[П/П: Название главы в оригинале — строчка из стихотворения из нового собрания песен Японии, перевод Ирина Боронина]

Рубеж прикрытия Харутари оставался лишь рубежом прикрытия, и ситуация там была напряженной.

От такого отчета Шин, несмотря на победу над Морфо, разозлился еще сильнее. Бежавшие солдаты отказывались возвращаться в бой, а вернувшиеся подразделения не хотели сотрудничать. Варги, первые пришедшие на рубеж, не доверяли бежавшим солдатам и говорили, что эти ублюдки, которые оставили семьи на верную смерть, не должны получать припасы. Все их требования были неуместны в нынешней обстановке, и Шина уже откровенно тошнило от подобного поведения.

Какой-то солдат без задней мысли настроился на аварийную частоту и произнес слово «монстры» по радио.

— Если мы — монстры…

Тогда кто вы?

Вы лишь выставляете на показ свои слабости, свою тупость, и делаете всем только хуже. Вы просто вредите. Без вас нам будет лучше.

Способность Шина уловила еще одного Морфо. Этот тоже создавал проблемы. Уничтожить его — идея здравая.

— Всем членам группы, мы идем к нашей следующей добыче. За мной.

Впрочем, эта пехота только и умеет, что ругать всех вокруг, и в любом случае не пойдет за ними. Так пусть ненавидят дальше. С ними стоило бы считаться, соберись они в количестве, в каком собрались в Республике, но сейчас это меньшинство, и оно мало что может сделать. Даже их ненависть ничего не стоила.

Вы слишком слабые.

— Да что ты будешь делать.

Удар пришелся по незащищенному флангу. Атака была совершенно неожиданной, с позиции, где ни радар, ни его способность не засекли врага. Шина снесло. Встряхнув головой и осмотревшись, он заметил личную метку человека-волка — Оборотень Райдена. Оказывается, его просто пихнули. Шин сильно разозлился.

— Какого…

— Ты что творишь?! Что, после всего возомнил себя Богом?! — прокричал Райден, увеличив уровень синхронизации.

От его крика в ушах Шина зазвенело. Он чувствовал гнев своего товарища и молчал, и Райден продолжил:

— Если тебя называют Богом Смерти или королем, это не значит, что надо забываться. Сказать тебе правду? Ты унываешь и опускаешь руки от любой мелочи. Перестань вести себя как трус!

— Ты…

Но Шин вдруг вспомнил слова, которые сам же и сказал.

«Слабый жнец, кто не может биться в одиночку».

— Никто из нас больше не воспринимает тебя за Бога Смерти или мастака. Я бы вообще сказал, что ты больше похож на глупого пса. Не слушаешь, что тебе говорят, не учишься, зато владеешь такой огромной силой, что она лишь доставляет хлопот остальным! Хватит разбрасываться своей тупостью, идиот!

«Вы лишь выставляете на показ свою тупость, и делаете всем только хуже…»

Я… такой же…

Видя, что Шин оцепенел, Райден внезапно натянуто улыбнулся.

— И псине вроде тебя обязательно нужен хозяин, который удержит на поводке в любой момент. Так иди…

Он услышал ее голос.

Она уже какое-то время была синхронизирована, но Шин не замечал из-за гнева. Этот голос — единственный и неповторимый, похожий на звон серебряного колокольчика.

— …Ее Величество ждет.

ᅠ

Она улыбнулась:

— Наконец-то вы слышите меня, Могильщик. Полковник Владилена Миризе на связи, возвращаюсь к своим командным обязанностям. Извини, что заставила волноваться, Шин.

Ее рейд-устройство могли забрать, а даже если нет, то сбросили настройки или хотя бы убрали из адресатов командиров, капитанов и штабных офицеров ударной группы. Стало ясно, что с этим сильно помогла преданность Зайши.

У Зайши не конфисковали рейд-устройство, ведь оно ей нужно, чтобы оставаться на связи с Виком и его полком. Она настояла на еще одном устройстве, хотя запасной у нее и так уже был — Йонас, может, что-то и заподозрил, но делать ничего не стал: такая уж сложилась ситуация на фронтах. Быть может, он подумал, что в такое время не стоит заставлять бездействовать Серебряную королеву ударной группы.

Сам Йонас сейчас выполнял обязанности штабного офицера на западном фронте, собирая и проверяя информацию. В то же время Аннет была связующим звеном с группой, оставшейся на базе, а Зайша помогала с командованием направленного Объединенным королевством полка.

Лена пока еще находилась в роскошной комнате в бараках военного штаба, из которого сделали временный командный пункт.

— Извини, что заставила волноваться, Шин. Ты там как, держишься? — хихикнув, спросила она.

Шин явно не держался. Армия Союза разваливалась, и его также задело.

— Лена… — пробормотал он, будто ребенок, на кого только что накричали.

Ее слова, точно ведро холодной воды, успокоили его. Шин опомнился и со страхом осознал, как странно себя вел до сих пор, и именно поэтому почувствовал себя отруганным. Не понимал, что творил, и за это ему было стыдно. И страшно — за то, что Лена будет винить его или разочаруется в нем.

Ничего страшного, Шин. Из-за этого я в тебе не разочаруюсь. Потому что сама оступалась. Я сделала бесчисленное множество ошибок. Думала, будто познала реальность, будто, испытав трагедию и жестокость, стала умнее большинства. А сколько раз я ошибалась. Очень-очень много, и, скорее всего, буду спотыкаться и в будущем. Я из тех глупцов, которые падают на одном и том же камешке. Так что, если ты удивительным образом оступишься, не я буду тебя винить. Ты осознаешь боль падения, поэтому почувствуешь себя виноватым.

— Шин, ты собирался отправиться к следующему Морфо, верно?

Лена почувствовала, как он слегка вздрогнул. Все в порядке, подумала Лена и спокойно продолжила. Его решение о необходимости уничтожить рельсовую пушку само по себе не было неправильным.

— Да, нам нужно убрать этого противника, если хотим обеспечить безопасное отступление. Но… капитан Ноузен, думаете, вам под силу это сделать? На ваш взгляд.

С нынешней численностью войск, расположением врага, оставшимися боеприпасами и местностью. Принял ли он решение, учтя все эти факторы, на которые командир должен обратить внимание?

Шин на мгновение закрыл глаза и задумался. Лена спрашивала его как командира отряда, и он правильно уловил полное доверие в вопросе.

— Мы справимся.

— Полковник Грета… — Лена запросила одобрение.

Ее старший офицер кивнула.

— Мы поддержим атаку. Вперед. Однако капитан, мне нужно кое-что сказать.

— Я знаю. Наша главная задача — вернуться на основную базу, — ответил Шин, его тон снова стал спокойным и резким. — Но Морфо встанет серьезным препятствием на пути отхода 1-й бронетанковой дивизии, поэтому мы уничтожим его. Не волнуйтесь, я остыл.

ᅠ

Чтобы избежать ненужной путаницы, 1-й бронетанковой дивизией по-прежнему командовали штабные офицеры, а Лена взяла командование лишь над отделением Острие копья. В это отделение вошли лишь ближайшие фердресы, которые последовали за Шином, поэтому с цепочкой командования вышел беспорядок. Лена быстро перегруппировала подразделение, и Шин, слушая ее голос, мягко выдохнул… Надо же, он ничего не делал с этим беспорядком.

— Райден, спасибо… Ты мне помог.

Шин не мог отключить синхронизацию с Леной, поэтому заговорил с Райденом по радиосвязи.

— Знаешь, — усмехнулся тот, — вообще-то ударить тебя собиралась Лена, но я остановил ее. Ты должен мне сказать спасибо и за это. Тебе сильно повезло, что ударил именно я. Если бы ты случайно прикрикнул на Лену, впал бы в такое уныние в разгар боя, что не смог бы прийти в себя.

— Ага…

Оглядываясь назад, он боялся признать, как ужасно повел себя. Глупые не «восемьдесят шесть», не товарищи. «Они» были слабыми, беспомощными, и лучше бы «им» исчезнуть.

А ведь эта мысль лежала в корне разногласий, которые его очень злили. Шин проявил низость и просто назвал тех, кого посчитал другими, глупыми. Это было неосознанное самооправдание. Отказаться от людей, но это ведь ради защиты себя — и вот он уже не видел надменности, черствости и узколобости в дискриминации.

Оказывается, и внутри него есть эта черта.

«Они» — насколько же это многозначное слово. Любой может воспользоваться им и отвергнуть людей, заклеймить злом, врагом и вредителем, и все из-за одного качества, которое есть у всех остальных — они другие.

Шин, сам того не осознавая, делал то же самое, что сделала Республика, когда назвала его самого и его товарищей «восемьдесят шесть», лишив имен и лиц.

Слова лгут. Люди лгут. И он — именно он, а не все вокруг — постоянно лгал самому себе. Пытался прикрыть свои слабые, неприглядные стороны, демонстрировал глупый, нетерпимый, жестокий, низменный нрав, представляя его как справедливость и любовь.

— Точно. Я… слабак, трус и идиот.

Шин уже говорил так о себе раньше, но совершенно забыл. Когда дошло до дела, он сглупил и забыл.

Райден хмыкнул.

— Похоже, ты возвращаешься в норму… Следующая наша цель не просто добыча. Тахина взбесился, что ты бросился в одиночку, да и я тоже. Сосредоточься на разведке, понял?

— Да… Прости.

ᅠ

То, что находилось в пятнадцати километрах впереди, было скрыто за горизонтом, если смотреть с земли, но стоит подняться повыше, и тогда должен открыться вид. И вот двое, надеясь хоть как-нибудь разглядеть Нойнаркис вдалеке, взбирались по ступенькам на колокольню церкви, расположенной на окраине разрушенного города.

Винтовая лестница была старой, крутой и в плохом состоянии. Юто знал наверняка, что самоходные мины не будут ждать в засаде в колокольне заброшенной церкви. Он пропустил Читори, едва стоявшую на ногах, вперед и готов был поймать ее, если что-нибудь случится.

В конце концов ни у одной из девушек не получилось. Они все желали попасть домой и верили, что смогут. Но не смогли. Если бы только у Читори был еще один день… но судьба не даст ей дополнительного времени. Быть может, ей следовало уже просто сдаться, но не сейчас, ведь пройти надо еще чуть-чуть.

Лестница оказалась длинной, крутой. Юто мог забраться по ней особо не напрягаясь, но Читори хватала воздух ртом и могла свалиться в любой момент. Когда все намекало на то, что она и правда упадет, Юто наконец-то потянулся к ней, чтобы поддержать, хотя и понимал, что ей этого не хочется.

— Хочешь, я понесу тебя?

— Нет. Позволь мне идти… до конца.

Тем не менее ее ноги больше не двигались. Поэтому он подставил плечо и стал для нее опорой. Лестница была узкой, двое едва-едва умещались на ней, если стояли плечом к плечу, но девушка весила совсем ничего, поэтому проблем не возникло.

Тяжело дыша, Читори старательно преодолевала одну ступеньку за другой, ее длинные волосы взмокли от пота, несмотря на холодную погоду.

— Юто…

Она говорила отрывисто, в ее голосе слышалась сильная боль. Она не хотела никого вовлекать.

— Если я скажу повернуть назад, скорее спускайся по лестнице. Если я скажу так, то для меня уже будет все кончено, поэтому ничего не говори и в тот же момент убегай.

Сделай так, чтобы тебя не зацепило. Время поджимало так сильно, что Читори была вынуждена об этом заговорить. Юто поджал губы. Ему оставалось лишь надеяться, что у нее хотя бы получится забраться наверх.

ᅠ

Приняв назначенные препараты для снятия усталости и выпив ужасно сладкое жидкое специализированное питание, которое восполнит нужный минимум жидкости и калорий, Глайвиц готовился забраться в запасной фердрес. В начале передышек это издевательство повторялось из раза в раз.

Его Ванарганд работал на пределе в бессчетных боях и нуждался в обслуживании, а линия фронта не давала времени, чтобы заправиться топливом и пополнить боеприпасы. Недавно созданный рубеж прикрытия Харутари атаковал Легион со всех направлений, войска отчаянно отбивались от машин.

— Твое присутствие необязательно в следующем бою, принцесса. Возвращайся вместе с ранеными.

— Х-хорошо, брат, — не возражая, кивнула Свенья, ее лицо явно указывало на утомление, губы были красными, искусанными.

Она понимала, что с этих пор будет замедлять его, и у нее не хватало сил, чтобы настоять и спорить.

Фальшивая черепаха Глайвица и другие Ванарганды цвета киновари мигом загнали в сервис для обслуживания, пополнения запасов и очистки грязи со стыков… Хотя запачканная броня к этому времени едва ли волновала.

Однако сел он в Ванарганд безупречно красного цвета, словно этот фердрес еще не успел побывать в бою или вовсе не участвовал в сражениях. Его гордый блеск казался чуждым и неуместным в этой проигрываемой войне. У проходящих мимо разгромленных солдат лица застывали в гримасе отвращения.

Аудиосенсор уловил брошенное в их сторону оскорбление. Чертова знать. Впрочем, сейчас не время обращать на это внимание, собственно, он и не стал. Вместе с тем по парарейду поступил отчет от артиллерийской команды в тылу. А вот это требовало его внимания. Артиллерийское подразделение было готово стрелять и вести огонь на подавление.

Хорошие новости. Услышав их, отряд выдвинулся.

— Внимание всем, мы выходим. Пока железки стоят на месте из-за огня на подавление, мы ударим сбоку.

ᅠ

Через небольшое окно в толстой каменной стене был виден дождь со снегом. На дворе зима, но поле боя и смерть на ней накрыло не снежное покрывало, а черная слякоть.

