этой бурлящей пустоты.

Он только что с довольной улыбкой уютно устроился в собственной постели, готовясь к отходу в царство снов — и как он, спрашивается, загремел в это причудливое пространство?!

Тут Шэнь Цинцю по-настоящему пожалел, что нельзя раздобыть что-нибудь вроде гонга, чтобы ударами в него призывать Систему — тогда не пришлось бы орать про себя что есть мочи:

— Эй, Система! Ты на связи?

Последовал незамедлительный ответ:

[Система предоставляет вам услуги 24 часа в сутки.]

— Где я? Что случилось?

[Это — пространство Царства снов.]

— Естественно, я в курсе, что это Царство снов, — отозвался Шэнь Цинцю. — Где, по-твоему, встретишь подобный абстракционизм в реальном мире? Я спрашиваю, что я здесь делаю? — при этом про себя он взмолился: «Пожалуйста, пусть это окажется не тем, о чём я подумал».

Но божество этого мира, похоже, и впрямь задалось задачей растоптать его доброе имя. Стоило ему подумать о том, чего он так боялся, как он тут же различил фигуру, которую никак не мог не узнать.

Вдали перед ним посреди пустоши возвышался Ло Бинхэ.

Казалось, он тоже не понимал, почему появился здесь. Обнаружив перед собой силуэт Шэнь Цинцю он, замерев на мгновение, опрометью бросился к нему, сияя от радости, словно цыплёнок к наседке («что за упоротое сравнение», мельком подумалось мужчине).

— Учитель! — раз за разом восклицал он. Промаявшись в этом сумбурном мире в течение довольно долгого времени, он не смог удержаться от радостных выкриков при виде наставника.

Едва заметив его, Шэнь Цинцю мигом утвердился в своих опасениях относительно этого места и соответствующего сюжетного эпизода.

В одно мгновение все его мечты будто рассыпались во прах [11], а сердце облилось горючими слезами. Похлопав Ло Бинхэ по плечу, он попросил:

— Я тебя отлично слышу, можешь не кричать так.

— Да, учитель! — поспешно согласился юноша. — Как вышло, что вы тоже сюда попали? Вы знаете, что это за место?

— Это — Царство снов, — заявил Шэнь Цинцю, бессовестно сплагиатив систему.

— Тогда почему я здесь? — вновь спросил Ло Бинхэ.

— Для кого угодно другого оказаться в этом месте и впрямь было бы странно, однако для тебя находиться здесь вполне в порядке вещей, — ответил Шэнь Цинцю. — Ведь это — твоё Царство снов.

Примечания переводчиков:

[1] Редкий свиток — в оригинале 秘籍 (mìjí) — в пер. с кит. «букинистическая ценность», в комп. сленге — «читкод».

Чудодейственная пилюля — в оригинале 仙丹 (xiāndān) — в букв. пер. с кит. «киноварь бессмертия», даос. «пилюля бессмертия», «философский камень», а также «пепел курений».

[2] Скорее всего — в оригинале 八成 (bāchéng) — в пер. с кит. «восемь десятых» — восемьдесят процентов, обр. в знач. «вероятнее всего, наверняка», так также обозначается скидка в 20%.

[3] Словно ветви одного дерева — в оригинале чэнъюй 同气连枝 (tóng qì lián zhī) — в букв. пер. с кит. «единомышленники, сросшиеся ветви (братья).

[4] Хрясь-хрясь — в оригинале 咔嚓 (kǎ cā) — подражание звуку, означает «поломать, зарубить».

Поминай как звали — в оригинале KO — аббревиатура от «knock out» — аналог слова «wasted» — того самого «потрачено» :)

[5] Любовь-морковь — в оригинале СР — главный пэйринг произведения.

[6] Баран — в оригинале 根筋 (gēn jīn) — в букв. пер. «корень, мышца» — используется для описания упёртых до узколобости персонажей, для которых упрямство порой является достоинством, а порой выходит им боком (например, Луффи в «One Piece»).

[7] Одурачить льстивыми речами 灌迷魂汤 (guàn míhúntāng) — в букв. пер. с кит. «заливать в уши дурман», обр. в знач. «лить мёд в уши; тонко льстить сладкими словами».

[8] Свинское отношение — в оригинале 猪队友 (zhū duìyǒu) — в букв. пер. с кит. «свинья — член команды», в интернетном сленге так называют ужасных напарников по игре.

[9] Хрен мне, а не отдых — в оригинале 屁 (pì) — в пер. с кит. «газы в кишечнике», в переносном значении — «брехня, враньё», грубое «ни черта, ни фига».

[10] Подверженный бесконечным переменам — 沧桑 (cāngsāng) — сокращенное от идиомы 沧海桑田 (cānghǎi sāngtián) — в букв. пер. с кит. «где было синее море, там ныне тутовые рощи», в образном значении — «огромные перемены, превратности судьбы».

[11] Мечты рассыпались во прах — в оригинале чэнъюй 万念俱灰 (wànniàn jùhuī) — в букв. пер. с кит. «десять тысяч помыслов обратились в пепел», обр. в знач. «рухнувшие надежды», «впасть в тоску».