— Она была мной, да, но в прошлом я была высокомерной, эгоистичной и тщеславной, — ответила Ксенагрош, наслаждаясь плотью и ядрами маны своего двойника. — Тогда я думала, что непобедима. Что до тех пор, пока я буду держать свой живот набитым и свою территорию свободной от любого соперника, я буду счастлива. Но теперь я умней. Мерзости процветают не потому, что все они живут в одиночестве. В то время как другие расы объединяют свои ресурсы и знания, мы копим их и проводим наши вечные жизни в уединении. Я пришла сюда, когда осознала ограничения такого образа жизни, когда решила, что хочу быть счастливой, а не только могущественной. Иначе я бы не подверглась всем твоим экспериментам, не путешествовала бы по Могару, чтобы найти товарищей по делу, и не поняла бы, что даже у такой жути, как я, есть недостатки как в разуме, так и в теле. Или, по крайней мере, были.

Ксенагрош закричала от радости, почувствовав, как меняется её тело. Тени, составляющие ее драконье тело, теперь были менее эфирными и более физическими. Новая сила потекла через ее черное ядро, делая её другой, более могущественной, чем когда-либо.

Мастер посмотрел на нее с изумлением. Даже вернувшись в свою гуманоидную форму, жуть была более женственной, чем предыдущий конструкт, созданный из украденных энергий. Ее тело частично восстановило свои черты, например, блестящие золотистые волосы и два живых каштановых глаза.

— Как ты думаешь, ты могла бы сейчас встретиться лицом к лицу с Хранителем? — голос Мастера был полон предвкушения.

— Нет, но впервые за столетия я не голодна. Кем бы я ни стала, я уже больше, чем просто жуть. Представь, кем я могу стать завтра.

***

После смерти фермера Лит вернулся в особняк баронессы и объявил ей, что кризис предотвращен. Она была так счастлива, что захотела устроить вечеринку в честь Лита, который вежливо отказался. Зима не позволяла тратить провизию впустую, и он не хотел проводить в Мэкоше ни на секунду больше, чем необходимо. И Солус, и он сам чувствовали, что праздновать нечего, а у жителей города сводило животы.

Лит вернулся в Белиус, чтобы отдать Пазеолу его устройство слежения и все трупы, которые он собрал, даже трупы фермера и его семьи. Лит понимал ярость этого человека, его злобу к человечеству, но в то же время у него был долг.

Долг по отношению к Солус и к самому себе. Если все племена, участвовавшие во вспышках монстров, были обречены на рождение таких могущественных гибридов, то он хотел, чтобы королевство Грифонов само позаботилось о них.

Мысль о том, что трупы будут подвергнуты экспериментам Пазеола, была гораздо менее тревожной, чем о том, что его снова заставят столкнуться с этими вещами, прежде чем он сможет даже понять природу внутреннего конфликта, который испытывал.

На этот раз Солус нечего было возразить. Она не хотела снова видеть страдания и смерть. Ей было трудно понять, что было играми Тезки, а не ее искренними чувствами.

«Действительно ли это был его план заставить нас проникнуться к ним сочувствием, или я просто обманывала себя, надеясь на невозможное?» — размышляла она.

Пазеол был так счастлив, когда Лит описывал ему эффективность магического следопыта, что смеялся так, словно отчет был лучшей шуткой на свете.

— Теперь, если только Балкор осмелится поднять голову, мы сможем найти его и отплатить ему сполна! — в глазах юноши было безумие, то самое безумие, которое привело его к тому, что он так и не смог полностью залечить свои собственные шрамы.

Лит ушёл, гадая, кто из них был более помешан.

«Я хотя бы не радуюсь идее возвращения кого-то столь опасного, как Балкор, но, может быть, это просто потому, что он ничего у меня не забрал», — размышлял Лит.

Все нездоровые мысли покинули его в тот момент, когда он открыл дверь перед собой. Поскольку он был в Белиусе, он мог дать свой отчет лично. Это была настоящая причина, по которой он лично доставил тела.

Поначалу Лит считал, что иметь свою девушку в качестве куратора неудобно, особенно после событий с Отре. Тот факт, что такие люди, как Берион, могли использовать ее, был слабостью, бесконечно раздражавшей его паранойю.

Однако через некоторое время он обнаружил, что эта проблема не имеет значения по сравнению с теми преимуществами, которые она дает. Лит всегда хранил много секретов от всех, некоторые из-за необходимости, другие по собственному выбору.

Всем, через что ему пришлось пройти, ценой, которую ему пришлось заплатить, чтобы обеспечить свою семью и свои исследования, он никогда не делился ни с кем, кроме Солус. Тогда Флория была слишком молода и происходила из избалованной семьи.

Она делала что-то только потому, что хотела, а не потому, что была вынуждена. Это создало небольшой, но значительный разрыв между ними, который помешал Литу поделиться с ней самыми ужасными подробностями своего опыта.

Не потому, что он думал, что они напугают ее, а потому, что был уверен, что она не сможет понять.

Что касается семьи, он не хотел лично приводить их на ту сторону мира, от которой защищал всю жизнь. Люция была для них маленьким кусочком рая, и он хотел, чтобы так оно и оставалось.

С Камилой все было по-другому. Как военнослужащий, Лит должен был объяснять все, что имело отношение к его заданиям, какими бы ужасными они ни были, и она должна была слушать. Он всегда скрывал то, что касалось его природы гибрида или истинной магии, но мог свободно говорить о чем угодно другом.

Со временем представление отчетов превратилось из обязанности в способ разделить часть его бремени. Это позволило ему понемногу открываться ей, впускать ее в самую одинокую часть своей жизни и понимать, что из-за этого они стали ближе.

— С возвращением, рейнджер Верхен. Я рада снова встретиться с тобой, — всякий раз, когда они общались по работе, её голос был отстраненным и профессиональным. Так или иначе, в тот момент, когда Камила увидела его, теплая улыбка появилась на ее лице и распространилась на глаза.

Она всегда поднимала температуру в его сердце на несколько градусов. Пожав друг другу руки, они сели в комнате для докладов. Комната для отчетов представляла собой небольшой кабинет, который напомнил Литу комнату для допросов из криминального сериала.

Обстановка состояла всего из двух стульев, письменного стола и записывающего устройства. Не было ни волшебных зеркал, ни камер. Напротив, комната была заколдована, чтобы гарантировать их уединение.

— Извини, если тороплю, но отдел Балкора жаждет услышать обо всех деталях миссии, — она включила диктофон.

Лит рассказал ей обо всём, что произошло в тот день, без всякой заминки, даже когда в его сознании образ матери варга, которую он убил, совпал с образом Рены, и когда он почти мог отождествить себя с мертвым фермером.

На его месте Лит поступил бы гораздо хуже, чтобы спасти жизнь Карла или любого члена новой семьи, если уж на то пошло.

Он остановился только тогда, когда щелчок дал ему понять, что Камила больше не ведёт запись. Только тогда Лит заметил, что она прикрывает рот одной рукой и что слезы текут по её лицу, образуя две неровные лужицы на ранее нетронутой поверхности стола.

Весь перевод данной главы взят с Рулэйта