Его рука, касавшаяся стены, вся в пыли, пальцами он рвал старую паутину. Сидящая на окне птица улетела, оставив после себя грязные перья. Какое-то животное — крыса, наверное — пискнуло и убежало.

Лишь лицо Читори, изможденное и болезненное, оставалось единственным прекрасным на этой винтовой лестнице. Ее бледность была сравнима со снегом.

— Юто…

Своим мирным, спокойным выражением лица она как будто давала ему увидеть далекую божественную землю.

— …Спасибо тебе. За то, что пошел со мной. За то, что помогал мне на каждом шагу на пути сюда. За то, что сказал, что мы пойдем вместе. Я была счастлива. Правда. Я рада, что встретила тебя. Я… была на седьмом небе от счастья, правда.

— Читори… — перебил ее Юто.

Он не мог спокойно слушать это. Если Читори говорила так, потому что он был рядом… если это из-за него она вынуждена произнести такие красивые слова в самом конце… то он не хотел слышать ничего из этого.

— Если ты правда так считаешь, то ладно. И я думаю, ты действительно так считаешь. Но ты в самом деле именно это хочешь сказать прямо сейчас? — спросил Юто.

На твоем месте я бы говорил другое.

Он слышал плач и жалобы бесчисленных процессоров из восемьдесят шестого сектора, слышал стенания Легиона через способность Шина. Никто из них не произносил таких красивых слов. Поэтому он хотел дать ей хотя бы возможность. У него получилось довести девушку только к краю истинной родины, месту, где она родилась, поэтому… пусть он не мог реально помочь, реально спасти ее, но хотя бы даст шанс.

— Я ничего не могу сделать для тебя. Так давай хотя бы выслушаю.

В этот миг Читори повернулась к нему, ее бледное лицо исказилось, совсем как у младенца на грани слез.

ᅠ

ᅠ

Военный полицейский остался без головы, и Миэль не знал, куда им идти, поэтому был потерян. Еще чуть-чуть, и он разрыдался бы, как маленький. Но ему удалось сдержаться. Гордость не позволила — гордость за то, что был сыном отца, человека, который сам отправился в восемьдесят шестой сектор. А еще он знал, что Сео — парень, кого выгнали на поле боя, когда ему было столько же лет, сколько Миэлю сейчас — не станет плакать из-за чего-то подобного.

Не время рыдать. Слишком рано сдаваться. Вот и не сдавайся. Не сдавайся. Не сдавайся.

Мальчик грубо вытер слезы, собравшиеся в глазах, и встал. Наполовину бессознательно взял горсть земли, пропитанной кровью военного полицейского, и засунул ее в карман. Этот человек защищал Миэля до самого конца, и ему нужно было взять его с собой. Взять хоть что-то от него.

— Миэль, полицейский…

— Не волнуйтесь. Давайте продолжим путь! Мы еще можем идти, так идем же!

Миэль кивнул своим друзьям, не отпускающим ручки младших ребят несмотря на страх. Он огляделся — везде виднелись группы отступающих солдат. Если пойдут следом за ними, смогут добраться до безопасного места.

Он удерживал взгляд на одной группе, чтобы не потерять из виду, и пошел за ней. Группа детей наверняка скоро отстанет от них, но вокруг были и другие отряды, можно будет пойти за ними. Они продолжали путь, успокаивая плачущих детей, слишком напуганных и уставших.

Но в конце концов наткнулись на сильный белоснежный отряд. Им улыбнулась удача — это были фердресы, которые имелись лишь в одном подразделении армии Союза. Очень похожие на Джаггернаут из восемьдесят шестого сектора, на каком ездили отец Миэля и Сео. Регинлейв.

Ударная группа!

— Пожалуйста, подождите!

Миэль снял накидку и замахал, побежав в их сторону и крича, чтобы голос не заглушил рев силовой установки Регинлейва.

— Я ищу Сеото Рикку! «Восемьдесят шесть»! Вы знаете его?!

Миэль, конечно, понимал, что Сео не будет на поле боя. Но если они узнают, что мальчик знаком с ним, может, не станут игнорировать и не бросят его. Он услышал громкое щелканье языка, затем с ним заговорили раздраженным тоном. Сео никогда не упоминал об этом, но Миэль как минимум знал, что был Альбой из Республики. Естественно, «восемьдесят шесть» отреагируют негативно.

— А-а-а-а?! Понятия не имею, про кого ты. Может, погиб, еще в восемьдесят ше…

— Нет, — второй Регинлейв прервал первого, и разозленный процессор замолк. — Я слышал о нем. Если не ошибаюсь, он один из людей Бога Смерти из 1-й бронетанковой.

Выходило, что… Сео был подчиненным человека со страшным прозвищем. Миэль удивился, но виду не подал, чтобы показать, что он это уже знал.

— А, безголовый Бог Смерти. Тогда…

Два красных оптических сенсора повернулись к мальчику, словно пара алых глаз.

— …мы, наверное, должны взять его с нами. Бог Смерти еще недавно выглядел очень рассерженным.

— Будем надеяться, настроение у него поднимется… Эй, ребятня.

Оптические сенсоры Регинлейвов внимательно изучили Миэля и сирот Альба, собравшихся вокруг него.

— Мы не будем вас защищать, но готовы сопроводить. Только не плакать и не жаловаться, или просто оставим вас здесь. Уговор?

Сзади на них уставился неорганический взгляд оптических сенсоров транспортной машины, название которой Миэль не знал.

ᅠ

Ее губы задрожали.

— Я не хочу умереть.

Эти слова упали на холодный камень вместе со слезами, бежавшим по ее щекам. На ее бледном лице слезы были похожи на жемчуг.

— Я не хочу умереть. Никогда не хотела этого. Мои приемные родители, семья Мьера, были добры ко мне. Моя новая сестренка Каниха очень милая. Я хотела жить с ними, снова ходить в школу, сказать им, как я им благодарна.

Но она не сказала. И ничего из этого у нее не получилось.

Я прожила с ней всего лишь год… Будет ли Каниха помнить меня? А мои приемные родители, они волнуются за меня? Или ненавидят? Они ненавидят меня за вранье, за то, что не рассказала, что больше не являюсь человеком, что меня превратили в бомбу, в биологическое оружие?

— Я хотела вернуться в родной город, а не в этот неизвестный, безлюдный уголок. Хотела снова со всеми увидеться: с мамой, с папой, с одноклассниками, с Дастином. Хотела повзрослеть, посетить Объединенное королевство, где родились мои родители.

Уйти далеко-далеко, прийти туда, куда приведут ее ноги.

Я хотела идти туда с тобой.

— Я не хочу умереть, не хочу!..

Слезы полились. Читори плакала, выражение ее лица скривилось, слезы текли без остановки.

Когда Кики и остальные уходили под самый конец, они это делали затем, чтобы никого не вовлечь в свою судьбу… и, скорее всего, чтобы поплакать там, где никто их не увидит. Потому что они не желали этого. А желали поплакать. Покричать, что не хотят умереть. Но они не могли кричать. Их крики ни до кого не доходили.

Пока Читори безмолвно рыдала, Юто терпеливо ждал. Он сказал, что хотя бы выслушает ее, и хотел дать ей возможность. Как он понимал, Читори могла взорваться в любую секунду, но его это не заботило.

Когда бурные эмоции улеглись, и ее рыдания стихли, она грубо вытерла слезы и поджала губы. Всхлипнула в последний раз, затем хрипло прошептала «спасибо» и сказала:

— Теперь я в порядке… Пойдем.

ᅠ

Кровь была мертвых Отбеливателей, лежащих на полу, оружие — гнутый приклад штурмовой винтовки, которую Эрнест держал в руках. Он не стрелял из огнестрельного оружия, и штык-нож не использовал, впрочем, тот и не был присоединен. Президент бил их раз за разом прикладом на манер биты, пока они не перестали шевелиться, бил, пока не сдирал кожу на их телах.

При виде этого жуткого зрелища Сео оцепенел. Он видел смерти и кровавее на полях сражений. Но не такие, где человеческие тела терзали с таким беспардонным и упорным зверством, на какое не шли даже машины вроде Легиона.

И несмотря на это, Эрнест буднично повернулся к Сео с улыбкой отца, которого ребенок увидел за поеданием печенья.

— А, прости, что пришлось это увидеть. Не хорошо получилось, взрослый человек, а срывается в гневе.

— !..

— Фредерика тоже с тобой? Я так думаю, после этого она будет меня презирать… Подожди немного, мне надо тут убраться. Кем я буду, если оставлю уборку своего же беспорядка другим людям?

Сказав так, Эрнест небрежно перехватил автомат, как положено, и приставил его к голове женщине из Альба — Примула, вроде так ее зовут, лидер Отбеливателей. Голова проломлена, но Сео еще слышал слабое дыхание. Она жива. А Эрнест наставил ствол на ее голову.

— Эрнест, э-э, постой… Тебе не нужно ее убивать!

Вторгнувшиеся мятежники все были вооружены, и можно сказать, он дал отпор, хотя и превысил пределы самообороны. Но никто из Отбеливателей не шевелился, потому нет необходимости вредить им еще больше. Он мог позволить «Пламенному леопарду» разобраться со всем остальным.

— Твоя правда, однако смысла сохранять им жизнь также нет. Сказал же, я вымещаю злость.

— Вымещаешь злость?!

— В любом случае меня уже ничто не волнует. Совсем. А раз меня ничто не волнует, что же, я пусть и считаю, что каждый должен жить той жизнью, какой хочет, но когда назойливые мухи жужжат рядом с моим ухом, а я и так в скверном настроении, то возьму и раздавлю их. Мешают ведь.

На вернувшийся ошеломленный взгляд Сео Эрнест ответил улыбкой.

— Что, ты не замечал? Мне кажется, Шин точно заметил, вот и невзлюбил меня. Мне, как вашему опекуну, было приятнее представлять, что он просто проходит через трудный подростковый период.

— !..

Сео, конечно, заметил. Почти с самого первого дня он боялся Эрнеста в глубине души. «Человечество должно сгинуть», — говорил тот с пугающей серьезностью, приговаривая всех и вся и даже себя. Он заявлял, что хотел увидеть крах себя и всего мира… заявлял своими черными, пустыми глазами, которые ни в чем не видели ценности.

Но если Эрнест покажет настоящего себя, все будет конечно. Если все узнают, что он — опустошенный монстр, а не «герой революции», Союз окончательно потеряет свой вид. Нет ничего более страшного или жуткого, чем человек, ни в чем не видевший ценности.

Прежде всего, Эрнеста заклеймят неисправимым чудовищем, убийцей, а Сео не хотел такого конца.

— Нет, Эрнест. Остановись…

Но Эрнест отвернулся. Слова Сео, казалось, отскочили от него и не проникли в сердце. И все же…

До того, как Сео проник в резиденцию, Фредерика объяснила подробности произошедшего и попросила помочь. В самом конце она сказала кое-что. В ее голосе слышалось отчаяние, как у ребенка на грани слез.

«Сео. Сео, прошу тебя. Я знаю, ты не намерен так к нему обращаться, но хотя бы один раз. Представь, что передаешь мои слова, что говоришь от моего имени!..»

Фредерика лишилась права от рождения, страны и всех, кто ее окружал. И хотя отнял их не непосредственно Эрнест, она не могла назвать его так, как полагается. Не могла забыть или простить смерти молодого рыцаря и других смотрителей. Пусть она марионетка, но люди поклялись ей, императрице, в верности.

И поэтому девочка не могла принять человека, который убил ее семью, — лидера революции, истребившего ее подданных. Поэтому она называла его мелким чиновником и не обращалась к нему так, как положено. Это, наверное, можно назвать способом сопротивления, протеста… против самой себя.

Фредерика знала, что не могла так к нему обратиться, но часть ее хотела. Взойдя на трон уже в младенчестве, она не помнила лица того человека, к которому это обращение предназначалось. И потому ей приходилось сдерживаться.

Если этот внутренний конфликт разъедает Фредерику, то почему он должен останавливать меня, постороннего человека, который старше девочки, и в ком нет этого душевного разлада?

Той ночью, когда они выразили желание вернуться на поле боя, Эрнест пришел домой несмотря на занятость на работе, потому что хотел отпраздновать Рождество. Он пришел домой с охапкой буклетов и справочных материалов про школы, выкроив время в своем плотном графике, чтобы подумать об их будущем.

Именно в тот единственный момент огнедышащий дракон с пустыми глазами, полный лжи, не притворялся. И вот почему…

— Ну хватит… папа.

После этого разъяренный дракон застыл — словно нужное слово было соткано из чистейшей магии.

— Т-ты…

Его руки обмякли, автомат с погнутым прикладом выскользнул из хватки и безвредно упал на пол рядом с Примулой.

— Скажешь тоже… Это нечестно…

Лицо сморщилось, как будто он готов расплакаться. Эрнест был старше любого взрослого, с кем был знаком Сео, в его возрасте он мог быть отцом ребенка, которому лет больше, чем Сео. Но прямо сейчас выражение его лица было совсем как у потерянного малыша.

— Как бы мне хотелось стать отцом для вас. Я знаю, что забочусь о вас вместо ваших настоящих родителей, но мне бы очень хотелось услышать, как вы называете меня папой. Только назвать меня так при таких обстоятельствах и в таком месте… Это нечестно!..

Он медленно закрыл руками лицо. Его руки в крови. Эти руки все еще желали убить женщину, лежащую у ног. Эти руки удерживал сын, остановивший его в последний момент.

— Это нечестно. Я не могу предать вас. Каким отцом я буду, если предам своих двоих детей, которые пытаются остановить меня со слезами на глазах? Я…

Между его кровавыми пальцами прорывались всхлипы вместе со слезами.

— Я все-таки ваш папа… Мне нельзя расстраивать вас!..

ᅠ

Наверху колокольни колокола уже не было, каменный пол и большие окна укрыла слякоть. Площадку окружали окна, из них открывался вид на все стороны света.

Читори подошла к окну, выходящему на запад. Почти наступили сумерки тем не менее закатный свет закрывали густые, черные облака. Вдалеке, над пустынными равнинами, где должен быть Нойнаркис, повис плотный туман. Она всматривалась туда, ее глаза были красными и опухшими, на щеках виднелись дорожки слез.

— Я всегда думала, что город был похож на дворец из лунного света.

Ее родной город. Город, поглощенный Легионом. Город, куда она стремилась вернуться.

— Эта сказка была моей самой любимой. Принц живет в лунном замке, сделанном из золотого света полной луны. Каждую ночь духи звездного неба, что отражалось в озере, приходили к нему по мосту из полуночной радуги. — Читори повернулась, ее вялые губы на бледном лице изобразили улыбку. — Если этот принц на самом деле существует, то уверена, он будет во многом похож на тебя, Юто.

Юто невольно улыбнулся.

— Впервые обо мне такое говорят…

Его сравнивали с Джаггернаутом. Причем ни один раз. Называли боевой машиной без эмоций, как Легион, как Джаггернаут. Ведь он ко всему относился бесстрастно, принимал все как есть. Он смог выжить, но был не настолько сильным, чтобы защитить кого-то кроме себя, и казалось, будто все на его стороне так или иначе погибнут и оставят его. И поэтому, никому не давая задержаться в своем сердце, он пережил восемьдесят шестой сектор.

— Впервые… — хихикнув, сказала Читори. — Тогда вот тебе еще. У тебя красивые волосы, цвета луны, и глаза твои сияют душевным огнем.

Читори, не ведая о худшей стороне Юто, продолжала говорить о нем невпопад, ее слова были до того прекрасны, что причиняли боль. Он ни разу не брался нести проклятия, но предпочел быть проклятым. Из-за его трусливого самоумаления эти слова ощущались еще тяжелее.

Как красивая, но жестокая сказка о звездном озере.

— Я первая девушка, которая когда-либо говорила такое о тебе. А значит ты вряд ли забудешь меня. Я стану…

…твоим проклятием.

Юто на миг закрыл глаза. И кое-как смог улыбнуться.

— Да. Я с тобой, Читори.

Читори блаженно улыбнулась.

— Спасибо.

Кому предназначались эти слова?

Ее худые пальцы потянулись к волосам, развязали одну из лент. Он взял ленту и, мгновение поколебавшись, поцеловал тыльную сторону ладони. Это была его клятва, его способ сказать: «Я принимаю твое проклятие».

Читори посмеялась и, по-прежнему улыбаясь, сделала шаг назад, затем еще один. Вот теперь действительно был конец.

— И я попрошу тебя еще об одном. Не смотри на то, что произойдет. Не смотри на меня.

Я хочу, чтобы из всех людей именно ты запомнил меня такой, какая я есть сейчас. Чтобы помнил меня красивой.

— Хорошо…

Он повернулся, как будто освобождаясь от ее взгляда. Позади него Читори высунулась из окна, словно собиралась вернуться на небеса. Она это сделала затем, чтобы каменная колокольня и винтовая лестница не разрушились до того, как Юто уйдет.

ᅠ

Взрыв прогремел во мраке лестницы, грохот пронесся по стенам.

Юто ни разу не обернулся.

ᅠ

Оставшиеся силы собрались в городе Накивики на территории Монтизото, затем они направились на северо-запад, в сторону основной базы. Шин оставил Могильщика, работавшего на износ на обратном пути, Гурену и Тоуке, после чего встал в угол ангара. Пока он пил суп из кружки, который дали добровольцы из группы снабжения, к нему подошла младший лейтенант Першман.

— Рада снова вас видеть, капитан.

— Мы вновь уйдем, как проведут обслуживание. Что с укреплением?

— Закончено. Карта сейчас при мне, и мы готовимся раздать данные всем Регинлейвам. Копии прямо сейчас раздаются Вульфсринам на позиции.

Он развернул карту и начал запоминать нарисованные на ней все окопы, противотанковые заграждения и артиллерийские позиции, попутно задавая вопросы. Инженеры и пулеметчики уже отступили. Оставались…

— Что с гражданскими в городе Фортрапид?

— Инженеры не смогли взять их с собой, так что мы разместили их на базе. Город проверили, пуст, — сказала младший лейтенант Першман.

— Мы поместили наши семьи вместе с малышней, капитан, — добавила шедшая рядом с ней женщина из солдат-Варгов.

Многие юноши-Вульфсрины ошивались на базе как посыльные и помощники военных инженеров. От ребят помладше же пользы на поле боя нет, и их тоже надо бы эвакуировать.

Или так думал Шин, но женщина спокойно продолжила:

— Малышня все те же Вульфсрины. Мы воспитываем их так, чтобы они не начинали плакать при прилете снарядов. Даже если гражданские запаникуют, дети успокоят их или хотя бы попытаются уговорить не разбегаться. Насчет этого можете не волноваться.

Получается, они не готовятся к эвакуации, а останутся, чтобы поддерживать мир в укрытиях. Лишь теперь до Шина дошло, что эта норма — ставить Варгов в погранвойска, вообще-то была ужасной. Вместе с тем женщина заговорила с деланным кокетством:

— Кстати, капитан, а вам только девушки по душе или женщины тоже? Хотите после всего подурачиться со мной, например?

Она шутила, само собой. Это был ее способ поднять настроение и дать молодому офицеру минутную передышку: наверняка он был напряжен и измотан после многих часов сражений и отхода, в которых приходилось пробираться через грязь и вести оборонительные бои без конца и края на горизонте.

И ведь сработало. Шин хмыкнул. Казалось бы, просто коротко выдохнул, но он хоть смог посмеяться, пусть и вымученно.

— Извините, у меня есть девушка. Попробуйте обратиться к другому.

— У кого-то вроде вас вполне может быть женщина, или две, или три, или четыре. Я потому и сказала «подурачиться».

— У меня она одна, к тому же одна из командиров базы. И королева, ко всему прочему.

Он столкнется с огромными проблемами, будь у него вторая или третья девушка. От его слов женщина сразу выпрямилась.

— Поняла, буду держать рот на замке. Поссорюсь с Ее величеством, и попаду на плаху.

По непонятной причине Першман решительно кивнула, словно говорила: «Мудрое решение».

ᅠ

Вернувшись к основным силам, она услышала, что Дастин пропал без вести.

После долгих лет на поле боя «восемьдесят шесть» привыкли не скорбеть и выбрасывать все прочие заботы из головы во время сражений. Именно из-за этой стойкости воина Анжу сохранила самообладание.

— Понятно. Принято, Ю-кун, Крена-чан.

Печаль она перенесла легче, чем сама ожидала. И, конечно, гнева не испытывала. Ведь Ю и Крена не ответственны за случившееся. А еще она не возненавидела мир за его ужасный цинизм.

Анжу резко выдохнула.

В этом мире нет чудес. Нет спасения. А любое дарованное кем-то — неким Богом — спасение является не более чем непостоянной прихотью. И поэтому…

И поэтому…

— Я не буду просить спасти его.

Она не знала, Бог это, судьба или еще что, но у нее не нашлось и не найдется слов мольбы. Если она только и будет, что молиться за спасение Дастина, то всю жизнь будет сокрушаться о том, что не спасла его. Если она положится на чудо, то всю жизнь будет гневаться на то, что ее молитвы остались без ответа.

Я отказываюсь так жить.

Я отказываюсь жить, сидя без дела и ожидая спасения. Я не буду возмущаться на проделки мира, Бога или судьбы.

А-а-а, но…

— Дайя-кун…

Как бы мне хотелось отправиться с тобой.

— Дастин-кун.

Как бы мне хотелось, чтобы ты вернулся ко мне.

Прошу. Слышишь?..

— Вернись ко мне, Дастин-кун.

ᅠ

Бои продолжались, и разгромленные солдаты уходили медленно. Из грязи и из-под поваленных деревьев, моля о помощи, тянулись руки — рукава были от формы цвета черного металла.

— Да сколько их?! Это уже не смешно!

Молодой командир бронетанковой дивизии отбросил ногой агрегата самоходную мину, замаскированную под раненого солдата. Радары отличали металлические самоходные мины от людей. Ванарганды с их системой защиты и предупреждений во вспомогательной консоли очень навряд ли спутают их.

Хотя включенные радары увеличивали шанс быть обнаруженными, тем не менее вокруг и так было полно железяк. В отличие от пехоты и бронированной пехоты, Ванарганды защищены толстой броней, которая позволяла решаться на бо́льший риск.

В конце концов…

— Постойте. Не бросайте меня!

— Не приближайтесь, пехотинцы! Тут одни самоходные мины, не обращайте внимания!

Замедлившиеся разгромленные солдаты оцепенели, стоило им услышать крик. Наверное, услышали голос товарища. Или, может, они просто хорошие люди и не могут заставить себя бросить нуждающихся. Так и есть, несколько обернувшихся солдат, чьи лица вымазаны в грязи и запекшейся кровью, были на грани слез.

— Вы точно уверены, что это самоходные мины?.. Мы больше не хотим никого оставлять позади…

Командир бронетанковой дивизии сдержал порыв щелкнуть языком… Им пришлось бросить людей. Раненого солдата, кто не мог идти дальше. Другое подразделение, которое осталось и продолжало сражаться. Вот почему эти солдаты колебались и не хотели закрыть уши на голоса, взывающие о помощи… чем навлекали на себя самоходные мины.

— Да, это Легион… так что вы никого не бросаете. Вам тут некого спасать.

Весь фронт посыпался, войска отступали на всем поле боя. Очень много раненых оставили. Очень много кто был вынужден бросить раненых союзников и убежать.

А это оружие как раз пользовалось ситуацией и беспорядком, играя на чувстве вины.

Самоходные мины, по замыслу, нацеливались на добрых людей, пытавшихся облегчить вину от предательства товарищей и дезертирства.

Они воплощали само зло, издевались над теми, у кого были доброе сердце и моральные убеждения, и тем самым подчеркивали, что у людей без этих качеств больше шансов выжить.

Черт…

— Нет, мы не дадим вам взять над нами верх, куски вы металлолома.

Ругаясь, командир бронетанковой дивизии двинулся в обратном направлении от пехотных сил, направлявшихся к рубежу прикрытия Харутари. На своем Ванарганде он повернулся к гнавшейся за ними механической стае.

ᅠ

В лесу Засифанокса, окружающем основную базу, росли хвойные и широколиственные деревья, что было типично для Союза. Прошлый местный правитель оставил район почти нетронутым и использовал его как охотничьи угодья, которые разрослись до леса с неровной местностью, переплетенными корнями деревьев и ветками, мешавшими проходу.

Эти природные преграды укрепили и часть убрали, чтобы не мешалось в обороне. Выкопали окопы, напоминавшие шрамы на почве, установили противотанковые рвы, доты и противотанковые заграждения.

Через оптический экран она видела утреннее солнце, чьи лучи пробивались через верхушки деревьев и отражались от металлических заграждений. В этот знакомый лес они много раз ходили тренироваться, охотиться и рыбачить, и у Митихи затрепетало сердце при виде такой перемены.

Митихи, впрочем, как и все «восемьдесят шесть», не помнила о родине. Но если бы они помнили, то наверняка бы чувствовали такое же беспокойство, когда смотрели, как родные края превращаются в поле боя.

Важные воспоминания, места, про которые ты думал, превращаются в сцену смерти и крови.

Это по-настоящему пугает… База стала для нас домом, куда мы возвращались. Но именно поэтому…

— Как они смеют топтаться в нашем заднем дворе? Это наша база. Наш дом.

Они ходили в этот лес во время тренировок, множество раз заходили сюда, чтобы поохотиться, порыбачить, повеселиться. Это был их задний двор. Они знали каждую реку, каждую долину, каждый уклон, как растет каждое дерево в этом лесу. Знали про каждый уголок.

Мы жили здесь полгода, и лес непременно будет на нашей стороне.

Группы Регинлейвов прятались в незнакомых оборонительных сооружениях, установленных в знакомом лесу. Они были синхронизированы с Алконостами и войсками Варгов. Где-то среди деревьев лежал Могильщик, Шин внимательно слушал крики приближающегося Легиона.

— Всем членам группы, они идут… Мы вступим в бой с первым противником в точке девятьсот тридцать четыре. Через сто пятьдесят секунд должен показаться авангард. Скорее всего, это будет бронетанковая дивизия.

Сказав так, Бог Смерти ударной группы холодно улыбнулся.

— Они уверены в своей победе, поэтому даже не послали разведку. Давайте сотрем их самодовольные лица и прогоним их.

Варги, не знающие про его способность, погрузились в озадаченное молчание. Тем временем «восемьдесят шесть», Сирины и подразделение Бэрнольта, давно воевавшие плечом к плечу с Шином, спокойно ответили:

— Принято.

Они открыли огонь точно по указанному месту. Этот первый выстрел стал началом битвы за основную базу ударной группы.

ᅠ

Алюминиевая броня и внутренняя пуленепробиваемое волокно смогли остановить большинство осколков снаряда, но не все.

— Рейд-устройство… Да, мертво.

Кристалл искусственной нервной системы, ядро основного функционала, был срезан пополам осколком снаряда. Мало того, агрегат получил серьезные повреждения и был не на ходу, патронник штурмовой винтовки оказался сломан, а тело все саднило от вывихов и ушибов. Он совсем не слышал на правое ухо — видимо, разорвана барабанная перепонка.

С другой стороны, если рейд-устройство не приняло бы на себя удар, осколок снаряда попал бы ему в шею и убил. Подобное чудо, однако, прошло мимо правой ноги, где находился пистолет в кобуре: осколок болезненно вгрызся в плоть.

— Хоть пистолет остался при мне… Можно сказать, повезло.

С ним не повоюешь с Легионом, но можно убить себя. Радио, как и всегда, бесполезно из-за помех поденок. Он достал вещмешок из фердреса и потащился через незнакомый лес Союза.

В чаще зашуршало, что вынудило его резко обернуться, и он увидел семилетнюю девочку в военной форме. На миг он был озадачен, но потом осознал, что она, должно быть, талисман. «Дочь» для солдат Союза, не дававшая предать армию. Похоже, девочка отбилась от своего отряда, или ее бросили.

Пока он оцепенело стоял, она взглянула на него, но маленькие губы не разжимала. Взгляд поколебался, в глазах читались эмоции, но она не могла попросить его о спасении. Ее бросили — оставили на поле боя солдаты, хотя те должны быть ее семьей.

Однако винить их он не мог. Ведь…

— Я тоже не могу тебя спасти…

Я слабый и едва справляюсь с тем, чтобы заботиться о себе. Если попробую спасти ребенка, не выживу.

Так что он не виноват. Ему придется оставить ее. К тому же он уже бросил Читори однажды — подумаешь, в этот список добавиться еще один человек. Бросил однажды, значит может и дальше оставлять людей на произвол судьбы. Он был подлым уродом, предавшим желание Анжу, значит мог продолжить жить как трус, потерпеть неудачу и умереть.

У девочки, смотрящей на него, не было при себе пистолета, и ей не хватит выносливости и сил, чтобы блуждать по полю боя. Он отвернулся от той, кто слабее и младше его самого, совесть внутри начала винить его. Ему пришлось закрыть глаза на огромное чувство вины.

Ведь я… я… я….

ᅠ

Дастин-кун, послушай меня…

ᅠ

Но тут в его мыслях раздался голос. Добрый голос, умиротворенный. Пара глаз, которые он считал красивее самой высокой точки неба.

Ты непорочен. Я знаю, ты не любишь обманывать.

Я…

«Просто говори себе, что делаешь это ради меня. И возвращайся».

Я даже эти слова превращу в проклятие? Уговорю себя, что речь идет только обо мне? Ты так сильно желаешь, чтобы я вернулся живым, что готова взвалить на себя часть моего позора и трусости.

Я правда собираюсь превратить твои слова, слова доброй ведьмы, в проклятие? Превратить их в ложь, лишь бы ты не возненавидела меня?

«Ты не можешь позволить себе обмануть».

Как ты и сказала. Я ненавижу обман и трусость. Я не могу простить себя за это.

«Сдержи обещание и не погибни».

«Вернись ко мне».

Но ты сказала, что будешь встречать меня. Что примешь меня. Пускай я не могу спасти всех, пускай бросал людей, но мне под силу хотя бы сделать так, чтобы ты не скорбела. Не просто остаться самим собой, а стать таким человеком, за которого доброй тебе не придется стыдиться.

Я слабый, но хотя бы это мне под силу. Я могу стремиться хотя бы к этому!

— Иди сюда, — Дастин протянул руку.

Девочка озадаченно переводила взгляд с его лица на руку.

— Иди. Мы вернемся вместе!

Секунду девочка выглядела так, будто сейчас расплачется. Она подбежала, и Дастин поднял ее на руки. Так будет быстрее, чем идти медленным темпом ребенка, к тому же пистолетом все равно не отбиться от Легиона. Им просто нужно прятаться, подождать, пока мимо пройдет отступающая армия и пойти следом.

Он не мог сражаться. Не мог отогнать Легион, если тот встанет на пути. Ему не хватит для этого сил.

Но даже слабые, несмотря на свои слабости, на кое-что способны.

— Ты только веди себя тихо, хорошо? Обещаю, я верну тебя в безопасное место.

Потому что я в любом случае обязан вернуться в безопасное место.

ᅠ

К Юто подошла птица — гусь или утка, — которая, к сожалению, все еще помнила, что такое забота людей. Он забил ее палкой и разрезал. В нем уже давно притупились чувства, способные вызвать неприязнь при виде крови после сегодняшних событий.

Он находился на территориях Легиона, в районе, где патрулировали и осматривались Муравьи, привлеченные взрывом. Несмотря на это, ему удалось вернуться в лес, спрятаться и разжечь костер в небольшой яме, скрывающей свет от огня. Он готовил мясо на костре.

Хороший способ сохранить выносливость на зимнем поле боя. Во всяком случае, задумка была в этом. Но теперь, оставшись наедине и не слыша поблизости ни одного голоса, он наконец-то понял, что причина не одна.

Рядом с ним приземлилась ворона. Должно быть, проголодалась: до передовой далеко, людей, которые могли бы обеспечить птицу объедками, нет. Юто бросил кусок мяса, но она не схватила его и не улетела, а начала клевать землю.

Ворон. Падальщик, поедающий плоть мертвых.

— Скажи…

Ворон ни за что на свете не понял бы человеческую речь, но ее маленькая голова слегка наклонилась, словно бы птица в самом деле понимала.

— Завтра же ты полетишь к ней и съешь, да?

Или, может, крысы растащат ее останки за ночь. Но и так пойдет. Он сказал, что возьмет с собой ее сердце, но пожелал, чтобы плоть и кровь стали пищей для летающих птиц и ползающих животных. Где-то в этом круговороте она рано или поздно найдет путь в родной город. Сможет увидеть весь мир, как того хотела.

Юто не сделал для нее могилу. Все-таки она просила не смотреть на нее, и у «восемьдесят шесть» в принципе нет могил.

А Читори и ее друзья были «восемьдесят шесть». Они шли до самого конца.

Как и я.

ᅠ

Прошли целые сутки, но на десяти фронтах Союза по-прежнему велись бои. Кадровый офицер на далекой основной базе сказал Лене, что возьмет ее работу, и что ей следует отдохнуть. Лена согласилась и выключила парарейд.

Предполагалось, что ее заменит штабной офицер, но он получил ранение и нуждался в госпитализации. Бои стали настолько ожесточенными, что шальные снаряды долетали до командного пункта в тылу оборонительной линии.

Лене сказали отдохнуть, но ее разум был слишком возбужден для сна. Ее организм в состоянии возбуждения направлял кровь в голову, и даже чувство голода не давало о себе знать, хотя она уже давно не ела.

Впрочем, положить в живот хоть что-нибудь и ненадолго подержать глаза закрытыми все же лучше, чем ничего. Решив так, Лена взяла Фипи, тихо сидевшего на углу стола, и прошла к кровати в соседней комнате. Пережив первое крупномасштабное наступление, Фипи чутко понимал, когда наступало чрезвычайное положение, и всегда оставался рядом с Леной, чтобы не быть разлученным с ней, если что-нибудь случится.

В комнату вошел Йонас, неся склеенную, распечатанную карту театра военных действий основной базы и окружающих боевых зон, которую ранее затребовала Лена. На данный момент сеть связи Союза была сильно перегружена из-за непрекращающейся передачи большого объема данных. Прямо сейчас Лена не могла получить доступ ни к одной карте в реальном времени, так что бумажная карта, где можно оставить пометки, — решение быстрое и удобное.

— Число уцелевших подразделений в каждом секторе пока не ясно, полковник Миризе. Бои идут, и напряженная ситуация сохраняется везде, поэтому подтвердить возмо… Э?

Йонас вздрогнул. На него набросился грозно шипящий Фипи. Спину выгнул, хвост и шерсть встали дыбом, оскалился, точно разозлившийся львенок. Он приготовился к бою. Йонас не припоминал, чтобы чем-то мог вызвать вражду маленького кота, поэтому озадаченно отступил.

Нелепая сцена была настолько далека от напряжения в командном пункте в разгар боя, что Лена, застигнутая врасплох, едва не рассмеялась. Чтобы сдержаться, она отвернулась.

Если точнее, Йонас, кажется, не понимал, что такого натворил, но, по правде говоря, Фипи вел себя точно так, как ожидалось. Йонас заслужил нападки.

— Фипи любит свою хозяйку, а вы домогались меня. Не удивляйтесь, что он настроен так агрессивно.

— А!.. Ну, я понимаю, произошедшему вы не рады, но какое еще домогательство… — принялся объясняться Йонас. Видимо, намек задел его.

—А что это, по-вашему? Вы увели женщину, заперли ее в помещении и оставили, взволнованную и напуганную, — холодно заметила Зайша. — Нет, это не просто домогательство, это уже надругательство. Так ведут себя сутенеры, враги всех женщин.

— С-суте…

Видя, как Йонас лишился дара речи от такого обвинения, Лена невольно посмеялась и взяла Фипи на руки. Смех помог ей отвлечься от напряжения на поле боя и, к счастью, позволил усталости и голоду дать о себе знать.

— Пойдем, Фипи. Забудем про этого хулигана и поспим.

— Мяу.

— Я не хулиган!..

Фипи вдруг замурлыкал. Растерявшись из-за пустяка, Йонас совсем выбился из сил. Усталость Лены объяснима: по сравнению с другими командирами, она берет на себя одну всю нагрузку, которую обычно разделяют между несколькими штабными офицерами.

Лена не обратила на него внимания и ушла в спальню, и в комнату вошла Аннет.

— Сдайтесь, младший лейтенант. Вы — хулиган, враг всех женщин и ужасный человек… Кстати, вот чай. Вы, наверное, устали, а сладкое поможет проснуться.

— Спасибо, майор… Тьфу, горький же! Что вы туда положили?!

— Ой, извините, — сказала Аннет совершенно монотонно и беззастенчиво. — По-моему, перепутала сахар с растворимым кофе.

— Как можно было, они ведь даже разного цвета! — возразил Йонас серьезным тоном.

Его разыграли, а он даже не понял этого. Это лишь показывало, что он не мыслил здраво. Саркастически улыбнувшись, Лена на прощание сказала:

— Вам бы тоже отдохнуть, младший лейтенант. Уверена, скоро ваш господин велит вам то же самое.

И Лена ушла в спальню, чтобы вздремнуть.

ᅠ

Взводы, отряды и в редких случаях солдаты по отдельности, ушедшие от сражений во время отступления и обстрела Морфо, возвращались на основную базу в течение трех дней.

Не было даже свободной минуты, чтобы распределить их в исходные подразделения или взводы. После небольшого отдыха их помещали во временные отряды и посылали в любое место, где не хватало рук. Фредерика, вернувшаяся в командный пункт, начала проверять, уцелели ли знакомые ей пропавшие солдаты, но вскоре ей пришлось узнавать положение по всей передовой.

Да, Эрнест в безопасности. Для Союза это нападение было важной проблемой, тем не менее прямо сейчас никто не обращал внимания, потому что дел у всех по горло.

Члены исследовательской группы по Регинлейвам присоединились к бригаде обслуживания в ангаре. Пехоту и бронированную пехоту, сбежавших на эту базу, немедленно отправили укреплять оборонительную линию, к ним присоединились персонал объекта и водители. Сотрудники отдела снабжения хоть и были вольнонаемными, но помогали перетаскивать раненых.

«Восемьдесят шесть» пересказывали друг другу истории о том, как священник на пенсии вышел с винтовкой в руках, выпустил весь магазин, а после подобрал камень и добил им самоходную мину. То, что они могли шутить в такое время, показывало их закаленный в боях дух.

— Но капитан… если соединить все части историй воедино, то только при одном условии появляется смысл: если священников было пять. — Представив себе это, Бэрнольт вздрогнул.

Все присутствующие засмеялись. У них закончились боеприпасы и топливо, и они прятались в природном углублении, сжимая в руках автоматы. Осколки снарядов и пули проносились со свистом, и они не могли подняться. Файд вернулся, загруженный патронами, топливом и еще разогретыми пайками, которые любезно положила команда снабжения. В бою обедать некогда, так что пусть пайки чуть остыли, все же это лучше, чем есть холодную еду.

Один процессор из другой бронетанковой дивизии, чьего имени Шин не знал, открыл упаковку и слопал все содержимое. На его лице читалось измождение и усталость, поскольку он смыкал глаза лишь в перерывах во время обслуживания и пополнения. Ему нужно поддерживать тонус этими пайками, пускай это и не сойдет за полноценный прием пищи.

— Вот бы и правда их было пять. Будет здорово, если он разделится, и у нас появятся его копии.

— Он не разделится, и у нас ничего не появится, — покачала головой Мика.

— Зато если бы мог, то представлял бы угрозу больше, чем Легион, — добавил Райден.

И у Мики, и у Райдена на лицах были странные полуулыбки, скорее всего, от усталости. Но они все равно улыбались. Шутили, имели силы смеяться.

Мы все еще можем сражаться.

Шин прикончил скромный обед к тому моменту, когда Файд завершил пополнение Регинлейвов. Он взял автомат и, не поднимаясь, каким-то образом залез в кабину Могильщика. От Лены не поступало новых указаний. Значит…

— Думаю, нам стоит пойти и проверить, может, священник правда разделился в бою. Поскорее бы увидеть.

Проверить положение на каждой позиции и пойти помочь там, где нужно. Таков был неявный приказ Шина, и кто-то — опять же, незнакомый голос — хихикнул.

— Принято. Сперва нам бы помочь нашему расщепившемуся священнику, капитан-Бог Смерти.

— Наша помощь ему ни к чему. Одним Легионом священника из игры не выведешь. Часть истории про то, как он бросал камни, — не выдумка, я так считаю.

Самоходная мина вряд ли ожидала, что ее забьют чем-то примитивным вроде камня. Шин говорил серьезным тоном, и все с такой же серьезностью перекрестились и сложили ладони вместе.

А потом с ними синхронизировался еще один человек. По полю боя вновь раздался суровый голос королевы.

— Куратор Один — всем членам отделения Острие копья!

Посреди шквала выстрелов Шин и остальные обменялись взглядами с улыбками. Не нужно ничего проверять. Их снова удостоили чести сражаться под командованием Ее величества.

ᅠ

Военный врач категорически отказался выписывать новые препараты, и из Ванарганда его, по сути, вытащили товарищи и бригада обслуживания, работающие сообща. После этого Глайвиц, за неимением выбора, пошел спать.

Военная обстановка немного улучшилась, и теперь он мог передать командование своему заместителю и уйти отдыхать. Так получилось потому, что они вернули сбежавшую пехоту на рубеже прикрытия Харутари и реорганизовали ее по позициям. В результате бронетанковые подразделения получили пространство для маневров, и военные инженеры и транспортные подразделения могли обеспечить маршруты передвижения, что позволило поддержке и снабжению добраться в нужные места, а войскам — провести контратаку.

Однако побежденные солдаты слонялись там, где им быть не положено, и из-за своей растерянности они мало полезны армии.

Если нам удастся вернуть их в бой, бронетанковые войска — мы, потомки бронированных рыцарей — не будут побеждены этим металлоломом.

Ситуация на поле боя наконец-то начала изменяться в их пользу. После сна он пойдет и отбросит врага назад.

Сами увидите, подумал Глайвиц, прежде чем усталость взяла свое и погрузила его в глубокий сон.

ᅠ

— С дороги, неповоротливые олухи! Драконы-переростки вроде вас не выстоят Дикую охоту дома Ноузенов!

Однако Динозавры были козырем Легиона, и с ними приходилось нелегко даже дивизии Безумные кости. Эту машину уж точно Ятрай не мог просто взять и назвать «неповоротливым олухом». И все же…

Видимо, рассудив, что пришло время отходить, тяжелобронированные дроны оказались побеждены дивизией Безумные кости. Смеясь и воя с кровожадностью, они гнались за отступающим противником, но сильно далеко не лезли.

Они поддерживали наступательное построение и врывались во вражеские ряды клином. Свободу передвижения им давал Харутари сзади. Они не боялись зайти слишком глубоко и оказаться изолированными потому, что союзные силы распались.

У Ажи-Дахака огромный расход топлива, поэтому изоляция в тылу противника особенно смертельна для них. Даже эти черные драконы-людоеды не могли свободно перемещаться по полю боя без прочной союзной оборонительной линии.

Да, в отличие от хрупкой, разрушенной линии Зентис-Хистрикс, рубеж прикрытия Харутари теперь прочен. А все потому, что в затылок пришедшим разгромленным солдатам целились скотоводы, и выбора у них не было, кроме как сражаться. Когда собственная жизнь и жизни остальных висели на волоске, даже такие трусы сражались как не в себя.

Они противостояли металлической волне со всем отчаянием разбегающихся в панике крыс, поддерживаемые опытом и безрассудством старых волков и волчиц. Их сопротивление могло прекратиться в любой момент, но пока оно было действенным.

Что будет дальше — над этим вопросом Ятрай не думал, и его, откровенно говоря, совсем не заботил ответ в данный момент.

— Господин Ятрай, сейчас ты выставляешь эмоции на показ.

— Никто не слушает, кроме тебя, вице-капитан… Но я знаю. Просто устал.

Кровь Ноузенов одарила его такой выносливостью, с какой мало кто мог сравниться, но пилотирование Ажи-Дахака с абсурдной мобильностью в продолжительном оборонительном бою без передышек сказалось даже на нем. Ятрай вспотел от жара в кабине и прилива огромного количества адреналина. Вице-капитан, казалось, слегка улыбнулась.

— Ты всегда таким был. Когда все закончится, тебя ждет горячий душ и холодный эль, так что потерпи еще немного. Или будет лучше, если я помогу тебе расслабиться?

— Эй, ну хватит, — устало отозвался Ятрай.

Она сражалась с ним столько же, сколько и он — с ней, так что утомленность одного можно легко предположить по состоянию другого. Тем не менее в ответ на безразличную реакцию Ятрая девушка, прекраснее и яростнее любой роковой красавицы из легенд, посмеялась, ее голос был слишком милым для поля боя.

ᅠ

Битва затянулась, на календаре успел смениться день и год — 2 января 2151 год по Звездному календарю.

Бой на третьем северном фронте наконец-то заканчивался, новости об этом распространились по всем другим фронтам. В СМИ также появились сообщения. Командиры остальных девяти фронтов воодушевляли свои войска, солдаты подбадривали товарищей, говоря, что нужно продержаться еще немного, а потом пинками загоняли убегающих солдат обратно в окопы — те воспринимали новости и улучшение ситуации как знак, что можно вновь попытаться убежать.

Наступил следующий день, третье января. Незадолго до полудня сражения закончились и на театре военных действий основной базы. «Восемьдесят шесть» смогли защитить свои новые родные края.

Когда Шин услышал, что Легион из окружающих секторов также начал отступать, он глубоко вздохнул от облегчения. Яростные бои еще велись по всему западному фронту, но хоть что-то.

— Лена, полковник Грета, вражеские силы отступают с театра военных действий основной базы, признаков готовящейся атаки нет. Вражеский тыл и подразделения в каждом районе боевых действий также начали отступать. Битва на западном фронте скоро должна завершиться.

— Принято. Я отчитаюсь начальству, капитан… Вы как, еще есть силы? Мы можем еще некоторое время полагаться на вас в сборе разведданных по перемещению врага по всему фронту?

Прошло уже несколько дней боев, и, хотя способность Шина была очень важна для предупреждения новой атаки Легиона, в голосе Греты слышались нотки беспокойства. Можешь отказаться, если чувствуешь, что не справишься.

Шин закрыл глаза. Откровенно говоря, он был бы рад уйти на отдых прямо сейчас, будь у него такая возможность, к тому же усталость брала свое — стоило ему закрыть глаза, сознание уже начинало погружаться в сон. Однако…

— Можете… если замотивируете меня чем-нибудь особенным. Сладости, например, — небрежно предложил Шин, на что Грета улыбнулась.

— Приемлемое условие… Полковник Миризе, вы все слышали. Можете организовать ему приз?

Лена разволновалась, когда в разговоре внезапно обратились к ней напрямую.

— А-а, ну-у, да… Я когда вернусь, поцелую тебя, Шин!

Произносилось это через парарейд и не процессором, поэтому в этот раз самописец ничего не записал. Но Шину стало не по себе, поскольку он слышал, что Грета и слушавшие разговор штабные офицеры пытались сдержать смешки.

ᅠ

Активная фаза боевых действий закончилась, и Легион отступал. Анжу смотрела на это с чувством сильного недоверия.

Это конец?..

Я выжила.

Только от этой мысли ее голова шла кругом, будто реальность куда-то ускользала.

Но Дастин-кун пропал.

Но Дастин-кун не вернулся.

Тогда почему я выжила?

Ее разум воина цеплялся за клочок самообладания, потому как конец боя еще не объявили. Вся скорбь и сожаления, которые она испытывает сейчас, не рвались к дыре в ее сердце.

Анжу открыла фонарь Снежной ведьмы и, пошатываясь, вылезла из кабины — безрассудный, бессмысленный и очень опасный поступок, тем не менее ее никто не останавливал. В конце концов бои в этом районе затихли. Ее не заденет шальной снаряд или осколок.

— Анжу… Анжу!

Голос выдернул ее из мыслей, и она увидела спешащую к ней Крену. Та прыгала между разбитым бетоном и опавшими листьями как кролик и мчалась на всех парах. Часть разума Анжу, витающего в облаках, задумалась, а не опасно ли так бежать вне фердреса. Вдруг где-то лежал неразорвавшийся снаряд?

Крена грубо схватила Анжу за руку и потянула за собой. Она выглядела как ребенок, готовый расплакаться.

— Пойдем! Скорее!

— Крена-чан, в чем дело?

Плоский, почти неуместный голос Анжу словно подтолкнул Крену открыто прослезиться.

— Просто иди за мной, скорее!

Нет, она уже плакала, когда бежала к Анжу.

— Дастин вернулся!

— !..

От потрясения Анжу оцепенела на секунду. Все подавленные эмоции поднялись на поверхность. Она чуть ли не с силой выдернула руку из хватки и побежала туда, откуда выбежала Крена.

ᅠ

Когда Анжу резко высвободилась из хватки, Крена, не в силах удержаться на ногах из-за усталости после битвы, завалилась назад.

— Ай! — воскликнула она, но ее губы изобразили улыбку.

Слава богу… Какое облегчение, правда.

Проходящий мимо Тору подошел с кривой ухмылкой и предложил руку, за которую она с радостью взялась.

— Все в порядке?

— Да. Теперь все в порядке.

И у меня, и у Анжу.

ᅠ

Когда Крена увидела Дастина через снайперский прицел, он находился еще довольно далеко. Пока Анжу бежала к нему, он дошел до ворот основной базы. Стоило увидеть ее, и на его грязном смягчившемся лице появилась улыбка. Однако Анжу застыла.

— Дастин-кун…

Она не знала, что сказать. В тот момент Анжу не была рядом с Дастином, и также не отправилась на его поиски. Поставила свои обязанности командира в ударной группе выше него. Вот почему она понятия не имела, что сказать самостоятельно вернувшемуся Дастину.

Он, однако, просто улыбнулся оцепеневшей Анжу. Беззаботная улыбка.

— Анжу… Я рад, что ты в полном порядке. У меня получилось только благодаря тебе.

— Э?..

Что это значит? Я не была рядом, я не приглядывала за ним, я вообще ничего не сделала.

— Я услышал, как ты сказала мне вернуться… Ты пожелала этого, верно?

— !..

— Я услышал твое желание. Мне стало ясно, что я обязан вернуться. Поэтому я оставался живым и вернулся. Может, я хитрил, может, я был настолько слабым, что приходилось хитрить, но я знал, что ты ждешь, а потому продолжал идти… Благодаря тебе. Благодаря твоим словам.

«Просто говори себе, что делаешь это ради меня. И возвращайся».

«Не дай своей правильности завести себя в могилу и вернись ко мне любой ценой».

— Я вернулся, Анжу… Говорил же, помнишь? Я не оставлю тебя.

Ты не будешь скорбеть из-за меня.

— !..

Ее сердце сжалось от переполняющих эмоций. Анжу ощутила, как что-то теплое бежит по щекам. Не в силах произнести хоть слово, она прижалась к груди вернувшегося возлюбленного. Обхватила его руками. И пока молча плакала, Дастин задумался.

Анжу сказала ему хитрить. Но она не говорила бросать людей или отказываться от чувства справедливости. Она хотела одного, чтобы он вернулся живым. Она желала одного, чтобы он не шел на поводу у праведности, чувства долга, самонадеянных, самоуверенных амбиций, велящих спасти всех и каждого, когда сил на это нет.

Пускай он будет побежден и сломлен, пускай не сможет спасти всех. Пускай он притащится, беспомощный и рыдающий. Она все равно примет его.

Вот и все, чего она хотела.

ᅠ

Успокоившись, Анжу опустила взгляд, заметив семилетнюю девочку, которая все это время цеплялась за ногу Дастина.

— Кто это, Дастин-кун?

— А… — Дастин на мгновение задумался, затем шутки ради поднял девочку. — Это наша дочь. Твоя и моя.

— Что ты такое говоришь?!

Она мягко ткнула его, но Дастин был так сильно изнурен, что от такого тычка покачнулся и присел на землю. Раз мог шутить, значит, все с ним будет в порядке. Рассудив так, Анжу перестала обращать внимание на Дастина и присела, чтобы посмотреть на девочку. Сири, ждущий чуть поодаль, сообразил, что сейчас самое время, затем подошел к Дастину, поднял его и перебросил через плечо, будто мешок.

— Ты талисман, да? — спросила Анжу.

Девочка робко кивнула… Она, волнуясь от разговора с незнакомкой, своим тонким голоском объяснила, что тот добрый человек спас ее.

— Понятно. Да, он очень мил, но я представляю, как тебе, должно быть, было страшно на поле боя. Ты молодец, храбрая девочка… Пойдем. Поешь что-нибудь теплое на нашей базе.

— А мне можно?..

— Конечно.

Девочка подняла взгляд от удивления, а Анжу кивнула с улыбкой на лице. Маленькая девочка-талисман на поле боя, совсем одна. Видимо, ее бросили.

— Тебя привел к нам Дастин-кун, наш драгоценный товарищ. Так что пойдем вместе.

В наш дом.

ᅠ

— Ох, ну и битва…

— И как мы только выжили…

Они все-таки пережили хаотичное отступление, или что-то отдаленно похожее на него, затем сражались днями в состоянии замешательства, когда взводы, батальоны и бронетанковые дивизии перемешались между собой.

Клод, кивнувший Суюи из 4-й бронетанковой дивизии, сидел рядом с измотанным на вид Саки. Ни Клод, ни Саки понятия не имели, каким образом они оказались вместе, хотя состояли в разных батальонах, да и как попали к 4-й бронетанковой дивизии тоже.

Осматривая разрушенный дот в лесу, где то там, то тут виднелись следы боев, они сами того не желая обнаружили кое-кого.

— Тут все еще есть республиканцы…

— Мы же сражались дни напролет, почему они еще не убежали?..

Беженцы из Республики прижимались друг к другу в углу, видимо, стараясь лишний раз не отсвечивать и никому не мешать. Они эвакуировались, но их застиг крах линий фронта и бои. Кое-как добрались до оборонительной линии основной базы ударной группы, откуда их забрали и отправили в окопы или доты, чтобы не слонялись вокруг, создавая проблемы. Многие не могли уйти за линию обороны из-за летающих снарядов и осколков.

До сегодняшнего дня им говорили просто не мешаться под ногами. Однако это все равно было временным решением, нонкомбатантов нельзя оставлять на прифронтовой базе или в окопах.

— Транспортная группа должна скоро доставить припасы, можем попросить их забрать с собой этих людей.

— Им, правда, просьба не понравится. Впрочем, это не наша забота.

Клод задумался, как они будут разбираться с проблемами дальше, все-таки разговоры про новые самоходные мины или вирус-бомбы, а также про то, что все республиканцы — предатели, не прекращались. Тем временем Суюи ловко поднялась на ноги.

— Если транспортная группа возьмет их, надо, наверное, всех собрать вместе. Вывести тех, кто прячется в окопах.

— Думаешь, справишься? У капитана есть и другие дела, нет?

— Справлюсь. Тем более ты, э-э… Клод, да? Так вот, ты ведь не хочешь нарваться на неприятности, пока обессилен?

Он до того устал, что в разгар боя сорвался и выбросил очки, и теперь его серебристые глаза ничего не скрывало. Суюи говорила, косясь на глаза Клода. Затем пожала плечами, как будто показывая, что выбора все равно нет.

— Я капитан, как-никак. Оставь это на меня.

Тем не менее хотя Суюи и была закаленной на поле боя «восемьдесят шесть», все-таки она ниже Клода, и по сравнению с Саки руки у нее маленькие, а плечи — узкие. Клод и Саки обменялись озадаченными взглядами.

— Мы просто хотим сказать, что у капитана наверняка есть другие дела…

— И, если мы просто согласимся и сбросим все на тебя, будем плохо выглядеть со стороны.

— Так что… можешь оставить всю грязную работу на нас, миледи. — Клод театрально протянул ей руку, из-за чего Суюи рассмеялась.

Казалось, они впервые за долгое время могут дурачиться.

«Перестать улыбаться значит проиграть, верно?»

Так сказала однажды Анжу, и Клод думал, что это правда. Поэтому он собирался смеяться, пусть даже через силу. Он не потеряет надежду, не будет рыдать и сожалеть.

— Ого, какая галантность, еще чуть-чуть, и я влюблюсь… Ладно, рассчитываю на вас, мои рыцари.

— Называй нас прекрасные принцы, — серьезным тоном произнес Саки.

Суюи снова рассмеялась.

ᅠ

Рито повернулся от удивления, заметив краем глаза мелькнувшую прядь длинных черных волос.

Оптический сенсор Милана проследовал за взглядом. Показалась удаляющаяся фигура девушки. Вьющиеся волосы струились по стройной спине, обута была в пару крепких ботинок, слишком больших для ее узких щиколоток. Она подошла к группе республиканцев, длинные волосы развевались на снежном ветру.

Такой худобы не будет даже у девушки, прожившей на поле боя столько, сколько прожили «восемьдесят шесть». И она не была из Вульфсринов: у Варгов крупные кости и крепкое телосложение, ведь они были солдатами целыми поколениями. Все люди из близлежащих городов давно эвакуировались, и раз у нее волосы черного цвета, значит она не одна из граждан Республики, ведь те изгоняли любого, кто не был Альба.

Получается…

Рито спешно переключился на внешние динамики и позвал ее:

— Ты!..

Лишь девушка повернулась к нему. Синие глаза, вялый, сонный взгляд.

— Ты же Актеон?

Он должен был поднять громкость динамиков, чтобы предупредить республиканцев. Но вместо этого понизил, словно боялся, что они узнают.

Девушка все поняла и улыбнулась.

— А, а ты, значит, «восемьдесят шесть»? Из ударной группы.

Такой же, как я, — «восемьдесят шесть».

Но отличаешься от меня — из ударной группы.

— Хорошо. Я рада, что вы будете жить.

В отличие от нас, кто погибнет. От нас, кому суждено погибнуть, несмотря ни на что.

— !..

— Это замечательно. Так что… я прошу тебя. Просто дай мне это сделать.

Она улыбнулась. В ее синих глазах, усталых и смиренных, можно было найти сожаление. Она умоляла пустым, безрадостным взглядом ведьмы, даже ее вялая ненависть сошла на нет из-за гонений и бегства.

— Просто скажи, что не увидел меня. Сделай вид, что не заметил. Позволь мне хотя бы… отомстить.

Отомстить Республике, обратившей меня в Актеон.

Рито стиснул зубы.

— Я так не могу.

Он открыл фонарь. Посчитал, что эти слова должен произнести не через динамики и не пряча лицо в кабине.

— Я не могу. Я не хочу, чтобы ты становилась убийцей. Даже если это месть, даже если ты желаешь именно этого, я все равно не хочу, чтобы ты убивала людей.

Как лейтенант Альдрехт, который из-за мести стал Пастухом. Как его призрак, который пошел на убийство республиканцев. Он сделался смертоносной машиной, чтобы отомстить за свою семью, но при этом застыл под самый конец, потому что не мог забыть лицо дочери.

Рито не знал и не мог знать, почему Альдрехт сражался. Из-за горя? Сожаления? Пустоты? В любом случае он не был удовлетворен. Он отказался от человечности, от покоя после смерти, от надежды встретиться с женой и дочерью — но взамен не получил ничего, не испытал облегчения.

И Рито не хотелось, чтобы то же самое случилось с этой девушкой. Он не хотел, чтобы она погибла лишь с чувствами сожаления, пустоты и печали.

— Ты «восемьдесят шесть», как и я, поэтому… я не хочу для тебя этого горя.

Девушка приоткрыла рот, моргнула раз, затем второй. А потом улыбнулась, будто смирившись. Они встретились впервые, но этот юноша, который был младше девушки, приструнил ее, словно давний товарищ. Она смотрела на него точно старшая сестра — на оправдывающегося младшего брата.

— Тогда останови меня и не дай их убить. Времени не осталось.

ᅠ

Убей меня.

ᅠ

Как ни странно, Рито не испытывал противоречивые чувства.

— Хорошо.

Это то, чем всегда занимался капитан Ноузен. Именно так он поступал с умирающими товарищами.

Рито достал из фердреса автомат, лежащий там для самообороны, быстрым движением выдвинул приклад и прицелился. Пули автомата тяжелее и летят с большей начальной скоростью, чем пистолетные.

Он прицелился в девушку. Та закрыла глаза с улыбкой на лице.

— Спасибо.

— Ага.

Рито нажал на спусковой крючок. Выстрел в грудь в упор. Улыбаясь, девушка рухнула на землю.

ᅠ

А мигом позже…

ᅠ

Жар прожег его разум, все мысли и ощущения куда-то подевались.

Э…

Все видимые краски превратились в головокружительный, беспорядочный вихрь. Белые и черные точки заполнили одну сторону, и цвета перестали меняться. А, нет, по пятнистой земле распространился красный. Алый цвет пролился случайным образом по белому снегу. Резкий звук прозвучал в его ушах — он знал этот звук, но не мог вспомнить, что это: мешала пустота в голове.

Застреленный, Рито выпал из фердреса и ударился боком о слякоть. Только он уже не мог сообразить, что происходит. Из-за падения его лицо развернуло, и в поле зрения попали приближающиеся военные ботинки. Они остановились прямо напротив него.

Рито не мог посмотреть наверх, даже глаза его не слушались. Сверху раздался голос. Он уже не мог распознать эмоции в словах или их смысл.

— Убийца.

ᅠ

— ?..

Я… Рито.

Восемь… шесть…

Не убийца…

ᅠ

Из-за сломанных деревьев послышались шаги, Лерче еще даже не обернулась, а ее сенсоры уловили голос, обращающийся к ней и Людмиле. Судя по шагам, этот кто-то весил примерно сто килограмм, а голос принадлежал женщине. В тоне странным образом слышалось огорчение, встревоженность.

— В-вы. Вы «восемьдесят шесть»?.. Нет, как мне называть вас? Этот мальчик был с вами?..

— А, нет, мы не «восемьдесят шесть», — сказала Лерче и повернулась.

Раз она считала, что «восемьдесят шесть» — уничижительный термин, который не следует использовать, то, должно быть, это была республиканка. Придя к такому же выводу, Людмила повернула голову и оптический сенсор, чтобы тоже взглянуть…

— Более того, сами «восемьдесят шесть» носят этот титул с гордостью. Это не пятно позора, а…

Но Лерче умолкла, стоило только женщине выйти. В этот миг Людмила почувствовала, как несуществующее сердце пропустило удар от потрясения.

Женщина была молодой, низкой и худой. А причина, почему они определили, что она весила больше, заключалась в еще одном человеке в ее руках. Тонкие руки, грудь, щеки и даже волосы цвета луны испачканы красным, и женщина всхлипывала.

— Мне жаль. Я… Я не смогла спасти его. Я слышала голос, знала, что он там, мне надо было подойти ближе. Я не смогла спасти его, опоздала, он же еще мальчик, но я не смогла защитить. Простите, мне жаль, мне правда очень жаль…

Лерче стояла рядом с Людмилой, ее глаза Эмеродов стали размером с блюдце. В Людмиле не заложен функционал дрожания, и тем не менее она дрожала, застыв на месте, и не могла пошевелиться. Пыталась произнести его имя, но не получалось.

— Ри…

Стой.

Лерче, не надо.

Пожалуйста, не напоминай его имя, не напоминай о правде.

Однажды… Когда же это было? Точно, это случилось с предыдущей мной. Он смотрел на меня со страхом. Говорил, что не хочет умереть, что боится смерти. Этот человек осознал это, глядя на нас. И это успокоило меня — знание, что он не умрет, как мы.

Однако…

— Рито… доно…

ᅠ

Если мы, птицы смерти, произнесем имя человека, то это будет лишь дурное предзнаменование и вред. И вот из-за чего Лерче, старавшаяся не обращаться к людям по именам, произнесла имя Рито с ошеломленным лицом.

Птица смерти, которая не зовет живых по имени, произносит это самое имя — ведь совершенно очевидно и бесспорно, что мальчик был мертв.

Женщина несла труп, череп пробит выстрелом, его содержимое, жизнь и личность вытекли. Рито Ория, вот чей это был труп.

†

Оказывается, быть наполовину похороненными в снежной слякоти — это самое что ни на есть благословение. Генри выполз наружу вместе с товарищами, которые укрывались с ним в одном месте — в окопах — почти полдня.

— Сколько пережили?..

Старший лейтенант Нино, командир роты, сидевший с ним рядом, вздохнул от этого вопроса, его лицо было грязным и изможденным.

— Ты, я, парень с нами и что-то около десяти солдат.

— Еще я, если это имеет значение. И семь моих ребят, — вылез старший лейтенант Карели.

Другими словами, выжило приблизительно лишь двадцать человек из двух рот, насчитывавших в общей сложности четыреста бойцов, остальные же либо сбежали, либо мертвы.

Оглядев поле боя вокруг себя, они не увидели ни Легион, ни дружеских войск, везде были трупы и обломки.

— Западный фронт… вернее, рубеж прикрытия Харутари отбился. Давайте воспользуемся шансом и пойдем к ближайшей позиции…

Но тут старший лейтенант Нино поморщился, а юный солдат напрягся. Генри сразу уловил намеки.

— А, ну да… Республиканского солдата нигде не примут, верно?

И хотя об этом он не сказал, но они очень вряд ли возьмут юных солдат, представлявших меньшинство в Союзе.

Старший лейтенант Нино качнул головой.

— Дело не только в тебе. Я сомневаюсь, что в нынешней ситуации кто-то вообще примет к себе другое подразделение. Они записывают во враги всех, кроме себя… Сейчас везде так.

— Никто не станет добровольно спасать нас или прикрывать огнем… — с горечью высказался старший лейтенант Карели. — И они прекрасно знают, что нас оставили здесь.

Тем не менее скоро придут падальщики Легиона, Сколопендры. А если не придут, тогда это лишь вопрос времени, когда машины вновь начнут наступать. Чтобы выжить, им нужно вернуться на территорию своей армии. Только вот…

Когда до Генри внезапно дошло, он поднялся на ноги. Мгновение поколебался, но проглотил чувство вины и собрался с духом. Не одна жизнь Генри висела здесь на волоске, и он не хотел больше злить Клода.

— Пойдем до базы Русткамер. До основной базы ударной группы.

Товарищи Генри с сомнением посмотрели на него. Старший лейтенант Нино поднял бровь, а старший лейтенант Карели выглядел насторожившимся. Но Генри не обратил внимания и продолжил. Сейчас он верил только в одно. Даже в нынешней ситуации Клод и «восемьдесят шесть», сражавшиеся с ним плечом к плечу…

— У меня там младший брат. Уверен, они примут нас.

ᅠ

Президент Эрнест Зиммерман вернулся в резиденцию для восстановления сил, его обязанности взял на себя вице-президент, в конце концов одобривший решение о принудительном призыве в армию. Эвакуированные с территорий; меньшинства и крепостные, не знавшие, как написать свои имена; люди с самых бедных районов; низший класс в столичном регионе; и, наконец, богатые, образованные жители столицы, кто праздно за всем наблюдал и думал, будто они освобождены от этой обязанности.

Когда призвали первую группу, остальные не стали протестовать, а наоборот, согласились с этим призывом — они считали, будто принадлежали к способной части населения и отличались от слабых и никчемных.

И потому, когда настал и их черед, призванная ранее группа, состоявшая теперь из обученных солдат, безжалостно ополчилась на них в жажде мести. На новобранцев смотрели сверху вниз, обращались жестоко — призванные первыми и призванные позже возненавидели друг друга до глубины души.

Не Совет, принявший решение о призыве; не бывшую знать, стоявшую за высшим военным командованием. Этот же метод использовали дворяне Империи, чтобы держать людей под контролем.

И Эрнест не мог их остановить. Должность президента осталась при нем, вместе с ответственностью за то, что было и что будет, но вся власть и полномочия перешли к вице-президенту и не вернулись к нему.

— Само по себе это последствия моих действий, так что грех жаловаться.

Запершись в собственном доме под предлогом восстановления сил, Эрнест, находясь в гостиной, очищенной от крови, улыбнулся. Но несмотря на его домашний арест, служанке Терезе разрешили вернуться, и она была единственным человеком, кто слушал его.

Сестра-близнец его жены стояла неподвижно, губы поджаты. Отвернувшись от нее, Эрнест откинулся на кабинетное кресло и вздохнул. Не как огнедышащий дракон, уставший от мира, а просто как беспомощный отец.

— Может, поздно это уже говорить, но я правда думаю, что необходимости не было. Призыв и изоляция республиканцев теперь неизбежны, и мне, откровенно говоря, все равно, так что пусть делают, раз должны… Но я хочу защитить хотя бы своих детей.

Когда-то весы были уравновешены, потому что на них ничего не лежало, но сейчас они наклонились в одну сторону, потому одну чашу отягощала родительская привязанность.

ᅠ

1-я бронетанковая дивизия, раньше состоявшая из семи батальонов, понесла потери, из-за чего потребовалось реорганизовать ее в четыре батальона. Что касается командиров, в бою погиб Мицуда, возглавлявший 5-й артиллерийский батальон. И…

— Расследование по застрелившему Рито солдату ведется в тылу, — заговорил Райден, стараясь сохранить спокойствие в голосе.

Шин молча кивнул. На первый взгляд эта смерть не повлияла на него, но на деле он поджимал губы. Райдену самому приходилось сдерживать собственные печаль и злость.

Рито был для них как младший брат. Им и в голову не приходило, что он мог погибнуть. А в итоге встретил трагичный, жестокий конец.

Да, это ужасная смерть. Рито погиб не в бою. Как ни странно, его убил человек — солдат Союза. Убийца был одним из выживших, чье подразделение убежало во время боя. Женщина, которая принесла тело Рито, сказала, что того солдата схватили сослуживцы по подразделению. Они хотели реанимировать Рито, но затем просто встали рядом: было очевидно, что его не спасти.

Грета сказала, что солдат понесет ответственность и будет наказан за проступок. Скорее всего, он будет казнен расстрельным взводом. Быть может, Рито и убил солдат Союза, но военные Союза не закрыли глаза на эту смерть.

Для Райдена это пусть и небольшое, но утешение. Шин, вероятно, думал также.

— Старший офицер того солдата отправил нам письмо с извинением. Полковник Грета говорит, нам не нужно заставлять себя читать его…

— Это же извинение, разве нет? А раз так, я посмотрю.

Грета, по-видимому, первая прочитала письмо, и оно, судя по всему, содержало искреннее извинение, а не простые оправдания, и Шин не будет к этому равнодушен. Он не хотел использовать смерть Рито и воспринимать всех солдат Союза как бездушное зло. Уловив неявные намерения Шина, Райден закрыл глаза.

— Да… Дай и мне почитать, только позже.

По правде говоря, если он прочитает письмо сейчас, то лишь возненавидит их. Райден выдохнул, желая, чтобы вместе с воздухом вышел и гнев, и продолжил совещание.

— 2-я и 4-я бронетанковые дивизии также нуждаются в реорганизации. 3-ю бронетанковую расформируют, оставшиеся войска перейдут в остальные три дивизии.

В 3-ю бронетанковую дивизию попал первый выстрел Морфо. Кроме того, командир подразделения Ханаан вместе со своим отрядом Длинный лук пропал без вести, и получалось, что эта бронетанковая дивизия понесла наибольшие потери из всех четырех дивизий ударной группы. Численность их подразделения уменьшилась настолько, что оно не могло действовать как бронетанковая дивизия, и поэтому выжившие компенсируют потери в других дивизиях.

Однако…

— Но с 3-й бронетанковой есть еще один момент… Выжившие из пропавшей группы Ханаан только что вернулись.

ᅠ

— Я уж думал все, в этот раз точно не переживу, — заговорил Ханаан с изможденным выражением лица.

Ханаан вернулся вместе с уцелевшими товарищами по отряду — из них, правда, собрать полноценный отряд уже не выйдет. Последние несколько солдат устало притащились на базу. Судя по всему, это все.

Он присел рядом со своим Регинлейвом, который был настолько в плохом состоянии, что даже Шин не понимал, как на нем получилось вернуться, поднял большой палец и указал куда-то.

— И еще… если не ошибаюсь, он — командир батальона в вашей группе? Уж не знаю, что он делал так близко к фронту, или почему был один.

ᅠ

— Егер.

Обернувшись, Дастин слабо улыбнулся, когда увидел парня с золотистыми волосами и красными глазами, исчезнувшего вместе с Читори. Он ушел с территорий Легиона в одиночку, имея при себе один лишь пистолет. Мало того, ему пришлось тащиться через снежное северное поле боя и избегать солдат собственной же армии, потому что его вообще-то считали дезертиром. После такой сложной дороги даже Юто выглядел изможденным и уставшим.

И хотя сам он, наверное, не осознавал этого, но в его глазах стояли бурные эмоции, которым и не дашь названия, — они даже не могли стать слезами.

— Прости. Я получил сообщение, но не смог пойти.

— Все в порядке, — Юто качнул головой. — Она знала, что просит о слишком многом.

Дастин кивнул в молчаливом понимании. Теперь он понимал, она не указывала пальцем, не винила за беспомощность. Знала, что просит о слишком многом, но все равно хотела встретиться — встретиться еще один раз. Даже на пороге смерти Читори была доброй и милой.

— Могу я… Нормально, если я спрошу, как это произошло?

— Она ушла с улыбкой на лице. Плакала по пути, боялась, но в конце — улыбнулась.

— Да? Если так, то… это хорошо, наверное?

Если под самый конец она почувствовала, что может уйти из жизни с улыбкой… Дастин пока не мог определить, правда это или нет. Может, не разберется до конца своих дней.

Юто смотрел на его неопределенный кивок проницательными глазами, а потом сказал:

— Она оставила мне воспоминание.

Тем не менее он не достал его из кармана на груди — светло-фиолетовую ленточку для волос, того же цвета, что и ее глаза. Он заметил намотавшуюся прядь длинных волос цвета льна и аккуратно сложил ленточку, чтобы она не выпала.

Дастин вернул взгляд. Юто неосознанно стиснул правую руку — этой рукой он держал ее в последний раз — и сверкнул несколько провокационной улыбкой.

— Оно не достанется тебе. Именно я возьму ее с собой.

«Я стану твоим проклятием.»

Юто считал, что ему будет лучше с проклятием. Может, он ошибался… а может, был прав. Он точно не знал. И когда на него наложили проклятие, ему было невероятно больно.

Но избавиться от проклятия он не захотел.

Наверное, Юто никогда не забудет ее, до самой смерти. Девушку, которую он не спас… но которая улыбалась ему в самом конце.

ᅠ

От такого заявления Юто Дастин изобразил вымученную улыбку. Ведь это и так было понятно.

— Конечно. Я не достоин.

Уж точно не я, кто не смог… кто не выбрал ее.

Уж точно не я, кто выбрал другую.

— На мне уже наложено проклятие Снежной ведьмы. Снежная ведьма нацелилась на меня и пристрелила. И более я не достоин руки Читори.

На него наложено нежное проклятие доброй ведьмы… проклятие, велящее жить.

Дастин выдохнул, хмыкнул с оттенком раздражения. Да, это и так было понятно — ему не нужно говорить вслух. Но надо же, Юто не понял.

— А еще… она оставила воспоминание тебе. Потому что рядом с ней в ее последние мгновения был ты, а не кто-то другой. Она решила стать твоим проклятием.

Вот как?

Юто мягко улыбнулся. Эта улыбка была выстраданной, от слез, которые он до сих пор не знал, как выплакать.

— Так и есть…

Слова и желания. Молитвы и эмоции. Все, с чем люди обращались друг к другу, было проклятиями. Они связывали ноги, не давали идти вперед, меняли будущее. Они заставляли сворачивать не туда, иногда даже меняли души.

Тогда можно ли проклятия, которые принимают несмотря на все это, назвать любовью?

ᅠ

В столице Союза Санкт-Йеддере не должно быть нарушений общественного порядка из-за столкновений жителей и эвакуированных. Нестабильность позволила взять в заложники самого президента, и этот инцидент показал, что полиция столицы беззуба и не может поддерживать мир.

Под этим предлогом в Санкт-Йеддере и на окраинах развернулись несколько дивизий. Среди них были «Пламенный леопард» эрцгерцогства Брантолотов и «Блуждающий огонек» маркизата Ноузенов. В то же время начали подавлять СМИ. Митинги, собрания людей и протесты запрещались. Граждане, гуляющие после заката солнца, подвергались репрессиям, объяснялось, что это нужно для поддержания блэкаута и общественного порядка.

Жители задыхались от того, как сильно их жизни изменились за всего одну ночь, от вида алых и черных форм, контролирующих город, но сделать с этим ничего не могли. Это не полиция, а армия, к тому же бронетанковые дивизии. Безоружные гражданские не смогут дать отпор, даже если объединятся.

И поэтому им оставалось только ждать, в них нарастало недовольство, а выплеснуть его было некуда.

ᅠ

Но с другой стороны, были и те, кто вздохнул с облегчением при виде величественного бронетанкового оружия — этих героических, алых Ванаргандов, — правящего в Санкт-Йеддере. Те, кто привык жить под властью, кто подчинялся бывшей знати, будто так и надо.

Это ведь значит, что им больше ничего не нужно делать. Ни принимать решений, ни нести ответственности. Им не придется встречаться с выматывающей, надоедливой задачей — жить своей жизнью по собственной воле и принимать ответственность на себя.

В таком мире другие жители не будут спрашивать, почему они не делают то же самое, что все. Другие жители больше не будут называть их ленивыми и ни на что не годными. Другие жители не будут винить их за то, что мирная жизнь недоступна. Они больше не столкнутся с бессилием и чувством брошенности.

Все будет намного проще. Намного спокойнее.

Мы не должны были становиться Союзом. Мы не должны были становиться гражданами.

ᅠ

Союзу не хватало людей, чтобы отправить военную полицию в захолустный сектор, который по бумагам значился как место эвакуации. Благодаря этому гражданам Республики не приходится жить в окружении людей с оружием. Тем не менее они все же имели дело с, по сути, интернированием.

Дискриминация «восемьдесят шесть» и бестолковые добровольцы из Республики. Жучки и Актеон. Объявление о независимости, словно бы скоординированное с атакой Легиона.

Подозрения и обвинения накапливались, и это привело к тому, что жители вокруг эвакуационного сектора отгородились от него стеной. Народ Республики закрыли за воротами, будто скот, а корпус линчевателей стоял на страже и не давал выйти наружу. Жители Союза изолировали и заперли граждан Республики, веря, будто тем самым разберутся с постигшим их бедствием. Будто даже Легион со временем исчезнет.

Они словно переводили стрелки. Занимались бегством от действительности.

— И как до этого дошло?..

Республиканцы с потрясением смотрели на забор — его построили в спешке, но при этом чрезмерно высоким. Высота этой стены отражала неистовую враждебность людей Союза. Эта ненависть в материальной форме, выставленная перед ними настолько явно, была жуткой. Такую злобу обычные люди скрывали из стыда, но здесь же ее показывали с таким бесстыдным, единым безразличием, что народ Республики от ужаса застыл в ошеломленном молчании.

Все вокруг них теперь были животными, демонами в человеческом обличии. Это не люди… и, быть может, людей не осталось и во всем мире.

— Мы же просто хотели жить в мире… Нам всего-то нужна была спокойная жизнь…

ᅠ

— Все Актеон, предположительно, мертвы, с остатками Отбеливателей разобрались. Однако учитывая ситуацию на войне и в тылу, нам нужно, чтобы вы втроем остались на базе военного штаба.

Другими словами, младший лейтенант Йонас Деген внешне сохранял холодный вид, а внутри — подавлял свои сожаления и угрызения совести. Видя сквозь эту маску, Лена, Зайша и Аннет смотрели на Йонаса с такими же холодными лицами.

— Можете командовать ударной группой. Мы оставим вам рейд-устройства, связывайтесь хоть ежедневно. Вам предоставят всю необходимую информацию для командования, включая о театре военных действий основной базы. Я также присоединюсь к штабным офицерам.

Йонас не отводил взгляда от Лены, которая молчала. Какого бы мнения она не была, Йонас, как солдат Союза, не мог позволить ей одного.

— Но мы не одобрим ваше возвращение на основную базу ударной группы. Полковник Миризе, майор Пенроуз, уверен, вы в курсе, что армия развалилась, и как из-за этого снизился уровень жизни. Более того, люди боятся, что машины придут за ними, и гражданские ищут в солдатах способ выместить свое недовольство. Мы не можем вернуть вас на передовую, от этого зависит ваша же безопасность.

А Лена и Аннет, как солдаты Республики, слишком хорошо знали, на что способны гражданские, ищущие, на кого выместить недовольство.

ᅠ

— Коммодор Эренфрид.

Виллем до боли ясно понимал, что в третьем крупномасштабном наступлении армия Союза перестала существовать как структура. Союз, армия, солдаты из страха разбились на множество фракций.

В революцию упразднили аристократию, которая правила людьми, монополизировав власть и насилие, и придерживалась личных интересов через кровные узы. И то единственное, что держало Союз сплоченным, — люди воспринимали остальных граждан как товарищей, — оказалось разрушено самими гражданами.

Сейчас от Союза остались лишь руины, страна лишь на словах. Большое число людей, не объединенных в государство. Те, кто придирались к различиям друг друга, слишком занятые презрением, неприязнью и подозрениями, чтобы сотрудничать. Уродливое собрание мелких, беспомощных групп.

И то же самое можно сказать про армию. Она была раздроблена на группы, которые ненавидели друг друга, видели в остальных врагов. Солдаты Союза и добровольцы; Варги и граждане; бывшая знать и бывшие простолюдины; деревенщина и горожане; ветераны и резервисты.

— Коммодор, это мое решение. Мой приказ, моя ответственность и мое преступление.

И держа все это в уме, генерал-лейтенант, командующий всей армией западного фронта, отдал приказ. Он отдал этот приказ Виллему, кого ранее освободили от должности начальника штаба, и кто не мог отдать такой приказ.

Приказ был нужен, чтобы несговорчивые, разобщенные солдаты Союза, не способные уже даже сражаться в одних окопах, все равно выполняли свой долг по защите страны.

Приказ был нужен, чтобы пусть и ненадолго, но сдержать будущее вторжение Легиона.

— Все понятно? Вы не имеете отношения к принятию этого решения. Вы выступили против своего жестокого вышестоящего, за что вас освободили от должности. Лишь один командир сделал неправильный выбор перед лицом затруднительного положения, и вина ни в коем случае не лежит на армии западного фронта.

И все же Виллем подумал, что это самое обычное бегство от действительности, переодетое в самопожертвование. Леность, замаскированная под хладнокровность. Прибегнуть к жестокости было проще всего, и думать об этом — не то, до чего должны опускаться знать и командиры.

— Вы считаете, что это побег от действительности, верно, коммодор? — резко спросил генерал-лейтенант.

Виллем невольно перевел взгляд на вышестоящего, удивленный тем, что его мысли так легко прочитали. Генерал-лейтенант уставился на него, его алые глаза пылали.

— А это оно и есть. Эскапизм, непростительное бездействие. Именно поэтому вы должны бороться дальше.

Горящие, алые глаза Пиропа — Пиропа, противостоящего Виллему, Ониксу.

— Клейми меня ленивым и беспечным, жалкой старой псиной, бегающей от ответственности. Заслужи и сделай это… У меня осталось мало времени, зато оно есть у тебя. Этого времени тебе хватит, чтобы побороться с эскапизмом, бездельем и нетерпимостью, правящими этой страной.

Тебе — человеку, который видит глупое бегство от действительности таким, какое оно есть.

Виллем закрыл глаза, выражая старому генералу согласие и уважение.

— Есть, сэр.

ᅠ

— Нет, — холодно отозвалась Лена. — Дело не в одном этом, правда, младший лейтенант? Настоящая причина другая.

ᅠ

«Восемьдесят шесть» застрелил мирного жителя, юную девушку, к тому же.

Стоило только увидеть это, бронированный пехотинец тут же выстрелил в «восемьдесят шесть». Это естественная реакция гордого солдата, чей долг — защищать слабых гражданских. Он едва не жалел, что любимый пулемет сломался после долгого боя, и из-за этого ему пришлось использовать запасной автомат. Впрочем, 12.7-мм пуль вполне хватило, чтобы снести этого «восемьдесят шесть».

Но в следующее мгновение труп девушки взорвался, и бронированный пехотинец осознал, какую ошибку совершил. Он понял, что поступил неправильно, но вернуть все назад было невозможно. «Восемьдесят шесть» застрелил Актеон, а значит он просто хотел защитить гражданских от бомбы… и за эти старания его пристрелил бронированный пехотинец.

Он убил его, и обратить время вспять нельзя. Он — убийца, и что хуже всего, убил своего, такого же солдата. А в армии сильнее всего ненавидели именно тех, кто убивал своих же.

Солдат не мог с этим смириться.

Когда его прижали и обвинили за проступок, он отказывался в чем-либо признаваться. «Я не убийца», — говорил он. Это не убийство своего. «Восемьдесят шесть» пристрелил беззащитную девушку. Просто так получилось, что она была из Актеон, а может, «восемьдесят шесть» хотел все выставить так и оправдать ее убийство.

Да, я застрелил его, но я не преступник и своих не убивал.

И вот, пока его не передали военной полиции, солдат нашел возможность и отдал запись одному безрассудному военному фотографу, пробравшемуся на поле боя. Чтобы рассказать общественности, что он не сделал ничего плохого.

Рассказать им, что я увидел лишь то, что видел, и в тот момент логично было застрелить его.

ᅠ

Членов семей призывали в армию, и они снова оказались под режимом штыков и военных ботинок. И причина тому — два поражения за короткий промежуток времени. Союз теперь оказался полностью окружен смертоносными машинами, с каждым днем они подползали ближе, и никто их не сдерживал. Положение было чистый ужас.

И именно поэтому охота на Актеон не прекращалась.

Настоящие девушки-Актеон уже все мертвы, но как только один указывал на другого и называл его зараженным, ничто не останавливало людей от изгнания этого человека. Правительство раз за разом объявляло, что не существуют ни новых самоходных мин, ни вируса-бомбы, но нападения на эвакуированных, меньшинства, семьи солдат и раненых бойцов не прекращались.

Дело не в том, что разделаться со слухами так уж сложно. Просто идея о новом типе самоходных мин или вирусе-бомбе давала людям обоснованную причину убрать нежелательные лица подальше. Этим удобным инструментом можно вымещать злость под личиной справедливости.

Девушку из Селен, чей брат поступил на службу и погиб в бою, выгнали из школы. Приемные семьи Актеон или детей-жучков словесно оскорбляли и гнобили, из-за чего они вынужденно уезжали из города. Дома меньшинств сжигали, отели, принявшие эвакуированных, запугивали до такой степени, что они переставали предоставлять номера беженцам.

И все это привело к обострению общественного порядка, недовольство и волнения граждан только росло. Одних Актеон уже было недостаточно. Народ нуждался в более очевидном преступлении, в более конкретном зле. Непростительные, безнадежные грешники, кто-то «другой», кого можно громко и с гордостью обвинить во всем.

Республику, например. Или…

…элитное подразделение героев, кого спас Союз, но кто не предотвратил последнее поражение. Те, кто вредил людям, — будучи жучками, будучи Актеон, будучи Легионом.

Помешанные на сражениях берсерки, рожденные Республикой, восемьдесят шестым сектором.

ᅠ

По телевизору показали шокирующую запись — момент, когда Рито застрелил девушку-Актеон. Один только этот момент, без контекста. Запись была получена с оптического сенсора бронированного пехотинца. Когда Райден встал, потрясенный тем, что армия позволила этому просочиться, ведущий новостей продолжил с заблуждающимся гневом и ликованием.

Видеодоказательство того, что ударная группа — «восемьдесят шесть» — убивает невинных. Убедительное подтверждение того, что они также были врагами.

ᅠ

«Восемьдесят шесть» — заклятый враг человечества.

ᅠ

Они добровольно становились Легионом, присоединяясь к рядам машин.

Они сговорились с Легионом и выполняли роль жучков.

Они обратились в Актеон, истребляя несметное множество мирных граждан по всему Союзу.

И в середине сражения они убивали гражданских. Вероятно, убили и не счесть сколько солдат Союза. Поэтому-то Союз после их появления начал проигрывать один бой за другим.

Мы проигрываем из-за них.

Они предатели. Повернулись спинами к человечеству, стали зверями и вознамерились охотиться на нас. Худшие грешники из остальных.

Именно они убили Рито…

Солдат Союза отнял его жизнь, но люди этой страны решили обо всем умолчать и выставить себя жертвой. Как и республиканцы, строят из себя жертву, умышленно игнорируя собственные преступления.

— Что за дурацкая комедия?..

ᅠ

Начальники штаба на каждом фронте, включая начальника штаба западного фронта Виллема Эренфрида, и вице-командиры один за другим лишились своих должностей. По одной и той же причине: нарушение субординации. Все были многообещающими генералами, в которых видели либо доверенные лица, либо будущих преемников верховных главнокомандующих на соответствующих фронтах.

Когда сместили большинство многообещающих преемников, штаб каждого фронта отдал приказ.

ᅠ

— Поскольку я — королева «восемьдесят шесть», вы удерживаете меня здесь, в столице, как заложницу, чтобы они остались на месте. Чтобы заставить их подчиниться воле вооруженных сил Союза вопреки чувствам гнева, обиды и желанию восстать.

Когда «восемьдесят шесть» станут отдушиной для разозленного из-за поражений народа и целями для подозрений и сомнений, они больше не смогут вернуться в Союз или сражаться плечом к плечу с солдатами Союза.

— Чтобы «восемьдесят шесть» не предавали вас и не противостояли вам. Чтобы остались вашим оружием в войне с Легионом, кем они и были до сих пор. Вот почему вы держите меня в заложниках.

ᅠ

— Малыш Бог Смерти…

Его по-прежнему раздражало это прозвище, но он привык. Услышав оклик Шиден, Шин повернулся к ней, недовольно, как всегда. Шиден, однако, смотрела вовсе не на него. Она не без сомнений вглядывалась в окно, на восточное небо.

— Это транспортные самолеты? Мне одной кажется, что они отличаются от тех, что мы обычно видели?

Дело было не столько в различиях, сколько в том, что на сегодня не было запланировано рейсов. На аэродроме базы не видно копошения, значит сообщение об аварийной посадке также не поступало.

Шин подошел к окну, заподозрив неладное. Самолеты и правда были другими, отличалось и их количество. Десять самолетов совершали строевой полет, летели с востока, где расположились базы вокруг Санкт-Йеддера.

Кажется, основная база ударной группы им была не нужна: они начали разворачиваться на значительном расстоянии от нее. Люки на продолговатом фюзеляже открылись наружу. Шин узнал этот строй. Это не грузовые самолеты, а бомбардировщики. Устройство в них было таким же, как у бомбардировщиков, летевших в один конец на снежном поле боя Объединенного королевства.

Что бомбардировщики там делали?..

Готовились сбросить бомбы настолько далеко от линии фронта своей армии?

Но мигом позже до него дошло. И от осознания каждый волос на его теле встал дыбом.

— Полковник!

Шин синхронизировался с Гретой, не желая возиться с настройками парарейда. Обычно он не связывался с ней напрямую, а просил выделить время через ее помощника, но сейчас было не до этого.

— Капитан Ноузен?! В чем дело, Легион?..

— Нет, но это срочно! Отзовите обратно всю ударную группу и все подразделения Варгов! Сейчас же!

Грета связала прямую синхронизацию и срочность в его голосе со способностью, но Шин перебил ее. За что он был благодарен, так это за доверие — она слушала его, несмотря на непонимание ситуации. Еще им повезло, что периодические атаки Легиона, продолжавшиеся с самого отступления, прошлой ночью прекратились. Это дало ударной группе время собраться, и Шин не хотел, чтобы члены подразделения видели происходящее в разгар боя.

— Я буду на разведке. Прошу вас, возьмите под контроль подразделение как командир бригады, пока они не начали строить домыслы или разделяться из-за дезинформации!

В этот раз людей больше, чем тогда. Чтобы удержать всех, потребуется опыт, умения и понимание, как и что делать. Нужно разобраться с первоначальной реакцией и не опоздать.

Краем глаза Шин заметил повернувшуюся Шиден, которая слышала, что он сказал. Она кричала через парарейд: «Собраться, в группы, передайте остальным». И одновременно давала указания бежать исследователям и гражданским, у кого не было рейд-устройств. Даже малейшая потеря информации, даже если один человек не захочет делиться сведениями или работать сообща, и то, что вот-вот произойдет, может кончиться очень и очень плохо.

Пришел сигнал о внештатном приближении воздушного судна… Шин почувствовал, как Грета вышла из-за стола. Вероятно, с ней связался командно-диспетчерский пункт аэродрома. Он услышал, как у нее перехватило дыхание, когда она, выглянув из окна, также осознала, что происходит.

— Нас отрезают от основной территории Союза. Западный фронт… Все фронты Союза сделают восемьдесят шестым сектором!

ᅠ

Металлические птицы выпустили взрывчатые внутренности. Бомбы падали с неба, обрушиваясь на тыл линий фронта. Они втыкались в землю. Но не взрывались. Сброшенные боеприпасы не предназначены для уничтожения врага.

Разбрасываемые мины.

Оружие, срабатывающее при обнаружении человека, автомобиля или танка, чем мешало продвижению воинских формирований. И несметное число таких мин сбросили далеко позади основной базы ударной группы Русткамер, бараков для Варгов в городе Фортрапид и рубежа прикрытия Харутари.

Как когда-то Республика возвела стены и установила минные поля, чтобы Джаггернауты и их «процессоры» не отступили с поля боя.

ᅠ

Когда первая линия мин была развернута — и армии западного фронта и армиям других фронтов закрыли путь к отступлению, — поступил приказ. Ни от кого не скрываясь, Грета стояла перед всеми собравшимися членами подразделения.

С этих пор ударная группа защищает базу Русткамер до самого конца. Отступать не разрешалось. Тот же приказ отдали всем подразделениям на всех фронтах. Это, само собой, породило гнев и недовольство, но минные поля заперли их на поле боя, и никакие жалобы не доходили до той стороны.

Им не вернуться в мирные дома.

Им придется противостоять вторжению Легиона, чтобы защитить тех, кто отрезал их, и у солдат на поле боя, если хотят выжить, нет иного выбора, кроме как подчиняться приказам и сражаться. Та сторона контролировала снабжение и путь отхода, а Легион наступал перед их глазами. У них нет ни ресурсов, ни возможностей восстать против далекой родины.

Путь вперед им преграждал Легион, сзади они были отгорожены злобой человечества.

ᅠ

Это ничем не отличалось от поля битвы Республики, когда-то называвшимся восемьдесят шестой сектор.